Текст книги "Уинстон Черчилль. Власть воображения"

Автор книги: Франсуа Керсоди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

VI. Воображение без власти

Британское правительство на цыпочках входило в грандиозный водоворот войны, не имея даже своего военного министра! Его функции временно взял на себя премьер-министр, а было трудно найти человека менее воинственного, чем Герберт Асквит… Именно по этой причине 5 августа на эту ключевую должность пригласили героя Хартума лорда Китченера, человека крайне популярного в стране и способного придать правительству, состоящему сплошь из гражданских, необходимый сейчас военный вид. Отличаясь достойной восхищения стойкостью на поле боя и великолепным самообладанием перед лицом любых испытаний, прославленный маршал при этом не умел ни делегировать полномочия, ни взаимодействовать, ни работать в команде и, став министром, достиг, по всей вероятности, наивысшего уровня некомпетентности. Мог ли он поладить с другим именитым министром, не совсем гражданским и не совсем военным, каким был первый лорд Адмиралтейства? Их прошлые отношения в Судане и Южной Африке не давали повода для оптимизма… Но Черчилль никогда не был злопамятным, а Китченер, оставаясь единственным военным среди политиков, был слишком осторожен, чтобы оказаться на ножах с министром Военно-морского флота, тем более что успех его операций – и выживание Англии – самым прямым образом зависел от их взаимопонимания.

Безусловно, лорд Китченер не без содрогания относился к стилю работы своего коллеги из Адмиралтейства. Уинстон Черчилль трудился с 8 утра до 2 часов ночи с перерывом всего на один час сиесты во второй половине дня (привычка, привезенная с Кубы). Естественно, его адъютанты, помощники и секретари должны были следовать тому же графику, выматывавшему их раньше времени. С утра Черчилль диктовал потоки писем и меморандумов, лежа в кровати или в ванне, попыхивая толстой сигарой (еще одно напоминание о Кубе) и без конца потягивая виски с содовой (привычка, приобретенная в Индии). Но объем выполненной работы намного превосходил количество потребленного алкоголя: в три дня сорок километров Ла-Манша от Дувра до Кале были защищены от немецкого вторжения минными полями; менее чем за две недели сто двадцать тысяч солдат экспедиционного корпуса маршала Френча благополучно пересекли пролив; с 12 августа были надежно блокированы все немецкие порты на Северном море; в то же время британские корабли патрулировали пространство от Шотландии до Норвегии, пока во всех четырех частях света эскадры крейсеров преследовали немецкие суда, выполняя приказ Адмиралтейства топить всех, кто откажется сдаться; параллельно штурмовались и захватывались немецкие колонии в Африке и Азии; и именно Королевскому военно-морскому флоту выпала задача доставить в метрополию армейские корпуса канадцев, австралийцев, новозеландцев, а также пять индийских дивизий, отражая попытки немцев их перехватить… Кроме того, обожая все, что связано с секретными операциями и шпионажем, Уинстон Черчилль создал в «Комнате 40» Адмиралтейства службу перехвата и дешифровки сигналов германского кайзеровского флота, которая скоро покажет себя весьма эффективной.

Ежечасно первый лорд Адмиралтейства отслеживал все передвижения кораблей по огромной карте в своем кабинете, которую постоянно обновляли по последним полученным данным. Но этим он отнюдь не ограничивался, и его наступательный ум вырабатывал по несколько широкомасштабных проектов сразу: захват голландского острова Амеланд, который можно было бы использовать как морскую и воздушную базу для наступления на Германию; блокада Дарданелл с целью перехвата немецких судов, укрывшихся в территориальных водах Турции; захват датских проливов силами двухсот пятидесяти тысяч греческих солдат, «чтобы доставить и высадить на немецком побережье в максимальной близости от Берлина русские войска и завершить кампанию одним ударом». И адмиралы, и министры указывали Черчиллю, что все это приведет к войне с тремя государствами, пока еще соблюдавшими нейтралитет, но в своем воинственном воодушевлении кипучий первый лорд не обращал внимания на подобные мелочи…

