Текст книги "Мичман Тихоня"

Автор книги: Фредерик Марриет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА V
в которой Джек неудачно применяет на практике философию своего родителя

Несмотря на свою избалованность, Джонни, как мальчик сообразительный и смышленый, довольно быстро сориентировался в школе и приспособился к требованиям дисциплины; с товарищами у него также установились хорошие отношения благодаря его веселому и добродушному нраву.

Можно бы было подумать, что его отсутствие будет тяжело ощущаться в доме, но этого не было. Во-первых, доктор Миддльтон указал мистрисс Изи на то, что сечение школе не применяется, тогда как трепка, полученная Джонни от отца, без сомнения, повторилось бы не раз; а во-вторых, хотя мистрисс Изи воображала, что не переживет разлуки с сыном, но вскоре убедилась, что остается и в его отсутствие живехонькой, да чуть ли еще не счастливее, чем при нем. Ребенок, тем более балованный, всегда является источником беспокойства и тревоги, и после отправки Джонни в школу мистрисс Изи стала чувствовать себя гораздо спокойнее и свободнее, что более соответствовало ее наклонностям. Понемногу она отвыкла от него и стала довольствоваться случайными свиданиями и сообщениями доктора Миддльтона, так что под конец совершенно примирилась с тем, что он остается в школе и является домой только по воскресеньям да на каникулы. Джон Изи хорошо учился; способности у него были недурные, и мистер Изи при свиданиях с доктором Миддльтоном потирал руки, говоря:

– Пусть побудет у них еще годика два, а там я сам завершу его образование.

Каждые каникулы он старался внедрять свою философию в голову сына, который, хотя и относился к ней без особенного внимания, однако не выказывал и отвращения к философическим словопрениям. Напротив, привычку «аргументировать» он воспринял от мистера Изи и усвоил ее в такой степени, что мог заговорить даже своего родителя.

Ничто не доставляло мистеру Изи такого удовольствия, как эта речистость сына.

– Верно, сынок! Оспаривай этот пункт, Джек, – оспаривай этот пункт, мальчик! – приговаривал он, когда Джек спорил с матерью; и потирая руки, обращался к доктору Миддльтону, замечая: – Поверьте мне, из Джека выйдет великий человек.

Затем он давал Джеку гинею, и тот убеждался, что философия имеет свои достоинства. В школе он избегал вступать в прения с учителями и директором, так как убедился, что результат редко оказывается благоприятным для него; но охотно заводил дебаты с товарищами; дебаты кончались обыкновенно дракой, в которой Джек умел постоять за себя, не сохраняя, однако, злобного чувства если трепка доставалась на его долю.

Так воспитывался он до шестнадцати лет. В этом возрасте Джек был довольно красивый и стройный малый несколько легкомысленный, веселый и добродушный. Великие принципы равенства прав человека, имущественного уравнения – в те времена зачатки социалистического учения только что проявились – он усвоил от своего отца в такой же сумбурной и бестолковой форме какую они приняли в голове философа. Ему и в голову не приходило, что практическое осуществление этих принципов представляет общественную задачу, которая может быть решена только посредством общественной работы. Идея прав человека соответствовала его характеру, добродушному и возмущавшемуся угнетением и несправедливостью. Практическое ее применение выражалось в том, что он вступался в школе за обижаемых товарищей, не жалея собственных боков; относился с большим вниманием и вежливостью к зависимым и низшим, и всегда готов был помочь, как умел, слабому. Что касается идеи об имущественном уравнении, то она выражалась у него только в дурачествах вроде ловли рыбы в чужих прудах и т. п., причем в случае столкновения с владельцами он пресерьезно пытался доказывать, что плоды земные составляют общее достояние. Владельцы обыкновенно обнаруживали глубочайшее равнодушие к философским аргументам, но тем охотнее прибегали к «argumentum baculinum», т. е. попросту к палке, на каковую аргументацию наш герой отвечал в том же духе, но нередко принуждаем был ретироваться с уроном. В сущности, эти похождения соответствовали юношеской наклонности к проказам и дурачествам, а мысль, что, привязывая к ним великие идеи, он только компрометирует эти последние, не приходила в голову нашему герою.

В одно прекрасное утро Джек заметил за изгородью какого-то сада большую яблоню со множеством соблазнительных плодов и, недолго думая, перемахнул через изгородь, взобрался на дерево, выбрал яблоко получше и принялся есть.

