Текст книги "Педро Жестокий"

Автор книги: Франсуа Пиетри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

II. Кортесы Вальядолида

Прибыв в Вальядолид весной 1351 года, молодой государь предстает перед кортесами Кастилии, единственная роль которых заключалась в том, что они по традиции провозглашали королей.

Известно, что в отличие от французской монархии, где некое божественное право в некоторой степени определяло наследование трона, наследственное право испанских королей на престол зависело только от «избрания» представителей сословий. Даже при жизни короля лишь собрание подтверждало права наследника на корону. Так что естественное наследование от отца или матери к сыну или дочери установилось скорее не как принцип, а как феодальный обычай. Этот принцип «избрания» вполне объясняет те конфликты и соперничество, предметом которых очень часто становилась корона Кастилии. И на этот раз молодой король, несмотря на всю свою гордость, тем более обязан был подчиниться традиции, так как предпочтение, выказываемое покойным королем бастардам де Гусман, могло представлять для него опасность.

После окончания церемонии провозглашения кортесы по законам Кастилии объявили свои наказы и жалобы. Здесь следует подробнее описать сложившуюся в королевстве к тому времени ситуацию, социальную структуру, нравы и возникавшие в нем проблемы.

Короне Кастилии, более могущественной, чем соседние государства Арагон, Наварра, Португалия и Гранада (последней до сих пор владел мавританский государь), принадлежали Леон, Галисия, страна басков, Старая и Новая Кастилии, Эстрамадур, Мурсия, Хаен и вся западная часть Андалузии. Феодальный строй, который почти не удалось разрушить Альфонсу X и Альфонсу XI, очень сильно отличался от французского и немецкого феодализма того времени. Можно сказать, что он был не столь иерархичен; но, с другой стороны, он больше зависел от привилегий городов, содружеств и корпораций, чем умело пользовались короли Кастилии XIII века в борьбе с независимостью сеньоров.

Сеньоры условно делились на крупных вассалов, или «благородных» (рикос-омбрес),[3]3
  Рикос-омбрес (досл. «богач») – слой высшей знати, обладающий крупными поместьями, широкими иммунитетными привилегиями и приводивший в королевское войско отряды своих вассалов. В дальнейшем по тексту для простоты изложения мы будем именовать представителей этого сословия грандами. – Примеч. ред.


[Закрыть] – они станут основой для будущего класса грандов Испании – и на простых дворян, или идальго, которые от них зависели, но с одной примечательной особенностью: на основании положений любопытного сборника нотариальных актов, свидетельств и клятв и те и другие имели право «денатурализоваться», то есть поменять сюзерена. Таким образом, гранд мог, не нарушая обязательств, перейти от одного короля к соседнему королю, а идальго – уйти от своего сеньора по рождению к выбранному им сеньору. Такой же привилегией пользовались города и общины.

Муниципальные права в Испании были значительно более полными и, следует отметить, более прогрессивными, чем в других монархиях Европы. Благодаря этому городская буржуазия, в особенности в Кастилии, играла значительную роль.

Духовенство плохо вписывалось в эту нечеткую феодальную систему, а сами епископы почти не уступали простым дворянам, практически независимым от власти своих сеньоров. Влиянию епископов, скорее моральному и интеллектуальному, чем политическому, иногда противостояли власть и возможности трех рыцарских орденов, которые были созданы Альфонсо Благородным в XII веке: Сантьяго, Алькантара и Калатрава. Их великие магистры утверждали, что подчиняются только королю или папе.

Что касается крестьянства, то, несмотря на отмену крепостного права в Кастилии Святым Фернандо, оно из-за своего нищенского положения представляло собой разнородную толпу, зависящую от поборов идальго и церковников. Исключение составляли бегетерии (behetrias) – небольшие своеобразные деревенские республики, разбросанные по всей Кастилии. Крестьяне там были владельцами земли и могли, уплатив повинность, выбрать подходящего сеньора, даже если его вотчина находилась за «тысячу лье» от их надела.

