Текст книги "Мичман Тихоня"

Автор книги: Фредерик Марриет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА XXVI
из которой видно, что и в области филантропии не следует действовать спустя рукава

Спустя три недели «Аврора» с своим призом на буксире прибыла в Мальту. Раненые были отправлены в госпиталь, а храбрый русский капитан оправился от ран почти одновременно с капелланом, мистером Гаукинсом.

Джеку, который постоянно навещал капеллана, стоило большого труда утешить его. Он воздевал руки и осыпал себя горькими упреками.

– О! – восклицал он. – Дух бодр, плоть же немощна. Я, служитель Божий, как меня называют, которому надлежало оставаться внизу с лекарями, утешая раненых, я пошел на палубу и принял участие в резне. Что со мною будет?

Джек старался утешить его, ссылаясь на то, что в старые времена не только священники, но и епископы надевали латы и принимали участие в боях. Тем не менее, душевное состояние мистера Гаукинса сильно замедляло его выздоровление. Когда он встал с постели, Джек познакомил его с русским капитаном, который тоже только что оправился от ран.

– Я рад обнять такого храброго офицера, – сказал русский, обнимая капеллана и целуя его в обе щеки. – В каком он чине? – прибавил он, обращаясь к Джеку, который спокойно ответил:

– Это наш корабельный священник.

– Священник? – с удивлением повторил капитан, меж тем как Гаукинс отошел в смущении. – Священник – par exemple! Я всегда уважал церковь… Скажите, пожалуйста, – прибавил он, обращаясь к Джеку, – у вас всегда священники водят людей на абордаж?

– Всегда, сэр, – отвечал Джек, – это правило службы – священник обязан вести людей в царство небесное. Так гласит девяносто девятая статья нашего военного устава.

– Вы воинственная нация, – сказал русский, поклонившись Гаукинсу и возобновляя свою прогулку, не слишком довольный тем, что его свалил с ног пастор.

Мистер Гаукинс некоторое время оставался неутешным, а затем перешел на сушу, где его застарелые привычки не грозили ему такими соблазнами.

«Авроре» снова пришлось отправиться в док и чиниться, что потребовало довольно продолжительного времени, в течение которого капитан Уильсон послал рапорт адмиралу и получил ответ. Адмирал, поздравляя его с блестящим успехом, поручил ему, когда он будет готов, отправиться в Палермо, с важными депешами к тамошним властям а, дождавшись там ответа, вернуться на Мальту, и, забрав людей, оставленных в госпитале, присоединиться к тулонской эскадре. Узнавши об этом, наш герой был в восторге при мысли о свидании с Агнесой и ее братьями. Еще раз «Аврора» вышла из Валетской гавани и направилась при попутном ветре по голубым волнам. К вечеру ветер усилился и заставил их взять марсели на двойные рифы.

На другой день они находились у берегов Сицилии, недалеко от того места, где Изи и Гаскойн были выброшены на берег. Погода была тихая, и море успокоилось. Поэтому они держались близко к берегу, так как ветер мешал им идти в Палермо. По обыкновению все смотрели в зрительные трубки на виллы, утопавшие в зелени апельсинных рощ среди холмов и долин.

– Что это такое, Гаскойн, – спросил Изи, – вон под тем утесом? Как будто корабль.

Гаскойн взглянул в указанном направлении.

– Да, это судно на скалах: судя по форме носа, галера.

– Это галера, сэр, я вижу скамьи для гребцов, – сказал сигнальщик.

Сообщили капитану Уильсону, который тоже посмотрел в зрительную трубку.

– Без сомнения она села на камни, – заметил он. – И мне кажется, я различаю людей. Подойдем поближе.

«Аврора» направилась к судну и через час находилась в полумиле от него. Предположения подтвердились: это была сицилийская галера, севшая на камни. Теперь ясно были видны люди, махавшие рубашками и платками.

