Текст книги "Беби из Голливуда"

Автор книги: Фредерик Дар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Глава 9

Когда мы говорим о секретарше, то сразу представляем себе – во всяком случае, такой мужчина, как я, правильной конституции и с нормальными реакциями, – этакое создание типа манекенщицы с гармоничными линиями, длинными ногами и глазами, не потупленными в пол, а устремившимися вам прямо сквозь душу в карман.

Так что, взлетая в объемной клетке лифта вверх в компании представителя островного государства ее королевского величества Великобритании, я предвкушаю удовольствие увидеть перед собой девицу, спрыгнувшую с первой страницы обложки «Плейбоя» или «Люи». Ее американское гражданство подразумевает прежде всего длинные упругие бедра, волосы ослепительной белизны, а глаза цвета сумерек над Большим Каньоном Колорадо.

Но, как часто бывает, полет мечты был очень коротким.

Дверь с номером двести один открывает дама, улетевшая от предмета моих фантазий на много световых лет вперед. Я до последнего надеюсь, что это всего лишь уборщица, но акцент янки у моей собеседницы обрушивает все мечты в пропасть вышеназванного Каньона.

– Мисс Сбрендетт?

– Да, входите! – говорит она по-английски, внимательно разглядывая меня снизу вверх.

Любопытно, что она вполне приятный человек. И совсем не противная. Вот только ей лет на пятьдесят больше, чем я предполагал. Это очень аккуратная и, видно, хитрая старушенция с пушистым белым хохолком на голове. Толстые роговые очки придают перезревшей мисс немного удивленный вид, подчеркнутый вздернутым носиком.

На секретарше фиолетовая юбка, кремовая блузка, массивные целлулоидные браслеты с крупной насечкой и туфли из атласного материала с вышивкой блестящей металлической нитью.

– Вы говорите по-французски? – спрашиваю я по-английски.

Она выдавливает из себя смешок, похожий на звон колокольчика, каким пользуются председатели собраний для восстановления сонной тишины.

– Да, естественно. Поэтому миссис Таккой взять меня к себе! Я помочь облегчить ей жизнь во Франции, без сомнения! Я жить во Франция перед война!

У меня складывается впечатление, будто речь идет о наполеоновских войнах.

Очень выразительная старушка, похожа на двадцатипятицентовый автомат. Бросили монету в щель, дернули за рычаг, и на вас обрушился денежный водопад.

Так, сделаем попытку выключить кран.

– Я пришел по поводу исчезновения миссис Один Таккой…

– О! Я так и думал! – подхватывает любезная старушка.

Она энергично указывает мне на низкое кресло-пуф. Восприняв мои девяносто килограммов, кресло становится похожим на собачью подстилку.

– Запутанное дело, не правда ли, мадемуазель? Очень жаль…

Мисс Сбрендетт бежит к бутылке виски и быстро наполняет два стакана до половины. Ну и доза! Одной рукой она протягивает мне стакан, а другой быстро подносит свой к губам и закидывает содержимое внутрь. Однако это производит эффекта не больше, чем стакан минеральной воды.

– Непростая история, это так, – подтверждает моя собеседница.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я быть очень волноваться, когда самолет улетать без нас… Миссис Таккой очень… очень…

Она быстро встает, берет в руки словарь и пролистав несколько страниц, артикулирует:

– Очень легкомысленна!

– То есть?

– Она очень капризна, да… Во время путешествия во Францию она хотела купить замок на Луаре… Но не нашла… Я могу спорить, тот человек в аэропорту продавец замков и он ей нашел. До аэропорта Орли он приходить сюда в отель и сказать, он из американского агентства, где миссис Таккой поместила заказ.

– Вы не говорили о своей гипотезе полиции и журналистам?

– О! Да! Но они не хотеть верить ушам, что такое может быть. Они хотеть похищение для своих газет!

И она смеется звонко и весело, будто рассказала анекдот. За очками-иллюминаторами ее глаза так и сверкают от удовольствия.

