Текст книги "Человек наизнанку"

Автор книги: Фред Варгас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

VI

В тот же вечер в выпуске общенациональных новостей подробно рассказывали о новых жертвах волков в Меркантуре.

– Господи, оставили бы они нас в покое, – угрюмо пробурчал Лоуренс.

Кроме всего прочего, теперь говорили уже не о волках, а об одном волке из Меркантура. Ему был посвящен репортаж в начале выпуска, взволнованный и более насыщенный, чем предыдущие. Журналисты разжигали страх и ненависть. В котле слухов, булькая и смешиваясь, кипела зловонная смесь ужаса и сладострастия. Репортеры с удовольствием смаковали подробности кровавой драмы, в деталях описывали могучего и жестокого зверя: неуловимый, безжалостный, а главное, огромный. Прежде всего, благодаря этому неуклонно рос интерес телезрителей всей страны к так называемому Меркантурскому зверю. Он был огромен, то есть представлял собой нечто из ряда вон выходящее, исключение из правила, а значит, его следовало причислить к когорте дьявола. Наконец-то посчастливилось найти исчадие ада в волчьем обличье, и ни за что на свете журналисты не отказались бы от такой темы.

– Мне совсем не нравится, что Сюзанна пустила к себе на ферму журналистов, – сказала Камилла.

– Они сами приперлись.

– Вот теперь начнется бойня. И никто ее не остановит.

– В Меркантуре они его не найдут.

– Ты думаешь, он обосновался где-то в другом месте?

– Уверен, он не остается подолгу на одном месте. Может, это его брат.

Камилла выключила телевизор, взглянула на Лоуренса:

– О ком ты говоришь?

– О брате Сибелиуса. В помете их было пятеро: две самки, Ливия и Октавия, и три самца – Сибелиус, Поркус Хромой и младший, Красс Плешивый.

– Большой?

– Наверное, когда вырос, стал очень крупным. Никогда не видел его взрослым. Мне о нем Мерсье напомнил.

– Он знает, где теперь Красс?

– Не может найти. Во время гона они часто меняют территорию. Могут за ночь уйти на три десятка километров. Wait, подожди, мне Мерсье дал его фото. Он там еще маленький.

Лоуренс встал, порылся в рюкзаке.

– Черт! Bullshit! – выругался он. – Я забыл его у толстухи.

– У Сюзанны, – поправила его Камилла.

– У толстухи Сюзанны.

Камилла заколебалась, после короткой перепалки ей хотелось поддаться искушению.

– Если хочешь заехать к ней, – наконец произнесла она, – я могу составить тебе компанию. У нее там труба в туалете подтекает.

– Грязь, – брезгливо проговорил Лоуренс. – Вижу, грязь тебя не пугает.

Камилла пожала плечами, подхватила увесистый чемоданчик с инструментами.

– В общем, нет, – ответила она.

Когда они приехали в Экар, Камилла попросила ведро и тряпку и оставила Лоуренса на растерзание Сюзанне и Солиману, который предложил ему выпить травяного чая или водки.

– Водки, – попросил Лоуренс.

Камилла краем глаза наблюдала, как он старается сесть как можно дальше от Сюзанны, в конце длинного стола.

Откручивая старые гайки на сточной трубе в уборной, Камилла размышляла над тем, можно ли приучить Лоуренса хотя бы говорить «спасибо», просто «спасибо». Не то чтобы он был неприятен в общении, но и любезным его не назовешь. Регулярные визиты к гризли не способствуют искренности и сердечности. Это несколько смущало Камиллу, даже когда она оказывалась в обществе такой грубой женщины, как Сюзанна. Но Камилла не любила читать проповеди. Не бери в голову, думала она, концом отвертки отковыривая развалившуюся прокладку. Молчи, ничего не говори. Не вмешивайся, это не твое дело.

Она слышала обрывки слов, доносившиеся из комнаты на первом этаже, потом несколько раз хлопнула входная дверь. Солиман выбежал в коридор, взлетел на второй этаж и, задыхаясь, остановился у двери туалета. Камилла, по-прежнему стоя на коленях, подняла голову.

