Текст книги "Братство Белого Ключа"

Автор книги: Франтишек Лангер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

– Который час?

– Десять минут седьмого.

– Значит, я должен разделаться с ним до половины седьмого, иначе мне не успеть домой.

С этими словами он снял куртку и закатал рукава рубашки. Рядом с мускулистым Кайманом Колобок казался маленьким и круглым, как мячик. Поглядев на него, Франтик Иру вздохнул:

– Эх вы, нужно было послать меня! У меня мускулы покрепче.

Бой начался в каком-то непонятном стиле, причем Колобку доставалось гораздо больше, чем Кайману.

Во втором раунде, о котором возвестил удар в старый противень, бокс сменился совершенно вольным стилем. Противники царапали и кусали друг друга, пока оба не очутились на земле. В этот же миг проворный Кайман оседлал Колобка и стал осыпать его таким градом ударов, что другой на месте Колобка давно бы не выдержал. Но он только тяжело сопел. («Я не могу заставить так долго дожидаться маменьку»). Удары Колобка становились все слабее и слабее, а Кайман оставался по-прежнему подвижным, а его удары – сильными и резкими. На счастье, зазвенел противень.

– Ваш Голубой Лосось, или как его там зовут, плохо считает! – кричал со стены Ярка. – Этот раунд продолжался шесть минут.

– Я сбился со счета, – признался Синий Угорь.

– Тогда считайте сами, – предложил самоуверенный вождь кайманов.

Одна из сестер милосердия растирала ему в это время мышцы предплечья.

– Который теперь час? – снова спросил Колобок, повернувшись к ребятам на стене.

– Двадцать две минуты седьмого.

– Боже, – простонал Колобок, – когда же я теперь попаду домой?

Но тут снова загремел противень. Третий раунд!

Колобок начал бой первым. Если теперь он помчится домой что есть духу, то все равно попадет туда только без пятнадцати семь. А еще надо умыться и переодеться. Маменьке лучше не знать, что здесь сейчас происходит. («Я знаю, ты не хулиган», – говорила она.) В семь часов прозвучит звонок, и он встретит ее как ни в чем не бывало, словно ждал ее уже целый час. Проклятые кайманы с этой их осадой! Посмотрела бы маменька, как он дерется! Пожалуй, она была бы довольна. («Ты должен целый день обходиться без мамы. Думай обо всем сам. Ты уже большой. Будь мужчиной!») Да, его маменька не похожа на тех надоедливых мамаш, которые все время читают нотации. Наоборот, она очень довольна, что Колобок такой самостоятельный. («Будь упорным до конца, не останавливайся на полдороге, и тогда ты станешь настоящим мужчиной».)

Да, Колобок будет настоящим мужчиной и не допустит, чтобы из-за какого-то вождя кайманов маменька вошла в пустую комнату. Проклятые! Теперь она перепугается и побежит искать его на улице, по всем закоулкам Праги! И, конечно, не поужинав! А что может быть хуже! Нет, этого он не допустит!

И в это время раздался сладостный звук старого, треснутого противня… простите – гонга. Колобок сразу очнулся от своих мыслей и услышал, как со стены раздались веселые крики:

– Ура! Ура! Колобок! Колобок! Молодец! Молодец!

Колобок увидел распростертого у своих ног вождя кайманов. Победа! А вокруг стояли безмолвные, убитые горем вршовицкие кайманы.

Все, что думал Колобок о маменьке, как раз и решило судьбу третьего раунда. Когда Колобок подумал: «Я успею, если помчусь во весь дух», он обрушил на своего противника град стремительных ударов. Но получил их обратно, да еще с лихвой. Теперь надо взяться за ум (как говорит маменька: «Ты у меня умница»). Да, он сможет победить его только своим весом. И Колобок повис у противника на плече, стараясь повалить его на землю. Но упал сам. Ага, значит лучше повиснуть на шее. Он отскочил и через секунду повис на шее вождя. Сначала Кайман стоял на ногах крепко и старался сбросить с себя Колобка. Он равномерно, удар за ударом, бил его в скулу. Но, хотя Колобок еле сдерживался от боли, он все равно не отпускал Каймана. («Веди себя, как настоящий мужчина», – говорила маменька.) Он сжимал Каймана все сильнее и сильнее. Тогда худощавый Кайман, сгибаясь под тяжестью шестидесяти килограммов, стал лупить Колобка куда попало. Он молотил Колобка по носу, по глазам (как это говорит маменька? «Держись!») и Колобок еще сильнее прижал Каймана к себе, хотя руки у него совсем онемели. («Будь стойким до конца!» Только когда же конец?)

