Текст книги "Сулла"

Автор книги: Франсуа Инар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

ГЛАВА VI
ДИКТАТУРА

Сулла, все еще облеченный властью проконсула, потому что он остерегался войти в признанный круг, уехал из Рима некоторое время спустя после введения в действие проскрипций. Приказав Помпею отправиться в Сицилию, сам прибыл в Пренесте, который капитулировал; затем он занялся организацией операций по чистке, направленных на подавление последних очагов сопротивления, одновременно готовя расформирование своих легионов и размещение бывших солдат на землях, которые нужно было найти. Эта деятельность позволила ему удержать войско вдали от Рима, чтобы не создавалось впечатление, что оно давит на сенат и народ в момент, когда нужно принимать важные решения.

Стремясь все время показать свое отличие от противников, чьи незаконные действия он постоянно клеймил, Сулла не предпринял никаких шагов и никаких мер по освобождению их с должностей до такой степени, что даже проскрибированные Гай Марий и Гней Папирий Карбон оставались консулами римского народа. Но как только было объявлено о смерти Карбона, единственного спасшегося после самоубийства Мария, Сулла написал в сенат с целью заставить его признать вакацию верховной власти. В этой ситуации сенат должен был назначить из своего лона патриция для исполнения должности временного правителя, в обязанность которого входило назначение через пять дней второго временного правителя, уполномоченного возглавить в те же сроки комиции для выбора заместителей консулов; в случае невозможности ему нужно было назначить третьего временного правителя, который, в свою очередь, располагал пятью днями, чтобы выполнить эту задачу или назвать преемника, и так далее до момента, пока не закончится вакация.

Однако первый временный правитель имеет также возможность назначить диктатора. В Риме диктатура была исключительной магистратурой, к которой прибегали, либо когда отсутствовал обладатель высших предначертаний (по-другому, консульской власти), чтобы занять политические и религиозные должности, либо когда речь шла о столкновении с тяжелой военной или социальной ситуацией в условиях, когда появлялась необходимость противопоставить империуму консулов власть одного, свободного от традиционных ограничений. В греческие времена Республики (в 494 году) Маний Валерий Максим был назначен на эту должность, чтобы принудить или убедить плебс, отказывавшийся от этого, вступить в армию и пойти сражаться с сабельским захватчиком, угрожавшим самому существованию города. Таким же образом через месяц был вызван из изгнания и облечен функциями диктатора Камилл, потому что галлы осаждали Капитолий и потому что вспомнили о его исключительных качествах. Не так давно, после того как римские войска были уничтожены войском Карфагена при Каннах, назначили Марка Фа-бия Бутеона для укомплектования сената, ряды которого серьезно поредели в результате этого поражения. И последний диктатор, которого знавал Рим, имел, как и его непосредственные предшественники, миссию руководить комициями для выборов консулов следующего года.

Однако в письме, написанном Суллой принцепсу сената, Луцию Валерию Флакку, он склонял того к тому, чтобы временный правитель предложил народу установление исключительной диктатуры, при которой осуществляющий ее имел бы задачу реформировать то, что в государстве было источником волнений и возмущений. Другими словами, он повторял в своем послании обещание, которое дал народу, собранному 3 ноября, приступить к спасительным реформам: нужно было, наконец, заняться конституционным обустройством, обусловленным чрезвычайным изменением Республики в течение последнего века. В самом деле, Рим управлялся практически как если бы ничего не изменилось со времен ужасной войны Ганнибала и завоеваний, в которых город распространил свою власть почти на весь средиземноморский бассейн, и как если бы не должны были ничего изменить во внутреннем равновесии последствия Союзнической войны и приобретения гражданства почти всем полуостровом.

Если же Сулла предлагал подвергнуть народной апробации закон создания диктатуры, тогда как он мог бы довольствоваться простым назначением временного правителя, то не потому, что Сулла имел желание установить «народную монархию», модель которой ему подсказали греки; все немного проще, потому что эта магистратура была выходящей за рамки конституционного права одновременно в плане возможностей власти и продолжительности. Заботясь предстать скрупулезным и внимательным к конституционным императивам, исходящим из традиции, Сулла предлагал народу в некотором роде голосование закона инвеституры, предполагая доверить одному человеку конституционную власть. Этим человеком был бы, конечно, тот, кого боги отметили особым знаком, предоставляя ему все победы (хотя это и не было сказано, потому что назначение оставалось в компетенции временного правителя). И так как задача была огромной, нужно, чтобы этот диктатор мог бы располагать властью в течение более длительного времени, нежели другие диктаторы, которые имели только шесть месяцев.