– Так что же, миссис Таккой пошла за этим мужчиной и не предупредила вас?

– Когда она быть довольна, то не думать совсем о другом…

– И вы уверены, что она вернется?

– Ну конечно!

– В какое агентство она обратилась по поводу покупки замка?

Старушка трясет головой. Выражение лица быстро меняется, она дует губы, теребит браслеты по доллару за пару на блошином рынке.

Делает плаксивую физиономию, как у школьницы-двоечницы.

– Я не знаю. Она звонить по телефону из Штатов до отъезда в Париж.

– А когда вы прилетели во Францию, она разговаривала с агентством?

– Нет, но агентство приходить сюда… Я показываю фотографию Элвиса.

– Знаете этого человека? Старушенция бросает быстрый взгляд на портрет, не меняя выражения.

– Нет.

– Ей дали положительный ответ?

– Я не быть при разговоре… Но миссис Таккой сказать, мне, что замок еще не нашли…

– А каковы были причины ее поездки во Францию?

Она вновь хитро щурит глаза и улыбается.

– Только каникулы! Париж – прекрасная страна! Миссис Таккой раньше не бывать здесь.

– Да, конечно, – соглашаюсь я и продолжаю: – Вы знакомы с господином Таккой?

– Ну да! – вскрикивает древняя секретарша с радостью, будто ей бесплатно выдали вставную челюсть подходящего размера. – Да, да, обязательно!

– Чем он занимается? Она прыскает от смеха, вытягивает пальцы и, загибая их по очереди, начинает перечислять:

– Карты! Рулетка! Виски! Девушки! Гм… Яхты! Машины!

Кулачок со сложенными пальцами становится похожим на свернувшийся от холода и непогоды сухой осенний лист. Всем своим видом она старается придать сочности в описание портрета мистера Таккоя, которого я не имею чести, да и желания знать.

При таком ритме жизни этот парень Таккой недалек от инфаркта! Несмотря на то что американцы народ крепкий и очень пекутся о здоровье.

– Сколько ему лет, вашему повесе? Она смеется.

– Как вы его назвать?

– Повеса! Я имею в виду бабник, гуляка, ну много чего еще…

– А! Понимаю! Ему двадцать три года!

В эту секунду я, видимо, похож на зрителя, который добровольно вызвался участвовать в сеансе гипноза – его усыпили, а проснувшись, он не обнаружил на себе, мягко говоря, штанов.

– Двадцать три года? – повторяю я в полусне… – Очевидно, вы не расслышали… Я говорю не о сыне, понимаете? Не сын! Муж миссис Таккой…

– Да, так и есть, ее муж… Ему пока только двадцать три! – умирает со смеху реликтовая секретарша.

– Бог мой, тогда сколько же миссис Таккой?

– Пятьдесят три года!

Тридцать лет разницы! Проклятье! Интересно, откуда она берет своих мужей, эта милая дублерша госпожи Берю, из яслей? Двадцать три года, все зубы на месте, и жениться на толстой противной бабе – явно из-за денег, а из-за чего же еще?

– Газеты писали, что господин Таккой большой бизнесмен!

– Ее первый муж – да! Но он умер два года назад…

И несчастная вдова быстренько заменила его на проходимца, который ей в сыновья годится! Она, должно быть, надеялась, что за ее денежки мальчик позволит из себя веревки вить.

– И как жила эта замечательная парочка?

Поскольку старушке трудно уяснить смысл моего вопроса, я повторяю.

Мисс Сбрендетт трясет головой, снова надевая маску печали.

– Это не есть счастье – жизнь моей хозяйки! Стив Таккой никогда не хотеть ее видеть… Поэтому она приехала во Франция, чтобы прогнать… э-э… как вы говорите, черные мысли?

Я все понимаю, дорогие друзья!

– Таккоя предупредили об исчезновении его жены?