Бурной деятельности вполне хватило бы, чтобы занять нескольких обычных людей, но Черчилль не собирался этим удовольствоваться. Его страстное желание победить на поле брани во что бы то ни стало побуждало его заниматься сразу всем, в том числе конечно же и тем, что его не касалось: так, под личным контролем первого лорда Адмиралтейство занялось разработкой и производством мобильных гаубиц калибра 15 дюймов, и по его же инициативе был проведен набор тысяч добровольцев в Королевскую морскую дивизию, пригодную и для ведения боевых действий на суше; аэропланы из созданного им два года назад в составе флота воздушного корпуса были незамедлительно привлечены для обороны побережья и поиска немецких подводных лодок в Северном море. Аэропланы и другие нововведения, столь враждебно встреченные его коллегами в мирное время, получили самую высокую оценку в годы тяжких испытаний; сам Китченер просил Черчилля принять ответственность за воздушную оборону Соединенного Королевства, на что первый лорд Адмиралтейства, разумеется, охотно согласился. Для него речь могла идти только об обороне на дальних подступах, поэтому он без промедления отправил три эскадрильи Королевской морской воздушной службы, которым предстояло перехватывать немецкие аэропланы и цеппелины, угрожавшие английским берегам, но поскольку наилучшей обороной всегда является нападение, в их задачи входила также бомбардировка ангаров цеппелинов в Кёльне, Дюссельдорфе и Фридрихсхафене… Так как авиабазу Дюнкерка требовалось защитить от рейдов улан, разъезды которых уже рыскали по округе, Черчилль скупил все «роллс-ройсы», имевшиеся в королевстве. На машинах устанавливали импровизированные бронекорпуса и вооружали пулеметами, после чего немедленно отправляли в Дюнкерк. Там они прекрасно поработали, пока немцы не догадались перерезать дороги траншеями, исключив всякую возможность передвижения. Это обстоятельство немедленно привело в действие плодовитую фантазию первого лорда, потребовавшего от своих служб разработать транспортное средство, которое было бы способно преодолевать траншеи. Таким был изначальный импульс, полгода спустя приведший к разработке на корабельных верфях «лэндшипа» (сухопутного корабля), которому было предначертано великое будущее под именем «танк»[82]82
  Их кодовым обозначением первоначально были «water carriers for Russia» (контейнеры для воды, предназначенные для России), но кто-то сообразил, что аббревиатура будет неизбежно звучать как «W.C. for Russia», поэтому их предпочли переименовать в «tanks for Russia» (цистерны для России).


[Закрыть],[83]83
  В действительности в фантазиях У. Черчилля уже не было никакой необходимости. Импульс к созданию английских и французских танков дал не он, а трактор «Холт». Наблюдение за его работой подсказало идею создания «сухопутного крейсера» полковнику Э. Д. Свинтону и «сухопутного броненосца» – полковнику Ж.-Б. Этьену, представившим свои проекты почти одновременно в октябре 1914 г. Еще раньше, в августе 1914 г., был разработан проект танкетки А. А. Пороховщикова. Проектом Свинтона занималось Военное министерство. Первый лорд Адмиралтейства заинтересовался «сухопутными крейсерами» только в декабре 1914 г., после доклада секретаря имперского комитета обороны капитана Хэнки. Инженеры Адмиралтейства представили первые проекты своих «крейсеров» в январе – феврале 1915 г. (проекты Хетерингтона и М. Суэтера). – Прим. переводчика.


[Закрыть]. Параллельно Черчилль заказал американской кампании «Бетлем стил» двадцать подводных лодок. Соединенные Штаты должны соблюдать нейтралитет? Невелика беда: в разобранном виде лодки тайно доставят в Канаду, где их снова соберут и отправят через Атлантику…

Первые недели войны, бесспорно, были катастрофическими для франко-британских войск. Пока на восточной границе французы истощали силы в тщетной и дорого обошедшейся обороне Лотарингии и позже в Арденнах, миллион немцев ринулся на запад широким обходным движением через Бельгию, где одна за другой пали крепости Льеж, Намюр и Монс; сводная армия из французских, британских и бельгийских частей, в спешке брошенных удерживать фронт по Эзне и Эско, была разбита к концу августа. Для британцев, как и для их союзников, августовская кампания выглядела как одно бесконечное отступление, и тон лондонских газет был довольно мрачным: так, в «Таймс» говорили о наступлении «сильного, неумолимого и неудержимого» врага, которого «так же невозможно остановить, как нельзя обратить вспять морские волны», тогда как от британской армии остались лишь «жалкие осколки множества разбитых полков».