Все произошло так, как предполагал Сулла: Валерий Флакк предложил на рассмотрение закон для назначения диктатора с учредительными полномочиями, то есть обязанного сформулировать законы и организовать Государство, что, естественно, содержало двойную компетенцию: лицо, которое было облечено этими функциями, могло бы не только безапелляционно принять любые регламентирующие распоряжения, направленные на приведение в порядок дел Рима, Италии и Империи, но и должно было, к тому же, предложить кодификацию политической, юридической, религиозной и экономической систем, которые бы приняли форму и значение законов, даже если эти тексты не были удостоены ратификации народом. Для голосования этой исключительной меры были созваны комиции, здесь было отмечено совпадение праздничных дней, и решение было принято единогласно.

Тогда Луций Валерий Флакк назначил на эту должность Луция Корнелия Суллу. Последний возвратился в Рим, чтобы облачиться в знаки своей магистратуры, и первым актом своей новой должности придал себе начальником кавалерии Луция Валерия Флакка. Принимая во внимание роль, которую играла эта личность во времена, когда Марий и Цинна имели власть (это было в 86 году, когда он был назначен главным сенатором), это назначение Суллы – который в то время был окружен достаточно представительными и преданными сторонниками, чтобы стать хорошим начальником кавалерии – имело смысл, который не должен был ни от кого ускользнуть: доверенная ему диктатура будет магистратурой примирения. Немедленно организованные выборы для назначения на различные магистратуры (возврат к законности должен означать приведение в действие колесиков государства) подтверждали это впечатление: конечно, на важных постах необходимо определенное число сторонников: Гней Корнелий Долабелла был выбран консулом, Луций Фуфидий, Квинт Лутаций Катулл, Секст Ноний Суфенас (племянник Суллы) были назначены в претуру; другим консулом был Марк Туллий Декула, бывший во времена Цинны, вероятно, претором. Осуществлять претуру были назначены Марк Эмилий Лепид, другой Гней Корнелий Долабелла (кузен консула) и Гай Папирий Карбон – все это личности, о которых известно было, что они имели связи с бывшими властями предержащими. Немногим более чем через месяц после кровавой победы у Коллинских ворот Рим, казалось, вступил на путь объединения.

И правда, ничто не должно было прервать этот процесс «нормализации» политических отношений: вся ответственность за волнения теперь была возложена на проскрибированных, и так как было сделано все, чтобы стереть их с лица земли, так же, как и в мире мертвых, и чтобы придать их забвению, не было никакой помехи к возврату гармоничного функционирования институтов. Впрочем, именно по этой причине закон Корнелия о врагах государства стал одним из первых распоряжений, которое диктатор предложил на голосование комиций: непременно нужно было быстро урегулировать вопрос. Он дополнил эти меры освобождением десяти тысяч рабов, принадлежавших проскрибированным: так как они стали в некотором роде его собственностью и так как ему они были обязаны своей свободой, то взяли его имя – Луций Корнелий; некоторые из них сохранили свои имена как прозвища. Эти десять тысяч новых граждан были введены в избирательные единства и организовались еще в одну «коллегию», то есть политико-религиозную ассоциацию, которая просуществовала еще двадцать лет после исчезновения диктатора: почетная запись в память об их хозяине, найденная в Минтурнах, аттестует их деятельность. В связи с некоторыми событиями, произошедшими в последующие десятилетия, встречаются то те, то другие. Первым, о ком сохранилась память, является живописная личность, на которую хотел обратить внимание судей Цицерон, защищая Секста Росция из Америи, обвиненного в отцеубийстве. Луций Корнелий