– Это должно быть каторжная галера, так как я замечаю, что никто из них не меняет своего положения; очевидно, офицеры и команда бросили ее, предоставив каторжникам погибать.

– Какая гадость, – сказал Джек Гаскойну. – Ведь они осуждены на галеры, а не на смертную казнь.

– Да, море их не помилует, – отвечал Гаскойн. – А каково положение дожидаться неминуемой смерти, прикованными к скамьям. Надеюсь, капитан не оставит их без помощи.

Некоторое время капитан Уильсон колебался, что ему предпринять. Невозможно было бросить несчастных на верную смерть, но и выпустить на берег толпу каторжников, из которых добрая половина не преминула бы приняться за свои прежние дела, представлялось не совсем удобным. Взять же их на фрегат и везти в Палермо было чересчур хлопотливо и неудобно для военного корабля. Подумав немного, капитан решил выпустить их на берег. «Если сицилийские власти останутся недовольны, то пусть пеняют на себя: вольно же им допускать такие гадости». «Аврора» легла в дрейф, и капитан приказал спустить два катера с вооруженной командой.

– Мистер Изи, возьмите катер и оружейников, отправляйтесь к галере, освободите этих людей и высадите их на берег маленькими отрядами. Мистер Гаскойн, вы возьмите другой катер и будете сопровождать мистера Изи. Велите вашим людям держать оружие наготове на случай какого-нибудь враждебного покушения со стороны каторжников.

Исполняя это приказание, наши мичманы отправились к галере. Оказалось, что она засела на камнях, пробивших ее тонкий корпус, и как они думали, офицеры и команда покинули ее в шлюпках, бросив каторжников на произвол судьбы. Галера была в пятьдесят весел, но только на тридцати шести имелись гребцы. Весла были длиною в сорок футов, на каждом сидело по четыре гребца-каторжника, прикованные к скамьям цепью. От носа до кормы между двумя рядами скамей была положена доска в два фута шириной для того, чтобы боцман мог погонять плетью недостаточно усердных.

– Viva los Ingleses! – воскликнули каторжники, когда Изи вскарабкался на галеры. Все они имели жалкий, измученный, изнуренный вид. физиономии большинства не представляли ничего зверского, но немало было и отталкивающих, свирепых лиц.

– Послушай, Нэд, видал ли ты когда-нибудь такие каинские рожи? – заметил Изи.

– Нет, – отвечал Гаскойн. – Если б капитан увидел их, то вряд ли бы решился выпустить их на берег.

– Да, но как бы то ни было, мы имеем положительные приказания. Оружейник, раскуйте их, начиная с кормы; мы будем перевозить их постепенно. Сколько их тут?.. Сто сорок четыре человека. Однако выпустить такую ораву на общество?.. Я почти готов вернуться к капитану и просить его взять их на корабль.

– Нам приказано освободить их, Джек.

– Да, но я бы желал обсудить этот пункт с капитаном Уильсоном.

– Ты сам знаешь, Джек, что на службе не приходится обсуждать приказаний. Притом же они все равно скоро попадутся.

– Да, но сначала дадут себя знать населению. Часть из них отменные негодяи, а остальным поневоле придется грабить, когда есть нечего. Ну, да как бы то ни было, бросить их на произвол судьбы мы не можем, и раз капитан не берет эту публику на борт, остается только выпустить ее на берег.

Оружейник принялся расковывать каторжников, и когда освободил столько, сколько мог вместить катер, Джек, сопровождаемый Гаскойном, отвез их на берег и высадил. Потребовалось шесть поездок, чтобы перевезти всех. Когда же последняя партия была высажена, и Джек приказал матросам отвалить от берега, один из каторжников повернулся и крикнул Джеку насмешливым тоном:

– Addio, signior, a rivederci! 33
  Прощайте, до свиданья.


[Закрыть]

Джек встрепенулся, взглянул и узнал в изнуренном полунагом оборванце дона Сильвио.

– Я сообщу дону Ребьере о вашем прибытии, синьор, – крикнул негодяй и, соскочив с камня, смешался с толпой.

