Текст книги "Шантаж"

Автор книги: Франсуаза Жиру

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Кастору выпало пережить пренеприятные минуты, пока Поллукс описывал поведение президента за последнее время – без всякой предвзятости, но и без какого-либо снисхождения. Очень неприятные, ибо, как уже было сказано, Кастор умел признавать свои ошибки, впрочем, по преимуществу старые.

Начав ему отвечать, Поллукс сказал себе: он выбросит меня вон, ну и пусть! Рано или поздно такой разговор должен был состояться.

Но Кастор молча его выслушал и сказал:

– Хорошо. Нам следовало обсудить все это. Ты несправедлив. Но почему ты не сказал мне об этом раньше?

Поллукс ответил, что это и есть самое худшее: никто не берет на себя смелость поговорить с ним, сказать что-то другое, кроме того, что он сам хочет услышать. Ведь тогда можно оказаться в лагере заговорщиков, занимающихся происками.

– Ты считаешь, что я стал невыносим? – спросил Кастор.

И, следуя своему праву говорить правду, Поллукс ответил:

– Ты всегда был невыносим. Немного параноиком, как говорит Клер. Невыносимым и незаменимым параноиком.

– Клер так… действительно так считает? – проворчал Кастор. – Хорошо. Очень хорошо. Стало быть, вы с Клер…

Надо было бы сказать: «…плетете заговор против меня», но он продолжил иначе:

– … теперь в близких отношениях, весьма близких?

– Нет, – ответил Поллукс. – Их лучше назвать теплыми.

– Что слышно по поводу поисков ребенка?

– Я не ищу его, никогда не искал и искать не буду.

Поллукс встал. Его худое лицо сделалось еще более серым, чем обычно.

– Мою отставку ты получишь через полчаса.

– Не веди себя, как олух, – сказал Кастор. – И садись. Нам еще надо о многом поговорить, а я предпочитаю пить кофе за столом.

Когда самолет из Нью-Йорка приземлился в Руасси, из него вышли Клер, Майк и семеро Гофманов. Гофманы отправились в зал для транзитных пассажиров, а Клер с Майком двинулись по длинному белому туннелю.

– Неделя, только неделя, – сказала Клер Жюли, – и мы присоединимся к вам в Греции.

Майка восхитили прозрачные, пересекающиеся переходы. У него уже был некоторый опыт, но этот аэропорт не походил ни на какой другой. Разве что выдача багажа заняла много времени, как и всюду, а пассажиры всюду одинаковы…

Клер приняла лишь одну меру предосторожности: она вернулась под вымышленным именем, предъявив фальшивый паспорт, в который был записан и Майк.

Ранним утром они приехали на улицу Гренель, где Красавчик, издалека учуяв их шаги, как это бывает со всеми кошками, уже ждал у двери. Но едва только они вошли и побросали багаж, как его стало невозможно поймать.

Ставни были закрыты, холодильник – пуст, в нем находились только молоко и печенка для Красавчика. На счетчике ответчика значилось 32 вызова. Становилось жарко. К тому же Клер уехала, бросив малярные работы, так что вид квартиры был довольно живописный.

Открыв окна – нет, Майк, тут нет кондиционера; раскрыв чемоданы – нет, Майк, кошки не реагируют на свист; осторожно, он тебя оцарапает; приняв душ – нет, Майк, здесь нет утренней программы по телевидению, – они отправились за покупками.

Вернулись, когда в доме уже находилась прислуга, и Клер сказала ей:

– Разрешите познакомить вас с моим сыном…

– Меня зовут Майк, а тебя?

Наступил священный момент для ребенка-короля, обладавшего прекрасным аппетитом, да нет же, мадам, я позабочусь об этом сокровище, ты как предпочитаешь есть яйца, моя прелесть, вот уж точно – вылитый мать!

Но когда Майк покончил с корнфлексом и яйцами в мешочек, он сам положил грязную посуду в мойку. Он не привык у Жюли, чтобы его обслуживали.

Наконец он обосновался на высоком табурете перед рисовальным столиком, попросил включить музыку и пообещал не скучать, пока его мать будет отсутствовать.

Клер пренебрегла властным требованием Кастора, настойчивой просьбой Поллукса, дружеским призывом некоторых других, которые извещали об отъезде в отпуск, полным юмора сообщением ее не часто появляющегося любовника. На работе ее ждали куда более срочные и важные дела.