Колобок чувствовал, что Кайман уже задыхается и еле держится на ногах. Но и он, Колобок, едва дышал. И вот они оба на земле. Колобок лежит на Каймане и не выпускает его из своих объятий, хотя руки его ободраны о землю. Маменька осталась бы довольна – не дракой, нет, а тем, что он одержал верх. Стиснув зубы и забыв о боли, Колобок сжимает Каймана из последних сил…

Бам!.. Это звенит гонг.

Нет, ничего не случилось с Колобком, хоть он, конечно, и маменькин сынок.

И вот он снова на ногах, а вождь кайманов все еще лежит на земле и тяжело дышит.

– Ура, Колобок! Молодец!

И Братство выбегает из сада на поле боя, даже не закрыв за собой калитку. Да и зачем ее закрывать? Ведь Братство победило!

– Давайте быстрее куртку, я побегу домой.

– Но сначала нам нужно заключить почетный мир, – предлагает вождь кайманов, поднимаясь с земли с помощью своего верного соратника, Синего Угря.

– Нет, сегодня нам некогда, – отвечает Штедрый, – приходите послезавтра, в половине четвертого, и мы заключим с вами мир по всей форме.

И толпы разгромленного вршовицкого войска двинулись в родные края. Они шли молча, как и полагается мужественным воинам, потерпевшим поражение от достойного противника. А победители во главе с Колобком помчались что есть духу на Винограды.

Через день был заключен вечный мир между Братством и храбрыми вршовицкими кайманами. Это была торжественная церемония, во время которой кайманам было разрешено войти в сад. К своему удивлению, они так и не увидели никакой оранжереи, но не посмели возразить против военной хитрости противника. К тому же мир, заключенный с Братством, вскоре очень пригодился кайманам. Когда месяц спустя их преследовали войска союзных Нусле и Михле, Братство разрешило кайманам укрыться в своем саду. И, когда неприятельские полчища подтянулись к саду, кайманы непонятным образом исчезли у них прямо из-под носа, словно провалились сквозь землю. Союзная армия двинулась дальше, пока не наткнулась на войска страшницких ребят в количестве семидесяти человек. Завязался бой, но ему помешало несвоевременное появление конной полиции численностью в два человека…

Весть об этом сражении попала даже в газету, где появилась заметка под названием: «Драка хулиганов на окраине».

Но все это еще – в будущем, а пока Колобок, грязный, избитый и изодранный, но совершенно счастливый, мчался к дому.

Друзья едва поспевали за ним. Все-таки он попадет домой вовремя. Даже умоется и переоденется раньше, чем придет мать.

– Братство никогда не забудет, как ты храбро сражался за его честь, – сказал Ярка, прощаясь с Колобком около дома.

Только Колобок умылся и переоделся, как позвонила мама.

– Я сегодня чуть не опоздал, – Колобок нежно прижался лицом к маменькиному лицу (чтобы не сразу заметила, как отделал его вождь кайманов), – но все-таки я успел вовремя, маменька.

ГЛАВА V
БРАТСТВО ВЫСТУПАЕТ В РОЛИ СЫЩИКОВ

азрешите вам представить знаменитого писателя пана Коничека, – сказал как-то дядя Ян.

Ребята до сих пор никогда не видели настоящего, живого писателя. Они были поражены: писатель совсем не походил на гипсовую статую. Усы не топорщатся, волосы не развеваются, а даже совсем наоборот, аккуратно причесаны. Галстук – самый обыкновенный галстук, а не какой-нибудь там пышный бант. А вместо сюртука с фалдами или широкой пелерины – очень элегантный пиджак. И вообще Братство почувствовало себя оскорбленным: зачем только Яркин дядя оставил себе еще один ключ и привел сюда без спросу этого человека?

– У него к вам большая просьба, – добавил дядя.

Ну, если просьба, тогда другое дело. Ребята не сказали этого вслух, но каждый подумал про себя. И писателю было дано разрешение обратиться к ним с просьбой.