– Нэд, – сказал Изи Гаскойну, – мы освободили этого негодяя.

– Очень прискорбно, – отвечал Гаскойн, – но мы только исполняли приказание.

– Теперь ничего не поделаешь, но я боюсь, что выйдет беда.

– Мы исполняли приказание, – повторил Гаскойн.

– Выпустили его в десяти милях от усадьбы дона Ребьеры.

– Исполняли приказание, Джек.

– С целой оравой, которую он может повести за собой.

– Приказание, Джек.

– Агнеса в его руках.

– Приказание капитана, Джек.

– Мы обсудим этот пункт, когда я буду на корабле.

– Слишком поздно, Джек.

– Да, – простонал Джек, в отчаянии опускаясь на скамью.

– Навались, ребята, навались.

Вернувшись на фрегат, Джек сообщил обо всем, что произошло, прибавив, что в числе каторжников оказался дон Сильвио, и высказал свои опасения по поводу близости усадьбы дона Ребьеры. Капитан Уильсон слушал, кусая губы.

– Боюсь, что я поторопился, мистер Изи, – сказал он, – следовало взять их на фрегат и передать властям. Теперь остается только поторопиться в Палермо и сообщить властям, чтобы выслали за ними войска.

Ветер переменился, и «Аврора» могла тронуться в путь. Утром она бросила якорь в Палермо, и капитан немедленно сообщил властям, которые отправили отряд войск на поиски освобожденных каторжников. Капитан Уильсон, сочувствуя беспокойству Джека о его друзьях, дал ему и Гаскойну отпуск на берег.

– Нельзя ли мне взять с собою Мести, сэр? – спросил Джек.

Капитан дал согласие, и через полчаса оба мичмана и Мести, вооруженные с головы до ног, были уже в той самой гостинице, где останавливались раньше. Первым делом они справились о доне Филиппе и его брате.

– Они оба в отпуске, – сказал хозяин, – и находятся у дона Ребьеры.

– Это все-таки утешительно, – подумал Джек, – теперь нужно как можно скорее достать лошадей; Мести, вы умеете ездить верхом?

– Еще бы не уметь, масса Изи; кто ездил на кентуккийских лошадях, тот со всякой справится.

Достали лошадей и проводника, и в восемь часов утра небольшой отряд выехал по направлению усадьбы дона Ребьеры. Проехав миль шесть, они встретились с одним из отрядов, посланных на поиски освобожденных каторжников. Офицер оказался старым знакомым нашего героя, который, сообщив ему об освобождении дона Сильвио и о своих опасениях насчет дона Ребьеры, просил обратить внимание на это обстоятельство.

– Corpo di bacco – вы правы, синьор мичман, – отвечал офицер, – я буду там завтра в десять часов утра. Нам придется идти почти всю ночь.

– У каторжников нет оружия, – заметил Изи.

– Нет, но они скоро запасутся им. Нападут на какое-нибудь местечко и ограбят его. Больше ничего им не остается делать: прежде чем уйти в горы, надо запастись оружием и провиантом.

На этом они расстались, и около пяти часов пополудни Джек и его товарищи были в усадьбе дона Ребьеры. Джек соскочил с лошади и бросился в дом, за ним Гаскойн. Они застали всю семью в гостиной; она не подозревала о грозившей ей опасности и была изумлена и обрадована появлением старых друзей. Джек бросился к Агнесе, которая вскрикнула при виде его и едва не лишилась чувств, так что он должен был поддержать ее. Когда она оправилась, наш герой поздоровался со стариками и молодыми офицерами. После первых приветствий он поспешил сообщить им причину своего посещения.

– Дон Сильвио и полтораста каторжников выпущены вчера вечером на берег! – воскликнул дон Ребьера. – Вы правы; я удивляюсь, что они до сих пор не явились сюда, но я жду Педро из города; он повез туда вино и привезет нам новости.