Вернувшись часам к семи, она обнаружила Майка спящим в обнимку с Красавчиком. Этой стороной он тоже был признан. Клер накинула на него одеяло, которое тот отбросил, не проснувшись, подобрала разбросанные ботинки и пустой стакан из-под молока, засунула в конверты пластинки, закрыла тюбики от краски.

Это был непривычный для ее дома беспорядок. Клер еще не вступила в тот возраст, когда страдаешь от беспорядка, вносимого другими, и всячески сокращаешь свой собственный. Однако, прожив долгое время одна, она привыкла к роскоши иметь ванну, которую ни с кем не надо делить, к свету, который гасишь сама, к музыке, которую слушаешь, телевизору, в определенное время включенному, и к еде либо досыта, или никакой.

Жизнь в токийском отеле определялась чрезвычайными и в общем-то временными обстоятельствами. Здесь, у себя дома, невинный беспорядок напомнил ей, что значит жить в однокомнатной квартире, какой бы большой она ни была, с мужчиной, пусть и десяти лет от роду.

Во сне от него исходил приятный здоровый запах. Она не удержалась от соблазна поцеловать его, задвинула шторы, схватила кусок ветчины, съела, управляясь руками. Усталая, но не способная уснуть, пока ее биологический будильник показывал американское время, то есть середину дня, она снова принялась малярить на кухне.

К полуночи, совершенно обессиленная, она приняла снотворное. В шесть утра Майк разбудил ее – свежий и готовый на все.

Он перемазался краской, когда рылся в холодильнике, и теперь не знал, чем отмыться.

В десять минут девятого зазвонил телефон. Майк поднял трубку и сказал «И-йе». Это был Поллукс.

– Наконец-то вы вернулись, – сказал он. – Вы не одни?

– Да. Вам ответил мой сын. Знаете, предпочитаю оказаться в пасти льва, чем бегать от него, пока он не поймает.

– Лев ранен. С этой стороны нет опасности. Я не знал, куда вам позвонить, чтобы сообщить об этом.

Что касается письма, там тоже все тихо. Она сказала, что пробудет в Париже дня три, а затем присоединится к друзьям в Греции и вернется к 1 сентября.

– Что нового у вас?

У Поллукса не было отпуска. Свой довольно длинный уик-энд он намеревался провести в Италии. Ему хотелось посмотреть картины Карпаччо, пока очередная мировая катастрофа не уничтожила их вовсе.

– Не хотите присоединиться? – спросил он.

– Нет, – ответила Клер, смеясь. – У меня в программе Эйфелева башня, могила Наполеона и Дворец открытий. Карпаччо хорош. Созвонимся по возвращении.

Она также пообещала Майку прогулку на катере по Сене. Клер ничего подобного никогда бы не пришло в голову, не будь Майка, который все это требовал по подсказке гофмановских детей.

Прислуга пришла проститься. И она уезжала в отпуск. Как мадам намерена в этом году поступить с Красавчиком, ведь консьержка тоже уезжает? Эта особа обладала умением четко формулировать свои мысли. Она говорила поставщикам о Клер: «Мадам – это машина, которая зарабатывает деньги, чтобы покупать машины», имея в виду оборудование кухни. Клер она заявляла: «Вы умеете делать то, что я умею, но я не умею делать то, что умеете вы».

Она сказала, что охотно взяла бы Красавчика, но тот вряд ли подружится с ее мужем, у которого собачий характер.

– Мы увезем его с собой, – сказал Майк, который больше не расставался с сиамским котом.

– Придется тогда купить специальный мешок для транспортировки животного – с окошечками для обозрения и воздуха, – сказала женщина.

Короче, всем вокруг предстоял трудный день.

Поллукс не был обременен обычными заботами. Он не очень рассчитывал на согласие Клер. Приятные особы, с которыми он проводил подчас, и даже весьма регулярно, свои вечера, были не из тех, кого могла бы увлечь живопись. К тому же там можно было напороться на знакомых. Он полистал блокнот, набрал два телефона – безуспешно! Хорошо. Жребий брошен, он едет один.