– Вчера я отправила телетайп, но он, может быть, в Лас-Вегасе или во Флориде…

Полагаю, эта старая сорока с мозгами курицы рассказала мне главное. Я уже предвижу разгадку: молодой, очень молодой супруг нанял гангстеров, чтобы те спровадили его любимую жену на тот свет во Франции, то есть подальше от него. Таким образом, он остается единственным наследником ее несметного богатства и прекрасная жизнь у него в руках!

– Последний вопрос, мисс Сбрендетт. Знает ли ваша хозяйка некоего Фреда Лавми?

Она складывает ручки на животе, как Золушка при виде трансформации тыквы в карету.

– О! Да, конечно… Она с ума сходит от его фильмов!

– Я хотел спросить, знала ли она его лично? Старушка трясет седым пучком.

– Нет, так жаль. Я бы тоже хотеть знакомиться с этим красивым актером… Вы видели его фильм «Кто польстится на Пульхерию Кукульф?» Сенсация!

Поскольку нет абсолютно никакого желания трепаться с божьим одуванчиком о кинематографе, я прощаюсь. Она говорит мне вдогонку, что останется в отеле до возвращения хозяйки и если мне что-то понадобится, то она всегда к услугам французской полиции.

И вот я снова в летательном аппарате под названием лифт. Спуск на землю произвожу в компании магараджи цвета сгоревшего хлеба и породистой немки с розовой кожей, белыми волосами и серыми глазами, грудь которой похожа на капот «фольксвагена», а улыбка – на свастику.

Глава 10

Выходя из гостиницы, я роняю изучающий взор на циферблат своих часов и вижу, что прокукарекало три. Через мой мощный мозг искрой проскакивает мысль, что в половине четвертого назначена встреча с малышкой, сидевшей со мной по соседству на концерте вчера вечером… Я быстро решаю вновь на время вернуться в отпуск, но сначала, как говорят китайцы, сделать цзынь в Контору.

Попадаю на Пино. Узнав мой голос, он спешит объявить, что его шов от аппендицита краснеет и еще он потерял один франк сегодня утром, когда покупал лотерейный билет. Я сразу же в уме подсчитываю, что он в сумме потерял целых три, поскольку Пинюш из тех, кто никогда не выигрывает, будь то национальная лотерея или трамвайный билет.

– Пинюшет, – говорю я ему, – быстро отыщи мне, если такое существует, американское агентство недвижимости, занимающееся продажей жилья для выходцев из Америки, приезжающих в Париж… Если найдешь, соединись с ним или с ними и постарайся узнать, есть ли среди их клиентов некая миссис Один Таккой…

– Таккой, – вскрикивает Пинюш, – американка из Орли?

– Скажи пожалуйста, ты обалденно информирован в этом году… Ты что, выписываешь справочник для любознательных скаутов?

– Нет, только «Свободного парижанина»… Старик Пино начинает ехидно хихикать в телефон.

– Представь себе, по поводу этой американской миссис мы всласть повеселились на работе, поскольку она вылитый портрет жены Берю… Послушай, тебе надо срочно купить газету, сам увидишь, какое сумасшедшее сходство!

– Обязательно куплю! – уверяю я его. – А пока сделай, как я просил, и пошевели швом, чтоб быстрее рассосался!

Повесив трубку, я ощущаю себя преисполненным чувством выполненного долга, долга до конца и даже немножко больше… На сегодня работа закончена!

Жму на газ через Большие Бульвары до площади Ришелье-Друо. Свидание назначено на площади Мадрида, и я прихожу вовремя, что со мной бывает крайне редко.

В зале ресторана оркестр вовсю дует «Сыграй со мной в паровозик», железнодорожную песенку из трех куплетов и регулируемого переезда с автоматическим шлагбаумом российского автора Шлагбаума узкоколейного масштаба.

Иду мимо столов. Клиенты, в основном клиентки, смотрят на меня, будто ждут, что я начну поиск партнерши для скоростного спуска с Монблана.