– Завтра, – торжественно объявил Солиман. – Облава назначена на завтра.

Тем временем в Париже комиссар Адамберг в задумчивости сидел перед телевизором, не замечая, что по нему показывают. Эмоциональный вечерний репортаж выбил его из колеи. Если этот кровожадный разбойник не сбавит обороты, скоро никто гроша ломаного не даст за жизнь его хищных собратьев, которые однажды, не в меру расхрабрившись, так легкомысленно перебрались через Альпы. На сей раз журналисты поработали над картинкой. На экране были хорошо видны полоски темной шерсти на лапах и спинах серых выходцев из Италии. Камера показала обвиняемых крупным планом: дело принимало скверный оборот. По мере того как увеличивались размеры животного, напряжение нарастало. Если так пойдет дальше, то к исходу месяца волк станет трехметровым. Это уж как пить дать. Комиссару не раз приходилось слышать, как жертвы описывают тех, кто на них напал: мужик огромного роста, зверская рожа, кулачищи как кувалды. А потом преступника задерживают, он вовсе не гигант, а самый обычный парень, тощий, небольшого роста, и пострадавший крайне разочарован. Проработав двадцать пять лет в полиции, Адамберг взял за правило опасаться обычных, ничем не примечательных людей и скорее доверял верзилам или уродам: они с самого детства научились быть тише воды, ниже травы, чтобы окружающие оставили их в покое. Обыкновенные люди не так благоразумны, они доставляют больше хлопот.

Адамберг, подремывая, ждал ночного выпуска новостей. Вовсе не для того, чтобы еще раз полюбоваться на растерзанных овец или послушать о беспримерных подвигах чудовищного волка. Он хотел увидеть кадры, запечатлевшие жителей деревни Сен-Виктор, собравшихся на площади вечером того дня. Его очень заинтересовала одна девушка справа, у старого платана. Она стояла почти спиной к камере, держа руки в карманах, высокая, тоненькая, с темными волосами до плеч, в серой куртке, джинсах и сапогах. И все. Ее лица даже не было видно. Слишком мало, чтобы снова начать думать о Камилле, однако именно о ней он сейчас и думал. Камилла была из тех девушек, что не расстанутся с ковбойскими сапогами, даже если на градуснике тридцать пять в тени. Но миллионы других девушек питают такое же пристрастие к сапогам и носят их даже в жару, у многих такие же короткие черные волосы и серые куртки. С чего бы это Камилле торчать на площади в Сен-Викторе? А может, у нее все-таки есть на это причина? Ему-то откуда знать, ведь они не виделись уже несколько лет и он не получал от нее ни одной весточки – ничего за все эти годы. Сам он тоже не давал о себе знать, но его всегда легко найти: он так и сидит в своем комиссариате, зарывшись в папки с делами, расследуя одно убийство за другим. А Камилла, как всегда, умчалась неведомо куда, есть у нее отвратительная привычка исчезать без предупреждения, оставляя людей в полной растерянности. Адамберг не был уверен, но, похоже, все-таки именно он ее бросил, но разве это дает ей право годами не давать о себе знать? Конечно, нет. Камилла всегда была самолюбива и не привыкла ни перед кем отчитываться. Он как-то виделся с ней, всего один раз, в поезде, но с тех пор прошло лет пять, не меньше. Они два часа занимались любовью, а потом опять ничего, она исчезла, «у тебя своя жизнь, у меня своя». Что ж, прекрасно, она живет своей жизнью, и ему на это наплевать. Ему просто интересно, она ли появлялась в кадре, там, у платана в Сен-Викторе.

За пятнадцать минут до полуночи опять показали выпуск новостей: овцы, фермер, снова овцы, площадь в деревне. Адамберг наклонился к экрану. Да, вполне вероятно, это была она, его Камилла, с которой он ничего не мог поделать, о которой постоянно думал. С таким же успехом это могла быть любая другая из миллиона похожих девушек. Он больше ничего не разобрал. За исключением рослого светловолосого парня рядом с ней: такие, как он, созданы для приключений – сильные, ловкие, обаятельные. Когда подобный тип кладет руку на плечо женщины, то кажется, будто ему подчиняется весь мир. А рука того типа в кадре как раз лежала на плече девушки в сапогах.