В 8.45 секретарша принесла почту. Это была заместительница его постоянной секретарши, которая находилась в отпуске. Ему требовалось досье по одному личному делу, и он с раздражением ждал, когда его принесут.

– Позвоните мадам Селль, – сказал он. – Она вам подскажет, где его найти. Надеюсь, вы знаете, где она?

– О, да, господин министр, – ответила молодая женщина. – Мадам Селль в Венеции. Она оставила свой номер телефона.

Поллукс любил мадам Селль. Он был бы в отчаянии, случись потерять ее. Ни одна женщина не могла похвастаться ни тем, что провела с ним столько часов, ни тем, что была ему столь необходима. Однако при мысли, что он может встретить ее где-нибудь на площади Святого Марка и ему придется разделить ее одиночество, он погрустнел. Часы пробили девять. Надо было думать о другом.

По окончании совещания он задержал начальника канцелярии.

– Когда вы уходите в отпуск? – спросил Поллукс.

– Когда угодно, господин министр. Я ведь холостяк…

Не хочется ли ему прокатиться в Венецию?

– В Венецию в августе? Откровенно говоря, господин министр, я предпочитаю Лозьер. Но могу я знать…

– Нет, нет, ничего…

Нельзя сказать, что он долго оплакивал жену, когда она его бросила, настолько жизнь его упростилась. Но два-три раза в год он понимал, почему люди женятся, даже жалея потом об этом.

В 12.30 он узнал, что министр сельского хозяйства был задержан студентами-демонстрантами и его самолет не вылетел в положенное время. Звонил префект департамента. Обедал Поллукс один, чего с ним никогда не случалось на неделе. Окончательно подавленным он почувствовал себя при виде семги под татарским соусом. Он ведь запретил подавать ему это блюдо, которым его так часто угощали на разных приемах. Но его обычный повар был, как все, в отпуске, а заместитель ничего не знал об этом распоряжении.

Он вызвал своего начальника канцелярии, чья машина уже выезжала из ворот, и тот поспешно поднялся к нему.

– Вы любите семгу под татарским соусом? – спросил Поллукс.

– Когда она хорошая, господин министр.

– Тогда садитесь и ешьте. Вы нужны мне.

Даже убежденные любители одиночества проявляют подчас желание поговорить с кем-нибудь, хотя бы с собственной тенью, умей она говорить.

Его подчиненный повиновался, отменив назначенную встречу. Он так и не понял, зачем министр в течение часа рассказывал о метаморфозах венецианского искусства, освобожденного от византийского влияния, о хроматических кристаллах и космическом построении сюжета карпаччской «Святой Урсулы», а также о волнении, которое вызывает «Буря». Но одно было ясно – министр явно не в своей тарелке и ему срочно необходим отдых.

2 августа розовощекий и похудевший Эрбер испытал живейшее удовольствие, обнаружив в оставленной ему секретаршей почте записку Пьера: «Я зайду за вами во вторник, чтобы вместе пообедать, если… вы найдете работающий ресторан».

Он сделал несколько звонков, и в конце концов нашел столик в достойном для такой встречи заведении.

– Вы превосходно выглядите, мой мальчик! Прекрасно! – сказал он, увидев входящего еще загорелого Пьера, действительно в отличной форме. – Как приятно вас увидеть снова!

Дверца его сейфа была открыта, и он как раз собирался положить туда одно досье и уже стал было его запирать, когда Пьер сказал:

– Отдайте мне письмо, ну, того типа.

– Пожалуйста. Но зачем оно вам?

– Нужно.

Эрбер вынул письмо из сейфа и отдал Пьеру, который положил его в карман.

– Смотрите, не потеряйте, – посоветовал толстяк. – Пошли? Было бы жаль. У меня есть идея, которая может вас позабавить.

– У меня тоже. Пошли. А то у меня сегодня еще одно свидание.

Эрбер пожелал взять такси – выбранный им ресторан находился довольно далеко.

– Садитесь-ка сзади, – сказал ему Пьер, показывая на свой мотоцикл. – Я сам вас отвезу. Только держитесь крепче. Куда нам ехать?

И они покатили.

– Все-таки помедленнее, – попросил Эрбер.

– Ладно уж, папаша, – смеясь, ответил Пьер. – Исключительно ради вас.

Только после выбора меню к Эрберу вернулся его обычный апломб.

