Текст книги "Вирсавия. Неподсудная"

Автор книги: Франсин Риверс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

– Ковчег и войско Израилево и Иудино находятся в шатрах, а Иоав и другие военачальники спят в открытом поле. Как же мог я пойти домой, есть, пить вино и спать со своей женой? Я клялся, что никогда не нарушу этот обет.

Давид покраснел. Хеттеянин делает ему выговор? Он говорит, что ковчег и войско находятся в шатрах, в то время как царь ведет праздную жизнь в своем дворце? Давид почувствовал укол совести. Стараясь дышать медленно, чтобы успокоиться и остудить горячую кровь, бегущую в его жилах, он откинулся на спинку трона и рассматривал Урию.

– Ну, оставайся еще на одну ночь, а завтра вернешься в Равву.

Урия повернулся.

Давид, стиснув челюсти, наблюдал, как Урия покидал тронный зал. Хеттеянин обращался к нему сегодня неподобающим образом, он не произнес «господин мой, царь». Воин просто забыл оказать ему почтение? Или сознательно не произнес эти слова?

На следующее утро Иорам донес царю о том, что хеттеянин остался в Иерусалиме, как ему было приказано, но домой не ходил. Давид, раздраженный и встревоженный, приказал приготовить пышную трапезу и пригласить Урию. Он сидел на возвышении, ел и пил с хеттеянином, поощряя Урию делать то же самое. Еда и питье всегда расслабляют человека и помогают обратить его мысли к чувственным наслаждениям. Однако вечер оказался неудачным, потому что Урия мало ел, много пил и много говорил. Он вспоминал о славных битвах, в которых они когда-то участвовали. Его слова, как иглы, вонзались в Давида и усиливали его негодование. Ему не надо напоминать о том, как храбрые мужи служили ему. Кто вел их? Давид! Без него эти храбрые мужи были бы просто бандой разбойников!

Подняв свой кубок, Урия произнес тост в честь Давида:

– За мальчика-пастуха, которого мы сделали царем, – и, заплакав, осушил кубок.

Давиду было противно смотреть, как мужчина выставляет напоказ свои чувства. Урия был пьян. В конце концов Давиду надоело его общество. Он поднялся и сошел с возвышения. Протянув Урии руку, он помог ему подняться.

– На сегодня достаточно, мой старый друг, – Давид похлопал его по спине. – Иди домой.

Давид смотрел, как Урия нетвердой походкой выходил из зала.

Вскоре к царю пришел Иорам.

– Он спит у ворот, господин мой, царь.

– Утром я разберусь с ним.

Разгневанный, Давид ушел спать, но его сон был тревожным. Кто-то пытался говорить с ним, и он сознавал, что не желал слышать то, что хотел сказать ему Голос. Застонав, Давид проснулся, он был весь мокрый от пота. Сев на кровать, которую он делил с Вирсавией, Давид стал думать о том, как исполнить обещание, данное им Вирсавии. Он опустил голову и сжал ее руками. Урия не посодействовал осуществлению его плана, поэтому было необходимо искать другой способ помочь ей. К сожалению, Урию не убили при Равве. Если бы его убили, то не было бы никаких проблем. Он мог бы…

Давид вскинул голову. У него созрел другой план, окончательный и совершенный, план, благодаря которому он получит то, чего желал больше всего, – Вирсавию.

Давид встал и подошел к столику, за которым он писал свои прекрасные псалмы. Он приготовил чернила, обмакнул в них перо и начал писать приказ Иоаву, начальнику своего войска: «Пошлите Урию туда, где будет самое кровопролитное сражение. Потом отступите от него, чтобы он был убит».

Давид знал, что Иоав, как никто другой, поймет, что это секретный приказ. Он также поймет сердце мужчины и его чувства. В конце концов, Иоав сам убил человека из чувства мести. Он без лишних вопросов сделает все, что Давид прикажет ему, и не осудит его. Он, возможно, даже восхитится хитростью царя.

Скрутив маленький свиток, Давид расплавил кусочек воска и прижал свою печатку, запечатывая послание. Затем встал, умылся, оделся и вышел во двор.

– Привести ко мне Урию, хеттеянина, – приказал он воинам.