Большего и не требовалось, чтобы вызвать энергичную реакцию первого лорда. Зная, что армия не может победить, если ослаб тыл, Черчилль-журналист с одобрения премьер-министра снова взялся за перо и анонимно подготовил статью, более соответствовавшую требованиям момента: «Наши солдаты показали свое превосходство над немецкими, и при равном соотношении сил в результатах можно было бы не сомневаться». Поскольку коллеги из правительства также нуждались в ободрении, он распорядился распространить его меморандум от 1911 г., в котором предсказывал, что немецкая армия выдохнется уже через сорок дней. Победа на Марне была одержана на тридцать восьмой день, так что меморандум произвел очень сильное впечатление[84]84
  Следуя настойчивым просьбам союзников о помощи, русская армия перешла в наступление, не завершив мобилизацию. Быстрое продвижение русских войск в Восточной Пруссии вынудило германское командование перебросить часть сил на Восточный фронт, что позволило французам выстоять. – Прим. переводчика.


[Закрыть]. Так как французам тоже требовалась моральная поддержка, коллеги упросили Черчилля лично отправиться в Дюнкерк, где он выступил с зажигательными речами на очень плохом французском, но с очень большим успехом. Его частые инспекционные поездки по французским и бельгийским портам всегда будут воодушевлять солдат и офицеров.

Но этого было явно недостаточно. С усилением немецкого давления западнее Эско Китченеру поступали отчаянные призывы союзников прикрыть бельгийские порты на Ла-Манше; поскольку у него уже не осталось резервов, он обратился в Адмиралтейство. Черчилль немедленно выделил бригаду морской пехоты, которая закрепилась в Остенде и активно проводила рейды в его окрестностях, с тем чтобы заставить немцев поверить, будто противник заходит им в тыл. Французы попросили Китченера обеспечить также оборону Дюнкерка, и маршал снова обратился к Черчиллю, который отправил еще одну бригаду морской пехоты и резервный полк оксфордширских гусар (где командиром был его кузен Санни) вместе с четырьмя десятками реквизированных лондонских автобусов, которые потом гоняли вдоль всего Па-де-Кале, чтобы убедить немцев в прибытии на континент новой британской армии. Критики из консерваторов, которые всегда были готовы лишний раз пнуть первого лорда, окрестят эту операцию «черчиллевским цирком», но стратегическая игра оказалась не такой уж бесполезной.

Увы! Это были сиюминутные решения и случайные успехи, чаша весов явно склонялась на сторону кайзеровских войск. После взятия Ипра немцы угрожали укрепленному району Антверпена, где укрылись король Альберт I и его правительство под охраной пяти дивизий бельгийской армии. С 28 сентября тяжелая артиллерия немцев подвергала оборонительные сооружения порта систематическому обстрелу, и 2 октября в Лондоне узнали, что, вопреки обещанию французов прислать подкрепления, бельгийские власти приняли решения эвакуировать город и отступить к Остенде. Если бы Антверпен пал, то все порты на Ла-Манше стали бы уязвимыми, левый фланг франко-британских сил оказался бы под угрозой и можно было бы даже ожидать высадки немцев в Великобритании. Собравшись в Министерстве иностранных дел в отсутствие премьер-министра, Грей и Китченер полагали, что следует убедить бельгийское руководство остановить эвакуацию. Но кто сумел бы сделать это? Черчилль сам вызвался выполнить задачу и отбыл на место… в тот же вечер. Для Китченера и Грея это было облегчением, для Черчилля – самовыражением: добившись высоких постов, он намеревался ворваться в самую гущу боя и, быть может, лично изменить ход событий. И вот его мечта детства снова была готова стать реальностью…