– Во всяком случае нам следует приготовиться, – сказал дон Филипп. – Вы говорите, солдаты будут здесь завтра утром?

– Пресвятая Дева! – воскликнули дамы в ужасе.

– Сколько нас всего? – спросил Гаскойн.

– У нас пять человек прислуги, – отвечал дон Филипп, – все хорошие люди. Кроме того, мой отец, мой брат и я.

– А нас трое, с проводником четверо, но его мы совсем не знаем.

– Итого двенадцать – не слишком много; но я думаю, что если мы приготовимся как следует, то можем продержаться до утра.

– Не лучше ли нам уехать в Палермо, предоставив им разграбить дом? – сказал дон Ребьера.

– Они могут напасть на нас на дороге, а в открытом поле нам с ними не справиться, тогда как здесь мы в более выгодном положении! – возразил дон Филипп.

– Evero, – задумчиво отвечал дон Ребьера. – Если так, то надо приготовиться, так как, разумеется, дон Сильвио не упустит такого удобного случая отомстить. Пойдем же, посмотрим, какие у нас средства защиты.

ГЛАВА XXVII
в которой осажденные подымаются все выше и выше, и только прибытие солдат избавляет их от поднятия на небо

Дон Ребьера с сыновьями вышли из комнаты. Гаскойн стал беседовать с синьорой, а Джек воспользовался случаем, чтобы поговорить с Агнесой. Он подошел к ней и спросил вполголоса, получила ли она его письмо?

– О, да, – отвечала она, краснея.

– И вы не рассердились на то, что я писал?

– Нет, – отвечала она, опуская глаза.

– Я повторяю то, что я писал, Агнеса, – я никогда не забывал вас.

– Но…

– Но что?

– Отец Томазо…

– Что же он?

– Он никогда не согласится.

– На что не согласится?

– Он говорит, что вы еретик.

– Скажите ему, что это его не касается.

– Он имеет большое влияние на моего отца и мать.

– Зато ваши братья на нашей стороне.

– Я знаю это, но все-таки представляются большие затруднения. Мы разной веры. Пусть он поговорит с вами, он обратит вас.

– Мы обсудим этот пункт, Агнеса. Я обращу его к здравому смыслу; если же нет, то не стоит рассуждать с ним. Где он теперь?

– Он скоро придет.

– Скажите, Агнеса, если бы это зависело от вашей воли, вы бы пошли за меня?

– Не знаю; никто мне не нравился так, как вы.

– И это все?

– Разве этого недостаточно со стороны девушки? – возразила Агнеса, взглянув на него с упреком. – Синьор, оставьте меня, отец…

Тем не менее Джек заметил, что синьора, занятая разговором с Гаскойном, не смотрит на них, и прижал ее к груди.

Вернувшиеся джентльмены притащили с собой все огнестрельное и холодное оружие, какое только могли найти.

– Боевых запасов довольно, – заметил дон Филипп, – чтобы вооружить всех нас.

– Мы тоже хорошо вооружены, – отвечал Джек, оставив Агнесу, – какой же ваш план защиты?

– Мы должны его обсудить. Кажется…

Но в эту минуту разговор был прерван внезапным появлением Педро, посланного с вином в соседний городок.

– Как, ты уже вернулся, Педро?

– О, синьор! – воскликнул слуга. – Они отняли тележку и вино и утащили с собой в горы.

– Кто? – спросил дон Ребьера.

– Галерные каторжники, которых выпустили на волю, и кроме того они натворили Бог знает сколько бед. Они ворвались в дома, забрали все оружие, вино и провизию, какую только могли унести с собой, оделись в наилучшее платье и ушли в горы. Это было ночью. Я встретился с ними за милю от города. Они отняли у меня тележку, повернули волов и погнали вместе с остальными, и я слышал, синьор, что они упоминали ваше имя.

– Я так и думал, – отвечал дон Ребьера, – они будут здесь, Педро, и мы должны защищаться – поэтому позови людей, я должен поговорить с ними.