Повертев головой и старательно обойдя выставленные напоказ бюсты, наконец нахожу свою брюнетку. Робкими знаками она старается привлечь мое внимание.

Мы говорим друг другу «здрасьте!», чувствуя себя немного не в своей тарелке. Вы, наверное, замечали, что когда снимаете телку в общественном месте, то все происходит нормально, без эксцессов, стоит только башмаки развернуть в нужном направлении. Но затем, когда вы с ней встречаетесь нос к носу, наступает томительный момент неуверенности. Вы бросаете друг на друга взгляды, робеете, не знаете, о чем говорить, и несете всякие банальности…

– Я не слишком заставил вас ждать?

– Нет, я пришла раньше…

– Хорошая погода сегодня, да?

– Да, сегодня утром немного накрапывало, и все было подумали…

– Это правда, все было подумали, но теперь, видите…

– Наверное, мы живем в такое время, когда…

– Не знаешь уже, как жить дальше. Времена года стерлись после всех этих атомных испытаний, бомб, так что погода как взбесилась…

Пройдя прелюдию, мы впадаем в унылое молчание, во всяком случае между нами, поскольку вокруг шумно, все говорят громко, стараясь перекричать оркестр, взявшийся дудеть мелодию «Слоны сморкаются по утрам» из фильма «Как был девственен мой лес».

– Итак, вы, значит, и есть комиссар Сан-Антонио, – восхищенно бормочет брюнетка. – Значит, и есть… Следующий раз постараюсь быть лучше.

Мне хочется побыстрее смыться отсюда со своей подружкой. Она очень миленькая, заметьте, но одета, как жена сельского сторожа. Мы, сливки полиции, раскрепощенные и элегантные, не любим показываться на людях с девицами дальних окраин. Наша самцовая гордость протестует. Нам подавай шмотки из дорогих магазинов не меньше «Бальмена», концертный вариант, то да се. Поэтому-то шикарно одетые проститутки пользуются таким успехом. Мужчины настолько тщеславны, что готовы прогуливаться скорее с норковым манто, чем с опрятными девушками, одетыми по-домашнему, как одеваются вдали от больших городов. Естественно, молодые парижанки знают мужские наклонности и способны на все, лишь бы купаться в роскоши. Есть, правда, шлюхи-любительницы, которые сторонятся высшего света. На тротуарах их полным-полно. Они предпочитают одеваться, раздеваться и совершать культовый обряд любви на свой вкус без оглядки на светских снобов, поскольку навар полностью кладут себе в карман!

Достаточно им сунуть под нос бумажку в пятьсот франков – действует сильнее удостоверения личности! Вот только их гардероб! Мило, конечно, выглядит: самострок и даже натуральная бижутерия из пластмассы, никаких претензий, только немного в глазах рябит!

Всех теперь встречают по одежке в нашем мире! В нынешнее время лучше работать на тротуаре, чем изучать право. Дает больший доход, и расслабиться можно.

Ах! Я хотел бы написать историю человечества! Настоящую, хорошо изданную, с цветными картинками и прейскурантом. Историю человека от инфузории-туфельки до Брижит Бардо, упомянув Пастера и, конечно, с остановкой по требованию на Сан-Антонио.

– Вы парижанка? Хотя это видно и так, – спохватываюсь я и сглаживаю вопрос, который мог бы показаться некорректным, широкой улыбкой.

– Почти! – отвечает она тихо. – Я родилась в Лориане, но семья моего дяди из Леваллуа.

– А чем вы занимаетесь в жизни в свободное от свиданий со мной время? Что вы делаете?

Она косит на меня глазом цвета «вечерних грез» и произносит, широко расставив слоги:

– Ни-че-го.

– Вы не работаете?

– Нет. Мой муж занимает хорошее положение…

– А кто он?