На следующее утро вернувшийся в Лондон премьер Асквит был поставлен перед свершившимся фактом, но его письма говорят о том, что все действия были предприняты с его одобрения. А во второй половине того же дня в Антверпене бельгийский премьер-министр Бруквилль и король Альберт под воздействием величественной речи на языке, отдаленно напоминавшем французский, дали согласие отложить эвакуацию города. Правда, Черчилль прибыл не с пустыми руками: он обещал прибытие уже на следующий день бригады морской пехоты из Дюнкерка, а также скорую отправку двух новых морских бригад, которые еще проходили обучение; бельгийцы также должны были получить продовольственные пайки и боеприпасы в достаточном количестве для удержания фортов Антверпена. Но Уинстон не ограничился одними обещаниями, он собирался немедленно внести свой личный вклад. Осматривая укрепления Антверпена в сопровождении британских и бельгийских офицеров, он был не слишком удовлетворен состоянием обороны. «Он выдвигал идеи с жаром, – расскажет моряк, служивший у него шофером, – размахивая тростью и стуча ей по земле. Подойдя к линии траншей, он нашел их очень скверно выполненными и принялся выяснять, где строившие их “пропащие люди”. И разумеется, его не успокоил ответ, что это все, чем можно располагать в этом месте». По возвращении из инспекционной поездки он телеграфировал Китченеру, что бельгийские защитники, в большинстве своем не имеющие опыта, «измотаны и деморализованы».

Очевидно, что всеми этими полезными мелочами Уинстону Черчиллю заниматься не подобало. Будто все это было в порядке вещей, он лично занялся обороной Антверпена, прислал для усиления морпехов, поменял диспозицию бельгийских войск, расставил орудия и улучшил укрепления; он также телеграфировал в Лондон, чтобы заказать дирижабли для воздушных заграждений, шрапнель, колючую проволоку, полевые телефоны и пулеметы системы «Максим»… Утром 5 октября, находясь в состоянии своей спортивной горячки, он даже направил премьер-министру телеграмму, в которой объявил, что готов оставить Адмиралтейство и «принять командование силами, обороняющими Антверпен» при условии, что ему предоставят «соответствующее воинское звание и все полномочия для командования частями полевой армии».

Склонность спонтанно бросать управление целым ради личного участия в частном была одной из слабых сторон Уинстона Черчилля как стратега. Когда Асквит зачитал это предложение на Совете министров, оно «было встречено взрывом гомерического хохота». Все это выглядело мальчишеством в глазах министров Его Величества, которые, в отличие от Черчилля, уже давно снесли на чердак приключенческие романы своего детства. Занятно, но единственным министром, не разделившим всеобщего веселья, был военный… Маршал Китченер, которого никогда нельзя было упрекнуть в излишней симпатии к гусарскому корнету Уинстону Черчиллю, нашел мысль первого лорда вполне здравой и заявил, что готов присвоить тому звание генерал-лейтенанта! Единственный военный среди министерских штафирок, он прекрасно понимал все жизненно важное стратегическое значение продолжения обороны Антверпена; он также убедился, что Черчилль был гениальным организатором и пропагандистом и что его присутствие там, на месте, могло стать козырным тузом. Но остальные члены правительства не рассматривали вопрос под таким углом: все чувствовали себя увереннее, когда Черчилль был под боком, в Лондоне, и в первую очередь сам премьер-министр, который в его отсутствие по мере сил занимался делами Адмиралтейства… Вот почему во второй половине дня первому лорду сообщили, что в Лондоне без его услуг никак не могут обойтись и что командование обороной Антверпена доверено генералу Генри Сеймуру Роулинсону, который прибудет из Дюнкерка вместе со своей дивизией.

Но Роулинсон застрял по дороге, его дивизия еще даже не выгрузилась, и Черчилль дал знать, что намерен сохранить за собой командование в Антверпене, пока его не сменит компетентное лицо. В тот момент немцы неожиданно перешли в наступление на город, которое с трудом отразили британские морские пехотинцы и бельгийские войска. Первый лорд был на самой настоящей линии фронта, где в тот день довелось побывать корреспонденту итальянской газеты «Джорнале д’Италиа» Джино Кальца Бедоло. Вечером того же дня Бедоло посетил позиции в районе Льерра, юго-восточнее Антверпена, и заметил необычного человека в центре группы офицеров: «Это был еще молодой человек в плаще и кепи яхтсмена на голове. Он курил толстую сигару и следил за ходом сражения под дождем шрапнели, который, должен сказать, был страшен. Он улыбался и казался совершенно довольным». Это, конечно, была показная улыбка, так как положение оставалось крайне тяжелым: убийственный огонь немецкой артиллерии косил ряды защитников, бельгийские войска были измотаны до крайности, и единственными резервами были шесть тысяч «салаг» из двух морских бригад, которые только что прибыли. Не желая бросать в пекло новичков, Черчилль расположил их в глубине обороны, между передним краем и городом. И все это время бельгийские министры находились под чарами магии черчиллевских речей: было решено сражаться до конца, что бы ни случилось…