Адамберг снова опустился в кресло. Он не принадлежал к числу тех, кто создан для приключений. Он был невысок ростом и уже не молод. И волосы у него были вовсе не светлые. И он не считал, что ему должен подчиняться весь мир. В общем, все у него было не так, как у того блондина. Они во всем противоположны. И какой же вывод из этого можно сделать? А такой, что все эти годы Камилла любила высоких светловолосых парней, совершенно ему незнакомых. За эти годы у него сменилось множество женщин, притом совершенно разных, однако все они, надо отметить, отличались одним неоспоримым преимуществом перед Камиллой: они не носили такие дурацкие кожаные сапоги и предпочитали нормальную дамскую обувь.

Ну что ж, у тебя своя жизнь, у меня своя. Адамберга беспокоило не то, что рядом с Камиллой этот молодой блондин, а то, что она обосновалась в Сен-Викторе. Он всегда представлял себе Камиллу в движении, в пути – она то в одном городе, то в другом, она шагает по дорогам, закинув за спину рюкзак, набитый нотами и слесарными инструментами, и нигде надолго не останавливается, не обрастает хозяйством, никому не желает подчиняться. Адамберг расстроился, увидев ее среди жителей этой деревни. Значит, все возможно. Например, у нее там свой дом, свои стулья, чашки, – почему бы нет, разве у нее не может быть чашек? – умывальник, кровать, а в кровати этот тип с его постоянством, с его земной любовью, ровной и надежной, как солидный деревенский стол – простой, крепкий, промытый до идеальной чистоты. Камилла – на одном месте, привязанная к этому типу, спокойная и всем довольная. Значит, у них по меньшей мере две чашки. Следовательно, есть еще и тарелки, и приборы, и кастрюли, и настольная лампа, и, наверное, что совсем уж плохо, – ковер. Да, две чашки, большие, простые, удобные, отмытые до идеальной чистоты.

Адамберг почувствовал, что засыпает. Он поднялся, выключил телевизор, потом свет и пошел в ванную. Две простые, чистые чашки, а в них кофе, простой… Правильно, но если все именно так, то почему на ней эти кожаные сапоги? В этой истории нет места сапогам. Зачем ей сапоги, если она ходит только от кровати к столу и от стола к пианино? А от пианино снова к кровати? Где ее ждет этот тип, отмытый до идеальной чистоты?

Адамберг выключил воду, взял полотенце. Пока на ней сапоги, у него еще есть надежда. Вытер волосы, взглянул в зеркало. С ним такое порой случалось: он иногда думал об этой девушке. Просто так, без особой цели, ему это нравилось. Это как выйти из дому, куда-то пойти, что-то увидеть и узнать; как установить декорации всего лишь на один спектакль. Спектакль называется «Женщина в пути». Адамберг совладал со своими мыслями и направил их в привычное русло: Камилла была снова в пути. Сегодня вечером спектакль под названием «Женщина, живущая в Сен-Викторе со светловолосым парнем» ему совсем не понравился. Он, наверное, даже не смог бы заснуть, воображая, что она рядом, как обычно делал, когда у него в постели не было женщины. Когда реальная жизнь замедляла бег, Камилла служила ему воображаемой женщиной. А теперь мешал тот блондин, он причинял неудобства.

Вытянувшись на кровати, Адамберг закрыл глаза. Камилле нечего делать у платана в Сен-Викторе, значит, это была не она. Наверное, ту девушку на экране зовут Мелани. Значит, если следовать логике, у того типа, созданного для приключений, нет ни малейшего права портить ему жизнь.