– Младший бригадир… Ясно, что не в деньгах счастье, как сказал один бедный мудрец, и с тех пор человечество не устает повторять эту глупость. Я задумчиво перелистываю лежащий передо мной номер «Сине-Альков», журнала, который в кино делает то же самое, что биде в индустрии сантехники. – Я читала, пока ждала вас, – отвечает малышка-бригадирша на мой немой вопрос, – кошмар, о чем они пишут в этом журнале! У Софи Лорен первый зуб мудрости прорезался в пятнадцать месяцев… И она писалась… Я воздерживаюсь от междометий, которые она в принципе вправе ждать от меня. Мое внимание всецело поглощено статьей, посвященной Лавми. На фотографии, помещенной в журнале, он изображен в момент прибытия на съемки фильма «Последнее люмбаго в Париже». Кинозвезда стоит на перроне вокзала Сан-Лазар вместе с женой, секретарем, няней, чемоданами, «Оскаром» в целлофане под мышкой и отпрыском на руках. Можно сказать, только в лучах фотовспышек у красавца Фреда просыпаются отцовские чувства. Он с удовольствием показывает своего засранца народу, будто король, разродившийся наконец наследником престола… Люди! Чем громче их имя, тем выше их гордость за свое потомство. Они воображают, что их дети не только переплюнут их славу, но и покроют ее толстым слоем золота… Утописты! Вы замечали когда-нибудь, чтобы потомки были настоящими продолжателями своих шнурков? Ха, за редким исключением! Сынки знаменитых родителей в основном слабоумные дегенераты. Они прячутся в лучах славы своих отцов и используют визитные карточки могущественных папаш, чтобы открывать нужные двери. Все, на что они способны, это охмурять девиц и делать долги.

Могу поставить брезент купола цирка шапито против фуражки билетера, что после свидания с прессой и взрывов вспышек папаша Лавми быстренько перебросил своего сыночка на руки швейцарки, прежде чем чудесное дитя оросило великолепно сшитый костюм суперкинозвезды.

Я вдруг замечаю, что молчу уже длительное время. Нехорошо давать остынуть сырому материалу. Куй железо, пока горячо! Так, кажется, говорят где-то. Жену младшего бригадира нужно держать на огне, как паяльник.

– Как ваше имя? – спрашиваю я мечтательно.

– Виржиния!

– Прелесть!

– Вы находите? Мой муж говорит, будто кухаркино имя…

– Он ничего не понимает. Такое имя я готов повторять без устали… Я буду вам его шептать на свой манер…

– А как это, на ваш манер?

– Хороший манер. Но не хотелось бы показывать на публике, в зале есть несовершеннолетние, а это категорически запрещено до шестнадцати лет.

Наступает момент использовать секретное оружие. Хорошеньких девушек берут всегда, как обухом по голове.

– Скажите, у вас бывают минуты в жизни, когда ваши близкие начинают вонять вам в нос, Евлалия?

– Виржиния, – поправляет она, не зная, улыбаться или нет.

– Вопрос остается в силе…

– Да, бывают… Мне кажется, от людей устаешь. Они все злые…

Песня известная. Формула, запатентованная еще древними.

– Если хотите, – бросаю я пробный камень, – мы могли бы провести курс лечения одиночеством в гостинице, которую я знаю, в двух шагах отсюда, на улице Корнеля.

– Вы считаете это серьезным предложением?

Я еще никогда и нигде не встречал дам, которые в подобных ситуациях не выдвигали бы таких возражений.

– Нет, – чистосердечно признаюсь я, – совсем несерьезно, но до безумия развлекательно…

– Я порядочная женщина!

– Очень на это надеюсь, иначе я бы подумал, что ваш муж женился на вас после вашего привода в полицию. Ну что, пошли?

Быстренько перехватываю официанта, плачу по счету, и мы выходим. Она складывает свой журнал о пикантных подробностях жизни кинозвезд (взбитые сливки высшего кинообщества вдали от юпитеров) и бредет за мной с видом угоняемой из стойла телки. Полагаю, бретонская кровь в ней сильна своей слабостью, как сказал кто-то другой.

