Текст книги "Сулла"

Автор книги: Франсуа Инар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Конечно, увеличение носителей сана основывалось на констатации новых потребностей, созданных увеличением числа магистратов; конечно, оно позволяло ввести туда новых членов для участия в римской политической жизни. Но закон Суллы также изменил условия приема, заменив выборы кооптацией, что возвращало этих священников к патрицианской традиции. Один великий понтифик продолжал избираться, и в этом 81 году им был Квинт Цецилий Метелл Пий, обратившийся к выборам, чтобы заместить Квинта Муция Сцеволу, погибшего в предыдущем году при известных обстоятельствах.

Вмешательство Суллы в религиозную область было также отмечено особенно важной муниципальной активностью. Сулла посвятил храм Венере Феликс, а другой – Беллоне, строительство которых он осуществил. В особенности Капитолий, разрушенный пожаром летом 83 года, получил преимущество начать реконструкцию великого храма Юпитера Капитолийского, завершающего пункт триумфального кортежа, главного святилища Рима. Речь шла об огромном строении 3300 кв. м, передняя часть которого, пронай, состояла из трех рядов по шесть колонн (по этой причине храм назван шестиосновным), в то время как его три зала были посвящены трем божествам, «капитолийской триаде»: Добрейшему и Величайшему Юпитеру (Jupiter Optimus Maximus) в центре, справа – Минерве, слева – Юноне. Ворота были из бронзы, так же, как и большая статуя высшего бога на квадриге, которая венчала фронтон. Но диктатор должен был среди прочего заботиться о реконструкции храмов Юпитера Феретрийского в Фидах (вблизи которого он приказал, конечно же, воздвигнуть триумфальный монумент, основание которого, найденное во время раскопок Via del Маге, выставлено сегодня в музее Капитолия) и Венеры Эрицины. Он должен был также задумать новый Табуларий (архивы государства), занимающий на северо-восточной части Форума склоны холма и чьи структуры фундамента, состоявшие из огромных блоков туфа, еще заметны. Пожар Капитолия, сообщение о котором он получил одновременно со своей победой, не мог быть не воспринят как знак богов: он давал Сулле случай полностью восстановить священный холм, где Ромул разместил первый Рим.

Другие предпринятые Суллой муниципальные предприятия касались одного из самых значимых полюсов республиканского Рима: речь идет о курии на Форуме. Чтобы дать возможность зданию с удобством принимать собрание, состоящее теперь из 600 членов, Сулла приказал реконструировать и оборудовать края настилом из черного мрамора. И когда курия сгорела через тридцать лет, Фавст Сулла обеспечил ее реконструкцию, и еще он воздвиг храм, посвященный богине (или скорее божественной абстракции) Фелисите. Во всяком случае, это переоборудование Форума заключало в себе также новое распределение судебного пространства, потому что нужно было разместить различные постоянные трибуналы таким образом, чтобы они не мешали друг другу.