Отметим также, что евреи и мавры, хоть и держались вдали от политического сообщества, не страдали от недоверия и гонений, которые им предстояло пережить в XVI веке. Не участвуя в общественной жизни, они наравне со всеми овладевали самыми разными профессиями, занимались торговлей, медициной, независимыми ремеслами, развивали литературу, поэзию, точные науки. Крупные сеньоры и сами короли часто становились их родственниками и друзьями. Это сосуществование привилегий и прав, характерное для Испании, давало возможность различным социальным классам жить в атмосфере понимания и относительного согласия и нарушало строгость феодальной системы.

Естественно, лояльность испанской феодальной системы вовсе не исключала междоусобныевойны сеньоров, местные восстания, симонию, падение нравов, наблюдавшееся даже среди епископов и аббатов, разгул грабежей, клятвопреступлений и преступности. Но подобные печальные явления вовсе не были связаны с существующим строем. Они (и не только в Испании) стали новым отрицательным явлением, которое XIV век и упадок средневековья привнесли в европейское общество, двести лет жившее в состоянии сбалансированного равновесия.

Долгое заседание кортесов Вальядолида по случаю восшествия на престол короля Педро является единственной достойной уважения страницей в истории его правления – периода беспредельной жестокости и насилия. Это заседание состоялось благодаря Альбукерку, епископу Вас-ко, его главному соратнику, и одному еврею, Са-муэлю эль Леви, очень уважаемому в финансовом мире человеку, который станет главным казначеем Кастилии.

Списки наказов разных сословий, написанные на кастильском языке (а не на латинском, который до Альфонса Мудрого был единственным языком государственных документов), свидетельствовали о правильном понимании государственных нужд и интересов. Достойный уважения факт в такие смутные времена.

Духовенство требовало компенсации за ущерб и конфискации, от которых оно пострадало. Оно робко протестовало против нарушения андалузскими евреями воскресного отдыха и весьма недовольно было тем, что многие церкви лишились права разрабатывать карьеры и соляные рудники.

Дворянство проявляло не меньшую сдержанность. Оно лишь умоляло короля прекратить дальнейшее распространение бегетерий,[4]4
  Неформальные ремесленные союзы, отстаивающие свои права от высшей знати. – Примеч. ред.


[Закрыть] способствующих разрушению территориального принципа феодализма. Идальго сетовали на то, как трудно сеньорам найти дешевую сельскохозяйственную рабочую силу. И наконец, они высказывались против наблюдавшейся в высших сферах тенденции ущемлять полную налоговую неприкосновенность дворян.

Списки требований городов были обширнее и интереснее. Удивительно, что выражения явной нетерпимости в них граничат с проявлениями редкого либерализма. Евреи не должны владеть землей, в то же время им необходимо предоставить равные со всеми права в занятии любыми профессиями и одинаковые с христианами Кастилии личные свободы. Налоги на товары слишком высоки, но внутренние таможни и дорожные пошлины следует отменить везде, где они существуют. Воры, бродяги, нищие заслуживают более серьезных наказаний, чем кнут и позорный столб; но, с другой стороны, любой смертный приговор против кого бы то ни было следует исполнять лишь после того, как король лично рассмотрит дело и поставит на приговоре свою подпись…

С последним пожеланием Педро сразу же согласился, категорично заявив: «Я считаю это удачным и желательным и приказываю алькальдам: в случае, если я пришлю такой приказ, арестовать указанных мною людей. Но не убивать их или подвергать пыткам, а сразу же сообщить мне об этом, чтобы я принял правильное с моей точки зрения решение. Ведь король – я». Разве кто-нибудь из кортесов Кастилии заподозрил, что под этой мнимой заботой о правосудии скрывалось всего лишь ревнивое желание самому принимать решение об отправке на тот свет своих жертв?

Стоит упомянуть также и о другом королевском указе, изданном в ходе этого важного заседания по пожеланию дворянства. По сути, он свидетельствует о стремлении к социальному равенству. Подобные проявления довольно странно наблюдать в расцвет феодализма, и это в итоге делает Испанию самой передовой державой того периода. Ордонанс «Мепеstrales» точно устанавливает стоимость рабочего дня земледельца и ремесленника и запрещает изменять ее под страхом расторжения контракта, привязывающего крестьянина к своему сеньору.

