Текст книги "Секретная война. Записки немецкого шпиона"

Автор книги: Франц Ринтелен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Все шло хорошо, и мы со спутником пригласили в мою комнату русских агентов для выработки последних деталей. Мы сели выпить кофе с ликером. Метрдотель слушал все наши разговоры, но это его мало трогало, так как он был французским шпионом и к нашей беседе он мог отнестись лишь самым благосклонным образом. Тут произошло нечто ужасное. Мой приятель, коммерсант, который сопровождал меня в Копенгаген и который был унтер-офицером запаса германской армии, очевидно, слишком сильно налёг на ликеры и перестал владеть собой. Внезапно по-военному вытянулся передо мной – мистером Вильямом Джонсоном, прихлопнул каблуками и произнёс на чистейшем немецком языке:

– Могу ли я предложить господину капитану сигару?

Русские агенты не были настолько пьяны, чтобы сразу же не сообразить, в какую ловушку они попались. Они вскочили со своих мест, но я уклонился от лишних объяснений. Я предоставил им говорить и думать, что они сами хотят, и отправился в Берлин.

Таким образом, так тщательно разработанный план провалился. [16]

* * *

С самого начала войны Германия пыталась воздействовать на международную прессу. Германские военные власти, на которых была возложена эта миссия, в особенности разведывательный отдел при верховном командовании, очень медленно завоевывали доверие издателей немецких газет, выходящих в Америке; можно ли было ожидать, что эти газеты в свою очередь смогут воздействовать на иностранных журналистов? Некоторые более опытные офицеры адмиралтейства пытались частично исправить это зло и поставить дело на надлежащую ногу, так что находящиеся в Германии американские корреспонденты вскоре стали приходить за информацией к этим офицерам. Таким образом, я лично стал центром группы иностранных журналистов.

Нам удалось доказать им, что военная ситуация отнюдь не неблагоприятна для Германии. Когда, наконец, корреспонденты убедились в этом, они начали передавать более выгодные для Германии отчеты. Но как только в газетах появились их корреспонденции, наши канцелярии были буквально осаждены возмущёнными иностранными корреспондентами; англичане не передавали больше их телеграмм. Действительно, англичане захватили контроль над международными кабелями и, конечно, проводили при этом самую строгую цензуру в своих интересах.

Тогда у меня возник план, и я должен признать, что для выполнения его я был мало разборчив в средствах. Я находился в хороших отношениях с полковником Лангхорном, американским военным атташе, который тоже испытывал некоторые затруднения из-за контроля англичан над телеграфными линиями. Он искал средства посылать свои депеши в Вашингтон так, чтобы Лондон не мог их перехватывать и расшифровывать. Телеграммы составлялись, конечно, в зашифрованном виде, но атташе не питал никаких иллюзий относительно действий англичан в этом направлении. Он был совершенно убеждён, что англичане умудрятся раскрыть его секретный шифр. Поэтому я предложил, чтобы атташе передавал нам свои зашифрованные телеграммы, а я обязался отправлять их через Науэн на только что построенную американскую радиостанцию. Таким путем депеши быстро будут попадать в руки американского правительства. С минуту Лангхорн раздумывал, но затем он принял мое предложение, настояв при этом, чтобы его телеграммы передавались в зашифрованном виде.

Когда он явился со своими первыми депешами, они были немедленно переданы через Науэн. Но я велел снять с них [17] копии и пригласил одного знаменитого дешифровщика, который засел изучать представленные ему тексты. Судьба нам благоприятствовала. Можно было предположить, что в одну из своих телеграмм, довольно длинных, американец включил официальную сводку главного штаба. Это предположение оказалось правильным. Специалист-дешифровщик заменил немецкий текст буквами и шифром оригинала, и всё совпало.

Таким образом, мы получили в свои руки шифр военного атташе, который мы хранили, как зеницу ока. С тех пор мы имели возможность читать телеграммы Лангхорна. Когда на фронте нами были одержаны победы, я передал в Америку мой собственный текст. Я переписывал заново телеграммы Лангхорна, включая в них отчет о нашей военной ситуации, добавляя обширные заметки о поражениях неприятеля, но при этом я, конечно, составлял их в таких выражениях, чтобы американское правительство было убеждено, что они исходят от его собственного атташе.

Всё шло прекрасно в течение нескольких недель. Когда прибыла следующая партия американских газет, можно было заметить, что даже самые серьезные из них изменили свой тон. Стратегическое положение Германии рассматривалось и критиковалось в них гораздо более благоприятно, и я мог лишь радоваться своему успеху.