Вся деятельность по восстановлению, в материальном и моральном смысле слова, сопровождалась, естественно, религиозными церемониями и ознаменованиями, принявшими вид народных празднеств. Отмеченная наибольшими впечатлениями и оставшаяся запечатленной в памяти поколений стала церемония подношений Геркулесу, которые Сулла сделал из десятины своего состояния. Культ божества был сконцентрирован, в основном, на Форуме Боарийском, точно позади древнего речного порта Города. Геркулес на самом деле – бог энергии, чья жизнь была смелой и рискованной и кто преодолел все трудности. По этой причине он был особенно почитаем крупными торговцами, которые бороздили Средиземное море. Поучительна в этом отношении история Марка Октавия Геренна, который, быстро оставив удобную профессию флейтиста (ею он занимался в молодости и из-за нее вел жизнь чиновника – с определенными преимуществами, конечно, полученными после памятного восстания), пустился в оптовую торговлю маслом, что позволило ему создать солидное состояние, десятую часть которого он посвятил Геркулесу. Но в дальнейшем во время одного из своих плаваний Геренн был атакован пиратами: вместо того чтобы сдаться, он сопротивлялся так хорошо, что раскидал их. Геркулес, явившийся к нему во сне, взял на себя авторство этой спасительной защиты, и Геренн, возвратившись в Рим, получил у магистратов и сената разрешение на воздвижение храма и статуи божеству: это мраморный, с двадцатью коринфскими колоннами, фо-лос (ротонда), настоящее перемещение греческой модели (в эпоху – последняя треть II века – когда еще не оформился специфический римский стиль). Это строение, дошедшее до нас, было установлено недалеко от привилегированного места культа Геркулеса: Ага Maxima (Алтарь Максима), в месте, где триумфальная процессия поворачивает к Большому Цирку: он был посвящен Геркулесу Победителю (Hercules Victor, но также говорят иногда – Геркулес Оливарийский, чтобы напомнить о его посвятителе). Конечно, именно в этом пространстве Форума Боарийского в середине августа проходили церемонии и празднества, назначенные Суллой по случаю жертвоприношения, которое он сделал десятой частью своего состояния. И так как это состояние намного превышало самое значительное в его время, банкеты, данные народу города Рима и продолжавшиеся несколько дней, были запоминающимися. Сулла хотел сделать все в соответствии с судьбой, сотканной богами для него, и в соответствии с качествами смелости и упорства, которые вдохнул в него Геркулес, и, следовательно, стали исключительными банкеты, во время которых пили вина сорокалетней выдержки. В конце каждого дня вся несъеденная пища – и это, кажется, представляло огромные количества – выбрасывалась в Тибр, так, как было принято. Однако эти празднества были отмечены для самого Суллы глубоким трауром: заявила о себе болезнь, которая должна была унести Метеллу, и ее он больше не увидел, потому что понтифики заставили его убрать жену из дома, чтобы церемонии, осуществляемые им, не были запятнаны смертью. И чтобы отметить глубокую скорбь, переполнявшую его от смерти супруги, любимой и уважаемой, он нарушил закон против роскоши, продиктованный им самим, и организовал ей грандиозные похороны. Посвящение десятины своего состояния не было единственным проявлением его расположения к Геркулесу: известно также, что он позаботился восстановить храм Геркулеса Хранителя, находившегося на Марсовом поле в районе Цирка Фламинского, и посвятил сооружение на Эсквилине Геркулесу, названному «Сулланским». Известно также, что бронзовое изделие, представлявшее сидящего на скале Геркулеса, покрытого шкурой Немейского льва, с рукой на палице, произведение, которое Лисипп сделал для Александра, ставшее затем собственностью Ганнибала, украшало triclinium (столовую) его жилища.

Другая великая церемония была проведена в конце октября до 1 ноября, но на этот раз в Пренесте: речь шла об играх, предназначенных отпраздновать победу. В то же время если эти ludi Victoriae проходили в городе, служившем убежищем молодому Марию, это совсем не означало, что Сулла хотел бы превознести победу в гражданской войне, когда, наоборот, каждое его действие было направлено на то, чтобы стереть память о ней. Просто потому, что игры, ответственность за которые возложена на римских квесторов, были посвящены Геркулесу, Венере и Фортуне, последняя располагала в Пренесте одним из самых примечательных святилищ древней Италии: это был грандиозный архитектурный ансамбль, покрывавший полностью весь холм. Возведение началось более двадцати лет назад, и работы не были еще закончены. Диктатор оснастил центр очень популярной религии (но презираемой представителями руководящего класса, начиная с Цицерона) большим полихромным настилом с маленькими фрагментами мрамора (знаменитой «Нильской мозаикой», сохранившейся до наших дней во дворце Барберини). Именно это место он определил для игр, во время которых проводили соревнования колесниц, в которых участвовали молодые аристократы; Марк Эмилий Скавр, его приемный сын, и Марк Порций Катон тренировали молодых людей в преддверии соревнований. Ludi Victoriae имели значительный успех: римляне не были этим введены в заблуждение; они не были последней демонстрацией славы личности, мечтавшей царствовать в Риме, скорее это было празднование начала новой эры. Месяцем ранее Сулла был избран консулом на 80 год одновременно с Квинтом Цецилием Метеллом Пием, и было известно, что хотя он и не задержался снять с себя эту исключительную власть, доверенную ему для наведения порядка в делах Республики, теперь его задача была выполнена. С другой стороны, то, что речь идет о регулярно проводимых играх, которые римские магистраты обязаны были объявлять каждый год, показывало, что повод не был зависим от обстоятельств: праздновали не победу Суллы, а скорее победу, о которой думали, что боги не прекращают давать вечному Городу. В этом отношении очень знаменательно, что афиняне тоже учредили Сулланские игры по модели Ludi Victoriae, чтобы заменить Тесеи, праздновавшиеся в честь героя, основателя Тесея. Сулла, новый Рому л, был призван на очень короткий срок, потому что инициатива афинян не имела продолжения, занять место в числе отцов Города. Во всяком случае привлекательность игр Пренесте была такова, что на следующий год Олимпийские игры были усечены почти во всех соревнованиях, и так как близость дат помешала участию в двух, большинство атлетов предпочло Ludi Victoriae. И в последующие годы продолжительность игр была увеличена, пока Цезарь не отказал прибавить еще один день, чтобы отметить свои собственные победы, потому что он нашел у них слишком сильным сулланский признак; и в самом деле с этого времени начинают называть их Ludi Victoriae Sullanae.