VII

С самого рассвета люди стали собираться маленькими группами на площади Сен-Виктора. Накануне вечером Лоуренс поехал в горы, времени у него оставалось мало. Нужно было помочь волкам, закончить наблюдение за перемещениями стаи, осмотреть прилегающую местность, чтобы пресечь любые попытки без разрешения вторгнуться на территорию заповедника. В принципе, облаву устраивали только в окрестностях Сен-Виктора. В принципе, охотникам не следовало появляться в Меркантуре. В принципе, целью облавы было животное, либо пропавшее из виду минувшей зимой, либо недавно мигрировавшее сюда из Абруццких гор. В принципе, никто не собирался трогать волков из стаи, обитающей в заповеднике. Пока что. Глядя на этих молчаливых людей, на их напряженные лица и прищуренные глаза, можно было не сомневаться: это война. Держа старые ружья наперевес или повесив их на плечо, мужчины с воинственным видом прохаживались по площади вокруг фонтана. Ждали указаний: предстояло разбиться на группы, чтобы потом одновременно выступить из Сен-Мартена, Пюижирона, Торая, Боваля и Пьерфора. По последним сведениям, люди из Сен-Виктора должны были присоединиться к жителям Сен-Мартена.

Началась война.

Девять с половиной миллионов голов овец. Четыре десятка волков.

Камилла, найдя убежище за столиком кафе, через стекло следила за воинственными приготовлениями, вглядывалась в решительные лица, наблюдала, как мужчины приветствуют друг друга, демонстрируя солидарность. Вокруг них носились и оглушительно лаяли собаки. На призыв участвовать в облаве не откликнулись только Полуночник да Солиман. Самый почтенный и уважаемый пастух в округе не присоединился к охоте: то ли таков был приказ Сюзанны, то ли он сам так решил. Камиллу это не удивило. Полуночник относился к той породе людей, которые все счеты сводят сами. А вот мясник, наоборот, переходил от одной группы к другой, не в силах стоять на месте. Мясо, вечно мясо. Камилла узнала также Жермена, Турнера, Фроссе, Лефевра, остальные ей показались незнакомыми.

Люси, сидя за кассой, тоже наблюдала за охотниками.

– А этот как на прогулку собрался, – процедила она сквозь зубы.

– Кто? – спросила Камилла, подойдя к Люси и усевшись с ней рядом.

Люси махнула тряпкой в сторону окна:

– Массар, парень, что работает на скотобойне.

– Вон тот, толстяк в синей куртке?

– Нет, другой, за ним. С таким лицом, как будто ему налили, а пить не дают.

Камилла видела Массара впервые. Говорили, что он редко покидает свое жилище. Он работал на бойнях в Дине, жил уединенно в своем домике на вершине горы Ванс, а еду привозил себе из города. Поэтому его редко видели и не особенно старались с ним сблизиться. Его называли странным, Камилле он представлялся скорее нелюдимым, но в деревне это было почти одно и то же. Однако он и вправду был немного странным, пожалуй, каким-то нескладным. Крупный, кривоногий, с коротким массивным туловищем и длинными, безвольно висящими руками, он все время ходил, плотно надвинув на голову кепку, из-под которой, прикрывая низкий лоб, свисала прядь темных волос. Здесь, в горах, все жители были смуглыми, загорелыми, а кожа Массара сияла молочной белизной, словно у кюре, никогда не покидающего церковные стены. Парень стоял в сторонке, опустив ружье стволом вниз и неуклюже прислонившись к белому грузовичку. Он держал на поводке огромную пятнистую собаку.

– Он никогда не выходит из дому? – поинтересовалась Камилла.

– Только когда едет на бойню. Все остальное время торчит у себя наверху, как затворник, и чем он там занимается, бог его знает.

– А чем?

– Бог его знает, – задумчиво повторила Люси. – Женщины у него нет. И не было никогда.

Люси медленно протерла тряпкой стекло, словно что-то обдумывая и подбирая слова.

– У него, наверное, не получается, – сказала она, понизив голос. – Похоже на то, что он вообще не может.

Камилла не нашлась что ответить.

– А некоторые другое про него говорят, – продолжала Люси.

– Например?