Не забыли и об экономической жизни страны: говорится о необходимости бережного отношения к лесам, оливковым рощам и сосновым борам, неисполнение чего карается самыми строгими наказаниями; вводятся ограничение цен на основные продукты и свободная продажа во всем королевстве пшеницы, вина, скота, мяса.

Некоторые указы довольно любопытным образом пытаются оградить общественную мораль: вводят санкции против чрезмерного налогообложения монастырей и капитулов; накладывают строгий запрет на сексуальные отношения между христианами и маврами или евреями; закрывают игорные заведения и дома терпимости; для сожительниц церковников, «которые бесстыдно носят богатые одежды», обязательной делают красную ленту на голове, чтобы отличать их от порядочных женщин…

Весь этот набор мудрых мер, бесспорно, следует отнести на счет прекрасного правления Альбукерка, который тем самым продолжал похвальное дело короля Альфонса XI. Не следует приписывать подобные заслуги личной инициативе его сына Педро, как будет позже утверждать легенда, желающая сделать из него непризнанного защитника народных свобод. Это не только не соответствует его молодому возрасту и полной неопытности в управлении страной, но и опровергается уже проявленной им жестокостью, которая станетединственным отличительным признаком его характера и правления.

Таким образом, великие начинания кортесов в 1351 году на деле нельзя приписать радующемуся восхождению на престол инфанту, который был всего лишь молчаливым юношей, выросшим в заброшенном замке. Наоборот, они окажутся последним светлым моментом великой эпохи, закончившейся с началом его правления. Кастилия XIII века блистала либерализмом и политической мудростью, подобных которым не наблюдалось более ни в одной стране. Кастилия при Педро Жестоком, изможденная его деспотизмом, выглядит в этом отношении значительно отброшенной назад.

Дух независимости и желание реформ, которые мы с удивлением находим в указах Вальядо-лида, дают нам, в сущности, представление о том, какова была Кастилия накануне правления Педро Жестокого и какой она попала в руки шестнадцатилетнего короля. Такое представление позволяет оценить масштаб зла, которое он ей причинит.

Больше всего поражают широта местных свобод и одновременно с этим согласие, царящее между сюзеренами и вассалами. Ничего подобного нигде более в феодальной Европе не наблюдалось.

Действительно, больше нигде не встречались следующие явления: близкие по своему значению к провинциальным и муниципальным институтам общественные образования и обычаи, от которых зависела даже корона королей; бегетерии, позволявшие самым бедным селам выбирать себе сеньора по своему желанию; любопытная привилегия денатурализации, дающая право любому дворянину прекратить вассальную зависимость; особое положение рыцарских орденов, члены которых не признавали никого, кроме короля и папы; полное равноправие христиан и евреев в торговле и личных свободах…

Своеобразие феодального строя по сравнению с жестокостью феодализма во Франции или Германии объясняется только борьбой с маврами, заставившей всех от мала до велика, знать и простолюдинов, замки и деревни объединиться для защиты общества от нападений и грабежей. На деле такая фактическая демократия – как доказывается Августином Тьерри в его труде об Испании – была нехарактерна для кастильского характера, но абсолютизму Габсбургов не удастся ее победить.

Однако с уверенностью можно утверждать, что вопреки легенде, сложившейся вокруг его имени, Педро Жестокий не только ничего не добавил к вольностям и народным свободам, существовавшим до него, но вся эпоха его царствования кажется самим отрицанием уроков и советов, которыми кортесы Вальядолида встретили его восшествие на престол.