Неизвестна точная дата отречения Суллы. Зато известно, что произошло это до конца 81 года, прежде чем консулы следующего года не получили свои предзнаменования на Капитолии 1 января. Все, очевидно, пришло в порядок, так как снова функционировали институты. Не были еще уничтожены последние очаги сопротивления марианистов: этрусский город Волтурн все еще сопротивлялся, и Гая Папирия Карбона, предназначенного Суллой для осады, забросали камнями свои же войска во время мятежа, спровоцированного его жестокостью и презрением, которое он испытывал по отношению к другим. Но самые важные военные операции должны были проходить в Испании. Проконсулу Гаю Аннею в предыдущем году удалось изгнать Сертория с полуострова, но он вернулся туда, по призыву лузитанцев, и нанес преторам – Гаю Аврелию Котте на море и Луцию Фуфидию на суше – кровавые поражения. Зато стало известно, что Митилена был взят после пяти лет осады: во время штурма отличился молодой Цезарь и удостоился от пропретора Марка Муниция Терма гражданского венка (который, говорит Светоний, заставил немного забыть его безнравственное поведение при дворе Никомеда). Население Египетского царства было снова смущено, но не оправдывало римской интервенции: если верить Аппию, после смерти Птолемея X Сотера II власть взяла его дочь Береника, но «царство из-за отсутствия наследников-мужчин перешло по наследству к женщине, и управляющие им женщины нуждались в том, чтобы принц их крови пришел соединиться с одной из них». По предложению Суллы, сенат выдвинул Птолемея Александра II, которого Митридат нашел на острове Кос и хотел держать при себе; молодой человек воспользовался переговорами в Дардании, чтобы спастись около Суллы. Но египтяне плохо восприняли это, обвиняя Птолемея Александра в покупке этого назначающего декрета; через восемнадцать дней они напали на него и убили.

Как видно, все вернулось на круги своя. И единственным наблюдением, оставленным нам Плутархом об этом консульском годе, являются слова самого Суллы, который не без юмора говорил, что рассматривает как удачу, пришедшую с Неба, доброе согласие со своим коллегой и родственником Метеллом, от которого он ожидал в разделении власти только публичные оскорбления и придирки.

ГЛАВА VII
СМЕРТЬ И ПРЕОБРАЖЕНИЕ

В течение июля 80 года состоялись консульские выборы, во время которых народ Рима буквально прибег к плебисциту Суллы, хотя он и не был кандидатом: конечно, он отказался снова взять на себя магистратуру, что привело бы его к нарушению собственного основополагающего закона. Народный выбор пал тогда на двух других верных сторонников: Публия Сервилия Вация, который в 87 году пытался создать препятствия для возвращения Мария, и Аппия Клавдия Пульха, того, кто в том же году командовал в Ноле легионом, возвращенным Цинной. Следовательно, 31 декабря Сулла снова стал простым гражданином, передвигающимся теперь без впечатляющего аппарата власти, хотя все еще впечатляющей была когорта друзей, сопровождавших его при всех его передвижениях.

Не оставляя без внимания функционирование «конституции», которую он сам издал, Сулла все же отошел несколько в сторону и распределял теперь свое время между Римом и виллой в Кампании. Ему нужно было закончить редакцию своих «Мемуаров» в двадцати двух книгах, и историко-литературная активность забирала у него большую часть времени: труд был начат уже довольно давно, но теперь он должен был сделать синтез всех документов, собранных в течение многих лет (корреспонденции, официальные доклады, личные записки), и в особенности отдать отчет о своей деятельности во время диктатуры. От этого труда до нас дошло только три маленьких фрагмента из нескольких строчек (в форме изречений), которые не позволяют составить представления по его поводу; можно сказать только, что язык, на котором оно написано, кажется, свидетельствует о поиске равновесия между архаичной традицией летописцев и новаторскими требованиями литературного языка, которые значительно развились.