– Итак, мои юные друзья, приступим к существу дела. Я писатель и в настоящее время работаю над своей пятнадцатой книгой, которую, надеюсь, вы прочитаете в более зрелом возрасте. Однажды утром я заметил, что у меня засорилась ванна. Тогда я вызвал водопроводчика, пана Вртала. Надо заметить, что я живу на Ригеровой набережной, а пан Вртал – в Бубенчи, что, однако, не мешает мне быть его клиентом. Видите ли, пан Вртал абсолютно надежный водопроводчик – редкое качество в наш век легкомыслия и халатности. Прежде чем продолжать свой рассказ, должен вам сказать, что я ужасный нелюдим, всегда сторонюсь шумного общества, а любовь ближних, семейные узы и верную дружбу мне с избытком возмещает мой песик – короткошерстный фокстерьер, по имени Аминда.

Итак, увидев пана Вртала, Аминда спрыгнула с постели, где она вместе со мною спит, обнюхала водопроводчика, его брюки и, ознакомившись с ними, спокойно улеглась на свое место. Пан Вртал исправил ванну, получил свои пятьдесят крон, и я снова углубился в работу.

Через несколько минут я вдруг почувствовал, что моим ногам стало холодно. Из этого я сделал заключение, что пан Вртал, уходя, забыл закрыть за собой дверь в передней. Увы, не только в передней. Он не закрыл дверь и на лестницу. Я притворил двери и вернулся к работе, но тут мой взгляд упал на постель. Аминды не было! Несомненно, хитрая собачонка воспользовалась небрежностью пана Вртала и в открытые двери улизнула на набережную подышать свежим воздухом. Но бедняжка ведь без намордника. Каждую минуту она может стать жертвой безжалостного живодера! Я как был, в домашних туфлях, без шляпы и воротничка, так и выскочил на улицу.

Возле моего дома есть маленький табачный киоск, и здешняя продавщица – большая приятельница Аминды. Я сразу к ней – не видела ли она моей собачки.

«Разумеется, видела, маэстро, – отвечает мне барышня. – Полчаса назад из дома вышел какой-то господин, – и она описала наружность, совершенно совпадающую с наружностью пана Вртала. – К нему подошел человек в потертом костюме и круглой твердой шляпе. Через некоторое время из дому выбежала и ваша Аминдочка. Она присоединилась к человеку в потертом костюме и весело отправилась за ним следом. Боже мой, мне даже в голову не пришло, что у маэстро уводят его милую собачку!»

Я быстро переоделся и, полный надежд, отправился к пану Врталу на Бубенчи.

«Где моя собачка, пан Вртал?» – спросил я, входя в дом.

Пан Вртал посмотрел на меня с недоумением.

«Мне сказали, – продолжал я, – что к вам возле дома подошел какой-то человек в котелке…»

«Боже мой! Это же пан Новак. Действительно, за ним тащилась какая-то собачка. Но я решил, что это его собственная».

«Скажите хоть, где живет пан Новак, а уж собаку я найду сам».

К несчастью, пан Вртал и сам не знал, где живет пан Новак. Он лишь два раза беседовал с ним в погребке «У золотой кружки» на Летной улице, где они вместе играли в кегли. А сегодня пан Новак остановил его на улице и попросил в долг пять крон. Потом они расстались. А где живет этот человек, чем занимается, об этом пан Вртал не имеет ни малейшего понятия. Знает только, что фамилия его Новак и что он откуда-то с Летной или Голешовиц. Правда, у него есть еще одна особая примета – не хватает указательного пальца на правой руке, что, впрочем, не мешает ему играть в кегли. И вот, мои юные друзья, в удрученном состоянии духа я вернулся домой.

Пан Коничек на минуту умолк, предаваясь скорби, а затем продолжал свой рассказ. Как он отправился в полицейское управление, чтобы узнать там адрес пана Новака, проживающего не то на Летной, не то на Бубенчи. Как пришел в ужас, когда ему сообщили, что «Новак» – самая распространенная чешская фамилия и что в обоих вышеперечисленных районах проживает пятьсот двадцать семь Новаков. Об отсутствии у одного из них указательного пальца полиции ничего не известно. Неужели придется обойти пятьсот двадцать семь квартир? Ведь это целый город!

Но пан Коничек не сдавался.