III. Любовница и королева

Выше упоминалось, что граф Трастамарский, не простивший убийства матери, уединился в Астурии, где пытался собрать партию мятежников. Этот тщедушно сложенный человек отличался чрезвычайной целеустремленностью. Умный, весьма амбициозный, очень популярный в северных провинциях, он умело прикрывался естественным желанием отомстить, на деле надеясь в результате свержения короля или его смерти заполучить корону Кастилии. Не в первый раз на троне святого Фердинанда оказался бы бастард. К тому же то обстоятельство, что благодаря горячему желанию покойного короля он был признан сыном, его первородство и тот факт, что у королевы Марии, кроме недостойного отпрыска великого победителя у Саладо, не имелось других детей, являлись, как он считал, вескими причинами для замены последнего.

Альфонс IV Португальский, дедушка короля Кастилии, опасаясь разжигания на границе своей страны гражданской войны, в которую он неизбежно окажется втянутым, решил стать посредником в готовящемся противостоянии. Во время встречи с Педро в Сьюдаде-Родриго Альфонс IV уговорил короля пожать графу Трастамарскому руку. Король поспешно согласился, но либо из-за недоверия, либо из-за упрямства бастард не ответил на рукопожатие. Педро выместит эту обиду на другом.

Алонсо Коронель, рыцарь, известный своей отвагой и порядочностью, знаменосец короля Кастилии, на следующий день после возмутившего его убийства Гарсиласо принял сторону графа Тра-стамарского. Его участь была предрешена. В июне 1352 года король в сопровождении Альбукерка предстает перед воротами замка Агилара, укрепленного загородного дома Коронеля, и, воспользовавшись старинным кастильским законом, который обязывает дворян принять своего сюзерена, просит того опустить подъемный мост. Коронель возражает, ссылаясь на то, что одно из положений его хартии инвеституры снимает с него эту обязанность, и, поскольку он находится в плохих отношениях с канцлером, умоляет короля не заставлять его принимать под своей крышей врага.

Не настаивая больше, Педро приказывает приставить лестницы, и отряд его арбалетчиков в боевом порядке забирается на стены. Гарнизон Агилара встречает их криками «к бою» и градом стрел. Одна из них пробивает королевское знамя. Альбукерк благоразумно советует королю прекратить штурм, и король удаляется, решив отомстить за это оскорбление.

На обратном пути он замечает замок Бургильос, также принадлежащий Алонсо Коронелю и охраняемый одним из его оруженосцев, Хуаном де Каньедо. Замок взяли внезапным нападением, и разгневанный король тут же приказал отрубить обе руки несчастному Каньедо.

То, чего Педро не смог добиться от графа Трастамарского, получит арагонский король Педро IV. Взяв под свою защиту кастильского бастарда и его брата Тельо, он намерен – конечно, преследуя свои интересы – заставить их подчиниться королю, их сеньору. Кастильский король и его арагонский дядя встречаются в середине октября в Атьенсе, где долго обсуждают условия. Полное прощение получили, с одной стороны, Эн-рике, Тельо и их сообщники, а с другой стороны – арагонский инфант Фернандо, который согласился вернуться к отцу. Стороны договорились, что в случае повторного мятежа каждый из двух сюзеренов согласится выдать виновного. Успокоенный король Педро видит в этом возможность без серьезных последствий наказать Коронеля за нанесенную ему обиду. Он снова осаждает замок Агилара, но на этот раз с целой армией, состоящей из двух тысяч воинов, и на этот раз с пушками.

Во время этой осады король в первый и последний раз в своей жизни проявит милосердие. Хуан де Каньедо, несчастный защитник Бургильоса, приходит в палатку короля и, протягивая культи отрезанных рук, говорит:

– Ваше королевское величество, к вашему удовольствию я больше не могу держать шпагу… Пусть ваша светлость разрешит мне войти сегодня в замок и умереть рядом с моим сеньором.

Хроника гласит, что, не сказав ни слова, Педро повернулся к одному из своих оруженосцев и сказал:

– Сделайте, как он просит. Я завидую дону Алонсо, что у него такие слуги.

Доблестного кастильца подняли в корзине на стены; история умалчивает о том, исполнилось ли ого последнее пожелание…

Этот драматичный эпизод не заставил короля отказаться от добычи, ставшей легкодоступной. Когда королевское войско уже было готово идти на приступ, камергер, Гютьер Фернандес, кричит Коронелю, которого он заметил на крепостной стене:

– Сеньор! Ваше упорство меня удручает.