– Другое, – повторила Люси, пожав плечами. – Во всяком случае, – снова заговорила она после недолгого молчания, – с тех пор, как здесь появились волки, он ни разу не подписал петицию против них. А их было достаточно – и петиций, и собраний. Можно подумать, что он – за волков. Должно быть, все оттого, что живет он там, наверху, один-одинешенек, ни женщины у него, никого. Мы не разрешаем детишкам подходить к его дому.

– На вид он вроде бы не дикарь, – сказала Камилла, разглядывая выглаженную майку, чистую куртку, гладко выбритый подбородок Массара.

– И вот сегодня он заявился, – продолжала Люси, не слушая Камиллу, – нате вам, с ружьем и своей здоровенной псиной. Как ни в чем не бывало.

– Никто с ним не разговаривает? – спросила Камилла.

– А это бесполезно. Он людей не любит.

По знаку мэра люди разом затушили сигареты, завели моторы, забрались вместе с собаками в машины. Захлопнулись дверцы, и охотники тронулись в путь. Площадь окутало облако едкого дыма, а потом все исчезло.

– Интересно, они и вправду собираются его только поймать, и все? – с сомнением протянула Люси, положив руки на стойку.

Камилла снова промолчала. Она все еще не могла определиться так же четко, как это делал Лоуренс. Со стороны казалось, что волков надо защищать, всех без исключения. На деле выходило, что все не так просто. Пастухи боялись оставлять стада на летних пастбищах, овцы стали приносить меньше ягнят, нападения участились, фермеры завели множество сторожевых собак, дети больше не гуляли в горах, как раньше. Однако Камилле не нравились войны, ей не нравилось, когда истребляют живых существ, а облава была первым шагом к этому. Она представила себе одинокого волка, подумала, что хорошо бы внушить ему чувство опасности, как бы предупредить: беги, прячься, живи своей жизнью, приятель. Вот если бы эти серые лентяи могли удовольствоваться сернами из заповедника! Так нет же, они нашли более легкую добычу, и разыгралась трагедия. Пойти бы сейчас домой, запереться, сосредоточиться на работе. Хотя сегодня Камилле явно было не до музыки.

Значит, нужно заняться ремонтом сантехники. Пожалуй, это выход,

У нее накопилось несколько невыполненных заказов: нужно поменять смеситель в табачном магазине, починить газовую колонку, которая грозила взорваться всякий раз, как ее включали, – по местным меркам, история серьезная, – а еще прочистить слив тут, в кафе.

– Займусь-ка я этим сливом, – задумчиво произнесла Камилла. – Сейчас, только за инструментами схожу.

К восьми часам вечера никто еще с облавы не вернулся, и это наводило на мысль, что зверь задал охотникам непростую задачку. Камилла уже заканчивала работу, закрепила последнюю деталь на старой газовой колонке, отрегулировала давление. Ждать оставалось еще больше двух часов. Потом стемнеет, охотникам придется возвращаться и отложить облаву до следующего утра.

Камилла устроилась на скале из окаменевшей лавы, возвышавшейся над деревней, и стала следить за дорогой. На еще теплом от дневного солнца камне она разложила хлеб и сыр и принялась медленно, чтобы убить время, есть, отщипывая кусочек за кусочком. Около десяти часов площадь заполнилась машинами, захлопали дверцы, мужчины неловко выбрались наружу, уже не такие возбужденные, как утром. По их вялой походке и бесцветным голосам, по жалобному поскуливанию усталых собак Камилла поняла, что затея с облавой провалилась. Зверь всех перехитрил. Камилла мысленно послала ему поздравительную телеграмму. Живи своей жизнью, приятель.

Только тогда она решила вернуться домой. Прежде чем включить синтезатор, она позвонила Лоуренсу. В заповедник охотники не заходили, Сибелиус неизвестно где, равно как и его братец, Красс Плешивый. В первый день войны обе противоборствующие стороны решили держать марку.

Но игра еще не окончена. Облава возобновится завтра на рассвете. А послезавтра, в субботу, в выходной день, народу будет в пять раз больше. Лоуренс решил остаться наверху, в горах.