Заявил о своей пропаже в полиции. Обошел все живодерни. Напечатал в пяти газетах объявление о пропаже фокстерьера: «Вознаграждение 200 крон!» Даже поручил поиски своего утерянного друга сыскному агентству. Но все это он предпринял уже ровно неделю назад, а об Аминде до сих пор ни слуху ни духу. И вот теперь пан Коничек бродит днем и ночью по Летной и Голешовицам, заходил даже в погребок «У золотой кружки», но хозяин уже давно потерял из виду Новака без пальца.

«По всей вероятности, он сидит в тюрьме», – пояснил он.

– Может быть, вы, ребята, поможете пану Коничеку, – добавил дядя Ян. – Впрочем, я и сам не знаю, как. Может быть, обшарить получше несколько кварталов. Ведь нельзя же все время собачку держать взаперти. А дюжина глаз лучше двух.

Ребята ничего не ответили. А что ответишь? Только Штедрый, сдвинув шапку на затылок, что-то лихорадочно обдумывал, грызя с ожесточением сорванную ветку. Он прочитал уйму детективных романов, знал наизусть все подвиги Клифтона, Эмиля-сыщика, Шерлока Холмса и даже Вахека. Как бы в таком случае поступили Клифтон, Эмиль, Вахек или любой другой знаменитый сыщик?

Конечно, он ответил бы пану Коничеку так, как сейчас Штедрый:

– Мы принимаем ваше предложение.

Ребята взглянули на него с изумлением, удивился и пан Коничек.

– Но сначала мне необходимо посоветоваться с друзьями.

И Братство удалилось на совещание в дальний угол сада.

– Вот будет здорово, когда найдем! – заранее радовался Франтик Иру.

– Я бы не взял на себя такую ответственность, – охладил его пыл Бонди.

Но Штедрый их не слушал. Он все еще посасывал свою веточку, словно это была настоящая трубка сыщика. Потом помолчал, мрачно уставившись себе под ноги, и изрек:

– Прежде всего обдумаем это происшествие. Что нам известно? Пропал пес, короткошерстный фокстерьер. Несомненно, пан писатель объяснит нам, что такое фокстерьер. Затем мы знаем, что его украл один из пятисот Новаков с Летной или Голешовиц. Этот человек носит котелок, и у него не хватает указательного пальца на правой руке. Значит, область поисков уже значительно суживается. – Штедрый сказал все это с величайшим убеждением. – Да, по-моему, мы можем взяться за это дело.

– Взяться можно, – согласился Бонди, – но как же ты найдешь собаку?

– Надо опутать преступника незримой сетью, – ответил Штедрый.

Он блестяще знал, каким языком разговаривают сыщики.

– Обычно такую сеть раскидывала полиция. Но полиции в нашем распоряжении нет. Зато в «Эмиле-сыщике» ее раскидывают самые обыкновенные мальчишки. Вот это как раз нам подходит. Соберем ребят с Летной и Голешовиц и попросим их помочь. Этим двум, – и он показал веточкой на дядю Яна и пана Коничека, – пока ни слова о нашем методе.

Штедрый постучал веточкой о каблук – выколотил из трубки пепел – и направился к Яркиному дяде и пану Коничеку.

– Итак, мы принимаем ваше предложение, – оказал он, – но как мы узнаем вашу собаку?

– У меня была фотокарточка, и я снял с нее пятьдесят копий для сыскного агентства. Но там только три сыщика, и у меня на руках осталась масса фотографий. Они здесь, со мной. Самая яркая примета у моей собачки – черный кружочек вокруг правого глаза. Видите, наподобие монокля. А вот это, рядом с ней, – я.

Братство разделило фотокарточки. Совершенно верно: вот фокстерьер, у него действительно «монокль». Пана Коничека тоже можно было легко узнать.

– Далее, нам необходим подробный план Праги, – продолжал Штедрый. – Лучше дайте нам немного денег, и мы тотчас же за ним пошлем. Нельзя попусту тратить время.

Пан Коничек вынул из кармана пятьдесят крон – на план и всякие другие расходы, – и Копейско помчался на Винограды в ближайший магазин.

– И, наконец, вы должны снабдить нас списком Новаков, проживающих на Летной и Голешовицах.

– Список у меня тоже при себе.

– И еще пусть вам в полиции скажут, кто из них сидел в тюрьме.

Теперь на Штедрого с удивлением смотрели не только дядя и писатель, но и все Братство.