Но историческая деятельность не отвлекала Суллу ни от его обязанностей гражданина и сенатора, ни от его увлечения театром, ни от его набожности. Он приезжал в Рим, как только на рассмотрение сената ставились важные вопросы, в частности дела Испании, потому что два промагистрата, отправленные туда, чтобы победить Сертория, испытали серьезные поражения: Метелл Пий, проконсул Западной Испании, ставший свидетелем разгрома своих войск Сертори-ем, и его легат, пропавший со всей армией, доверенной ему; подумывали отдать приказ проконсулу Галлии Трансальпийской прийти на помощь, потому что Марк Домиций Калвин, пропретор центральной Испании, был избит до смерти Луцием Гиртулеем, проскрибированным, служившим под командованием Сертория. Но Сулла принимал также участие в электоральных комициях, и во время консульских выборов 79 года он с ужасом наблюдал, как молодой Помпей организует кампанию для Марка Эмилия Лепида. И когда на самом деле Лепид был избран – и прекрасно избран, так как очень сильно опережал второго консула Квинта Лутация Катулла – Сулла попросил прийти Помпея и сказал ему: «Прекрасная политика с твоей стороны, молодой человек, назначить Лепида раньше Катулла – самого капризного раньше самого прекрасного! Не время тебе успокаиваться теперь, когда ты настроил против себя такого противника». События последующих месяцев трагически подтвердили его правоту.

Но, будучи в Риме, Сулла никогда не пропускал театрального представления (именно на одном из них он познакомился с молодой Валерией, своей последней женой). Чаще всего давали трагедию, это была пьеса Акция, чьи резкость стиля и вкус к острым сюжетам производили впечатление на его современников, когда речь шла о передаче истории Атрея, царя Аргоса, который мстил своему брату Фиесту, подав ему во время одного из пиров плоть его сыновей, или когда поэт выбирал тему чисто римскую, например о Бруте, который притворяется глупым, чтобы лег-ко проникнуть к тирану Тарквинию и убить его. Каждое представление трагедии Акция давало место шумным демонстрациям, потому что в ней встречались политические намеки и потому что автор трагедии выступал как ярый враг всех форм тирании. И когда его Атрей бросал свое знаменитое: Oderint dum metuant (пусть меня ненавидят, лишь бы боялись!), дрожь пробегала по присутствующим: в эти последние годы Рим познал многих тиранов, которые могли бы произнести эти страшные слова, и определенным образом каждый, к какой бы партии ни принадлежал, нашел бы имя, чтобы поставить его после Атрея.

Но темперамент Суллы скорее заставлял его аплодировать своему другу Росцию в сатирической комедии «Ателлане» Луция Помпония или даже Луция Суллы, потому что сам он не гнушался представлять свое перо в таком типично италийском жанре, где всегда появляются одни и те же персонажи: горбатый хитрец (Доссен), похотливый и слабоумный дед (Паппий) – как в комедиях дель-арте, которые прямо происходят от них.