Через несколько минут появился Урия. Давид заметил, что он тоже уже умылся. Урия шел с царственной осанкой, не выказывая никаких признаков плохого самочувствия после ночного пиршества. Он остановился перед Давидом, но не произнес ни слова. Он не преклонил колено и не приложил к сердцу руку, как сделал в день своего прибытия в Иерусалим. Он стоял молча и ждал.

Давид протянул ему свиток.

– Отдай это Иоаву.

Сердце царя забилось в десять раз быстрее, когда Урия подошел к нему, протянул руку и взял свиток. Пальцы Урии слегка коснулись руки Давида, царь отдернул руку и взглянул хеттеянину в глаза. То, что Давид увидел, заставило дрогнуть его сердце. Скорбь. И смирение со своей участью.

Верный слуга знал, что держит в руках собственный смертный приговор.

Урия спрятал свиток под доспехами у сердца. Затем развернулся и ушел, держась, как доблестный воин, который был намерен еще раз доказать свою верность царю.

* * *

Вирсавия была не готова к новости, которую принесли к дверям ее дома.

– Твой муж, Урия, убит в битве у Раввы.

Она с изумлением смотрела на воина, стоявшего перед ней.

– Что?

– Твой муж убит, – повторил мужчина.

– Нет. Нет! – ноги Вирсавии подкосились, служанка подхватила ее.

– О, моя госпожа, моя госпожа…

Стеная и плача, Вирсавия раскачивалась из стороны в сторону. Женщины выходили из своих домов, шли вверх и вниз по улице, а Вирсавия по обычаю своего народа сидела на пороге своего дома, рвала ворот платья и посыпала голову пеплом.

Вечером и другие женщины узнали о смерти своих мужей, но Вирсавия была слишком поглощена своим горем, чтобы задуматься о том, почему погибло так много воинов. До тех пор, пока не пришла ее мать, и Вирсавия не оказалась в плену страшных подозрений. Вирсавия не слышала всех новостей из Раввы, не знала о молве и слухах, которые вылились за пределы царского дворца и затопили улицы Иерусалима.

– Муж твоей двоюродной сестры, Мириам, убит! И муж Хавалы. Твой муж не единственный, кто погиб у стен Раввы, – мать опустилась перед Вирсавией на колени и внимательно посмотрела на дочь:

– Скажи мне, что это значит? Ответь мне!

Вирсавия, смутившись и испугавшись одновременно, отпрянула, увидев, как нехорошо блеснули глаза матери. Что ее мать имеет в виду? Разве эти смерти имеют к Вирсавии какое-то отношение?

– Откуда мне знать, что случилось у Раввы?

Почему мать упрекает ее в том, что в нескольких милях от Иерусалима произошел какой-то бой? Это лишено всякого смысла!

– Ты не знаешь, о чем говорит народ? То, что сделано тайно, всегда становится явным. Расскажи мне о послании царя, Вирсавия.

Тревога Вирсавии росла.

– О каком послании?

– Которое получил Иоав перед тем, как послать людей к стенам Раввы! Иоав не выбрал для штурма слабое место, где победа была бы несомненной. Он выбрал место, где стояли храбрые аммонитяне. Они вышли из города, напали на наших воинов, и слуги Давида пали, – мать крепко сжала руки дочери. – Двоюродный брат твоего отца, который служит царю при дворе, думал, что Давид заплачет, услышав новость о бессмысленных потерях. Но он не заплакал! И даже не удивился. Скажи мне, почему?

–  Я не знаю! – Вирсавия с трудом дышала, ее лицо горело. – Почему я должна что-то знать? – она пыталась вырвать свои руки, но пальцы матери крепко держали ее. – Матушка! Ты делаешь мне больно!

– Скажи мне, несчастная! Почему такой мудрый военачальник, как Иоав, поставил людей так близко к стене? – мать с силой дернула руки дочери – Иоав не хуже других знает, как царь Авишелех, сын Иероваалов, был убит обломком жернова, брошенным женщиной со стены. Он даже упоминал об этом в послании царю! Нет большего унижения для мужчины, чем быть убитым рукой женщины! О, дочь моя, что ты наделала?

Вирсавия почувствовала, как у нее внутри все похолодело.

– Ничего! Я ничего не делала!

– Ничего! – мать презрительно усмехнулась. – Посланник сообщил: «Урия хеттеянин тоже убит», как если бы именно этой вести ждал царь!

Кровь отлила от лица Вирсавии.