Но неожиданно я сам разрушил мое орудие пропаганды. Я нарушил чувство меры, отправив телеграмму, в которой между строк чувствовалось известное германофильство, и развязка не заставила себя долго ждать. Без всяких предупреждений или объяснения причин полковник Лангхорн получил из Вашингтона лаконический приказ вернуться в Америку.

Его преемник не передал мне для отправки ни одной телеграммы. Когда полковнику Лангхорну по его прибытии в Вашингтон были показаны депеши, он, разумеется, отказался от их авторства, а чтобы догадаться, откуда они исходят, не надо было быть очень находчивым.

В начале 1915 года германские армии после больших битв предыдущего года готовились вновь броситься на врага; они имели перед собой все тех же врагов и все те же силы. Верховное командование германской армии приблизительно знало число людей, которое неприятель может выставить на обоих фронтах, и в обоих лагерях генералы начали готовить свои великие ходы на шахматной доске войны. [18]

В этот момент появился новый враг, сея смерть в рядах немцев на востоке и на западе. Это было настоящим бедствием и настолько ужасным, что находившееся тогда в Шарлевилле верховное командование телеграфировало правительству в Берлин: «Мы совершенно беспомощны против американских снарядов».

Таков был этот новый страшный враг – американские снаряды.

Они представляли тем большую угрозу, что их начали выпускать с начала 1915 года, а европейские военные заводы не успели еще освоить их производство. Американские снаряды, выбрасываемые неожиданно огромными массами французской, английской и русской артиллерией, изготовлялись не из чугуна, как в Европе, а из стали. Эти стальные снаряды представляли собой настоящее дьявольское изобретение; они имели насечки и при взрыве разлетались на тысячи мелких осколков, поражая свои жертвы с ужасающей быстротой. Сила их взрыва была колоссальна. Когда появились эти снаряды, германская армия серьезно страдала от недостатка боеприпасов. На западном фронте батареи полевой артиллерии с трудом поддерживали огонь против важных неприятельских позиций ввиду необходимости экономить снаряды. В начале 1915 года германская артиллерия не располагала достаточным количеством снарядов даже для того, чтобы сбивать обнаруженные батареи неприятеля.

Несмотря на все усилия, военные заводы Германии далеко не были в состоянии поставлять хотя бы приблизительно требуемое количество снарядов.

Ввиду такого положения верховное германское командование посылало имперскому правительству донесение за донесением, требуя прекращения транспорта боеприпасов из Соединенных Штатов.

Правительство пошло по легальному и обычному дипломатическому пути, сделав Соединенным Штатам официальные представления. Командующие армиями пригласили издателей больших немецких газет и попросили их осветить в газетах образ действий Америки. Американское правительство ответило точно так, как американская пресса отвечала немецким газетам. Оно заявило, что соблюдает строгий нейтралитет, и что отправка снаряжения этот нейтралитет не нарушает. Правда, говорило оно, американцы снабжают союзников, но они так же охотно готовы снабжать немцев; «Давайте заказы, и вы увидите, что мы быстро выполним их». [19]

Когда стало очевидно, что обычными дипломатическими средствами нельзя прекратить перевозку американских снарядов, всеми гражданскими и военными властями страны овладело глубокое уныние. Попытались предоставить инициативу адмиралтейству, предложив ему использовать подводные лодки, но, к несчастью, оно вынуждено было заявить, что это невозможно. Однако адмиралтейство на этом не успокоилось, и офицеры адмиралтейства день и ночь обдумывали всевозможные планы, чтобы покончить с этим злом. Но тут неожиданно возникла одна идея, которая, казалось, должна была привести к благоприятному результату.

В тот самый момент, когда верховное командование армией возобновило свои обращения к правительству, американцы обратились в Берлин за разрешением ввозить в Бельгию неограниченное количество продовольствия. До сих пор германское правительство отказывало американцам в этом. Генерал фон Биссинг, германский губернатор в Бельгии, приехал в Берлин, и я имел с ним беседу. Мы решили предложить американцам сделку: они настаивали на своем решительном желании снабжать бельгийское население продовольствием. Прекрасно! Мы согласны, но взамен они должны прекратить отправку вооружения. Вести переговоры поручили мне, потому что, помимо прочих причин, играло роль то обстоятельство, что председатель комитета помощи бельгийцам Линдон В. Бэйтс был мне лично знаком. Я должен был поехать в Соединенные Штаты и переговорить по этому вопросу с мистером Бэйтсом. Наш министр иностранных дел передал мне рекомендательное письмо на имя посла Соединенных Штатов в Берлине Джерарда с просьбой снабдить меня пропуском от английского правительства для моей поездки в Соединенные Штаты. Я явился в посольство с письмом министра и объяснил; почему я прошу выдать мне пропуск. Посол ответил, что это невозможно и что он не может и не хочет исполнить эту просьбу.