Однако в числе занятий Суллы самым постоянным и, без сомнения, самым важным наравне с редактированием своей книги была реконструкция Капитолия: он рассматривал это как знак благосклонности богов, что эта ответственность выпала на его долю, и он проявлял большую религиозную озабоченность, наблюдая за продвижением работ. Впрочем, именно когда он занимался этими вопросами, он умер в начале 78 года в своем поместье в Кампании, расположенном вблизи Кум. Он знал (халдейские прорицатели предсказали ему), что должен умереть на вершине своего успеха, конец его близок, и он был спокоен, потому что не сомневался, что знак его предупредит. Действительно, однажды ночью во сне к нему явился сын, которого он потерял незадолго до смерти Метеллы: маленький мальчик стоял рядом с ней и приглашал его оставить здесь заботы и присоединиться к ним, к его матери и ему, наслаждаться досугом и спокойствием. С этой ночи он поспешил привести дела в порядок: отрегулировать свое завещание, запечатать его в присутствии достойных свидетелей и отдать личному секретарю Эпикаду, обязанному закончить его «Мемуары», последние рекомендации и последние детали, в частности по поводу этого вещего сна, который должен занять там главное место, потому что он был убежден в интересе, который боги не прекращали никогда демонстрировать ему. А затем он вернулся к кругу своей деятельности. Через несколько дней после этого урегулировал проблему общественной администрации, касающейся соседнего города Пуззоля: к нему обратились с просьбой дать городу конституцию, которая бы способствовала лучшему сосуществованию старых жителей и поселенцев, тех, что он сам же разместил. Не является ли он тем, кто может, потому что во второй раз основал Рим, окончательно отрегулировать также политические и институционные проблемы Пуззолей? Таким образом он написал этот текст, затем приказал прийти некоего Грания, магистрата этого города: дискуссия оказалась очень острой, потому что Граний, зная о сне, объявляющем о его смерти, по утверждению самого Суллы, задерживал, насколько мог, взнос, который Пуззоли подвизались давать для восстановления Капитолия в Риме; он надеялся, что после исчезновения Суллы будут не так настойчиво требовать его от него. Эта скаредность вызвала сильную злость Суллы, который почувствовал себя плохо и вырвал кровью. Подавленный, он провел плохую ночь и утром вновь испытал приступ кровотечения. Ему было около шестидесяти лет.

Сообщение о смерти очень быстро распространилось по всей Италии; друг другу рассказывали о вещем сне, о приготовлениях Суллы. Понимали, что он не присвоил себе свое прозвище Феликс, потому что определенным образом все произошло так, как он этого хотел. В Риме спешно было созвано заседание сената, ставшего особенно бурным: Квинт Лутаций Катулл, консул, сразу же представил предложение, чтобы похороны проводились от имени государства, и прежде чем приступить к церемонии на Форуме и Марсовом поле, провезти его останки с большой пышностью по всей Италии; это предложение было очень резко оспорено другим консулом, Липидом, который теперь, когда Сулла был мертв (и, конечно же, потому что был побуждаем его старыми друзьями, спасшимися от проскрипции, и вместе с ними готовил крупное антисулланское наступление), осмелился атаковать того, кого считал теперь тираном; он, наоборот, предложил запретить похороны, чтобы тело не было захоронено. Это была настоящая провокация, и она вызвала ярость у большинства в сенате, который утвердил серию исключительных мер: государство объявило траур после смерти Суллы, своего отца и своего спасителя, и, следовательно, издали указ о временном прекращении всех политических и юридических дел до конца очистительных церемоний, следующих за погребением; кроме того, все матроны будут носить траур в течение года. Что касается похорон, расходы государство берет на себя; решено, что кортеж пересечет Италию и прибудет в Рим, где после церемоний тело сожгут на Марсовом поле и пепел опустят в могилу в том же месте.

Никогда и никто еще не имел права на такие погребальные почести: отрытие могилы внутри самих стен было уже само по себе исключительным событием. В принципе только потомки Публия Валерия Публиколы имели право на захоронение в Городе; но они всегда отказывались от этой чести: когда умирал один из Валериев, его тело относили в специальное место около Велии, клали на землю, затем зажженный факел помещали под труп, тотчас же убирали его, подтверждая этим ритуалом право на честь быть сожженным на территории Города; затем его выносили за пределы Города. Для Суллы были разрешены не только кремация, но и захоронение.

Тело провезли по всей Италии: сам он был в гробу, служившем ему смертным одром – носилки были золотыми – и сверху лежал манекен с надетой посмертной маской и знаками диктатора. Впереди выступали двадцать четыре ликтора, шествовавшие перед ним, когда он исполнял магистратуру, потом выступали трубачи, испускавшие через определенный интервал скорбный сигнал о смерти властелина; сам смертный одр сопровождался эскадроном конников. По мере передвижения кортежа увеличивалась толпа тех, кто служил под началом Суллы, а кто был одет в военные одежды (в некоторых случаях серебряные латы, золотые знаки), спонтанно находил свое место в легионе, расставленном в порядке марша.