– Эй, сэр, что вы там делаете? – раздался грубый голос.

Джек взглянул на коренастого субъекта в серой куртке и коричневом жилете, стоявшего под деревом.

– Разве вы не видите, что делаю, – отвечал Джек, – ем яблоки, хотите, брошу и вам?

– Покорнейше вас благодарю, вы так свободно угощаете ими других и себя самого, как будто они ваша собственность.

– Ничуть не более моя собственность, чем ваша, добрейший.

– Ну, это больше похоже на правду, но все же не совсем правда; эти яблоки мои, и я вас прошу спуститься с дерева как можно скорее. Когда вы будете внизу, мы сведем счеты и, – прибавил субъект, тряхнув дубинкой, – я рассчитаюсь с вами.

Джеку не особенно понравился этот оборот дела.

– Добрейший мой, – сказал он, – с вашей стороны чистый предрассудок воображать, будто эти яблоки не даны, как и все остальные плоды, в пользование всем нам; они общее достояние, поверьте мне.

– Это как посмотреть, любезный, у меня свой взгляд.

– Вы найдете это в Библии.

– Никогда не находил, хоть и читал ее от доски до доски.

– В таком случае, – сказал Джек, – сходите домой и принесите Библию, я покажу вам.

– Подозреваю, что вы не станете дожидаться, пока я вернусь. Нет, нет; у меня пропала куча яблок, и мне давно хотелось поймать вора; и теперь, когда я поймал-таки одного, я постараюсь, чтобы он не ушел без яблочного соуса. Итак, слезайте, юный воришка, слезайте-ка вниз – или вам же будет хуже.

– Благодарю вас, – сказал Джек, – но мне и здесь хорошо. С вашего позволения, я буду обсуждать этот пункт, оставаясь здесь.

– Мне некогда обсуждать этот пункт, любезнейший, у меня дела по горло, но не думайте, что я вас выпущу. Если вы не хотите спуститься, оставайтесь на дереве, но я ручаюсь вам, что вы будете сидеть там, пока я не кончу работы.

– Что поделаешь с человеком, который не хочет слушать аргументов, – подумал Джек. – Вот люди! Но он не найдет меня, когда вернется с работы, за это ручаюсь.

Но Джек ошибался. Фермер отошел к изгороди, кликнул какого-то мальчишку и отдал ему приказание, после чего тот побежал на ферму. Минуту или две спустя показался огромный бульдог, бежавший через сад к своему хозяину.

– Заметь его, Цезарь, – сказал хозяин бульдогу, указывая на Джека. – Заметь его.

Бульдог уселся на траву, поднял голову, уставился на Джека и показал двойной ряд зубов, которые разом выгнали всю философию из головы нашего героя.

– Я не могу ждать, но Цезарь может, и я дружески предупреждаю вас, что если вы попадетесь ему в зубы, он разнесет вас на клочки. После работы я вернусь.

Сказав это, фермер ушел, оставив Джека обсуждать вопрос с собакой.

Немного погодя собака опустила голову и закрыла глаза, точно заснула; но Джек заметил, что при малейшем его движении один глаз бульдога приоткрывался; ввиду этого он, как человек благоразумный, решил оставаться там, где сидел. Он сорвал еще несколько яблок, так как было время обедать, и жевал их в задумчивости.

Спустя несколько минут другое жующее животное показалось на горизонте, не кто иной, как бык, забредший в сад и, по-видимому, вообразивший себя его владельцем. Он мычал иногда и мотал головой, направляясь к Цезарю, которого, кажется, считал таким же нарушителем чужих прав, как его хозяин Джека. Бульдог вскочил и уставился на быка, который приближался, роя землю и задрав хвост кверху. Подойдя на расстояние нескольких шагов, бык бросился на бульдога, который увернулся и, в свою очередь, атаковал быка, и таким образом завязался поединок, причем оба противника постепенно удалились от дерева. Джек приготовился к бегству, но, к несчастью, сражающиеся находились между ним и изгородью, через которую он перелез. «Ничего не значит, – подумал Джек, – у каждого поля имеются две стороны, и хотя другая изгородь ближе к ферме, но выбора не остается. Во всяком случае, надо попытать счастья», – решил он и начал спускаться вниз, но тут услышал отчаянный вой. Бык подхватил бульдога на рога, швырнул его вверх, и Джек видел, как тот перелетел через изгородь. Бык отпраздновал свою победу торжествующим ревом, а Джек, избавившись от своего сторожа, спустился на землю и навострил лыжи.