– Как же быть? – отвечает ему владелец замка.

– Увы! В том положении, в котором мы находимся, я не вижу никакого выхода.

Гютьер, вы ошибаетесь: мне остается умереть как доброму кастильскому дворянину.

Коронель оставляет стену и идет в церковь замка, а в это время королевская армия захватывает замок.

– Что вы здесь делаете, дон Алонсо, – восклицает один из его оруженосцев, – разве вы не видите, что противник пробил брешь в стене?

– Позвольте, – говорит ему спокойно Коронель, – увидеть мне сначала Бога. – Затем он бежит к донжону[5]5
  Донжон – центральная башня замка. – Примеч. ред.


[Закрыть] замка, который еще оказывает сопротивление, но, встретив по пути Диаса Гомеса, знакомого королевского арбалетчика, говорит:

– Диас Гомес, не проведете ли вы меня живым к королю, моему сеньору?

– Не знаю, смогу ли я, но постараюсь.

– Вот мой меч. Отведите меня к нему и спасите, пожалуйста, моих детей, которых вы найдете наверху донжона.

В этот момент появляется Альбукерк вместе с королем, который прячет лицо под закрытым забралом шлема.

– Дон Хуан д'Альбукерк, – произносит Коронель, – и вы и я сыны Кастилии, которая дает нам жизнь и забирает ее… Никто не может пойти против судьбы.

С этими словами, которые для его врага должны были бы стать пророческими, Коронеля оттаскивают в сторону и на глазах короля отрубают голову ему и еще нескольким идальго из его свиты. Очередная упавшая с плеч голова принадлежала одному из лучших сынов Кастилии, страны, которая, как удачно выразился Коронель, давала жизнь людям лишь затем, чтобы вскоре забрать ее…

Альбукерк, слишком хорошо разбиравшийся в людях, прекрасно осознавал, что по мере становления сурового характера хозяина его собственная власть неизбежно ослабевает. Несмотря на то, что Альбукерк и сам был человеком вспыльчивым и суровым, жестокость молодого короля приводила его в ужас, поэтому он решил попытаться ограничить деспотизм и кровожадные инстинкты Педро, найдя им выход в женитьбе или удовольствиях. На деле он рискнул использовать оба средства одновременно, и напрасно. Ведя с согласия королевы Марии переговоры при французском дворе о браке между Педро и племянницей Иоанна II Бланкой Бурбонской, принцессой достойной, доброй и красивой, канцлер одновременно с неменьшим усердием пытался найти Педро преданную любовницу. Подходящей для этой роли ему показалась сирота из не очень древнего дворянского рода, воспитывавшаяся в его доме, – Мария де Падилья, очень красивая, умная и добрая девушка, на которую юный король обратил внимание во время охоты.

Вскоре дядя этого милой девчушки, Хуан Фернандес де Инестроза, представил ее Педро, когдатот посетил Саагун, и, надо думать, молодые люди сразу же полюбили друг друга. А девять месяцев спустя Падилья родила девочку, Беатрис, которой король подарил в приданое поместья, конфискованные у Алонсо, его последней жертвы. В тот момент Альбукерк заканчивал переговоры с французским двором о предстоящей свадьбе: принцесса Бланка получала в приданое четыреста тысяч золотых флоринов, из которых пятьдесят в счет контракта; кроме этого, драгоценности на сумму в десять тысяч ливров и огромное приданое из двенадцати огромных сундуков, семи корзин, «обитых кожей», и около тридцати багажных сумок.

Альбукерк просчитался. Мария де Падилья не только быстро ушла из-под его влияния, но вскоре с тайного одобрения короля, которого очень любила, согласилась на участие в заговоре против канцлера. Его поспешили организовать бастарды, которых в соответствии с пактом о перемирии, подписанном в Атьенси, ждали в Вальядолиде.