– Нет, – вздрогнула она. – Нет! – она трясла головой, отказываясь верить в обвинение, выдвигаемое против Давида. – Они были друзьями, – она запнулась. – Давид никогда бы…

–  Давид, да? Ты знаешь, что сказал Давид, когда узнал о смерти твоего мужа? Он велел передать Иоаву, чтобы тот не горевал, ибо меч поражает то одного, то другого! – мать с горечью говорила эти слова, ее лицо было искажено гримасой. – Твой отец сейчас тоже находится в Равве!

– Я не знала, что это случится! Как я могла знать?

Мать отпустила руки дочери и отпрянула.

– Так слухи верны! – она выглядела несчастной и измученной. – Я угрожала женщинам, которые говорили, что видели, как тебя вели во дворец месяц назад. Я молилась, чтобы слухи о тебе и царе были ложью. Я говорила женщинам, чтобы они не смели повторять эту ложь. Ложь!Я должна была знать, что при первой возможности ты сделаешь это!

Вскрикнув, Вирсавия вся съежилась, как от удара, и схватилась руками за голову.

– О-о-о, – стонала и раскачивалась мать. – Что ты сделала с нами? О…

Задыхаясь от рыданий, Вирсавия во всем призналась матери.

– Давид с кровли своего дворца увидел, как я купаюсь. Он послал за мной. Что я могла сделать? Он ведь царь!

Мать ударила ее по лицу. Вирсавия отшатнулась и, защищаясь, подняла руку.

– И что ты сделала? – прошипела мать. – Ты прикрылась? Ты позвала меня на помощь? Когда он позвал тебя, ты поступила, как Авигея, и сказала ему, что он совершает грех? Ты ничего этого не сделала! Твоя вина написана у тебя на лице, упрямая девчонка! Блудница!Ты погубила всех нас!

Вирсавия испугалась ярости матери.

– Я никому не хотела навредить.

– Я давно говорила тебе, что Давид не для тебя! Я говорила и говорила тебе об этом! Почему ты не слушала меня? Ты убила своего мужа!

– Я не убивала Урию! Не убивала!Все, чего я хотела, – это одна ночь в объятиях человека, которого я люблю, которого я всегда любила. Ты понимаешь? Разве ты пыталась помочь мне? Ты все знала! Я никому не хотела причинить зла!

– Ты думаешь, любовьоправдывает то, что ты сделала? Рядом с Урией у стен Раввы сражались люди! Они погибли из-за того, что тебе захотелось! – мать снова ударила Вирсавию, рыдая от боли и гнева. – Ты опозорила мой дом! Опозорила своего отца! Опозорила Ахитофела! Ты думаешь, они когда-нибудь простят тебя? Лучше бы я умерла, когда рожала тебя, чем дала жизнь такой, как ты! Непокорная дочь! Лучше бы ты родилась мертвой!

Вирсавия попыталась уклониться от удара.

– Я ношу ребенка Давида!

Мать издала вопль и упала на колени.

– О-о-о, – причитала она, зажав уши руками – О-о-о…

Вирсавия рыдала.

– Я не думала, что все так получится, матушка! Ты должна верить мне!

– Какое имеет значение, верю я или нет? Глупая! Сколько людей погибло по твоей вине? Их кровь на твоих руках. Ты думаешь, люди не узнают, что царь сделал из-за тебя? Теперь все вдовы в городе проклянут тебя и царя тоже. Ты думаешь, сыновья, которые остались без отцов, встанут, чтобы прославить имя Давида? Ты думаешь, они возьмут в руки оружие ради него? Они с каждым вздохом будут ненавидеть его! Они будут искать способ, как погубить его. А те тридцать храбрых мужей, которые воевали с Урией на стороне Давида? А твой отец и все, кто был с Давидом, когда он прятался в пустыне? Что они теперь подумают о своем царе? Разве он достоин их верности, их пролитой крови? Что сделают твой отец и дед, когда узнают, что Давид убил Урию, чтобы заполучить тебя? Ты их плоть и кровь, и ты предала их. Ахитофел и Елиам никогда больше не посмотрят на тебя. Люди будут плевать на землю, по которой ты ходишь! Отец и Ахитофел никогда больше не произнесут вслух твоего имени! Они проклянут день твоего рождения! Они постараются отомстить человеку, который погубил их доброе имя! – рыдая, мать рвала ворот своего платья. – Ты умерла для меня, умерла для всех нас!