К несчастью для Джека, бык заметил его и, опьяненный своей победой, испустил новый рев и бросился вперед. Джек заметил опасность; страх придал ему крылья и он перелетел не только через сад, но и через изгородь пять футов высотой как раз в ту минуту, когда бык ударился в нее головой. Смотри, куда прыгаешь, – гласит старинная поговорка. Если бы Джек последовал ей он вероятно, прыгнул бы удачнее, но надо сознаться, что у него были достаточные основания пренебречь мудрой поговоркой. Во всяком случае, прыгнув через забор, Джек попал прямехонько в небольшой пчельник и свалил два улья с пчелами, которые обозлились за это вторжение, и прежде чем Джек успел подняться на ноги, принялись жалить его куда попало. Ему оставалось только бежать, но пчелы летели быстрее, чем он; и Джек совсем одурел от боли, как вдруг споткнулся на каменную стенку колодца. Он не успел удержаться, но успел схватиться за цепь, ударившую его по лицу. Ворот завертелся, Джек полетел вниз и после быстрого спуска в сорок футов окунулся в воду, но избавился от пчел, которые либо потеряли из вида нашего героя, либо не захотели лезть за ним в колодезь. Джек вынырнул из воды и ухватился за веревку, к которой была привязана цепь с ведром, – она развернулась вся, и благодаря этому Джек мог держать голову над водой. Спустя несколько мгновений он нащупал ногами ведро, влез в него и таким образом устроился довольно удобно, так как вода после укусов пчел и быстрого бега, приятно освежила его.

»Во всяком случае, – думал Джек, – если б не бык, я бы остался на дереве и получил трепку от фермера; но опять же, если бы не бык, я не попал бы к пчелам, а если бы не пчелы, я не свалился бы в колодезь; и, наконец, если б не цепь, то я бы утонул. Такова была связь событий, и все потому, что мне вздумалось съесть яблоко».

»Как бы то ни было, я избавился от фермера, от собаки и от пчел, – все хорошо, что хорошо кончается; но какой черт поможет мне выбраться из колодца? Вся тварь и все стихии, по-видимому, ополчились на защиту собственности: зловредный институт!»

Мы привели весь этот монолог нашего героя, чтоб показать, что он не был глупцом или ничтожным малым, человек, который может так хорошо рассуждать о причинах и следствиях, сидя на дне колодца по шею в воде, несомненно обладает незаурядным присутствием духа. Будь Джек заурядным малым, мы бы не выбрали его в герои нашего рассказа.

ГЛАВА VI
в которой Джек приходит к не совсем благоразумному решению

»В конце концов, приходится признать, что хотя бывают такие плачевные обстоятельства, при которых колодезь может оказаться желанным убежищем, но при всем том колодезь не приспособлен для продолжительного пребывания в нем», – думал Джек.

Спустя четверть часа зубы его стучали, губы дрожали, все члены онемели, и он нашел, что пора ему начать звать на помощь, чего сначала не решался делать, опасаясь попасть в переделку к фермеру и его семье. Итак, он раскрыл было рот, собираясь крикнуть, как вдруг почувствовал, что цепь поднимается вверх, и он медленно выходит из воды. Сначала он услыхал жалобы на тяжесть ведра и нимало не удивился им; потом болтовню и смех, по-видимому, двух лиц; наконец, его голова поднялась над низенькой стенкой колодца, и он уже готовился протянуть руки и уцепиться за нее, когда люди, вертевшие ворот, увидели его. Это были мешковатый батрак с фермы и служанка.

– Благодарю вас, – сказал Джек.

Но он не успел услышать ответ на свою благодарность; девушка вскрикнула и выпустила ручку ворота, испуганный работник не удержал ее, она выскользнула из его руки, перевернулась, хватила его по зубам так, что он растянулся навзничь, и не успели слова благодарности замереть на устах Джека, как он с быстротою молнии полетел на дно. К счастью для Джека, он еще не выпустил из рук цепи, иначе, пожалуй, убился бы о стенку колодца; в данном случае он только окунулся еще раз в воду и минуты через две занял прежнюю позицию.

«Забавная штука, нечего сказать, – подумал Джек еще раз шлепнув по мокрой шляпе на голове, – во всяком случае, они не могут теперь сослаться на неведение, им известно, что я здесь».