– Потому что хозяин погребка, – Штедрый проговорил это таким тоном, точно это был пустяк, а не гениальное открытие, – сказал: «По всей вероятности, его посадили в тюрьму». А человек, который крадет собаку…

– Да, такой негодяй способен на все, – подхватил пан Коничек. – Когда разрешите прийти за ответом?

– Приходите сюда в сад начиная с понедельника ежедневно после трех.

Пришлось открыть пану писателю тайну сигнала, иначе как же они узнают, что он стоит у калитки? Сигнал – можно, но пароль – ни за что на свете!

– Просто замечательные мальчишки! – сказал пану Коничеку дядя Ян, когда они вышли за калитку.

Пан писатель был снова полон радужных надежд.

– Ты молодец! – похвалил Штедрого Бонди.

А уж если Бонди хвалил, это что-нибудь да значило.

На плане, который принес Копейско и разложил на земле, Братство отыскало все школы обоих кварталов.

– Завтра в четыре каждый должен стоять на своем посту возле одной из школ, – приказал Штедрый. – Когда выйдут ребята из пятого класса, остановите их и скажите:

«Вы нужны Виноградским ребятам». Двум или трем мы оставим по фотографии, и кто нападет на след преступника, пусть или захватывает собаку силой, или зовет на помощь полицейского. А потом пусть явится сюда и получает двести крон в награду.

– А мы что будем делать?

– А мы возьмем список всех сидевших в тюрьме Новаков и попробуем, переодевшись, проникнуть к ним в дом.

Вот это здорово! Братство в восторге бросилось на Штедрого и повалило его на землю.

– Ну, если не удастся переодеться, – закончил Штедрый, когда страсти улеглись, – мы, во всяком случае, и так проникнем в дом и скажем, что мы, дескать, слышали, будто пан Новак продает собачку, а наша тетя ее с удовольствием купит.

Ладно! Ребята согласились, что можно и без переодевания.

В следующие несколько дней ни один человек с собакой не мог показаться ни на Голешовицах, ни на Летной. Вокруг тотчас же собиралась толпа мальчишек. Они кричали: «Аминда!» – и яростно спорили:

– Аминда? Нет, не Аминда?

– Вы украли эту собаку!

– Да это же не Аминда! У нее нет никакого монокля.

– А вдруг он ее перекрасил?

– Да ведь это не фокстерьер, а сенбернар!

Дальше пошло еще хуже. Начиная с понедельника в городе стали исчезать собаки. И не только с улицы, а прямо из дворов и квартир, стоило только хозяевам выпустить их из виду. К счастью, по прошествии двух – трех часов собаки возвращались. Правда, слегка запыхавшиеся, что вполне естественно после утомительной прогулки на самые Винограды. Там, по словам одного Виноградского мальчишки, в каком-то саду, за какой-то калиткой можно было за какую-то собаку получить двести крон награды.

У вышеупомянутых дверей сменились по очереди все члены Братства! Они приводили собак к сидевшему в беседке пану Коничеку. В первый день явилось десять мальчишек, они привели восемь собак. Двое из них привели действительно фокстерьеров. Пан Коничек поступил неразумно – он дал каждому в награду за любезность по пять крон. Правда, Аминды среди первой партии собак не оказалось. Но на второй день число их увеличилось до двадцати. Среди приведенных были доги, один ньюфаундленд, борзая и прочие великаны. Теперь пан Коничек стал умнее. Он выдал ребятам лишь по две кроны. На третий – по кроне. На четвертый – привели тридцать шесть собак. Пан Коничек дал крону лишь одному мальчугану. Тот привел самого настоящего фокстерьера, и даже с «моноклем». Правда, «монокль» красовался на левом глазу. (В тот день тетушка награжденного была немало удивлена, когда племянник вдруг высказал пожелание прогуляться с ее Тузиком.)

– Вашим ребятам тоже не найти собаку, – сказал пан Коничек дяде Яну. – Я выбросил на ветер уже сто двадцать крои. Завтра в сад не пойду.

На следующий день Копейско, как самый сильный член Братства, отгонял от сада толпу мальчишек и собак, объясняя, что фокстерьер уже найден.