Хризогон был в самом деле заметным благодаря роскоши, в которой он жил, и политическому влиянию, которое он желал иметь. Владелец роскошного жилища (здесь Цицерон определенно преувеличивает) на Палатине, где он собрал ковры, чеканные серебряные изделия, бронзу из Коринфа, купленные, в основном, в момент распродажи конфискованного имущества, он имел важный вид, когда с хорошо уложенными и испускающими аромат волосами шел по Форуму, сопровождаемый группой клиентов – римских граждан, без сомнения, падких до крох от его состояния. Он совершил оплошность, позарившись на имущество Секста Росция-отца, когда последний был убит в результате того, что был проскрибирован. Но когда люди из Америи узнали, что один из их почетных сограждан, пылкий приверженец Суллы, возможно, был проскрибирован, они направили делегацию к Сулле, находившемуся перед Волаттерами в Этрурии: Хризогон употребил все мыслимые средства, чтобы помешать этим людям пойти и рассказать свою историю Сулле, и пообещал, что вернет имущество, которое еще не было продано. Молодой Цицерон воспользовался этой зацепкой, чтобы политизировать дело, не имевшее никаких оснований таковым являться: он обвинил (принцип Qui prodest) сулланских рвачей вообще и Хризогона в частности в организации западни, стоившей жизни богатому всаднику из Америи, однажды вечером возвращавшемуся с одного обеда в городе. И таким образом он вырвал оправдательный приговор своему клиенту.

Какой бы ни была виновность Хризогона, можно предположить, что Цицерон несколько раздул, по своим причинам, значимость этого вольноотпущенника, о котором в дальнейшем нигде не упоминается. Более показательны четыре Корнелия, которых находим в окружении Гая Верреса. Первый – ликтор, убитый во время жуткой истории, начавшейся попыткой изнасилования девушки из высшего общества Лампсека (Лампсеки в Турции, на краю пролива Дарданелл), прерванной схваткой, во время которой Корнелий нашел смерть, и закончившейся, по всем правилам, убийством отца и брата несчастной. Что же касается Луция Корнелия Тлеполема, Луция Корнелия Гиерона и Луция Корнелия Артемидора, скульптура, художника и врача, они были профессиональными грабителями храмов на службе у Верреса.

Все вольноотпущенные не были также малопочтенными личностями (если можно было бы привести список профессиональных преступников, специализировавшихся в создании и формировании террористических банд). Но необходимо напомнить о Луции Корнелии Эпикаде, литераторе, ставшем личным секретарем Суллы, в частности в его функциях авгура, и провалившем задание закончить «Мемуары», оставленные неоконченными его хозяином.

Все новые граждане, естественно, пока он был жив, были преданы тому, кто, в некотором роде, дал им возможность начать гражданское существование. Этот жест Суллы интерпретировался по-разному. Для Аппия речь шла о средстве защиты, он показывает, что Сулла выбрал самых молодых и самых крепких. Возможно, однако, что подобная мера имела более политическое значение, чем как об этом говорит грек, и ею хотели показать, что Сулла был человеком реакции: сделавшись хозяином десяти тысяч вольноотпущенных, он, без сомнения, своей политической и социальной реформой достигал новой популярности.

Во всяком случае, одним из первых решений нового диктатора стало сведение счетов с италийскими сообществами, сопротивлявшимися ему (например с Волаттерами), и размещение своих ветеранов, потому что общественные земли не могли вместить 23 легиона. В зависимости от случая Сулла накладывал на города штрафы и контрибуции, разрушал их цитадели и даже стены; в некоторых случаях он принимал решение о лишении римского гражданства (для Волатерров и Ариминия). Но в основном и большей частью эти особые меры сопровождались конфискацией части территорий, которые Сулла предназначал для индивидуальной раздачи либо размещения организованных общин, имеющих целью сосуществовать с аборигенами колоний. Этот тип обустройства не был новшеством: с VI века Рим установил, в частности в Этрурии, зоны плотного поселения, куда отправлялись бедные римские граждане; и как во всех сельских общинах древней Италии, каждый отец семейства был владельцем маленького лота земли, обычно меньше гектара, и имел в личном пользовании надел общественной земли, предназначенный для пастбища. Эта древняя модель, представлявшая преимущество содержать маленькую сельскохозяйственную собственность и, следовательно, позволять жить подлежащему мобилизации гражданскому классу, было в центре споров, когда Гракхи пожелали во II веке распространить ее на общественные территории, занятые большими поместьями, чтобы разместить часть плебса, лишенного каких-либо источников существования.