Когда прибыли к Риму, кортеж вырос до 6 000 лож, на которых были размещены сделанные умершему подношения, и примерно насчитывалось более 100 000 человек. В Городе собралось все население. Огромная толпа спешила присутствовать на необыкновенно пышных похоронах, для которых должны были подготовить представление всех масок предков, всех предков близких (Цецилиев Метеллов, Эмилиев Скавров, Валериев, Нониев, Помпеев, если назвать только самых знаменитых). Форум не был достаточно большим, чтобы вместить, в трауре, весь народ, и прежде чем началась церемония, нужно было подождать армию, тех, кто составит его эскорт, когда они доберутся до места. Вокруг траурного ложа было поставлено две тысячи золотых венков, которые заказали изготовить города, легионы, его благодарные друзья. Тонкие благовония были в таком количестве, что из ладана и корицы смоделировали статую диктатора, сопровождаемого ликтором.

Организация порядка заняла большую часть дня. На Форуме ложе было окружено различными коллегиями священников, в частности авгурами, в состав которых он входил, и весталками. Здесь же был и сенат в полном составе из 600 человек, так же как и магистраты со знаками их обязанностей; всадники тоже были мобилизованы и образовывали круг около центрального ядра. Сзади находились военные в парадной форме, большое число которых было размещено на прилегающих улицах. Повсюду – на деревьях, крышах храмов и жилых домов, склонах Капитолия и Палатина – стояли толпы в трауре, в тишине, раздираемой траурными звуками труб, распространявшимися по всему Городу. Фавст Сулла, которому исполнилось едва десять лет, был еще очень мал, чтобы произнести надгробное слово своему отцу; тогда консул Квинт Лутаций Катулл поднялся на трибуну и произнес сильным голосом речь в честь знаменитого усопшего, в которой он вспомнил не только его блестящее происхождение, но также исключительные заслуги, свидетельством чему служит почтительно собравшаяся толпа и исключительное божественное благословение, ниспосланное ему.

После этой длинной и очень витиеватой речи самые крупные сенаторы подняли ложе и начали шествие: идя по Викус Югариус, они направились к Карментальским воротам, именно к тем, через которые проходил Сулла во время своего триумфа. Но на этот раз, выходя, они прошли под правой аркой и поднялись к Марсову полю. Здесь опять, принимая во внимание исключительное число официальных лиц, которые должны были присутствовать на церемонии, и толпы, следовавшей в некотором отдалении, потребовалось время, прежде чем все разместились. Тогда отрезали палец от трупа, который уже лежал на костре (нужно было, чтобы часть тела была погребена несожженной), затем поднесли огонь к собранным поленьям. Было около четырех часов после полудня, стояла серая и холодная погода. Поднялся ветер, разжигая огонь, в то время как мимо пылающего костра проходили все конники, затем вся армия. Когда костер осел и пламя погасло, собрали кости и поместили их в урну. Вдруг начался частый и ледяной дождь, гася последние уголья: у римлян создалось впечатление, что богиня Фортуна сама сопровождала Суллу до конца и приняла участие в его похоронах.

Пепел был передан семье в ожидании, когда воздвигнут на том же месте, где произошла кремация (на месте современного Палаццо делла Канцеллария), монумент, который сенат решил распорядиться построить. Но церемонии еще не кончились: когда семья хоронила одного из близких, она оставалась «пагубной», поскольку не приступила к некоторому числу очистительных ритуалов, относящихся к жилищу умершего и тех, кто присутствовал на его похоронах. По-видимому, так как был объявлен национальный траур, вся Республика должна была произвести обряд очищения, в частности при помощи принесения жертв Цересу; и, следовательно, iustitium будет снят только когда коллективно приступят к этим церемониям не только в Риме, но во всех городах, через которые прошел кортеж, и везде, где был публично объявлен траур.

Завещание не стало сюрпризом за одним исключением: в нем были названы все его друзья, начиная с самого верного из них – Луция Лициния Лукулла, кому посвящены «Мемуары» и дано почетное указание осуществлять опеку над детьми. Отсутствовало одно имя: Помпей, которому Сулла не простил помощи Лепиду в консульских выборах. Он прекрасно знал, что нечего ждать от этого «авантюриста», и, действительно, его костер еще не остыл, как последний развернул агитацию, которая должна была закончиться гражданской войной.

Как бы то ни было, для римского народа Сулла, чью могилу можно было увидеть на Марсовом поле, статую на Форуме, трофеи на Капитолии и монументы почти везде в городе, был еще живым благодаря этой эпитафии, которую он хотел, чтобы выгравировали на его памятнике: «Никто больше него не сделал хорошего для своих друзей; никто больше него не сделал плохого своим врагам».