Вирсавия в ужасе протягивала руки к матери, плача и умоляя ее. Мать оттолкнула ее и поднялась. Вирсавия встала на колени и вцепилась в платье матери.

– Матушка, прошу тебя! Объясни им все!

Мать оттолкнула Вирсавию от себя.

– Объяснить? Тыосмеливаешься просить об этом?

Она снова ударила дочь.

Испугавшись за жизнь своего ребенка, Вирсавия прикрыла живот руками и свернулась клубком, но мать больше не била ее.

– Проклята ты среди женщин! Твое имя станет символом прелюбодеяния!Пока я жива, твое имя не будет упоминаться! – она плюнула в Вирсавию и пошла к двери. У выхода мать остановилась и, не поворачиваясь к дочери, сказала:

– Да поразит меня Господь Бог Израилев, если с моих губ когда-нибудь сорвется твое имя! Да воздаст тебе Господь тем же, что ты сделала другим!

Мать выбежала за дверь, оставив ее открытой.

Вирсавия добралась до двери, закрыла ее и заперла на замок.

Шли дни, Вирсавия горевала о смерти своего мужа, о смерти других воинов, сражавшихся рядом с ним, о потере своей семьи, о потере своего доброго имени, а также о потере доброго имени царя, которого она до сих пор так безрассудно любила. Она очень переживала, видя беспорядки в городе, причиной которых, как она знала, был грех, совершенный ею и царем, и убийство Урии. Вирсавия постилась и оплакивала мужа, собирая свои слезы в маленькую бутылочку, которую носила на шее. Она посыпала свою голову пеплом.

Установленные семь дней плача закончились, но печаль и стыд не оставляли Вирсавию. Ее страхи росли, иссушая душу. В темные ночные часы Вирсавия поняла, почему так высоко ценится чистота. Теперь она расплачивалась за свое непослушание, и цена была выше, чем она могла представить себе. Одна ночь страсти стоила ей жизни, полной отчаяния.

А другим…

Через восемь дней после того, как Вирсавия получила известие о смерти мужа, в ее дом пришли воины.

– Нам приказано привести жену Урии, хеттеянина, во дворец.

Жена Урии.

Вирсавия прижала к груди бутылочку со слезами.

Начальник стражи шагнул к ней.

– Ты должна идти.

Вирсавия вышла из дома, ничего не взяв с собой. Она шла окруженная воинами. Вирсавия спрашивала себя: Давид оказывал ей честь или просто охранял ее? Женщины, стоя на пороге своих домов, наблюдали за процессией. Одна плюнула на землю, когда Вирсавия проходила мимо нее. Казалось, на нее были устремлены глаза всего Иерусалима – глаза, полные презрения и ненависти. Вирсавия слышала, как перешептывались люди.

На этот раз стража не повела ее к боковым дверям. Вирсавию проводили к главному входу во дворец. Царь брал в жены вдову одного из своих погибших храбрых мужей. Вероятно, он сделал это для того, чтобы показать народу свое великодушие, ведь она была не из знатного рода, а всего лишь дочерью воина, внучкой военного советника.

Но никто не обманывался.

Кроме царя, возможно.

Глава четвертая

Давид с нетерпением ждал прихода новой жены. И когда наконец раздался стук в его дверь, он сам открыл ее. Перед ним стоял Иорам. Воин отошел в сторону, и Давид увидел женщину в черном, стоявшую с опущенной головой. Сердце царя учащенно забилось.

– Жена Урии, хеттеянина, господин мой, царь, – вкрадчиво произнес Иорам.

Давид резко вскинул голову.

– Больше никогда не обращайся к ней так.

Кивком головы он отпустил стражника. Давид желал, чтобы ни одна мелочь не напоминала ему о том, что раньше Вирсавия принадлежала другому мужчине. Теперь она принадлежит только ему. А все остальное было не важно. По мере того, как затихали шаги Иорама, Давид успокаивался.

– Вирсавия, – произнес он охрипшим голосом. Она стояла перед ним, опустив глаза, как невеста в первую брачную ночь. – Ах, любовь моя, – прошептал Давид. – Я очень скучал по тебе.