Тогда же, когда Сулла захотел разрешить своим солдатам, бывшим в большинстве своем под его командованием по меньшей мере с 88 года (некоторые из них были набраны за несколько лет до этого для операций Союзнической войны), разместиться, все было несколько по-другому, чем когда речь шла о предоставлении возможности социального включения людей, бывших кадровыми военными, располагавшими только небольшим сбережением – результат собранной за много лет добычи. Однако владение землей было основополагающим в звании гражданина, и не могли представить другой формы интеграции, как ту, которая заключалась в передаче каждому из них участка пахотной земли и право претендовать на общинные земли. С другой стороны, немыслимо было оставить на собственное усмотрение более 120 000 человек, и учреждение гражданских сообществ, основывающихся на легионерских связях и солидарности, гарантировало определенную стабильность этих популяций, даже если все бывшие солдаты не почувствуют особой сельскозяйственной способности и если, следовательно, многие из них довольно быстро перепродадут свой лот (в принципе неотчуждаемый, но все же). Таким образом были «колонизированы» Этрурия (Арреций, Волтурн, Фезулы, Флоренция, Хивзий), Умбрия (Сполеций, Интерамна, Тудер, Америя), Лациум (Ариция, Бовилай, Кастримоний, Гавис, Тускул), Кампания (Помпеи, Урбана, Капуя, Галатия, Нола). Была даже организована колония вне полуострова: на Корсике, в Алерии. Если этой массовой колонизацией и не были модифицированы сельскохозяйственные структуры Италии, именно потому что множество лотов было перепродано, все же нет никакого сомнения, что она позволила поддержать мелкое земледелие в центрально-меридиальной части полуострова в момент, когда убыстрялся процесс концентрации и трансформации способа эксплуатации.

Чтобы избежать любой критики принимаемых решений, была принята другая мера: введение новых членов в сенат, ряды которого очень поредели с 86 года из-за рассредоточения, рас-прав, потерь в результате сражений, а также (и особенно) из-за проскрипций. Почтенное собрание едва ли сохранило половину своего состава, и в лучшие дни собиралось около 150 сенаторов. Итак, Сулла обратился к lectio senatus, как это делали цензоры и так, как это было естественно в силу того, что с предыдущей цензуры прошло пять лет: прежде всего он вернул всех тех, кто был лишен Марием, Цинной или Карбоном прав заседать; затем назначил сенаторами всех тех, кто, имея необходимое состояние, отличился в войне. Так поступил в 216 году диктатор Марк Фабий Бутеон, набравший борцов, чьи дома были украшены останками врагов или кто получил гражданский венец. Это не был выбор, нравившийся всем, и антисулланская пропаганда, развернувшаяся в последующие десятилетия, не упустила случая сыронизировать над этими новыми сенаторами скромного происхождения, выходящими за общепринятые рамки. Во всяком случае, когда он набрал каких-то 150 нехватавших членов сената, чтобы достичь полного состава, то смог приняться за огромную задачу реорганизации, которую себе установил.

Но эта реформаторская деятельность не могла нормально вестись, если не сопровождать ее активной пропагандой, которая представляла ее как спасительную и благотворную. Вот почему Сулла придал исполнению своей магистратуры особую пышность. Он приказал идти перед ним двадцати четырем ликторам (тогда как консулы имели только двенадцать), и его соратники начали распространять определенные слухи, имевшие целью сделать из него исключительную личность в истинном значении этого слова: не руководитель партии победителя, но новый создатель Рима – второй Ромул. С ним Рим узнает новую эру мира и благоденствия, как это обещали монеты того времени, отчеканенные с рогом изобилия – сказочного предмета, данного Зевсу его кормилицей, козой Аматеей. И одним из самых важных моментов психологической подготовки римлян стала грандиозная постановка триумфа.

Эта особая церемония, отмечающая возвращение в Рим полководца-победителя, является самым высоким религиозным, военным и политическим отличием, которым может быть удостоен высший магистрат. II век знал серию триумфов, отмечавших различные этапы завоевания; для тех, кто их отмечал, они были поводом обогатить Рим добычей, которую принесли.