– Я вижу, вы не изменились, – заметил Пьер. – Главное для вас – пожрать.

Пьеру хотелось поговорить о своей работе. Он принес несколько страниц перевода, чтобы посоветоваться с Эрбером, они ему никак не давались. Эрбер поднял на лоб очки, чтобы прочесть протянутый ему текст. Обнаружил смысловую ошибку, подчеркнул точный перевод фразы, из которой ушел, однако, ее язвительный смысл. Но помимо этих ошибок, работа была сделана отлично.

– Вы ухватили самое главное – музыку, движение немецкого текста.

Пьер забрал свои листки. Телятина с рисом, которую им принесли, на некоторое время целиком поглотила внимание Эрбера.

– Помните ту официантку? – спросил Пьер. – Ну, из кафе, откуда я звонил?.. Она умерла.

– Как вы об этом узнали?

– Я пошел туда… Мне захотелось ее отблагодарить. Хозяин был один. Он сказал: «Вы спрашиваете мадам Берту? Представьте себе, однажды утром ее нашли мертвой в собственной квартире. Виновники пока не обнаружены. С тех пор не могу найти ей замену».

– Ну и что?

– Ничего.

Эрбер вздохнул. Что делать с этим парнем, способным на всякие глупости?

– Вы думаете, было благоразумно туда ходить?

– Мне хотелось ее отблагодарить.

– Сколько вам лет, мой мальчик?

– Ровно двадцать.

– Я бы сказал – двенадцать. Да нет – одиннадцать.

– Вам неизвестно чувство благодарности. Есть люди, которым хочется сказать спасибо за их поступок.

Он взглянул на часы.

– Ах ты черт! Я опоздаю… Так я вас оставлю… Вы найдете такси. Спасибо! До скорого!

Клер и Майк вернулись с прогулки мертвые от усталости. Майк отмокал в ванне, когда около семи позвонили у входа. Набросив цепочку, Клер приоткрыла дверь и увидела Пьера.

– Не бойтесь, – сказал он. – Вы меня не узнаете? Я приходил в связи с опросом…

– Нет, нет… Этого достаточно!

И Клер захлопнула дверь.

– Кто это был? – крикнул Майк.

– Не знаю. Он ошибся дверью.

– А я думал, не сюрприз ли это? – сказал Майк.

– Какой еще сюрприз?

Он вышел из ванной, наследив как следует на полу.

– Иди, я тебя оботру.

Заворачивая его в полотенце, она увидела подсунутую под дверь бумажку.

– Пошли. Поставим пластинку.

И стала ему объяснять, какие у нее есть пластинки.

– В твоей системе трудно разобраться. Почему у тебя нет каталога?

– Купим его завтра.

– И побольше кассет!

– И много кассет. Постарайся найти свою любимую пластинку.

И пока Майк искал, она подняла записку и прочитала: «Не бойтесь. Я хотел поговорить с вами об одном письме… из Токио. Я скоро вернусь».

Она бросилась к телефону и вызвала министра внутренних дел. Новая секретарша не знала имени Клер и отказалась соединить ее с министром.

– Скажите ему, что речь идет о письме из Токио. И побыстрее, прошу вас.

– Я еду, – бросил Поллукс. – Если он придет раньше меня, задержите его.

Наконец-то произошло то, о чем он все время думал. Он извинился перед посетителем, передал его начальнику канцелярии, потребовал машину. Скорее! Через двадцать минут он был у Клер.

Через двадцать минут Пьер снова приехал на улицу Гренель. Перед дверью стояла министерская машина с флажком, за рулем был шофер. Охранник, Андриен, – он вернулся – стоял, облокотившись на открытую дверцу. Пьер, увидев флажок, прошел мимо дома прямо в соседний. В китайском ресторане он видел Клер с министром внутренних дел. И он понял, что она позвала его. Ну нет, он не попадется на эту удочку.

Пьер обождал некоторое время, вышел из подъезда, снова прошел мимо машины и спокойно удалился. Он поискал работающее кафе, с трудом обнаружил такое. Казалось, весь район погрузился в спячку.

Когда зазвонил телефон, Клер бросилась к аппарату и услышала мужской голос: «Напрасно, мадам, вы якшаетесь с полицией. Тем хуже. Не ждите меня».