Однако и второй план Штедрого не давал результата. Ребята посетили всех Новаков, сидевших в свое время в тюрьме. Полиция назвала им одиннадцать человек. Двоих в это время не оказалось на свободе. В дом, как правило, входили двое. Остальные ждали на улице: на случай, если вдруг придется позвать на помощь. Ведь преступники могли накинуться на незваных гостей и расправиться с ними в своем притоне.

К первому пану Новаку, занимавшему весь нижний этаж дома, их провела горничная в белом фартучке. Это был полный любезный господин; он отдыхал на диване в комнате, увешанной персидскими коврами и картинами. На обеих руках у него было по указательному пальцу, а собаки не было. Это был первый Новак, отсидевший в тюрьме (как говорили – за растрату нескольких миллионов). Второй Новак жил в полуподвале с семью детьми; он все время кашлял и был такой худой, ну просто беда. Его посадили за кражу угля. Об этом ребята тоже ничего не знали. Вот третий Новак был жуликом, а четвертый – всего лишь драчуном и грубияном. К счастью, он спал, и ребят выставила за дверь его жена; драться она не стала, но ругалась. И другие Новаки были все с указательными пальцами, и все без Аминды. Четыре дня Братство блуждало из дома в дом. Это было ужасно неприятное занятие. В особенности для Штедрого, так как кое-кто из Братства намекнул, что абсолютно потерял веру в способности известного им сыщика. Не оправдали надежд летенские и голешовицкие ребята.

Штедрый сердился. Если человеку не везет, то чего тут ехидничать! А когда все Братство возвращалось от последнего Новака, недавно выпущенного на свободу (элегантного господина, торговавшего лотерейными билетами), Штедрый решительно отказался идти домой со всеми вместе. Он простился с ребятами на углу, объяснив, что у него новая идея. Вслед он получил несколько язвительных пожеланий на дорогу.

Ну и ладно! И это называется Братство! Хоть плачь!.. Штедрый завернул за угол. Прошел несколько шагов и… что это? Навстречу ему шагает некто в котелке и ведет на поводке собачку. А у собачки вокруг правого глаза черное колечко. Точно монокль! Аминда! А у человека как раз не хватает указательного пальца на правой руке. Пан Новак!

Штедрый ликовал, готов был плясать от радости, но он не показал и виду. И, если бы пану Новаку вздумалось обернуться, он заметил бы самого обыкновенного, остриженного наголо мальчишку, которому, вероятно, с ним было просто по пути. Мальчишка бесцельно шатался по улицам, читал афиши, глазел на витрины.

Но пан Новак мальчишку не заметил. Дорогой ему повстречались целые толпы голешовицких ребят, но пан Новак и на них не обратил никакого внимания. Хуже всего, что и ребята не заметили ни пана Новака, ни Аминды. Новак спокойно прошел мимо, а потом так же спокойно обогнул толпу учеников, высыпавших из школы на улице Яблонского. А те, зная об Аминде и двухстах кронах, будто ослепли. Словно сдвинутый на затылок котелок делал пана Новака невидимкой. Штедрый дрожал от возмущения. Он шел за Новаком и не спускал с него глаз.

Пан Новак исчез на Заторах, в приземистом домике, каких еще немало осталось в Праге от старых времен. Штедрый прождал полчаса, но пан Новак не показывался. Тогда Штедрый вошел в дом и спросил у какой-то старушки, не здесь ли проживает пан Новак. Не желая возбуждать подозрений, он сразу добавил:

– Тот самый пан Новак, который работает на железной дороге.

– Пан Новак живет в конце двора, но он не работает на дороге.

Теперь Штедрый знал все, что нужно. Запомнив номер дома, он вскочил в трамвай и отправился прямо к дяде Яну.

Но как найти писателя? Штедрый отыскал Аминду. А теперь пусть ее выручает сам писатель. С паном Новаком в котелке и без пальца Штедрый знакомиться не желает.

Дядя Ян взял в руки телефонную трубку, и через минуту пан Коничек выскочил на улицу, взял такси и доехал до Голешовиц; здесь он отпустил машину и вскоре очутился в конце улочки, среди приземистых домиков, где сразу отыскал нужный номер дома, а затем и самого пана Новака. Беседа продолжалась недолго. Правда, пан Новак в начале постарался доказать, что Аминда – его собственная, законным образом приобретенная собака. Но, когда она принялась радостно прыгать вокруг своего хозяина, Новак переменил тон и заявил, что он, дескать, только что собирался пойти к пану Врталу и спросить, чья это собака. Он, мол, давно мечтает возвратить ее законному хозяину. Кормежка и уход за собакой стоили ему больше ста крон. Аминда, по его словам, питалась преимущественно телячьими шницелями к курятиной. А впрочем, ладно уж, пусть будет сто крон.