В самом деле, благодаря собранной во время завоевательных операций добычи uiri triumphales предыдущего века придали Городу монументальный вид, которого он был лишен: это началось с работ общественной значимости, таких как строительство первого каменного моста, начавшегося в 179 году (но настил был положен только в 142 году), или оснащение торгового порта (emporium) строительством пристани, и особенно возведение огромного склада, около трех гектаров, разделенного на сводчатые нефы, поддерживаемые 294 опорами. Но внимание триумфаторов было направлено прежде всего на политические и религиозные аспекты Города, и каждый из них желал оставить свой след в самых значительных местах общественной жизни. Так, Квинт Цецилий Метелл, который стал называться Македоником после своего триумфа над македонцами в 146 году, приказал пристроить к зоне Цирка Фламинского на Марсовом поле портик, предназначенный служить монументальным украшением двум храмам: храму Юноны Рейнской (освещенному с 179 года) и храму Юпитера Стратора, первому храму Рима, построенному полностью из мрамора. Ансамбль был дополнен статуями двух божеств. Они были выполнены двумя греческими мастерами. Выбор этой зоны Марсова поля был неслучаен: отсюда выходил триумфальный кортеж pompa triumphalis. Таким же образом строительство арки («триумфальной») над Священным путем при входе в Форум впереди кортежа было выполнено Квинтом Фабием Максимом в 121 году для празднования его победы над аллоброгами и отвечало той же заботе. Позднее, после победы над кимврами и тевтонами, Гай Марий и Квинт Лутаций Катулл, совместно отмечавшие триумф, посвятили храмы Фортуне.

Это желание быть отмеченным на общественном пространстве Рима (с разрешения сената, остававшегося хозяином решениях урбанизма, так же, как и процедур покупки или передачи участков и контроля на строительных торгах) объяснялось характером «апофеоза» триумфа: чествуемые и их семьи, естественно, испытывали желание, чтобы в Городе осталась об этом память. Действительно, как только сенат давал добро на триумф и его финансирование, церемония готовилась на Марсовом поле в Цирке Фламинском, откуда выходил кортеж, следовавший неизменным маршрутом. Он входил в интрапомериальную зону через триумфальную арку (то есть через правую арку – при входе – Карменталийских Ворот, которые открываются на Форум Голиторий), проход, который подвергся разрушениям, затем идут по Викусу Югарию почти до Форума, спускаются к реке по Викусу Тускусу Велабре и оттуда, оставив слева круглый «храм» Победоносного Геркулеса на Форуме Боария (который еще существует и который гиды называют часто из-за кругообразного плана «храмом Весты»), пересекал Цирк Максима и продолжал огибать Палатин, чтобы вернуться на Форум по Священному пути; далее пешком до храма Конкорд, поворачивал налево и поднимался по склонам Капитолия, по Капитолийскому Клию, чтобы достичь храма Юпитера.

Со всей Италии прибывали сюда, чтобы присутствовать на этой церемонии славы одного человека, сына Рима, и весь город принимал участие в триумфе: улицы были украшены, храмы открыты, и везде кортеж приветствовали возгласами. Обязательно во главе шествия выступали магистраты и сенаторы, которые, дав согласие на триумф, признавали славу полководца и его армии; затем следовали музыканты, за ними длинный кортеж предметов, подношения стран, портреты врагов, воспроизведенные в уменьшенных моделях взятые крепости; затем золотые короны, преподнесенные «освобожденными» городами, и вся добыча, взятая во время кампаний. Затем вели жертвы для жертвоприношения Марсу и Юпитеру – белых быков, чьи рога были украшены лентами, затем иногда шли самые представительные пленные. Для них шествие заканчивалось перед подъемом на Капитолий: далее их вели в тюрьму, находившуюся рядом, чтобы там убить (так закончили жизнь Югурта, Верцингеторикс). Начинался военный кортеж в чистом виде: ликторы, одетые в пурпурные тоги, с прутьями и топорами, и музыканты, идущие впереди колесницы, квадриги белых коней, на которых триумфатор, одетый в атрибуты Капитолийского Юпитера: на тунику, украшенную пальмами, была надета пурпурная тога, усеянная золотыми звездами, в левой руке он держал скипетр из слоновой кости с орлом, в правой – лавровую ветвь; он был в лавровом венке, а сзади него общественный раб держал над головой золотую корону Юпитера. Его дети, соответственно их возрасту, находились на колеснице или на лошадях в свите. Сразу же за колесницей шествовали легаты и трибуны, которые служили в штабе во время кампании, так же, как все значительные граждане, которые были обязаны триумфатору своей жизнью или свободой.