Вздрогнув, Вирсавия нерешительно перешагнула через порог. Ее пальцы были холодны. Она дрожала, потому что испытывала те же чувства, что и Давид? Царь ввел ее в свою спальню.

– Тебе больше нечего бояться, – он закрыл за Вирсавией дверь. – Теперь ты со мной, и всегда будешь со мной. А нашему ребенку ничего не грозит.

Вирсавия молчала.

Встревоженный молчанием любимой женщины, Давид развернул ее к себе лицом и взял за подбородок. Она похудела и была бледна, как алебастр. Давид снял с Вирсавии покрывало и увидел у нее на шее на шнурке маленькую бутылочку. Им овладела ревность. Насмешливо усмехнувшись, Давид приподнял сосудик.

– Ты так сильно любила его?

– Я любила Урию, – тихо ответила Вирсавия. Она подняла голову. Ее глаза потемнели от боли, – но не так, как тебя. Я всегда мечтала о тебе, – она протянула Давиду руку ладонью вверх. – Ты тот мужчина, который держит мое сердце в своей руке.

Вирсавия сжала руку в кулак, ее глаза наполнились слезами.

Давид коснулся ее щеки, удивляясь мягкости ее кожи. Она была самой красивой женщиной в его царстве, и теперь она принадлежала ему.

– Ты не знаешь, как я люблю тебя, Вирсавия, – Давид заметил, как она вздрогнула, и сжал ее лицо в своих ладонях. – Теперь ты – мояжена, – не обращая внимания на тревогу в ее глазах, Давид сорвал с ее шеи бутылочку со слезами. – Забудь его. Я буду обращаться с тобой как с царицей, – Давид наклонил голову и нежно, как в первый раз, поцеловал Вирсавию. – Все женщины меркнут рядом с тобой.

Его пальцы погрузились в ее волосы.

* * *

Давид стоял за дверью своей спальни и читал послание, принесенное ему Иорамом от царских советников. Государственные дела звали его. Давид раздраженно скомкал папирус. Не было никакой необходимости напоминать ему о том, что он ответственен за жизни своих людей, и о том, что пора было вернуться к государственным делам. Иорам молча ждал, глядя прямо перед собой.

– Вели евнуху позаботиться о моем гареме, – сказал Давид тихо, чтобы не потревожить сон Вирсавии.

– Да, господин мой царь.

Давид вернулся в спальню и бесшумно затворил за собой дверь.

Он пересек комнату и остановился возле кровати глядя на свою жену. Она была совершенна. Давид никогда не видел женщины прекраснее, чем Вирсавия, и знал, что она всегда будет такой. Как Сарра, жена Авраама. Улыбаясь, царь погладил жену по голове. Ее волосы были мягкие, как шелк. Больше он не будет страдать без Вирсавии. Теперь она принадлежала ему. Он мог позвать ее к себе в любой момент.

Давид сел на край кровати. Он поцеловал Вирсавию и ждал, когда она проснется. Она потянулась, и легкая улыбка появилась на ее лице. Потом она подняла на него глаза, и Давид понял, что Вирсавия больше не будет смотреть на него тем мечтательным и обожающим взглядом, каким смотрела на него, будучи юной девушкой. Ее любовь к нему была омрачена горьким опытом. Он не спрашивал почему. Она протянула руку и коснулась его лба. Давид сжал ее ладонь и поцеловал ее.

– Я не хочу оставлять тебя, но должен.

– Ты царь.

– Тебе приготовили комнату, – Давид убрал с ее лба завиток черных волос. – Если тебе что-нибудь понадобится или захочется чего-нибудь, скажи евнуху. Он обо всем позаботится.

Краска смущения залила щеки Вирсавии. Ее глаза увлажнились слезами.

Чувства, которые не мог определить и сам Давид, заставили его поторопить Вирсавию.

– Вставай, дорогая, – у него не было времени утешать плачущих жен! – Мы не можем всю жизнь провести в постели.

Он встал и отошел в сторону. За его спиной зашуршали одежды, Давид оглянулся, чтобы посмотреть, как она одевается. Вирсавия взяла свое вдовье платье.

–  Нет! – Давид вырвал платье из ее рук, скомкал его и бросил в угол. Вирсавия, потрясенная этой вспышкой гнева, уставилась на мужа.

– Я должна идти в твой гарем обнаженной, господин мой, царь?

Давид широкими шагами пересек комнату и взял одну из своих туник.