В это время, как обычно и происходит в подобных случаях, фаворитку окружила камарилья из родственников и сообщников. Ее брат Диего и дядя Хуан де Инестроза получили важные посты и приготовились играть в государстве серьезную роль. Другой ее брат, Хуан, несмотря на то, что был женат, становится магистром ордена святого Хуана, вопреки правилам этого ордена, по которым его членом может быть только неженатый мужчина.

Король, наслаждаясь счастьем, устраивает в честь своей любовницы, которую он поселил в Торихосе, рядом с Толедо, пышные праздники. А в это самое время молодая принцесса Бурбонская, которую Иоанн Добрый из-за финансовых трудностей отправил в путь с опозданием, прибывает в Вальядолид, где ее встречает, к большому негодованию сопровождавших ее французских дворян, один лишь Альбукерк, довольно смущенный необходимостью объяснять отсутствие жениха, истинную причину которого все знали.

Опасение восстановить против себя короля Франции заставило Педро вернуться в столицу, куда направлялись приглашенные на свадьбу Энрике и Тельо. Фадрик не посчитал нужным последовать примеру братьев. Либо он не верил в обещания короля, либо у него были основания думать, что король испытывал к нему особую неприязнь, но он остался в Бискайе, сославшись на недомогание.

Вначале встреча короля с его незаконнорожденными братьями чуть было не переросла в конфликт. Бастарды покинули свои северные провинции в сопровождении небольшой астурийской армии, состоявшей из шестисот всадников, вооруженных копьями, и полутора тысяч пеших бойцов. Они не питали каких-либо дурных намерений, а скорее желали показать свою силу. Педро, раздраженный, но ничуть не обеспокоенный, встречает их, решив в случае необходимости дать им отпор. Граф Трастамарский высылает ему навстречу оруженосца с глашатаем, несущим его знамя, который, увидев короля, обращается к нему со следующими словами:

– Сеньор, мой господин, граф, целует вашу руку. Он поспешил исполнить ваш приказ и приехать на вашу свадьбу. Он просит простить ему столь многочисленную свиту и обещает во всем вам повиноваться, если вы соизволите гарантировать ему безопасность, так как он опасается намерений вашего канцлера.

– Дон Хуан-Альфонсо, – говорит король, поворачиваясь к Альбукерку, – это касается вас.

После резкого ответа своего министра, возмущенного такой дерзостью, Педро холодно продолжает:

– Скажите графу: пусть он отправит домой своих вооруженных людей; и он, и его брат будут в полной безопасности при моем дворе.

Граф Трастамарский плохо бы воспринял ответ короля, если бы Диего де Падилья и Хуан де Инестроза, которые – как говорилось выше – ранее не составили с бастардами заговор против Альбукерка, не встретились бы с ним накануне и не подтвердили бы свои намерения.

Вечером Энрике и Тельо в сопровождении примерно тридцати дворян направились к королевскому шатру, пешком и безоружные. Педро, не слезая с коня, в соответствии с обычаем позволил им поцеловать стремя и правую руку.

– Мой брат граф, – сказал успокоенный король, – вижу, что вы и дон Тельо вновь на моей стороне. Вы получите от меня то, что хотите.

Казалось бы, примирение состоялось. Народ с радостью воспринял новость. Однако Альбукерк, и не он один, предчувствовал опасность, угрожающую его влиянию и, возможно, жизни.

Свадьба короля Кастилии и Бланки Бурбонской была отпразднована 3 июня 1353 года в Вальядолиде с необычайной торжественностью. Процессию возглавляли одетые в парчу и горностаевый мех супруги, ехавшие на белых конях за флагом Кастилии и трубачами. Порядок следования был тщательно продуман. Во главе процессии, держа за поводья коня королевы, шел разодетый в украшенный драгоценными камнями бархат гранатового цвета граф Трастамарский. На небольшом расстоянии от него, в том же ряду, Тельо вел лошадь, на которой ехала королева Мария Португальская, а инфант Фернандо Арагонский вел лошадь своей матери, королевы Элеоноры. Альбукерк, как канцлер Кастилии и нотариус короля, ехал рядом с Маргаритой де Лара, подружкой невесты Бланки Бурбонской, родной сестрой Хуана де Нуньеса, первой жертвы короля Педро. Затем шествовали роскошно одетые французские вельможи, приехавшие с Бланкой Бур-бонской, и представители кастильской знати, сопровождаемые своими идальго. После мессы в церкви Санта-Мария-ла-Нев были организованы праздничные развлечения: бои быков, карусели, скачки с кольцом, рыцарский турнир, а в это время вино текло из фонтанов рекой и фокусники развлекали народ.