Клер стояла ошарашенная.

– Он не придет. Он так сказал. И еще сказал, что напрасно я якшаюсь с полицией.

Поллукс схватил трубку и вызвал шофера. Не проходил ли мимо высокий брюнет, не подходил ли к машине?

– Нельзя сказать, чтоб подходил. Но действительно, мимо прошел, а потом вернулся… высокий молодой брюнет. Минут десять назад… Или с четверть часа.

– Он опознал мою машину, – сказал Поллукс. – Я идиот.

– А что это за машина такая? – спросил Майк. Но не получил ответа. Поллукс снова звонил. А Клер после нескольких дней покоя опять ощутила страх.

– Ты не получишь сюрприз, – сказал ей Майк.

Клер ничего не понимала.

– Его обещал сделать один человек вчера, – спокойно сказал Майк. – У него был сюрприз для тебя.

– Один человек? Вчера?

– Да.

Пока он рисовал в отсутствие матери, позвонили в дверь. Он открыл, и вошел мсье. Какой мсье? Мсье? С обветренной кожей.

– Загорелый, – поправила Клер. – Обветренная кожа – это по-английски.

… Загорелый. Симпатичный. Они поболтали.

– О чем?

– О футболе. Он не знает настоящего – американского.

– Об этом, старина, мы еще потолкуем, – сказал Поллукс.

А помимо футбола? Он спрашивал, целует ли его мама перед сном, умеет ли она готовить варенье из малины, такие вот вопросы, и Майк ему сказал, что с матерью они видятся редко, но в остальном она очень хорошая, что имя отца ему неизвестно, но он его узнает в 14 лет.

– С ума можно сойти, – произнесла Клер. – Отчего же ты молчал?

– Потому что он попросил, сказал: «У меня есть для твоей мамы прекрасный сюрприз, она будет рада».

Он снова поставил пластинку.

– Выключи музыку, – сказал Поллукс. – Ты же видишь, я звоню.

Оскорбленный Майк отправился на кухню. Как ему надоели все эти тайны, он начал нервничать. Вернувшись, он сказал, что нечего есть и что у Жюли все иначе, там холодильник всегда набит. Поглядел недовольно на Поллукса, сел на диван, погруженный в раздумья, и сказал:

– Где я ночую сегодня?

Клер почувствовала приближение бури.

– Мне надо приготовить обед и позаботиться о нем, – сказала она.

Но Поллукс не выразил ни малейшего желания уйти.

Она отвела ребенка на кухню, показав на сковородку, где готовилось, по ее словам, отличное блюдо, приласкала его, сказала, что он будет снова спать в своей постели. И он успокоился.

– Хотите поужинать с нами, Поллукс? – спросила Клер.

– Мне не хочется вас затруднять, – неуверенно ответил тот.

Майк вяло оценил приготовленное блюдо, он устал, и когда его мать сказала ему: иди спать, он не стал противиться и уснул, едва коснувшись головой подушки.

Клер присоединилась к Поллуксу, который зато высоко оценил ее кулинарные способности.

– Завтра он будет другим. Ему давно пора вернуться к нормальной жизни.

Поллукс спросил, когда она намерена покинуть Париж? Билеты заказаны на послезавтра, но лучше бы уехать раньше.

– Я не могу вас отпустить, Клер. Вы нужны мне.

Он объяснил ей, что теперь она единственная может опознать того, кого Майк называет «мсье» и кто, вероятно, похитил у нее сумочку. Теперь всех подозреваемых снова вызовут для опознания. С другой стороны, ее телефон будет прослушиваться, и если «мсье» позвонит снова, ей надо будет подольше держать его на проводе, чтобы они успели установить, откуда он звонит, и задержать. Но это может случиться и через месяц, и завтра. Нет, она не может уехать. Кстати, он тоже.

Но Клер словно с цепи сорвалась. Она сказала, что с детьми в такие игры не играют, во всяком случае, с ее ребенком. Майк расстроен, взволнован, вот отчего он такой противный. Ему нелегко пришлось за последние три недели, теперь все. Ему пора вернуться к нормальной жизни среди Гофманов, увидеть море и ощутить вкус каникул. Оттуда он прямо вернется в США.