VIII

Прежде чем наступил воскресный покой, два последних дня недели начинались с утренней суматохи, проходили в напряжении и заканчивались в угрюмом молчании. В субботу после полудня Камилла, не выдержав, сбежала из деревни и отправилась пешком к Камню святого Марка, который, как гласила молва, излечивал от бессилия, бесплодия и любовных неудач, – нужно только было правильно на него сесть. Касательно последнего пункта, видимо слишком деликатного, Камилле не удалось получить внятных объяснений. Впрочем, если этот камень может решать столь сложные проблемы, он уж наверняка сумеет справиться с ее плохим настроением, сомнениями, тоской и отсутствием музыкального вдохновения, – ведь это не что иное, как вторичные проявления бессилия.

Камилла взяла с собой окованную железом тяжелую палку и «Каталог профессионального оборудования и инструментов». Она любила листать это издание в особые моменты: за завтраком, за чашечкой кофе или просто когда настроение грозило испортиться всерьез и надолго. Кроме этого каталога, Камилла читала то же, что и все нормальные люди.

Эта любовь к разного рода инструментам и технике раздражала Лоуренса, однажды он недрогнувшей рукой выбросил в мусорное ведро каталог вместе с рекламными проспектами и буклетами. Довольно и того, что Камилла ремонтирует сантехнику, но ведь она зарится на оборудование для других слесарных работ. Камилла вытащила слегка запачканный каталог из ведра и не стала выяснять отношения. Лоуренс возлагал на женщин слишком большие надежды, из-за чего, как это ни парадоксально, вынужден был мириться с их многочисленными недостатками: он считал, что они стоят на высшей ступени мироздания, могут повелевать сферой бессознательного и призваны облагородить мужчин, которые находятся на низком, примитивном уровне развития. Он хотел видеть женщин возвышенными, а не банальными, он полагал, что они почти бестелесны и ни в коем случае не прагматичны. «Каталог профессионального оборудования и инструментов» плохо вписывался в эти идеальные представления. Камилла признавала право Лоуренса на мечты, но также считала своим законным правом любить всякие инструменты, «как любой придурок», если процитировать Сюзанну.

Она сунула каталог в рюкзак, туда же положила бутылку воды и хлеб и, покинув деревню, поднялась в гору по каменным ступеням лестницы, ведущей на запад. Ей пришлось идти почти три часа, прежде чем она добралась до камня. Да, плодовитость – штука серьезная, тут нужно потрудиться. Камень, обладающий такой силой, не может лежать в соседском огороде, – это смахивало бы на мошенничество. Подобный камень должен находиться в труднодоступном месте. Поднявшись на вершину горы, рядом со старым камнем Камилла обнаружила свежую табличку с надписью, деликатно напоминающей, что во время прогулки следует остерегаться собак новой породы, которые используются фермерами для охраны овец. Надпись заканчивалась следующей обнадеживающей фразой: «Не кричите, не бросайте камни – убедившись, что вы не представляете опасности, собаки, как правило, уходят сами». А в исключительных случаях, дополнила текст Камилла, они могут на вас кинуться и разорвать. Она инстинктивно сжала в руке окованную железом палку и огляделась. Когда рядом волки и бродячие собаки, горы превращаются в зону боевых действий.

Она взобралась на камень, с которого было видно всю долину. Напротив Камиллы внизу виднелась длинная цепочка светлых машин: их оставили охотники, участвующие в облаве. До Камиллы доносились раскаты мужских голосов. В глубине души она не чувствовала себя в безопасности. Честно говоря, ей было немного страшно.