Тем временем девушка вбежала в кухню, бросилась сначала на стул, а с него покатилась на кучу теста приготовленного для посадки в печь и стоявшего на полу.

– Боже милостивый, что такое с Сусанной! – воскликнула жена фермера. – Что такое – где Мэри – где Джон? Убей меня Бог, если булка не превратится в лепешку.

Вскоре явился Джон, державшийся руками за челюсть и выглядевший крайне расстроенным и испуганным по двум причинам: во-первых, ему казалось, что у него сломана челюсть, во-вторых, он думал, что увидел черта.

– Боже милостивый, да что же это такое? – снова воскликнула фермерша. – Мэри, Мэри, Мэри! – завопила она, сама начиная трусить, так как тщетно старалась сдвинуть Сусанну с ее тестяного ложа, на котором та лежала бесчувственная и тяжелая, как свинец. Мэри явилась на громкий призыв своей хозяйки, и вдвоем они подняли Сусанну; но теста уже не было надежды поднять.

– Что ж ты не подойдешь и не поможешь Сусанне, Джон? – крикнула Мэри.

– Ай-ай-ай! – вот все, что было ответом со стороны Джона, который находил, что достаточно помог Сусанне, и продолжал держаться руками за голову.

– В чем дело, хозяйка? – воскликнул фермер, входя в комнату. – Отцы родные, что такое с Сусанной? А с тобой что случилось? – обратился он к Джону. – Ну и денек выпал, будь ему неладно, беда за бедой. Первое – разворовали все яблоки; потом все улья на пасеке перевернуты вверх дном; потом бык распорол брюхо Цезарю; потом бык проломил изгородь и попал в лесопильную яму, а теперь, когда я прихожу позвать людей, чтоб помогли мне вытащить его оттуда, – извольте полюбоваться: баба лежит, словно мертвая, а Джон смотрит, как будто видел черта.

– Ай-ай-ай! – ответил Джон, утвердительно кивая головой.

– Видно и впрямь черт вырвался на волю. В чем дело, Джон? Видели вы его, что ли, с Сусанной?

– Ай-ай!..

– Видно, он лишил тебя языка; я вижу, из тебя ничего не выжмешь. А та что? Пришла в себя, наконец?

– Да, да, ей теперь лучше. Сусанна, что случилось?

– О, о! Колодезь, колодезь…

– Колодезь! Что-нибудь там неладно, должно быть; пойду посмотрю.

Фермер направился к колодцу; он заметил, что ведро спущено вниз, и вся веревка размотана; заглянул в колодезь. Джек, который потерял всякое терпение, смотрел вверх, ожидая помощи, которая, как ему казалось, чересчур долго заставляет себя ждать; круглое лицо фермера отчасти затмило светлый круг отверстия, как спутник Юпитера затмевает иногда лик планеты, вокруг которой вращается.

– Я здесь, – крикнул Джек, – вытащите меня поскорее, или я умру.

Это была правда, так как он совсем изнемог, хотя мужество не изменило ему.

– Черт возьми, кто-то упал в колодезь, – воскликнул фермер, – сегодня конца нет приключениям. Ну, сначала надо вытащить христианина из колодца, а потом уж быка из ямы. Пойду позову людей.

Вскоре несколько человек собрались у колодца.

– Эй, внизу, держись крепче!

– Держусь, не бойтесь, – ответил Джек. Ворот завертелся, и Джек еще раз направился вверх. Как только он показался над колодцем, люди вытащили его и положили на траву, так как он совершенно обессилел.

– Э, да это тот самый молодчик, что сидел на моей яблоне! – воскликнул фермер. – Ну, как бы то ни было, не умирать же бедняге из-за нескольких яблок. Возьмите его, братцы, и отнесите в дом, – вишь, он полумертвый от холода – немудрено.

Фермер пошел вперед, а люди перенесли Джека в дом, где фермер дал ему выпить стаканчик водки; это оживило его, и вскоре он совсем оправился.

После того, как Джек рассказал, каким образом он попал в колодец, фермер спросил:

Как же вас звать?

– Моя фамилия Изи, – ответил Джек.

– Как! Вы сын мистера Изи, владельца Форест-Гилля?

– Да.

– Да ведь это мой лендлорд, и добрейший лендлорд! Что же вы не сказали об этом, когда сидели на дереве? Я бы предоставил весь сад в ваше распоряжение.