И в эти последние дни января 81 года за колесницей Суллы, увенчанного коронами, следовали все те, кто присоединился к нему со времени его отъезда, либо были вынуждены сделать это из-за марианских преследований, либо предпочли присоединиться к нему после его возвращения на италийскую землю, либо, наконец, они были изгнанниками, жертвами сведения юридических счетов, протекавших в течение предыдущих десяти лет, которым он дал амнистию; все приветствовали его: «Спаситель» и «Отец», потому что, благодаря ему, они вновь обрели родину, семью и ранг. Помпа заканчивалась наконец собственно военным шествием: армия шла в походном порядке и парадных одеждах, со всеми знаками и украшениями. Но солдаты в течение шествия традиционно отпускали шутки начальству, чтобы оно не культивировало большую надменность. Известны песни, которые пели солдаты Цезаря, когда он праздновал свой триумф над галлами; они намекали на услуги, которые он оказал в начале своей карьеры Никомеду, царю Вифинии:

Цезарь подчинил галлов,

Никомед подчинил

Цезаря;

Сегодня вы видите празднующего триумф

Цезаря,

Который покорил галлов,

Но не Никомеда, который покорил Цезаря.

Другие солдаты, менее утонченные или менее подготовленные, называли его «соперником царицы Вифиний» или «тюфяком царя Вифинии» – оскорблениями, которые, конечно, повторялись его противниками. Для Суллы шутки, кажется, имели характер четко политический, потому что некоторые намекали на его «отрицательное царство» (царь без титула), тогда как другие говорили о его «полной тирании». Таким же образом, чтобы помочь ему удержаться от чрезмерной надменности, находившийся на его колеснице и державший над ним корону раб напоминал ему время от времени: «Посмотри назад и не забывай, что ты только человек», в то время как в целях предохраниться от плохого глаза, этот человек, достигший наибольшей степени величия, которого может достичь человек, сравнявшись с богами в течение одного дня, носил амулет и направлялся, по законам церемонии, передать Юпите-py все полученные им почести. Триумф заканчивался благодарственным жертвоприношением и банкетами.

Триумф Суллы, самый важный и самый славный, какой знал Рим до сих пор, продолжался два полных дня, 29 и 30 января. Весь первый день был посвящен демонстрации греческих и азиатских трофеев. Толпе был представлен настоящий рассказ в картинах. Здесь на полотнах, надписях и предметах прочитывались огромные трудности осады Афин и Пирея, несчастных городов, верных Риму; грандиозные победы при Херонее и Орхомене; встреча с Митридатом; убийство Флакка Фимбрием; самоубийство последнего; подчинение всей Азии и получение знаков признательности от всех тех, кому победа позволила вернуть свободу, достоинство, имущество, начиная от царя Ариобарзана; конечно, не был пропущен ни один прекрасный эпизод этой эпопеи, который бы сами солдаты не вульгаризировали. Кроме того, производили подсчеты: в общем было пронесено 15 000 ливров золота и 115 ливров серебра (прежде чем быть зарегистрированными в государственном казначействе), среди бесчисленных предметов добычи, которые должны были быть посвящены божествам или просто проданы.

И только на второй день проезжал на своей квадриге Сулла, окруженный знаменитыми личностями, благодаря ему вернувшимися на родину. И во второй день приказывал нести сокровища, которые молодой Марий перевез из Рима в Пренесте, откуда их забрал он: 14 ливров золотом и 6 000 ливров серебром с объяснительной надписью. Эти новшества в распорядке церемонии были, очевидно, носителями смысла, но ни в коем случае они не объединяли победы над консульскими силами с победами в войне против Митридата. Наши древние источники формальны по этому поводу: в то время как были представлены бесчисленные греческие и восточные города, не видно ни одного италийского. Если же изгнанники марианского режима окружали колесницу триумфатора, если с большой помпой были возвращены «взятые» Марием сокровища – но так, чтобы не спутать их с добычей – это потому, что Сулла представлялся тем, благодаря кому было возможно обновление Рима. Он вернул Республике не только ее сокровища, но и граждан, которых она несправедливо была лишена.