Она достала бутылку с водой, хлеб, каталог. Это был очень хороший, полный каталог, с разделами, посвященными компрессорам, сварке, строительным лесам, подъемникам и еще массе интереснейших вещей. Камилла читала все подряд, включая подробные описания машин и механизмов, которыми обычно изобилуют подобные каталоги. Это чтение доставляло ей живейшее удовольствие, – приятно понимать, что представляет собой тот или иной предмет, для чего он служит и как работает, – но, кроме того, еще и положительно действовало на эмоциональное состояние. Само собой возникало ощущение, что можно решить все мировые проблемы, если обзавестись «комбинированным токарно-фрезерным станком» или «универсальным торцевым ключом». Каталог вселял в нее надежду, что с помощью силы, помноженной на ловкость, можно справиться со всеми невзгодами бытия. Обманчивая надежда, но все же надежда. Таким образом, Камилла черпала жизненную энергию из двух источников: музыки и «Каталога профессионального оборудования и инструментов». Десять лет назад она еще искала поддержки в любви, но теперь она была сыта по горло этой старой песней про любовь. Любовь дарит крылья, зато подрубает ноги, – так стоит ли рисковать? Вряд ли, уж лучше выбрать, например, «гидравлический домкрат грузоподъемностью 10 тонн». В любви всегда одно и то же: если ты не любишь человека, он остается, а если любишь – уходит. Система работает просто, никаких неожиданностей, а в результате – неминуемые неприятности или катастрофа. И все это ради двух-трех недель изумления и восторга, – нет, пожалуй, это не стоит того. Любовь на долгие годы, любовь созидающая, дающая силы, возвышающая, очищающая, святая, прочная – все, что люди придумали про любовь и во что верят, пока не обожгутся сами, – это просто чушь. Такой вывод сделала Камилла после многих лет, потраченных на безуспешные попытки, после многих разочарований и приступов отчаянной тоски. Чушь, сказочки для дураков, находка для страдающих нарциссизмом. В том, что касается любви, Камилла, можно сказать, стала крепким орешком, но она не испытывала по этому поводу ни сожаления, ни удовлетворения. Ее твердая скорлупа не мешала ей искренне, на свой лад любить Лоуренса. Ценить его, даже восхищаться им, согреваться его теплом. И при этом ни на что не надеяться. От любви у Камиллы остались только сиюминутные желания и мимолетные чувства, она давно уже похоронила всяческие идеалы, чаяния, возвышенные стремления. Она уже почти ничего ни от кого не ждала. Теперь ее любовь граничила с равнодушием, она была неким состоянием ума, основанным на желании быть полезной и делать добро.

Камилла перебралась в тень, сняла куртку и на добрых два часа погрузилась в чтение описаний «точильного круга с блокирующим диском» и «турбинного насоса с двойной изоляцией», а также других столь же поучительных текстов, восстанавливающих душевное равновесие. Однако она то и дело отрывалась от каталога и осматривалась. Ей было неспокойно, ее рука время от времени ощупывала лежащую рядом палку. Внезапно она услышала шелест, затем громкий треск: кто-то продирался через кусты, ломая ветки. В мгновение ока она вскочила на ноги, крепко вцепившись в палку. Сердце ее колотилось от страха. Метрах в десяти от нее на прогалину выбежал кабан, но, заметив девушку, тут же скрылся в густых зарослях. Камилла перевела дыхание, собрала рюкзак и спустилась по тропинке в Сен-Виктор. В горах сейчас лучше не появляться.

В вечерних сумерках она пришла к вулканической скале, уселась по-турецки на краю камня и, подкрепившись хлебом и сыром, дождалась возвращения охотников с облавы. Глухие, тяжелые звуки, долетавшие до нее, свидетельствовали о том, что люди снова потерпели поражение. Издалека она увидела, как возвращается и Лоуренс. Он не оставил мотоцикл на площади, как обычно, а проехал мимо усталых мужчин прямо к дому, преодолев крутой подъем.

Когда она пришла, он сидел на ступеньке, задумчивый, далекий, все еще держа в руке шлем. Она устроилась рядом, и Лоуренс положил ей руку на плечо.

– Есть новости?

Лоуренс только покачал головой.

– Какие-нибудь неприятности?

Ответ был тот же.

– Что с Сибелиусом?

– Нашли. И его брата Поркуса тоже. У них территория на юго-востоке. Оба злые как черти. Злые, но безобидные. Парни постараются их усыпить.

– Зачем?