Наш проект, таким образом, не удался. Потянулись новые тревожные дни в бесплодных дискуссиях. Мы ничего еще не успели придумать, как вдруг было получено от главного штаба отношение, что дольше так продолжаться не может. Надо во что бы то ни стало принять какое-нибудь решение.

Мои похождения с обеспечением наших крейсеров, рассеянных за границей, необходимыми денежными средствами понемногу создали мне репутацию человека, умеющего разбираться в финансовых делах. Я знал Соединенные Штаты; я имел там много знакомых и говорил по-английски без [20] акцента, мое начальство решило, что я являюсь тем человеком, которого надо послать в Соединенные Штаты для борьбы с перевозкой снарядов.

Провал нашего плана в связи с доставкой продовольствия для Бельгии обескуражил всех, и никто не мог ничего больше придумать. Когда было окончательно решено, что я должен поехать в Нью-Йорк, и я уже свыкся с этой мыслью, у меня возникла новая идея.

Депутат рейхстага Эрцбергер только что выработал план организация международной пропаганды в пользу Германии. Его информационное бюро, которое функционировало параллельно с бюро пропаганды, начало давать прекрасные результаты и значительно превосходило чисто военную организацию этого рода при верховном командовании. Бюро Эрцбергера нашло человека по имени Мэлвин Райс, который утверждал, что в Соединенных Штатах он тесно связан с одним пороховым заводом фирмы «Дюпон де Немур паудер компани», в которой он, по его словам, состоял акционером и членом правления. Он заявил, что этот завод имеет очень большой запас взрывчатых материалов, предназначенных для начинки снарядов, изготовленных уже в Америке. Я подумал, что при его помощи мы сумеем накупить на американском рынке громадное количество этого продукта, достаточное, во всяком случае, для того, чтобы, по крайней мере, на некоторое время сократить поставку этих материалов союзникам.

Я допускал, разумеется, что блестящий план Райса может окончиться ничем; но нельзя было терять времени. Надо было либо поверить тому, что нам говорил Мэлвин Райс, т. е. что можно произвести громадные закупки пороха и взрывчатых материалов, либо же совершенно отказаться от этой идеи. Я не мог ни долго раздумывать над возможной неудачей этой экстраординарной поездки, ни сомневаться в абсолютной честности мистера Райса. «Приказ остается приказом», и когда военный министр генерал фон Вандель поставил передо мной вопрос и заявил: «Вы не можете отказаться», я, ни секунды не колеблясь, ответил:

– Ваше превосходительство, я выезжаю завтра утром.

* * *

Это произошло 20 марта 1915 года.

Так как было решено, что я поеду под чужим именем, то возникла опасность, что я могу быть задержан германской военной жандармерией при посадке на пароход. Поэтому министерство иностранных дел решило снабдить меня государственным [21] паспортом под моим настоящим именем. Это такой паспорт, который выдается только с разрешения министерства иностранных дел и только лицам, отправляющимся с государственным поручением. Владельцу такого паспорта все власти, посольства и консульства обязаны оказывать всемерную поддержку. Выполнив все необходимые формальности, я уложил чемоданы и отправился в Америку.

Насколько энергичные меры были действительно необходимы, можно было вскоре убедиться из письма германского атташе в Америке Папена на имя Фалькенгайна, начальника главного штаба, в котором атташе благодарил за то, что, наконец-то, в Америку послан человек, который начнет действовать всеми – доступными средствами.

С Мэлвином Райсом, вернувшимся тем временем в Нью-Йорк, мы договорились, что я поеду на норвежском пароходе «Христиания-фиорд», который ожидался в Нью-Йорке в первых числах апреля, и что он встретит меня в порту.

Через несколько часов я должен был отправиться. Я достал прекрасный швейцарский паспорт, искусно напечатанный в Берлине и снабжённый всеми печатями, подписями и необходимыми визами, и таким образом германский капитан фон Ринтелен превратился в швейцарского гражданина Эмиля В. Гаше. Я выбрал эту фамилию потому, что один откомандированный в Берлин морской офицер был женат на швейцарке, которая, таким образом, стала моей сестрой. Она подробно ознакомила меня со своей многочисленной родней, с племянниками, племянницами, тётками, дядями и другими родственниками. Она передала мне фотографический снимок ее отчего дома, небольшого коттеджа, высоко расположенного в горах и являющегося «нашей» собственностью. Кроме того, она дала мне несколько уроков из области швейцарского гражданского законодательства и познакомила меня с моими обязанностями в отношении военной службы. Мое белье было снабжено моими новыми инициалами, которые подверглись глажению с тем, чтобы буквы не оказались слишком свежими. Одним словом, много было мелочей, которые не следовало упускать из виду, чтобы не подлежало сомнению, что по дороге я ускользну от зорких глаз английских офицеров.