Однако после окончания церемоний на Капитолии Сулла созвал в Форуме собрание, по меньшей мере удивительное в подобных обстоятельствах. Но что не вызвало удивления, так это речь, с которой он выступил: он бегло повторил все свои действия и подвиги, меньше для придания значимости своим личным качествам, чем для подчеркивания благоволения судьбы, позволившей их ему совершить; само собой разумеется, он не упустил ни одного чуда, отметившего его карьеру, так же, как и божественных предзнаменований. В конце этого долгого перечисления он попросил, чтобы ему присвоили второй cognomen – Феликс, означавший примерно «благословенный богами». В данном случае, обращаясь к грекам, он сам перевел слово «Эпафродит», что более точно обозначает «фаворит Венеры». И в самом деле, вспоминается, что в числе божеств, которым Сулла всегда отдавал предпочтение, Венера занимает особое место: ее имя было выгравировано на трофеях Херонеи вместе с именами Марса и Виктории; когда он консультировался у оракула Дельфов о своем предначертании, он получил такой ответ: «Римлянин, добавь веру к тому, что я тебе скажу. Венера, интересующаяся происходящим от Энея, дает большую силу. Но не переставай приносить жертвоприношения всем бессмертным. Не забывай ни о ком. Отправляй приношения Дельфам. Когда поднимешься к вершинам горы Тавр, покрытой снегом, найдешь место, где расположен длинный город кариенов, носящий то же самое имя, что и Венера (Афродита); посвяти ей меч, и ты станешь непобедимым». Сулла подчинился наказам оракула, отправив в Афродизий обещанный по обету двуручный меч, к которому он добавил золотую корону, чтобы соответствовать эллинским традициям. Надпись была следующая: «Венера, вот мои подношения от меня, Луция Суллы, императора, который увидел тебя во сне встающей во главе легионов, облаченной для сражения, с оружием Марса». И в соответствии с данным им обетом он объявил 30 января римскому народу о строительстве храма Венеры Феликс (к сожалению, археологи не нашли ни одного его следа).

Теперь сложились все условия, чтобы позволить Сулле приступить к его обновительному труду, ставшему значительным, если судить по следам, оставленным им в древних источниках. В конституционной области он захотел более точно зафиксировать правила подхода к магистратурам, чтобы избежать захвата власти и конфликта компетенции, и одновременно он увеличивал число должностей некоторых из магистратур, исходя из новых демографических данных и увеличения административных обязанностей. Итак, закон о магистратурах запрещал повторение обязанностей раньше истечения десятилетнего срока; он устанавливал также cursus honorum следующим образом: квестура (городские власти), претура и консулат, должности, которые не могли быть даны раньше соответственно 30, 36, 40 и 43 лет. Намерение было ясным: нужно было избежать того, чтобы индивидуумы могли через монополизацию должностей присвоить себе чрезмерную власть. В памяти у всех осталось, как Цинна и Карбон захватили консулат, и все хорошо помнили молодого Мария, ставшего консулом раньше положенного для квестуры возраста. Но раздумывали также о примере великого Мария, которому военная ситуация позволила исполнять следующие друг за другом пять консулатов между 104 и 100 годами. Никакой военачальник не должен больше иметь возможности стать хозяином государства, и нужно было вернуться к регулярному функционированию политической игры, позволяющей как можно большему числу тех, кто может этого домогаться, иметь доступ к магистратурам.

И как дополнение к этим распоряжениям он установил, что выборы будут проходить не осенью, а в июле: таким образом, в трудном случае всегда останется достаточно времени между официально предусмотренной датой и концом года, с тем, чтобы не сожалеть больше о вакациях власти. Установление пятимесячного интервала между выборами и вступлением в должность означало то, что в каждом частном случае давалось время для возбуждения юридической процедуры, необходимой при слишком явной электоральной коррупции, – эндемическом зле римских выборов (которое должно было усилиться со временем).