– Надевай это!

С этими словами он бросил тунику в руки Вирсавии. Вирсавия стала одеваться, дрожа всем телом. Пурпурная кайма легла вокруг ее ног. Она выглядела такой юной и беззащитной, что напомнила Давиду маленькую девочку, крадущуюся за ним к потоку Ен-Гадди.

– Прости меня, Вирсавия.

Раздавшийся стук в дверь заставил их обоих вздрогнуть. Давид знал: пришел евнух, чтобы проводить Вирсавию в ее комнату.

– Входи! – крикнул Давид, и дверь отворилась. Вирсавия посмотрела на слугу, но не сделала ни шагу навстречу ему.

– Скоро я снова позову тебя, – многозначительно сказал Давид. Почему он должен чувствовать себя виноватым? Разве она не понимает, что он – царь? Вирсавия поднялась и прежде чем она успела отвернуться от мужа, он увидел на ее щеках слезы. Следом за евнухом она вышла из комнаты.

Давид потер рукой грудь, удивляясь, почему так сильно ныло сердце, если все закончилось именно так, как он задумал.

* * *

Покои Вирсавии были великолепны, теперь она вела роскошную и праздную жизнь. У нее была красивая одежда, ей готовили самые изысканные кушанья, ей покровительствовал сам царь. Вирсавия никогда не была одна, во дворце Давида жило более двухсот людей: шесть других его жен, многочисленные наложницы, дети, слуги, писари, мастера, рабочие, нянюшки, смотрители, повара, стражники, привратники, управляющие и ремесленники. Также во дворце жили старые почтенные воины, которые уже не могли держать в руках оружие. Приходили и уходили многочисленные посетители, так как родственники посещали жен Давида, и жены устраивали приемы.

Но никто не приходил к Вирсавии.

Когда жены Давида собирались за вечерней трапезой, они не разговаривали с Вирсавией или просто не замечали ее. Его старшие сыновья многозначительно поглядывали на нее: Амнон, самый старший, смотрел на Вирсавию с вожделением, а Авессалом – с презрением. Эти женщины и их дети теперь были ее семьей. В тот день, когда Вирсавия появилась на женской половине, Ахиноама сказала другим женам:

– Вот царская шлюха!

Вирсавия вспомнила, как дедушка однажды посоветовал ее отцу.

– Не доверяй никому, только своей семье.

Но Вирсавия знала, что она никогда не сможет довериться ни одной из жен Давида или их сыновьям и что ее ребенку всегда будет грозить опасность.

Медленно тянулись дни. Вирсавия все больше замыкалась в себе. От сплетен, ходивших по дворцу, веяло холодом, они раздражали ее, и ее характер менялся. Вирсавия была одна, она утешалась любовью к ребенку, которого носила под сердцем. Когда он родится, она не отдаст его глупой кормилице или няньке. Она оставит ребенка у себя и будет любить его. А если родится девочка, то она будет сама оберегать ее и лучше вырастит ее такой же женщиной, какой была сама, чем доверит ее воспитание чужим людям. И Вирсавия ждала. Пусть это будет сын, чтобы Давид мог гордиться!

Прошел месяц, прежде чем Вирсавия позволила окружающим ее людям узнать, что она носит царское дитя. Некоторые обитатели дворца были настолько глубоко преданны царю, что отказывались плохо думать о нем, невзирая на все слухи, передаваемые шепотом. Они радовались, что скоро в семье Давида родится еще один ребенок. Однако многие бросали на Вирсавию косые взгляды и язвительно усмехались. Многие вообще не смотрели в ее сторону.

Каждый день жены царя развлекались играми, музыкой, разговорами. Некоторые коротали время за рукоделием. Каждый раз, когда им сообщали, что Давид проведет вечер в их обществе, они сосредотачивали все свои усилия на подготовке к его визиту. Каждая старалась превзойти других в своих стараниях быть красивой. Они наряжались и суетились, посылали своих служанок узнать, что могло бы привлечь внимание Давида. Ахиноама наносила на беки египетскую краску, а на ресницы и брови – персидскую тушь. Мааха хной красила ногти на ногах и надевала ножные браслеты. Все расчесывали волосы и умащивали свои тела благовониями. Вирсавия искупалась, до блеска расчесала волосы и распустила их по плечам, надела простое платье. Пусть Давид увидит ее такой, какой она когда-то была, а не такой, какой стала теперь.