Так пан Коничек вновь обрел свою верную Аминду.

Не успел писатель дойти до школы на улице Яблонского, как вокруг него собралась толпа учеников, и все стали пристально изучать Аминду. Необыкновенно элегантного вида господин с собачкой сразу приковал к себе внимание мальчишек. Все стали ходить вокруг господина и его собачки.

– Аминда?

– Или не Аминда?

– Вон у нее кружок вокруг правого глаза!

– Значит, Аминда!

И вдруг все разом закричали:

– Вор! Вор!

Сбежались взрослые, кто-то успел уже схватить пана писателя за галстук. Но тут на помощь подоспел полицейский, и пан Коничек тотчас же показал ему свои документы. Полицейский объяснил собравшимся, что перед ними известный писатель, и толпа разочарованно разошлась. Подумаешь! Собачий вор куда интереснее.

Пан Коничек отправился дальше вдоль бесконечной деревянной стены, отделявшей вокзал от улицы. Не успел он пройти и полпути, как его обогнал какой-то мальчишка, скосил глаза на собаку и громко свистнул. Через минуту десять мальчишек окружили писателя, и все началось снова:

– Аминда?

– Нет, не Аминда!

– Это она!

– Вор! Вор! Держите вора!

А пан Коничек, вспомнив, что когда-то занимался спортом, немедленно пустился в бегство. Длинная деревянная ограда не позволяла ни свернуть, ни спрятаться. В конце концов двое солдат из авиаполка схватили писателя и держали его до тех пор, пока не подоспели ребята с известием, что Ферда уже помчался за полицейским. Ну, конечно, вскоре все встало на свое место, как и в первый раз. Наконец пан Коничек без всяких происшествий добрался до Главкова моста и сел в такси. Но он не заметил, что за ним снова спешит пятерка ребят, что они долго уговаривали шофера, пока тот наконец не сел в машину и не погнался за такси, где спокойно восседали писатель и Аминда. Вскоре какая-то машина обогнала их такси и резко затормозила впереди. Пришлось остановиться. Из машины выскочили шофер и пятеро мальчишек, и, пока водители обменивались взаимными любезностями, ребята позвали полицейского. Дело кончилось тем, что шофер, которого ребята упросили следовать за такси, соблазнив наградой в двести крон, пытался их отблагодарить парой подзатыльников. Однако великодушное сердце писателя воспротивилось этому жестокому решению. Пан Коничек дал водителю двадцать крон, и тот отвез ребят на место своей прежней стоянки, у Главкова моста.

Итак, Аминда вернулась к законному хозяину.

На следующее утро в школе Штедрый не удостоил Ярку ответом, когда тот поздоровался с ним:

– Привет, Шерлок Холмс!

Даже Соучек повторил эти слова. Еще немного – и прилепилось бы к Штедрому обидное прозвище. Но, когда кончились уроки, все увидели возле гимназии… Да! Пан писатель Коничек вел на поводке собаку. Фокстерьер с «моноклем» на правом глазу. Пан писатель остановил Ярку и осведомился, кто из его коллег пан Штедрый. Потом он горячо обнял Штедрого, пожал ему руку и принялся без конца благодарить за Аминду. Братство застыло от удивления. Так, значит, Штедрый им ничего не сказал!

Он молчал и теперь, когда пан Коничек ушел со своей Аминдой. Братство могло сколько угодно приставать с расспросами – Штедрый не сказал ни единого слова о «своем методе», с помощью которого он «выследил» Аминду. Ну что ж, все знаменитые сыщики были такими же молчаливыми и скрытными, когда дело касалось профессиональной тайны. Штедрый спокойно купался в лучах своей славы, даже не вспомнив об обещанных в награду двухстах кронах. Удивительно! Но еще удивительней, что забыл о них и сам пан Коничек. Писатель с наслаждением бродил в обществе своей Аминды по улицам. Встретив как-то дядю Яна, он сказал:

– Пожалуй, я не пожалел бы две сотни крон, чтобы узнать, как этот мальчуган разыскал Аминду. Получился бы отличный рассказ.