– Не видать нам больше наших волов, – вздохнул Педро.

– Да, но нам и друг друга не видать, если мы не примем меры. Ступай же, Педро, выпей стакан вина и позови других людей.

Дом был укреплен, насколько позволяли обстоятельства; вход в первый этаж забаррикадирован шкалами и ящиками. Верхний этаж или, вернее, полуэтаж был укреплен таким же способом, чтобы в случае крайности перейти в него.

К восьми часам вечера все было готово. Последние меры предосторожности приводились в исполнение под руководством Мести, который оказался очень искусным инженером, как вдруг послышался шум приближающейся толпы. Они выглянули в окно и увидели, что дом окружен каторжниками, которых было человек сто. На них были самые фантастические костюмы, у иных имелось огнестрельное оружие, но большинство было вооружено ножами или шпагами. За ними тянулся целый обоз: телеги и экипажи всякого рода, нагруженные провизией, вином, сеном и соломой, матрацами и парусиной для палаток – всем, что требуется для жизни в горах. Они гнали с собой также значительное количество скота. По-видимому, они повиновались вожаку, который раздавал приказания. Защитники дома узнали в нем дона Сильвио.

– Масса Изи, покажите мне этого человека, – сказал Мести, слышавший разговор Изи с доном Ребьера. – Только покажите мне его.

– Вон он стоит, Мести, с мушкетом в руках, на нем куртка с серебряными пуговицами и белые панталоны.

– Вижу, дайте взглянуть хорошенько – теперь довольно.

Дон Сильвио, очевидно, старался окружить дом так, чтобы никто не мог ускользнуть.

– Нэд, – сказал Джек, – надо нам показаться ему. Он говорил, что уведомит дона Ребьеру о нашем прибытии, – покажем ему, что он опоздал.

Джек немедленно отворил окно и крикнул громким голосом:

– Дон Сильвио! Каторжник! Дон Сильвио!

Дон Сильвио оглянулся и увидел Джека, Гаскойна и Мести у окна в верхнем этаже.

– Вам нет надобности сообщать о нашем прибытии, – крикнул Гаскойн, – мы готовы вас принять.

– А через три часа придут солдаты, поэтому поторопитесь, дон Сильвио, – прибавил Джек.

– Arivederci! – закончил Гаскойн, разряжая пистолет в дона Сильвио.

Окно было немедленно закрыто. Появление наших героев произвело известное впечатление. Часть каторжников не захотела нападать на людей, которые оказали им такую услугу, и ушла, отделившись от толпы. Остальные были напуганы сообщением об ожидаемых солдатах. Однако же человек восемьдесят остались с доном Сильвио, который убедил их, что войска не могут прибыть так скоро, и что они успеют взять дом и завладеть несметным богатством, будто бы находящимся в нем.

Попытки выломить дверь кончились неудачей: потеряв несколько убитых и раненых, осаждающие принуждены были отступить. Они раздобыли длинное бревно; шестьдесят человек подняли его на плечи и с разбега ударили им в дверь, сорвали ее с петель и таким образом проникли в сени. Но тут они встретили баррикады на лестнице; осажденные оставили для себя бойницы и открыли огонь по осаждающим, ответные выстрелы которых оставались недействительными, так как им приходилось стрелять наудачу. Упорная битва продолжалась более двух часов; осаждающие несколько раз отступали, но поощряемые доном Сильвио и почерпая мужество в вине, возвращались и шаг за шагом разрушали баррикады.

Было уже совсем темно, но осада продолжалась с прежним ожесточением. Наконец, стало очевидно, что баррикады долго не выдержат: тяжелые вещи, которыми загородились осажденные, одна за другой разбивались осаждающими. Решено было отступить во второй этаж, куда с самого начала удалились дамы; и вскоре каторжники овладели первым этажом, ожесточенные сопротивлением, опьяненные вином и победой, но ничего не нашедшие.