– Почтеннейший, – возразил Джек, который выпил второй стаканчик водки и сделался разговорчивым, – пусть это послужит для вас предостережением: вперед выслушивайте человека, который предлагает вам обсудить вопрос. Если б вы подождали, я бы доказал вам самым неоспоримым образом, что у вас не больше прав на яблоки, чем у меня, но вы не захотели слушать мои аргументы, а без обсуждения вопроса нельзя добраться до истины. Вы посылаете за бульдогом, которому бык распарывает брюхо; бык ломает себе ногу, свалившись в яму; ульи перевернуты, и вы теряете мед; ваш работник Джон получает перелом челюсти; ваша работница Сусанна портит хлеб, а почему? Потому что вы не пожелали выслушать мои аргументы.

– Пожалуй, мастер Изи, вы правы в том отношении, что я должен был выслушать вас, хотя не постигаю, как бы вы ухитрились доказать мне, что яблоки не мои, когда я арендую сад у вашего отца? Но теперь посмотрим на ваше поведение: как вы его-то оправдаете? Вы забираетесь на дерево за яблоками, хотя у вас довольно денег, чтобы купить их; вы сидите под стражей бульдога; чуть-чуть не попадаете на рога к быку; искусаны пчелами; купаетесь в колодце; десять раз рискуете жизнью и все из-за яблок, которые не стоят двух пенсов.

– Совершенно верно, добрейший, – отвечал Джек, – но вы забываете, что я философ и отстаиваю права человека.

– В первый раз слышу, что парнишка, ворующий яблоки, называется философом; мы называем такие дела попросту мелким жульничеством; а что касается до прав человека, так не воровством же яблок их отстаивать.

– Дело в точке зрения…

– Да, вот вам точка зрения; берет же ваш отец с меня аренду за сад, стало быть, по его точке зрения, выходит, что собственность на землю принадлежит ему; а ведь этими деньгами и вы пользуетесь.

Джек слегка смутился.

– Обсудим этот вопрос, – сказал он.

– Вряд ли мы договоримся до чего-нибудь нужного, – возразил фермер. – Стар я уж слишком, чтобы учиться философии. Думаю только, что вы не с того конца взялись я дело. Права человека – ведь это общее дело, а не ваше личное; стало быть, чтобы их добиться, надо общие порядки и законы изменить, весь уклад перестроить, а не просто нарушать закон, как кому вздумается. А если уж вы от себя хотите действовать, то с себя и начать надо: отрекись-ка от своего имущества да ступайте в рабочие… Ну, да как бы там ни было, мой сад к вашим услугам, можете пользоваться яблоками, сколько душе угодно, а если уж вам непременно хочется воровать их, а не спрашивать, то я прикажу своим людям делать вид, что они вас не замечают. Моя тележка у крыльца, мастер Изи, работник отвезет вас к папаше; кланяйтесь ему от меня и скажите, что я очень сожалею, что вы свалились в колодезь.

Так как Джек чувствовал больше склонности ко сну, чем к аргументации, то он пожелал фермеру покойной ночи и предоставил отвезти себя домой. Теперь, когда кровообращение восстановилось, боль от пчелиных жал была так сильна, что он был очень рад встретить доктора Миддльтона за чайным столом в своей семье. Джек не стал рассказывать историю своих похождений, а сказал только, что опрокинул нечаянно несколько ульев и был жестоко искусан пчелами. Доктор Миддльтон предписал средство для облегчения боли, но, пощупав пульс Джека, нашел у него сильную лихорадку, что не представляло ничего удивительного после приключений этого дня. Джек улегся в постель и пролежал неделю, в течение которой думал да раздумывал и пришел, наконец, к решению, о котором читатель узнает ниже. Раздумывая о словах фермера, он, правду сказать, не чувствовал ни малейшей охоты к отречению от своих имущественных прав; работа общественная, направленная к осуществлению его великих идей, совершенно не представлялась семнадцатилетнему мальчику, а его родитель, переплетавший эти идеи в совершенно отвлеченной форме с хронологическими бреднями, не мог дать ему нужных указаний в этом направлении; школа ему надоела, а личный характер тянул к приключениям, и вот он надумал план, на который, впрочем, навело его чисто случайное обстоятельство.