– Чтобы снять слепки зубов.

Камилла кивнула.

– А что с Крассом? – спросила она.

Лоуренс снова покачал головой.

– Никаких следов, – ответил он.

Камилла молча доела кусок сыра. Как же порой утомительно вытягивать из этого канадца слово за словом.

– Никто не может найти этого зверя. Ни они, ни вы, – подвела итог Камилла.

– Он неуловим, – подтвердил Лоуренс. – Он когда-нибудь выдаст себя, и собаки его учуют.

– Но до сих пор этого не случилось.

– Он крутой парень. Tough guy.

Камилла нахмурилась. Все это ее озадачивало. Однажды на поимку такого зверя люди из Жеводана потратили не один месяц. Впрочем, еще не доказано, что это такой же зверь. Потом еще добрых два столетия тень зверя пугала всех в округе.

– И все-таки меня это удивляет, – пробормотала Камилла, положив подбородок на колени.

Лоуренс потрепал ее по волосам.

– Но есть один человек, которого это вовсе не удивляет, – насмешливо произнес он.

Камилла внимательно посмотрела на него. Уже совсем стемнело, и она не могла как следует рассмотреть его лицо. Она ждала. В темноте Лоуренс вынужден был говорить больше, поскольку его жесты были никому не видны. Камилле казалось, что ночью Лоуренс словно ускользает от нее.

– Есть один человек, который не верит в это, – продолжал канадец.

– Во что, в охоту?

– В зверя.

Снова повисло молчание.

– Не понимаю, – сказала Камилла: невольно подражая собеседнику, она иногда из экономии опускала начало фразы.

– Тот, кто считает, что никакого зверя нет, – произнес Лоуренс, подчеркивая каждое слово. – Никакого зверя нет. Мне это сказали, попросив особо не болтать.

– Ну ладно, – протянула Камилла, – и во что же этот человек верит? В то, что все это нам приснилось?

– Нет.

– Что это галлюцинация? Массовый психоз?

– Нет. Он верит, что никакого зверя нет.

– А в то, что в округе полно дохлых овец, он тоже не верит?

– В это он, конечно, верит. А в зверя – нет.

Камилла недоуменно пожала плечами:

– И во что же он тогда верит?

– Он верит в то, что это человек.

Камилла выпрямилась, тряхнула головой.

– Человек? Душит овец? А как же следы зубов?

Лоуренс поморщился: Камилла не увидела, но почувствовала это.

– Тот человек считает, это оборотень.

Снова воцарилось молчание, потом Камилла положила руку на плечо канадца.

– Оборотень? – переспросила она, инстинктивно понизив голос, словно это слово нельзя было произносить громко, потому что оно могло навредить. – Оборотень? Ты хочешь сказать, сумасшедший?

– Нет, оборотень. Тот человек считает, что это настоящий оборотень.

Камилла внимательно всматривалась в лицо Лоуренса, желая понять, не издевается ли он над ней. Но канадец выглядел совершенно невозмутимым.

– Ты хочешь сказать, что имеешь в виду тех, с кем ночью происходят превращения: у них вырастают когти, клыки, тело покрывается шерстью, да? Ты говоришь о тех, кто после этого сразу мчится жрать кого ни попадя, а на рассвете прячет шерсть под пиджаком и идет на работу?

– Именно так, – серьезно произнес Лоуренс. – Я говорю об оборотне.

– И у нас тут якобы завелся оборотень?

– Да.

– И он еще зимой начал убивать овец?

– По крайней мере, убил десятка два за последнее время.

– А ты-то сам в это веришь? – с сомнением спросила Камилла.

Лоуренс пожал плечами, чуть заметно усмехнулся:

– God. Конечно, нет.

Камилла встала, улыбнулась, взмахнула руками, словно желая разогнать тьму.

– И кто же тот чокнутый, который тебе это сказал?

– Сюзанна Рослен.

Потеряв дар речи, Камилла не отрываясь смотрела на канадца, по-прежнему невозмутимо сидевшего на ступеньке со шлемом в руке.