– Кстати, я тоже намерена покинуть Францию, – сказала она. – Не насовсем, но так, чтобы работать в основном там.

Она явно приняла окончательное решение.

– Вы можете помешать нам найти письмо. Это ведь и вас касается.

– Мне все равно. Надо уметь выбирать из двух зол.

А то, что этот «мсье» украл у нее пять тысяч франков? И он заговорил о Касторе. На что Клер ответила, что слышать о нем не желает.

– Значит, я вас больше не увижу? – спросил Поллукс.

Увидит, конечно, пусть не волнуется! Ведь ее дела нельзя уладить в мгновение ока. Она снова приедет в сентябре. Клер приняла решение в принципе.

После того как Поллукс наконец уехал, она прибрала квартиру и поставила будильник на восемь часов. Афинский самолет вылетал в 13.10. Они успеют. Лишь бы нашлось два места!

Давненько не было у Поллукса такой скверной ночи! С тех пор, как он едва не погиб в автокатастрофе.

Когда в 7.55 он вышел на авеню Мариньи, то вместо поворота к своему министерству оказался на Фобур-Сэнт-Оноре. Вахтеры Елисейского дворца удивились, увидев министра внутренних дел так рано.

В восемь часов Клер разбудил звонок будильника, Майка не было рядом. Она вскочила. Но Майк спокойно беседовал с Красавчиком за завтраком, который сам себе приготовил.

В 8.10 она узнала, что может получить билеты до Афин на сегодня, выпила кофе с молоком и быстро собрала вещи. Майк проделал то же со своими.

Первым, кого увидел Эрбер, очутившись утром в своей конторе, был Пьер. Открыв дверь, Эрбер попросил его войти.

– Что случилось?

– Я сделал глупость.

Да уж, по правде говоря, это была суперглупость.

– Честное слово, – сказал Эрбер. – Вы все делаете для того, чтобы себя погубить.

Он метался по комнате, обдумывая услышанное.

– Значит, вы крали сумочки, прежде чем познакомились со стариной Эрбером?

– Все из-за девушки…

– Прекрасное оправдание.

– И вообще, черт побери, не такое уж преступление – украсть сумочку у бабы, которая разгуливает с пятью тысячами, – сказал Пьер.

– Этот вопрос можно обсудить, но не сейчас. Глупостью было заявиться к этой бабе, как вы выразились. Вы, часом, там не оставили свой адрес и телефон?

– Я видел ее малыша. Потрясный парень! Только подумать, что он сын того мерзкого типа…

– Вы бы лучше подумали о себе. Вы уже по уши в дерьме, мой друг.

– Поэтому я и пришел к вам так рано. Что мне делать? Смыться? У меня осталась еще тысяча франков. На них далеко не уедешь.

Через час они были на квартире Эрбера, куда никто никогда не приходил. Эрбер запер его, запретив открывать окна и пользоваться телефоном.

– То, что я делаю, я не сделал бы ни для кого в мире, слышите? – сказал Эрбер. – Ни для кого.

– Я знаю, – ответил Пьер.

Эрбер ушел, сказав, что у него на уме несколько вариантов, но он пока не знает, на каком остановиться. Главное в настоящий момент заключалось в том, чтобы Пьера нельзя было обнаружить. Тут его никто не станет искать.

Оставшись один, Пьер стал кружить по комнате. Потом прошел в соседнюю и от нечего делать начал читать одно досье, потом другое, потом третье.

Обалдеть можно от того, как живут люди…

Клер и Майк прибыли в аэропорт Руасси за три четверти часа до вылета самолета. Она сдала багаж, оставив себе только мяукающего Красавчика, упакованного в мешок с иллюминаторами.

У самого выхода на трап двое в штатском подошли к ней и вежливо попросили следовать за ними.

Она тотчас поняла все и сказала: «Позаботьтесь о моем багаже», и отдала билеты.

– Все уже сделано, мадам, – ответил один из них.

– И куда это мы? – спросил Майк.

Клер по-английски успокоила его, сказав, что потом все ему объяснит, пусть чуть-чуть потерпит. Этим господам не обязательно все знать.

В черной машине, которая мчалась по шоссе, она притворилась спящей. Майк вытащил Красавчика из мешка, обнял его и стал с ним беседовать по-английски.

Через несколько километров Клер удивилась: Париж остался в стороне.