В тот вечер, когда Джек вернулся домой, искусанный пчелами, он застал в гостях у отца некоего капитал Уильсона, дальнего родственника, который навещал их очень редко, так как жил довольно далеко, а имея многочисленную семью и никаких средств, кроме половинной пенсии, для ее содержания, не мог тратиться на разъезды. На этот раз целью его посещения было попросить о помощи мистера Изи. Ему удалось получить команду над военным корветом (он состоял на государственной службе), но у него не было средств, чтобы снарядиться самому и хоть сколько-нибудь обеспечить семью на время своего отсутствия. Поэтому он решил попросить у мистера Изи взаймы несколько сот фунтов, рассчитывая расплатиться на счет призов, которые ему удастся захватить. Мистер Изи, доброта и отзывчивость которого не подлежали сомнению, был не такой человек, чтобы отказать в подобной просьбе; он написал чек на тысячу фунтов и вручил его капитану Уильсону, прибавив, что он может уплатить долг, когда найдет это удобным для себя. Капитан Уильсон выдал расписку в получении суммы и обещал уплатить из первых призовых денег, каковое обещание, как бы ни было оно обязательно для честного человека, с юридической точки зрения было равносильно обещанию рассчитаться «на том свете угольками». Сделка только что состоялась, и капитан Уильсон с мистером Изи вернулись в гостиную как раз в ту минуту, когда явился Джек.

Джек поздоровался с капитаном Уильсоном, которого знал уже давно, но, как было сказано выше, он слишком страдал от боли и потому удалился с доктором Миддльтоном и лег в постель.

На восьмой день он встал с постели и явился в гостиную. Тут он рассказал отцу о своих приключениях с яблоками, бульдогом, быком, пчелами и колодезем. Вместо того, чтобы объяснить сыну, что он, действительно, взялся за дело «не с того конца», как выразился фермер, и что отстаивание великих идей посредством воровства яблок является мальчишеством, философ отнесся к подвигу Джека с самой неподражаемой серьезностью.

– Я говорил тебе, Джек, – сказал он, – что мы живем в железном веке, что наши нравы глубоко испорчены социальной несправедливостью. Но всякая истина, хоть и самая возвышенная, должна иметь своих мучеников, прежде чем восторжествует, и, подобно Аврааму, которого всегда считал великим философом, я готов принести своего единственного сына в жертву ради столь благородного дела.

– Все это очень хорошо с вашей стороны, папа, но мы должны обсудить этот пункт. Если вы такой же великий философ, как Авраам, то я вовсе не такой покорный сын, как Исаак, и желаю поступать по собственному усмотрению. Я вижу, что на суше вовсе не подготовлены к вашей философии, и потому намерен отправиться в море, поступить на корабль. Море никому не принадлежит, никем не возделывается, никто его не пашет, никто на него не заявляет требований, оно общее достояние. Стало быть, там я найду равенство, и так как я решил не возвращаться в школу, которая мне до смерти надоела, то и отправлюсь в море.

– И слышать не хочу, Джек. Во-первых, ты должен вернуться в школу, во-вторых, ты не пойдешь в море.

Но Джек принялся «обсуждать этот пункт» с такой энергией, ссылаясь на права человека, на принцип равенства, на свою свободную волю, которой никто не в праве подавлять, что совсем загонял почтенного родителя, и тот кончил тем, что уступил, хотя и со вздохом.

– Хорошо, Джек, если ты непременно хочешь этого, то отправишься в море.

– Разумеется, – воскликнул Джек с победоносным видом, – но с кем, вот вопрос? Я слыхал, будто капитан Уильсон получил судно, и не прочь был бы отправиться с ним.

– Я напишу ему, – уныло промолвил мистер Изи, – но мне хотелось бы сначала ощупать его голову.

На том и порешили.

Ответ капитана Уильсона, разумеется, был утвердительный, и он обещал относиться к Джеку, как к родному сыну.

Наш герой уселся на родительскую лошадь и поехал к мистеру Бонникестлю.

– Я отправлюсь в море, – сказал он ему.

– И прекрасно сделаете, – ответил мистер Бонникестль.

Наш герой встретился с доктором Миддльтоном.

– Я отправлюсь в море, доктор Миддльтон.

– И прекрасно сделаете, – ответил доктор.

– Я отправляюсь в море, матушка, – сказал Джон.

– В море, Джон, в море! Нет, нет, милый Джон, ты не пойдешь в море! – воскликнула мистрисс Изи ужасом.

– Нет, пойду, отец согласился и говорил, что убедит и вас дать согласие.

– Мое согласие! О, милый, милый мой мальчик! – И мистрисс Изи зарыдала прегорько, как Рахиль, плачущая о чадах своих.