Генерал Роулинсон сумел добраться до Антверпена только 6 октября к 17 часам. Увы! Он был один, его дивизия еще выгружалась в Остенде. Для бельгийского руководства, ожидавшего, что подкрепления прибудут с минуты на минуту, исход уже не оставлял сомнений: их войска деморализованы, немецкие снаряды рвались в центре города, французы обещанной помощи не оказали, и всего восемь тысяч британских солдат явно были не в состоянии остановить неприятеля. В таких условиях Совет министров и король решили оставить Антверпен. Со стратегической точки зрения иного выхода не оставалось, и Черчиллю пришлось смириться; британцы должны были прикрыть отход, удерживая город до последней возможности. Этим вечером первый лорд в последний раз обошел «свои» три бригады и отбыл в Дувр, передав командование генералу Роулинсону – старому знакомому (тот служил в штабе у Китченера в Омдурмане).

По возвращении в Лондон, утром 7 октября, Черчилль узнал сразу несколько новостей, а именно, что Роулинсон эвакуировал свой штаб в Брюгге, что морские бригады ведут бои на переднем крае и… что у него родилась вторая дочь, Сара. На следующий день на заседании Совета министров его встретили как героя; Асквит вспоминал, что Черчилль находился в отличной форме и был в восторге от своего приключения. А между тем Антверпен погибал под градом тяжелых снарядов, морские бригады оставили свои траншеи, и утром 10 октября бельгийцы сдались, тогда как британцы, избежавшие плена, отступали на юг вдоль побережья. «Бедняга Уинстон очень подавлен, – заметил в тот день премьер-министр, – он полагает, что его миссия ни к чему не привела».

Это не совсем так: задержав немцев у Антверпена еще на семь дней, воодушевленные Черчиллем бельгийцы позволили союзникам перегруппироваться южнее и укрепить всю линию обороны от Кале до Ньюпорта. Благодаря этому северо-запад Франции и даже юго-восток Бельгии кайзеровские войска так и не смогли захватить до самого конца войны, и в результате многие события изменили свой ход. Но консервативная британская пресса смотрела на все другими глазами; получая только самый минимум стратегических сведений и по-прежнему испытывая лютую ненависть к ренегату Черчиллю, газеты исчерпали запас уничижительных слов, ругая на все лады его «частные экскурсии» в Дюнкерк и Антверпен. Так, «Морнинг пост» говорила о «дорого обошедшейся антверпенской ошибке», ответственность за которую лежит на Черчилле; а «Дейли мейл» обличала «показательный пример вопиющей неорганизованности, за которую заплатили многими жизнями». Такие оценки были далеки от истины: «экскурсии» первого лорда всегда предпринимались с согласия правительства и зачастую по просьбе правительства; делать Черчилля ответственным за падение Антверпена значит грешить против истины; а что до «многих жизней», которые унесла эта операция, то потери британцев составили пятьдесят семь человек, что явно не так много в сравнении с шестьюдесятью тысячами убитых на главном фронте, проходившем южнее, не говоря уже о двухстах тысячах погибших у французов… И потом, обе противоборствующие армии еще рыли траншеи, зарываясь в землю от побережья Северного моря до швейцарской границы, мясорубка только начиналась.

Но общественному мнению об этом ничего не могло быть известно, и многие министры потихоньку отдалялись от героя вчерашнего дня: у победы много родителей, зато поражение всегда сирота. Да и разве не понес Королевский флот чувствительные потери за эти два месяца? Три крейсера потоплены у голландских берегов, еще один уничтожен у Лох-Ив, два дредноута пошли на дно у Скапа-Флоу; а за этим последовал еще и обстрел германским флотом Хартлепула, Уитби и Скарборо на восточном побережье Англии. В связи с ростом нападок на него Черчилль подумывает об отставке, считая свое положение пошатнувшимся.