– Куда мы едем? Куда вы меня везете?

– Не надо опасаться, мадам, – сказал один из мужчин. – С вами ничего дурного не случится. – И добавил: – Уверяю вас.

Майк еще сильнее прижался к матери. Ну и удивительная страна эта Франция!

– Ты превысил скорость, – сказал он шоферу. – Тебя заставят платить штраф.

И действительно, их засекла дорожная полиция – машину остановили. Один из людей достал удостоверение. Мотоциклист козырнул, и машина поехала с той же скоростью. Нет, правда, удивительная страна!

– У меня дома все платят, – сказал Майк.

– Где это у тебя? – спросил мужчина, сидевший рядом с Майком на заднем сиденье.

– В Америке, – ответил Майк. – Нельзя ли остановиться? Меня тошнит.

– Нет, нельзя, мой дружок, очень сожалею.

– Что-то не кажется мне, что я твой дружок, – заметил Майк.

Клер по-английски твердым тоном попросила его помолчать и потерпеть.

Наконец машина миновала ворота, охраняемые двумя вахтерами, въехала в типично французский парк, прокатила по гравию и остановилась перед пышным зданием XVIII века, механически отметила про себя Клер. Она вылезла из машины, оправив смятое платье. Майк последовал за нею. Красавчик вырвался и исчез.

Клер взяла Майка за руку и вошла в дом.

– Какой большой дом! – сказал Майк. – Больше нашего.

Их провели в прекрасно обставленную комнату, двери которой выходили прямо в парк. Именно из этого парка появился мужчина, опирающийся на трость. Он сказал:

– Наконец-то. Выходит, чтобы повидать тебя, мне следует прибегать к помощи полиции?

– Кто это такой? – спросил Майк.

Кастор взглянул на него.

– Здравствуй, – сказал он.

– Привет. Меня зовут Майком. А тебя?

– Меня? – спросил Кастор. – Меня зовут президентом.

– Это твой дом?

– И мой тоже.

– Значит, тебе известно, где находится ванная, – сказал Майк.

В этот день девушка из издательства напрасно стучала в дверь комнаты Пьера. У них на пять часов была назначена встреча. Она ушла. Снова вернулась в половине восьмого. Они договорились вместе поужинать. И вот Пьера нет. Странный парень. Приятный, хрупкий, немного беспокойный. Ей не нравилось, когда ее надували. Можно сказать до свидания, я ухожу, но вежливо. Ладно, она ему еще отомстит!

Вечер был теплый и светлый. Она прошлась по улице Вожирар, разглядывая витрины лавочек с неизменной надписью «закрыто до 1 сентября» и оказалась на перекрестке улицы Ренн. Там в конце был ресторан Липпа, открытый в августе. Может, встретится кто-нибудь из знакомых? Немного дороговато для нее, куда разумнее вернуться домой. Но охота ли сидеть дома в эти длинные летние вечера?

Она зашла в магазин, купила газету, сигареты и увидела в глубине толстого мужчину, выбиравшего еду. Этого журналиста она немного знала, слегка кивнула, он рассеянно ответил.

«Липп» был забит до отказа. Но если она обождет… Через три четверти часа… Она поискала знакомых – никого! Вздохнув, села ждать на террасе, где как раз освободилось место. Скоро и у нее отпуск, съездит в Бретань к матери. Проводить отпуск в Бретани или Морване стало модным. Подобно поездке в Бангкок. Но ей-то просто больше некуда ехать.

Эрбер обычно питался за пределами дома. В старенькую кухню в глубине коридора он заглядывал только по утрам, чтобы согреть воду для чая. Он взял такси, вернулся домой, нагруженный свертками, и застал Пьера у телевизора.

– И надо же было оказаться у вас, чтобы увидеть все это, – сказал Пьер, выключая приемник. – Пища для дебилов!

– Ну не всегда…

Эрбер порылся в сундуке, нашел посуду, положил копченую семгу на тарелку, колбасные изделия на другую, шоколадный торт на третью и занялся поисками тостера, но безуспешно. Положил в салатницу массу разных фруктов, достал запыленные рюмки, которые вымыл под умывальником и вытер салфеткой-промокашкой. Затем очистил столик от папок, разместил на нем тарелки и пододвинул стулья.