Когда Давид вошел, сердце Вирсавии забилось сильнее. Она наблюдала, как он оглядывался по сторонам. Его взгляд ненадолго задержался на ней, и его глаза потеплели. Но Давид тут же посмотрел в другую сторону и заговорил с Ахиноамой, которая гладила его руку и с улыбкой глядела на него так, будто он был луна и звезды. Давид долго не засиживался в своем гареме, однако он прошелся по комнате, уделяя внимание каждой женщине.

С возрастающей болью в сердце Вирсавия внимательно наблюдала за Давидом. Каждую жену он приветствовал улыбкой, с каждой любовно разговаривал, каждую радовал своим прикосновением. Он был так красив, разве можно было не любить его? Всякий раз, когда Давид касался приподнятого женского личика, брал руку женщины и целовал ее, говорил нежные слова или смеялся, Вирсавию пронзала боль. Женщины смело кокетничали, и некоторые настолько смело, что у Вирсавии появлялось желание закричать и выдрать сопернице все волосы. Но она оставалась на своем месте, притворяясь спокойной и равнодушной. Когда Давид сел, жены окружили его и начали ласкать. Он посмотрел на Вирсавию только еще один раз, и она заметила, как при этом потемнели его глаза, однако это мало утешило ее, потому что Давида тут же снова отвлекли.

Итак, это была та самая боль, о которой мать предупреждала ее! Разве она не пыталась втолковать Вирсавии, что значит быть женой Давида? «Одна из многих».Может ли быть что-нибудь мучительнее, чем видеть, как мужчину, которого ты любишь, ласкают и балуют шесть других женщин? Вирсавия подвинулась так, чтобы не видеть всего этого.

Потом Давид подошел к ней.

– Все в порядке, Вирсавия?

Она была слишком расстроена, чтобы отвечать ему, и боялась, как бы не сказать того, что даст женщинам повод поиздеваться над ней после того, как Давид уйдет.

– Вирсавия? – произнес Давид шепотом и опустился на корточки, поворачивая ее лицо так, чтобы она невольно взглянула на него. Жадным и тревожным взглядом он искал ее глаза. – Постарайся понять меня. Я не могу дать волю своим желаниям и забыть обо всех.

Ирония, заключенная в словах Давида, заставила Вирсавию отвернуться. Разве она не забыла все ради него? Разве ее муж мертв не потому, что она уступила своему желанию, не подумав о последствиях?

– Вирсавия, – Давид снова позвал ее. В его голосе слышался мягкий укор.

Женщины наблюдали за ними, как стая львиц.

– Конечно, я понимаю, – сказала Вирсавия, глядя Давиду в глаза и надеясь, что он не заметил ее отчаяния. Это только увеличило бы ее страдания. Давид – царь, он выше всех. А у царя должно быть много жен, чтобы он мог укрепить свой дом сыновьями. Теперь, когда стало известно, что Вирсавия беременна, зачем Давиду звать ее в свою спальню? Вирсавия снова вспомнила слова матери. «Когда ты повзрослеешь, ты поймешь, что разумнее поклоняться Богу, а не человеку».

Ей пора повзрослеть и забыть свои фантазии! Она должна смотреть в лицо действительности! Если сейчас, когда уже стало известно о ее беременности, Давид позовет ее, пойдут еще более злые сплетни. Все знают, что царь посещает своих жен только с одной-единственной целью – чтобы они родили ему больше детей. Вирсавия и Давид не могут оставаться наедине до тех пор, пока не родится ребенок и не закончатся предписанные законом дни очищения: сорок дней после рождения сына и восемьдесят после рождения дочери. О, если бы родился сын!

При мысли о месяцах одиночества сердце Вирсавии упало. Жены Давида презирали ее, она была объектом их ревности, жертвой их постоянных сплетен. Но имела ли она право обижаться на них? Все, что они говорили, было правдой!