Эта эпитафия может служить иллюстрацией необычайного недоразумения, которое История приберегла по поводу выдающегося человека – Суллы. Кто сегодня не интерпретирует его как гордое выражение личности, достигшей вершины могущества, потому что ему удалось привести к триумфу свою партию, которая напрямую выражает свое удовлетворение тем, кто одарил своих приверженцев, после того как беспощадно раздавил своих врагов? За этими несколькими словами видно, как вырисовывается абрис тех, кто был замучен во время проскрипции.

Итак, внимательное прочтение этого небольшого текста и беглое исследование римских реальностей приводит к выводу, что это совершенно не то, что говорит эпитафия. Сулла был пропитан греческой культурой, в которой, действительно, он мог почерпнуть очень близкую ему формулу: «Бесчестьем является позволить превзойти себя своим врагам во зле, и своим друзьям – в добре», где, во всяком случае, существительное «друг» не является синонимом существительному «сторонник». И было бы ошибкой забыть, что Сципион Африканский нашел для его могилы эпитафию, довольно близкую по смыслу, хотя и с меньшим проявлением индивидуальности, которая проявляется в сулланской эпитафии: «Здесь покоится человек, которому ни один согражданин, ни один враг не могли быть равными в том, что он им сделал».

И некоторым образом эпитафия, принятая Суллой, потому что она напрямую связана с традицией (Сципионов, вероятно), дает нам один из ключей к личности. В противоположность тому, на что претендовали некоторые ученые, несколько поспешившие взять за основу древних авторов, по отношению к которым есть некоторые основания подозревать их в пристрастности, Сулла не представляет прототип монарха, примеру которого Цезарю оставалось только последовать, создавая новый режим; наоборот, он является последним представителем аристократии, очень дорожащей традиционными ценностями, которые составляли ее величие. Все в поведении Суллы отсылает к социальной и политической практике только что закончившегося века. Если он сам считал себя отличным от нее, это было не по вопросу природы. Гражданские волнения, отметившие следующие десятилетия и закончившиеся войной между Цезарем и Помпеем, а затем пожизненной диктатурой победителя, обнаруживают предел его творчества, а провал его реставрации объясняется только основательно «реакционным» характером намерения. Конечно, он был автором огромной работы по интеграции Италии в гражданство, сопровождаемой структурной трансформацией государства (магистратур, сената); конечно, он основал чрезвычайно современный юридический инструмент; но наряду со способностью тонко чувствовать новые потребности римского Государства, он продемонстрировал доверие и привязанность к традиционным ценностям, приведшие его к передаче в руки сената сущности политической, юридической и религиозной власти, потому что сенат был для него самым верным гарантом достоинства Рима; и в то же самое время он почти заставил замолчать трибунов плебса, представленных в некотором роде ответственными за волнения, проявившиеся в течение последних лет.

В конечном счете примечателен в этом человеке контраст между личными качествами, делающими из него и правда исключительное существо, как Цезарь или Август, потому что они помогают уму ощутить требования времени, в котором он живет, и очень развитой греческой культурой, дающей безграничную веру в превосходство традиционной политической системы. Впрочем, наиболее ощутим контраст в военной области: Сулла был самым признанным полководцем в истории Рима, потому что он обладал личными качествами, дающими возможность обеспечить себе беспрекословный авторитет у войска, которое не так уж было увлечено патриотическими идеями, за которые, по утверждению традиции, были готовы умереть солдаты молодой Римской Республики. Армия под командованием Суллы пролетаризировалась, и это означало, что при полном отсутствии цели (естественно, вне добычи) она проявляла сугубую инертность, соизмеряя свои усилия с объемом учитываемой наживы; и это была армия, развившая также корпоративный дух, обнаруживающий глубокую солидарность (включая мертвых) и требующий особую фамильярность со своими офицерами под страхом полной неэффективности командования. Однако ему, истинному аристократу, быстро удалось завоевать репутацию в этом теперь закрытом обществе (все больше и больше отделявшемся от гражданского общества) легиона. Сначала репутация основывалась на бесспорном военном умении – и практика быстро научила, что ему можно доверять не только в стратегии, но и в тактических вопросах: операции Союзнической войны выделили его исключительный дар в этой области.