Однако его энергия отнюдь не ослабла: с 8 октября он организует авиационный налет на железнодорожный узел Кёльна и ангар цеппелинов в Дюссельдорфе. Неделю спустя по просьбе французов он распорядился подвергнуть жесточайшей бомбардировке с моря колонны немецких войск, наступавших вдоль побережья, задействовав также морскую пехоту для укрепления обороны Остенде. Эта комбинированная операция была весьма успешной, но престиж Черчилля так и не восстановился. В Великобритании ругали неизлечимую беспомощность правительства и убожество его военной политики. Старый политический лис Асквит прекрасно знал, что надо бросить кого-нибудь на съедение прессе и обществу, но в разгар войны обойтись без Черчилля было решительно невозможно. Оставался только князь Людвиг фон Баттенберг, первый морской лорд, чьи немецкие корни заочно вызывали к нему ненависть в народе… Несмотря на сильный акцент, князь Людвиг, член королевской семьи, был настоящим патриотом, удостоенным многих наград, и Военно-морской флот был страстью его жизни. Но по государственным соображениям или, скорее всего, из политической предосторожности его нужно было убрать, и принц подчинился, подав в отставку 28 октября.

В этой ситуации Черчилль занял двойственную позицию. С одной стороны, он возмущался охотой на ведьм, жертвой которой стал его первый лорд, чьи лояльность и преданность были вне всяких подозрений; с другой – он не мог не заметить отсутствия у принца Людовика того наступательного духа, которого он от него ожидал, и нападки на него могли только усилить его нерешительность и осторожность. Отставка адмирала, таким образом, становилась даже желательной, и очевидно, что первый лорд Адмиралтейства помог ему решиться…[85]85
  В действительности У. Черчилль просто не смог защитить своего подчиненного от травли, и отсутствие наступательного духа здесь ни при чем. При Людвиге фон Баттенберге всего на 24-й день войны, 28 августа 1914 г., британский флот одержал победу в Гельголандской бухте. Через два месяца Баттенберг ушел в отставку, но большей активности британский флот после него не проявил. До конца войны произойдет всего четыре морских сражения (Коронель, Фолкленды, Доггер-банка, Ютландия), и в двух англичане потерпят тактические поражения. – Прим. переводчика.


[Закрыть] С выбором преемника Черчилль не колебался ни секунды: им станет адмирал Фишер или никто! Старому морскому волку было уже семьдесят четыре года, он все еще оставался крайне непопулярен на флоте; король Георг V, считавший его слишком старым и слишком непредсказуемым, дал понять, что не одобряет этого назначения. Но Черчилль решил настоять на своем: лорд Фишер с самого начала войны был при нем серым кардиналом; каждый день, и часто по несколько раз, он бомбардировал его докладными записками, столь же напористыми, сколь и увесистыми, на всевозможные темы, и множество раз навещал первого лорда а Адмиралтействе. «Достаточно хорошо изучив его, чтобы судить о его физической форме и живости ума, – напишет Черчилль, – у меня сложилось впечатление, что имею дело с превосходным двигателем, обладавшим большой физической и умственной силой, который бился в этой старой оболочке». Решено: лорд Фишер станет морским лордом, как к лучшему, так и к худшему.

Вначале это оказалось к лучшему. Оба безмерно уважали друг друга и составляли прекрасную команду; старый адмирал был популярен в народе не менее лорда Китченера и станет еще популярнее, когда в начале декабря британская эскадра, отправленная в Южное полушарие отомстить за поражение у Коронеля, пустит на дно все корабли адмирала фон Шпее у Фолклендских островов[86]86
  1 ноября 1914 г. германская эскадра из пяти устаревших крейсеров под командованием Максимилиана фон Шпее разгромила вблизи чилийского порта Коронель британскую эскадру контрадмирала Кристофера Крэдока, потопив крейсеры «Гуд Хоуп» и «Монмут» и вынудив оставшиеся два к позорному бегству. Британцы потеряли свыше тысячи пятисот человек. 8 декабря 1914 г. британская эскадра Фредерика Д. Стэрди из восьми кораблей, превосходивших немецкие по всем параметрам, настигла корабли Шпее у Фолклендских островов и потопила четыре германских крейсера из пяти. Фон Шпее погиб в бою вместе с двумя своими сыновьями.