Началась осада второго этажа, но так как здесь лестницы были уже, и соответственно тому баррикады сильнее, то их усилия долго оставались тщетными. Ночная темнота мешала обеим сторонам различать друг друга, что благоприятствовало скорее осаждающим. Они пытались перелезать через баррикады, но осажденные встречали их выстрелами, как только они показывались на их стороне, и они падали обратно убитые или раненые. Четыре часа продолжалась осада и оборона; наконец, стало светать, и план осады изменился: нападающие снова стали разбивать одну за другой вещи, из которых были сложены баррикады; расстояние между обеими сторонами постепенно уменьшалось; наконец, только массивный шкаф разделял их.

– Остается только подняться на крышу, – сказал Джек. – Мести, посмотри, нет ли там какого убежища?

Мести повиновался и вскоре вернулся с сообщением, что они могут взобраться по лестнице через трап на люк и втащить лестницу за собой.

– Там мы и посмеемся над ними! – воскликнул Джек.

Синьору и Агнесу перевели на чердак; туда же перенесли раненых – дона Мартина, двух служителей и боевые припасы, после чего остальные поднялись туда же и втащили за собой лестницу. Едва они успели сделать это, как последние преграды были разрушены, и каторжники с торжествующим гиком и ревом ворвались во второй этаж, уверенные в том, что овладели своей добычей, но были крайне разочарованы, убедившись, что осажденные нашли себе еще более безопасное убежище.

Дон Сильвио был вне себя от бешенства. Взять осажденных было невозможно, и потому он решил развести огонь и задушить их дымом. Он отдал приказание людям, которые бросились за соломой, но при этом он неосторожно прошел под опускной дверью, и Мести швырнул обломком кирпича ему в голову. Дон Сильвио упал, его отнесли вниз, но приказание его было исполнено; в комнату натаскали соломы и сена и подожгли. Действие этой меры вскоре сказалось; несмотря на закрытый люк жар и дым проникали на чердак; немного погодя загорелись доски и балки, и положение осажденных сделалось ужасным. Маленькое опускное окно в крыше было открыто и доставило им временное облегчение; но балки горели и трещали, и дым пробивался на чердак густыми клубами. К счастью, огонь был разведен только в одной комнате, а всех было четыре, и чердак проходил по всей длине дома, так что они могли уйти в самый отдаленный угол. Им удалось проломить в крыше отверстие, в которое они могли высовывать голову, но дом под ними горел, и положение оставалось безвыходным. Спасения не было, гибель казалась неизбежной, когда они увидели отряд солдат, направлявшихся к дому. Их громкие крики привлекли внимание солдат, которые заметили Изи и его товарищей и, не теряя времени, окружили дом.

Каторжники в нижнем этаже разыскивали сокровища, обещанные доном Сильвио; все они были схвачены или убиты в какие-нибудь пять минут; но возникло затруднение – как выручить осажденных. Огонь преграждал к ним доступ; лестницы, которая достала бы до крыши, не оказалось. К счастью, находчивый Мести заметил, что одна половица на чердаке расшаталась; ее вытащили, опустили в отверстие лестницу и сошли в комнату верхнего этажа, еще не захваченную пожаром. Таким же порядком удалось спуститься в нижний этаж, и немного погодя осажденные, к изумлению офицера, вышли из дома, поддерживая пострадавших товарищей, раны которых оказались настолько легкими, что они могли двигаться.

Дона Сильвио среди захваченных каторжников не оказалось. Очевидно, он остался среди убитых в доме, который теперь был охвачен огнем. Всего было взято живыми сорок семь каторжников. Числа убитых они и сами не знали.

Солдаты попытались было тушить пожар, но их усилия остались тщетными: дом сгорел дотла.

Дон Ребьера и его семья отправились в Палермо вместе с отрядом; здесь наши мичманы и Мести простились с ними и вернулись на корабль, где постарались придать себе вид, менее напоминавший о трубочистах.