Давид коснулся щеки Вирсавии и встал. С тяжелым сердцем она посмотрела вслед мужу. Опустив голову, Вирсавия взяла свое вышивание и весь остаток вечера старалась не смотреть на Давида. Ее сердце бешено стучало, лоб покрылся холодной испариной. Она с точностью до секунды знала, сколько времени царь разговаривал с каждой из своих жен. Никогда Вирсавия не думала, что ее сладкие грезы о Давиде обернутся таким кошмаром! Она почувствовала облегчение и одновременно страх, когда царь в конце концов покинул своих жен. Она почувствовала, что Давид, уходя, посмотрел на нее, но не ответила на его взгляд. Вирсавия не переставала думать о том времени, когда он пел своим людям, собравшимся вокруг костра, переводя взгляд с одного человека на другого. Царь уделил ей внимания не больше и не меньше, чем любой другой своей жене. Она стала всего лишь одной из многих женщин, живших только им одним. Мать предупреждала Вирсавию об этом, но она училась на своем опыте.

Как только царь вышел и дверь за ним закрылась, женщины успокоились. Они больше не боролись за его внимание. Кто-то разговаривал, кто-то просто молча сидел, кто-то вернулся к своему рукоделию. Когда в комнату вошел евнух, все замолчали.

– Авигея, – позвал он. Женщина поднялась и, покраснев, последовала за ним из комнаты.

Никогда прежде Вирсавия не испытывала такой боли! Будто сердце вырвали у нее из груди! Мааха ухмыльнулась. Аггифа, прикрыв рот ладошкой, что-то шептала Эгле, и та со смехом оглянулась на Вирсавию. Неужели они заметили ее переживания? Вирсавия хотела вскочить и убежать. Она хотела закрыться в своей комнате и кричать от боли.

Ахиноама фыркнула:

– Почему Давид позвал Авигею? Он уже несколько месяцев не звал ее. Кроме того, она слишком стара, чтобы родить еще одного сына.

– Пусть лучше ее, чем другую, чье имя я и произносить не хочу, – Мааха бросила свирепый взгляд на Вирсавию. – Вероятно, Давид очень любит общество добродетельных женщин.

Резкие слова, которые Вирсавия могла бы сказать в ответ, словно огонь, жгли ей язык. Однако она проглотила их. Зачем еще больше накалять обстановку? Кроме того, чем она могла оправдаться? Она действительно была неверной. Вирсавия собрала свое рукоделье, поднялась и с опущенной головой спокойно вышла из комнаты, не желая давать этим женщинам возможность еще больше терзать ее сердце. Плотно затворив за собой дверь своей комнаты, Вирсавия опустилась на пол и уткнулась лицом в подушку, чтобы заглушить рвавшиеся из ее груди рыдания.

В ту ночь она спала мало, ее мучили мысли о Давиде и Авигее. Она рано встала и отправилась во внутренний садик. Сев под оливковое дерево, Вирсавия опустила голову, но молиться боялась. Зачем привлекать к себе внимание Бога, если наказание за ее грех – смерть? Вирсавия осторожно положила руки на живот, любовь к ребенку помогала ей забыть свои переживания. Внутри нее росла новая жизнь. Ребенок Давида. Вдруг кто-то позвал ее:

– Вирсавия!

Вздрогнув, она оглянулась, перед ней стояла Авигея.

– Я пришла от царя, – сказала женщина. Она была старше Вирсавии.

У Вирсавии защемило в груди. Она сжала руки между коленями, все ее тело напряглось. Авигея собирается похвастаться тем, что провела ночь с Давидом? Усилием воли Вирсавия заставила себя молчать, не желая выдавать свои чувства.

Какое-то время третья жена царя внимательно изучала ее.

– Я могу сесть?

– Пожалуйста, если тебе угодно.

Авигея села рядом с ней.

– Вирсавия, я пришла сюда не для того, чтобы еще больше расстроить тебя, – она посмотрела вниз и стряхнула со своего платья воображаемую пыль. – Давид спрашивал меня, привыкла ли ты к жизни во дворце. Я сказала ему, что ты ведешь себя с большим достоинством. Он спрашивал, хорошо ли ты себя чувствуешь здесь, и я ответила, что не слышала от тебя ни одного слова жалобы. Также он хотел знать, навещает ли тебя кто-нибудь, и я сказала, что это мне неизвестно, – Авигея тихо и отрывисто рассмеялась. – Думаю, наш муж решил, что может поговорить со мной об этом, потому что я старше его и до него была замужем за другим мужчиной. Он, наверное, считает, что я лучше всех во дворце понимаю твои чувства, – Авигея вздохнула. – Давид также спрашивал меня, не печалишься ли ты об Урии.