Прекрасная Епифания идет за мной в заведение на тихой улице, знакомое мне давно. Я часто использую это местечко в подобных случаях. Заведение называется «Как у себя дома», и сюда люди приходят делать то, что в принципе они не могли бы делать у себя дома. Три этажа комнат с горячей водой, пружинными диванами и умывальниками…

Красота! Когда взращенная в буржуазных порядках дама переступает порог этого скромного дома, у нее создается впечатление, что она попала на другую планету, куда ее мужу и близким вход строжайше запрещен.

– Как это неразумно! – шепчет, вдруг загрустив, Петронилла.

Она чуть не забыла сделать мне признание. А что ей остается, кроме как утверждать, что с ней такое событие происходит впервые в ее вегетативной жизни? А я чуть было не подумал, что она еще молода для приобретенных привычек.

Когда служанка гостиницы (еще какой гостиницы!) выходит, Аделаида решает подвести итог своим сомнениям.

– Я сошла с ума, – начинает она известную песню, лихорадочно расстегивая пуговицы своего слишком короткого пиджачка очень длинного костюма. – Знаете, я первый раз…

Ну, все ясно! Мерси! Теперь будем работать по-серьезному. А я еще боялся, она будет держать это на своей совести. Но Гертруда не из таких, кто держит что-то на себе, будь то хоть резинки для чулок. За минимум времени она становится похожа на лысину Юла Бриннера, словом, готова для всего – ничего в карманах, ничего в руках!

У этой девочки одна склонность: она рассматривает потолок в комнатах…

Я уже готовлюсь исполнить Турецкий марш, но не Моцарта и не на струнах, и весь в порыве, как молодой олень, седлая нежную темноглазую самочку, как вдруг неловким движением локтя смахиваю на пол ее журнал «Сине-Альков». Не знаю, поверите ли вы мне? Я лично себе верю. Во всяком случае, верю в то, что вижу. Журнал нечаянно раскрывается на страницах, посвященных Фреду Лавми. Перед моими глазами вновь появляется фотография семьи кинозвезды, и, несмотря на обстоятельства, которые в принципе должны приковывать мое внимание к изображению столь же красивому, но менее статичному, я бросаю последний взгляд на застывший портрет. И тут, дорогие друзья, во мне происходит любопытный феномен децентрализации.

Вместо того чтобы разыгрывать из себя одного трех бенгальских тигров, я вдруг выпрыгиваю из постели и запрыгиваю в штаны. Я облачаюсь так стремительно, что партнерша не успевает спикировать с седьмого неба, где она находилась в свободном полете.

– Извините меня, Мелания! – бормочу я, в спешке натягивая башмаки. – Нам придется отложить переговоры на будущее. Я только что вспомнил, что забыл выключить газ на плите! А у меня впечатление, что на огне осталась кастрюлька с молоком. Чтобы отсюда выйти, не потеряетесь, если будете следовать стрелке на стене – это внизу, и там написано! Мои лучшие пожелания младшему бригадиру и всей жандармерии, я уверен, он получит повышение по службе в самое ближайшее время…

Говоря все это, я спешно накручиваю галстук и завязываю шнурки.

Несчастная Пульхерия сидит с разинутым ртом, не понимая, что происходит. Вы, очевидно, думаете, я веду себя как последняя скотина, и на этот раз совершенно правы. Но я не могу сейчас посвящать себя Венере, как говорят ненормальные, те, кто на старости лет считает любовь жертвой, после того как провели жизнь в дебошах и пьянках.

Извините, ничего не хочу вам объяснять, поскольку я могу вообще-то ошибаться, но в данном (несостоявшемся) случае вы, как народ смелый и честный, не преминете лишний раз напомнить мне, что я негодяй.

Одним словом, бросив в сомнительном заведении свою младшую бригадиршу, я давлю на газ в направлении Мезон-Лафит с такой прытью, что подобная скорость вызывает желание у жандармов вынуть свои блокноты даже из самых глубоких карманов.