Среди всеобщего ликования и видимой эйфории трудно было не заметить хмурый вид, молчаливость короля и его невнимание к хорошим манерам французской принцессы, прилагавшей все свое обаяние, чтобы пленить короля; но тому не терпелось увидеть свою очаровательную любовницу.

Через два дня после свадьбы, неизбежность которой Педро отказывался осознать, к нему пришли его мать Мария и тетя Элеонора в тот момент, когда он обедал в одиночестве в своих апартаментах.

– Сын мой, – начала разговор королева Мария, – мы слышали, что, едва сочетавшись узами брака перед святым алтарем, вы собираетесь покинуть королеву, свою супругу, чтобы вернуться к донне Марии де Падилье. Умоляю вас не делать этого, так как это может оскорбить короля Франции Иоанна и всех этих вельмож, приехавших издалека, чтобы вас поприветствовать.

– Я удивлен, – отвечает король с притворным простодушием, – что вы принимаете всерьез такие глупые слухи, так как это не входит в мои намерения.

Час спустя, приказав оседлать якобы для прогулки трех мулов, он проходит через городские ворота в сопровождении только Диего де Падилья и одного оруженосца и ночует в Ла-Пуэбле-де-Монтальван, в шестидесяти километрах от Вальядолида. На следующий день его любовница прибыла к нему в Толедо. Туда же в свою очередь поспешили приехать бастарды, жаждавшие опалы Альбукерка.

Канцлер пообещал трем опечаленным и озадаченным королевам, что исполнит свои обязанности королевского советника: разыщет Педро и воззовет к его лучшим чувствам. Вскоре Альбу-керк покинул Вальядолид в сопровождении полутора тысяч всадников, его обычной охраны. На полпути он встретил едущего ему навстречу казначея Кастилии, Самуэля эль Леви, которого король из-за постоянных денежных затруднений охотно использовал в роли секретаря и близкого советника. Леви сказал Альбукерку так:

– Господин канцлер, мой хозяин король, весьма дорожащий вашей службой ему, удивлен, что вы пришли к нему со столь многочисленной свитой. Он просит вас отправить ее обратно.

Обеспокоенный Альбукерк остановился и направил к королю своего мажордома, Диаса Кабесу де Вака.

– Сир, – сказал тот королю, – дон Хуан-Аль-фонсо целует вам руку. Он честно вам служил, как до того служил вашему отцу. Если он совершил какую-нибудь ошибку, дайте ему об этом знать, но я, его вассал, готов сразиться с оружием в руках с рыцарем, усомнившимся в его честности.

По своей привычке Педро успокоил посыльного, попросив вместе с тем передать канцлеру, что он не считает нужным с ним встречаться.

Альбукерк возвращается обратно и, все более встревоженный, осмотрительно укрывается в своем замке Карвахалес, а Педро отбирает у него все посты, раздает их родственникам своей любовницы и назначает инфанта Фернандо Арагонского канцлером Кастилии.

Ла Падилья ведет себя лучше своего любовника. Сочувствующая и рассудительная, она умоляет короля не вызывать возмущение своих подданных и вернуться к жене, а сама при этом соглашается на скромное положение в тени короля. Король исполняет ее просьбу и приезжает в Вальядолид. Королева Мария рада возвращению блудного сына. Но тот выдерживает всего два дня и оставляет свою мать и жену, и на этот раз навсегда.

Виконт Нарбонский и французские вельможи, приехавшие со свитой несчастной принцессы, возвращаются во Францию, не скрывая своего праведного гнева и желая скорой мести.