Пьер наблюдал за ним полу растроганными, полунасмешливыми глазами.

– Вы словно отец мне, – сказал он.

– Я забыл купить масло, – сказал тот.

– Всегда что-нибудь забывается, – заметил Пьер примирительно, уселся, сказав, что ему плевать на масло, и предложил лучше распечатать бутылку.

– Здесь душно. Позвольте открыть окно.

– Нет. Я задвину шторы, чтобы зажечь свет. Никогда не знаешь, кто за тобой наблюдает с той стороны улицы.

И Эрбер тщательно задвинул шторы.

– Так какая идея пришла вам в голову? – спросил Пьер.

– Я достал для вас удостоверение личности. На паспорт ушло бы слишком много времени. Но с этим тоже можно разъезжать по Европе.

И он показал ему удостоверение, выписанное на чужую фамилию, но с именем Пьера.

– Где вы раздобыли мою фотографию? – спросил удивленно Пьер.

– У меня много ваших фото. Помните, мы однажды обедали в Булонском лесу? Вы спросили тогда, что у меня в руке?

Эрбер вытащил из кармана фотоаппарат размером с зажигалку и билет до Женевы на первый утренний рейс.

– Есть, конечно, риск. Они могли сообщить ваши приметы на погранпункты. Но не думаю. Они скорее всего будут искать во Франции мелкого воришку, вознамерившегося заработать на письме. Тем не менее мы вам загипсуем ногу. Вы будете ходить с костылями.

– Прекрасная возможность привлечь к себе внимание.

– Вот именно: костыли заметят, а пассажира нет. Стюардесса вам поможет, и вы как миленький пройдете границу.

– А потом? Жизнь в Швейцарии стоит кучу денег.

Эрбер ответил, что это не проблема. Волноваться следует о другом.

В шесть утра молодой человек с загипсованной ногой и с костылями вылез из такси в Орли. Водитель помог ему. В холле какая-то девушка подобрала оброненный им костыль, стюардесса помогла занять место в первом ряду, чтобы он мог вытянуть ногу.

Эрбер дал Пьеру женевский адрес своего старого друга-врача, гипс лучше сразу по приезде снять.

– Но он увидит, что у меня нет никакого перелома.

– Я предупрежу его.

Въезд в Швейцарию прошел так же просто, как выезд из Франции. Расставаясь с Пьером, Эрбер забрал у него токийское письмо и положил в свой бумажник. «Если с вами что-нибудь случится, это будет нашей последней пулей. Но вы сможете выстрелить и в воздух».

В аэропорту Куэнтрен Пьер взял такси и отправился к врачу. Было еще рано, и тот сам открыл ему.

– У меня болит нога… Мне кажется, что надо снять гипс.

– Посмотрим… Идите сюда. – И ввел его в кабинет.

– Ваше имя и адрес? – спросил он, беря карточку.

Пьер назвал свое вымышленное имя и согласно инструкции Эрбера сообщил, что приехал из Франции и ищет тихий пансион, чтобы отдохнуть в течение нескольких дней.

– Их полным полно.

Он освободил ногу от гипса.

– Ваш перелом давно зажил. Но будьте осторожны.

Затем вынул из сейфа несколько банковских билетов и сказал:

– Если будет болеть, примите лекарство. Но не утруждайте ногу.

Пьер положил деньги в карман.

– Хотите пансион с видом на озеро? – спросил врач.

И протянул ему бумажку с адресом.

– Спасибо, – сказал Пьер.

– Вы должны мне 75 франков, – сказал врач. – До свидания, мсье. Не забудьте свои костыли… Я же предупреждал вас об осторожности!

Выйдя из кабинета врача, Пьер встретил молодую женщину, которая проводила его до двери. Он снова оказался на улице, несколько растерянный, и, благоразумно прихрамывая, дошел до остановки такси.

Его высадили перед большим магазином, где он купил маленький чемодан, предметы туалета, немного белья.

Семейный пансион действительно размещался около озера.

Каким мирным казался город, разлегшийся около этой плоской водной глади.

Рано утром Эрбер заехал на квартиру Пьера, чтобы забрать листки с рукописью и переправить их в Женеву. Надо же было парню там чем-то заниматься, а то он так быстро находит себе самые опасные формы развлечения!