[Закрыть]. Наконец, первый лорд Адмиралтейства и его первый морской лорд, не выносившие бездействия, прекрасно ладили и могли совместно разрабатывать наступательные операции; в августе Черчилль предложил таких немало: в Голландии, на Балтике, в заливе Гельголанд, на побережье Пруссии, на Эльбе или Дунае, в Адриатике, на Босфоре и пр. Его план нападения на голландский остров Амеланд раскритиковали его же советники из Адмиралтейства как «стратегически и тактически ничтожную цель», но Черчилль скоро перенесет свое внимание на соседний остров Боркум, затем на датский остров Сильт. В своем энтузиазме он вынашивает планы, столь же привлекательные в теории, сколь и нереализуемые на практике, – точно такие же, как его план захвата Претории пятнадцать лет назад! Себя не переделать… «Черчилль, – вспоминал адмирал Оливер, – часто заходил ко мне перед сном, чтобы объяснить, как он берется захватить Боркум или Силт. Если я его не прерывал или не задавал вопросов, он мог взять Боркум минут за двадцать». Так все и было, и ему еще меньше времени требовалось, чтобы оккупировать Шлезвиг-Голштейн, заблокировать Кильский канал, втянуть в войну Данию и высадить русские войска в ста пятидесяти километрах от Берлина! Адмирал Фишер от него не отставал и всего через несколько дней после своего назначения представил «балтийский проект», который заключался в наступлении на немецкое побережье со скандинавских баз с помощью специально сконструированных десантных катеров – «мониторов». По словам первого морского лорда: «Беспрецедентная армада из 612 судов должна выполнить решающую задачу на решающем театре боевых действий и определить исход войны».

«Чего одному не доставало, другому тоже не хватало»: проекты Фишера были такими же нереальными, как и планы Черчилля. Действительно, старый адмирал не уточнял, каким образом он установит контроль над Балтикой, прежде чем приступать к десанту, как добьется содействия Скандинавских стран, твердо соблюдавших нейтралитет, как сумеет заблокировать германский флот в портах, чтобы он был не в состоянии помешать высадке, и, в особенности, как он избежит угрозы минных заграждений и подводных лодок. Черчилль, которого подобные мелочи не смущали, горячо поддержал план, и десантные катера в самом деле будут построены. Впрочем, они так никогда и не увидят холодных вод Балтики, ибо внимание первого лорда Адмиралтейства к этому времени уже переместится к другому театру боевых действий, казавшемуся более обещающим, – Дарданеллам.

В сентябре и позже, в ноябре, Черчилль уже рекомендовал провести операцию по захвату полуострова Галлиполи, которая позволила бы британскому флоту выйти в Мраморное море. Но в начале сентября Турция еще не была воюющей страной[87]87
  Хотя еще 2 августа 1914 г. Турция заключила военный союз с центральными державами и объявила мобилизацию, она формально оставалась нейтральной страной. 29 октября турецкий флот обстрелял ряд русских городов на Черноморском побережье. 2 ноября Россия объявила Турции войну, Англия и Франция последовали ее примеру соответственно 5 и 6 ноября. – Прим. переводчика.


[Закрыть], а в ноябре Китченер категорически заявил, что не располагает свободными силами для подобного предприятия. Полагая невозможным захват проливов без проведения операции на суше, Черчилль был тогда вынужден отказаться от замысла и вернуться к своему любимому плану нападения на Германию через Боркум. Но 2 января 1915 г. британский посол в Санкт-Петербурге доложил в Министерство иностранных дел, что русское командование просит провести операцию против Турции, чтобы облегчить положение на Южном фронте в Закавказье, где турки перешли в наступление. В противном случае русским придется перебросить часть сил с главного фронта в Польше и Восточной Пруссии, позволив немцам создать резервы для наступления во Франции. Лорд Грей передал эту просьбу Китченеру, который в очередной раз обратился к Черчиллю: нет ли возможности провести морскую операцию в Дарданеллах, чтобы помешать туркам отправлять подкрепления на Кавказ? Также следовало принять во внимание, что по ту сторону проливов, на Черном море, застряли триста пятьдесят тысяч тонн русской пшеницы, в которой так нуждались Франция и Англия…

Черчилль понимал, что одним флотом, без поддержки на суше, задача не может быть выполнена, и настаивал на комбинированной операции. Адмирал Фишер, никогда не скупившийся на планы, к 3 января разработал новый, по которому в сочетании с ударом с моря в заливе Бесика предусматривалось высадить семьдесят пять тысяч солдат, а Галлиполи должна была захватить греческая армия. Увы! Это был вымысел чистой воды. На греков нельзя было рассчитывать, а Военное министерство снова подтвердило, что не располагает достаточными силами. Для очистки совести Черчилль связался по телеграфу с адмиралом Карденом, чья эскадра блокировала Дарданеллы, и попросил оценить шансы на успех чисто морской операции силами старых кораблей, непригодных для боевых действий в Северном море, после чего вернулся к своему плану наступления на Боркум, начало которого он планировал на март или апрель…

На заседании Военного совета 4 января с проектом Черчилля соперничало множество других, так как все члены кабинета вдруг открыли в себе стратегический талант: Ллойд Джордж предлагал высадку в Салониках для соединения с сербской армией, Ф. Э. Смит подал план десанта в Смирне, Китченер рассчитывал захватить Александретту, сэр Эдуард Грей замыслил операцию в Адриатике, тогда как сэр Морис Хэнки при поддержке адмирала Фишера намеревался взять Константинополь с помощью греков и болгар и предпринять затем широкое обходное движение через Балканы; наконец, маршал Френч заявил, что желал бы атаковать бельгийский порт Зебрюгге, оккупированный немцами… И тут следует театральный поворот: Черчилль зачитывает коллегам ответ адмирала Кардена, который полагал вполне возможным захватить проливы исключительно силами флота! Несмотря на сдержанность Черчилля, консенсус был обретен, и проект «Дарданеллы» перешел на стадию детального планирования.

Десять дней спустя все, казалось бы, присоединились к этому проекту: на Военном совете 13 января Ллойд Джордж заявил, что «план ему нравится», лорд Китченер был в восторге, Грей горячо одобрял, Хэнки восхвалял, Асквит, по своему обыкновению, разделял общее настроение, Фишер позволил себя уговорить. И только Черчилль, излагая перед картой свой план таким, каким он его предложил адмиралу Кардену, был сдержаннее: он по-прежнему сожалел, что морская операция не поддерживается с суши, и оставался при мнении, что «мы должны действовать на юге только в том случае, если мы ничего не можем сделать на севере», то есть на Боркуме или в Балтийском море. Он также заметил, что ни один из присутствовавших министров не отказался от любимого им плана, то есть все эти операции в Салониках, Нидерландах, Румынии, на Адриатике и Дунае должны были рассматриваться наравне! Но в том, что касалось Галлиполи, решение было принято окончательно и бесповоротно: с февраля 1915 г. разрабатывалась морская экспедиция, имевшая целью «обстрел и захват полуострова Галлиполи» и в конечном итоге «взятие Константинополя». А вот о том, как смогут несколько крейсеров взять Константинополь, похоже, никто даже не спрашивал!

Но теперь впереди предстояли серьезные дела: на кораблях устанавливали противоминную защиту, на греческом острове Тенедос оборудовали воздушную базу. Между делом Черчилль уговорил Асквита отказаться от проекта Грея провести операцию в Адриатике, что существенно упростило подготовку. Увы! По мере приближения сроков адмирал Фишер все больше охладевал к дарданелльской экспедиции: опасаясь нападения на Скапа-Флоу, он больше не желал бросать в бой «свой» флот и требовал заменить британские корабли французскими, а еще он просил двести тысяч человек пехоты для захвата полуострова с суши; он жаловался Черчиллю на министров и адмиралов и, наконец, 25 января пригрозил уйти в отставку. Черчилль уже начинал подумывать, что король был прав: Фишер стал неуправляем.