За несколько часов до моего отъезда я обеспечил себя необходимыми суммами. За оставшееся в моем распоряжении короткое время я сумел перевести телеграфно полмиллиона долларов. [22]

Глава вторая.

В Америке

Я уехал 22 марта 1915 года со Штеттинского вокзала. Как только я устроился в своем купе, я принялся за работу, которая на первый взгляд казалась очень забавной, но была весьма необходима. Я писал десятки открыток с видами моим друзьям, в особенности же морским и военным атташе нейтральных стран. Эти открытки я вкладывал в конверты, адресованные другим моим друзьям с просьбой сдать эти открытки на почту, так что все атташе и вообще те, от которых я котел скрыть мои следы, получили от меня сообщения «откуда-то» – из Фландрии, – из Верхней Баварии или Силезии.

По прибытии в Христианию, я без труда получил от английского и американского консульств прекрасные подлинные визы и чувствовал себя в безопасности. Не успел наш пароход выйти в открытое море, как английский крейсер прислал к нам на борт лейтенанта в сопровождении двух матросов, чтобы удостовериться, нет ли среди нас немцев. Лейтенант сумел убедиться, что таковых у нас нет. Но зато я себя почувствовал менее уверенным у американских берегов, когда на подступах к Нью-Йорку на расстоянии трех миль и двух дюймов увидел английский крейсер «Эссекс» под начальством капитана Уотсона, незадолго перед войной бывшего морским атташе в Берлине. Мы были с ним друзьями, он даже был настолько любезен, что объяснил мне значение некоторых специфических выражений английских моряков. Недурная встреча! Но мне повезло, так как «Эссекс» в этот день не осматривал пассажирских пароходов; как я мог увидеть через бинокль, он в этот день занимался стрельбой в цель.

Миновав эти опасные места, я, наконец, благополучно высадился на нью-йоркский мол.

Однако тщетно я оглядывался во все стороны. Я ожидал встретить Мэлвина Райса, который взял бы меня под руку и повел смотреть обещанные им взрывчатые материалы, готовые к немедленной отправке. Но я никого не встретил.

Итак, я был на нью-йоркском молу, совершенно один, предоставленный моим собственным мыслям, но полный решимости довести до конца дело, которое, по-видимому, складывалось [23] вначале так неблагоприятно. Совершенно один я собирался броситься в наступление на все сорок восемь штатов!

Почти все предчувствия, овладевшие мною перед моим отъездом из Берлина, были, следовательно, основательны, и известные трудности, которые я тогда предвидел в силу моего знакомства с положением дел в Америке, оправдались.

Во-первых, я мог на Северном море или на Атлантическом океане оказаться пленником какого-нибудь английского крейсера, который обошелся бы со мной не очень-то дружелюбно, и офицеры которого стали бы оспаривать мое швейцарское подданство. В этом случае мне оставалось бы лишь одно: проглотить две маленькие облатки, содержавшие в миниатюрном виде совершенно новый секретный шифр, который я вез для посла и обоих атташе. Действительно, впоследствии в палате общин был задан вопрос, как могло случиться, чтобы офицер германского флота мог в самый разгар войны незаметно проплыть океан, но, по обыкновению, «ответа не последовало».

Во-вторых, было крайне сомнительно, чтобы мистер Мэлвин Райс располагал еще порохом и взрывчатыми материалами спустя несколько недель после наших переговоров. Думать так, означало бы недооценивать союзников и полагать, что они все это время спали. Действительно, союзники не спали.

В-третьих, возможны ли другие меры в случае, если порох продан? Да, такие меры надо было найти, тем более что как раз в этот период русские одерживали победу за победой в Галиции, и существовало опасение, что они действительно проникнут в Венгрию; IB то же время опасность присоединения Италии к войне становилась более угрожающей, чем когда-либо.

В-четвертых, было весьма возможно, что моя миссия в Америке и поставленные передо мной цели вызовут германо-американские международные осложнения. На этот случай я решительно предложил тогдашнему заместителю министра иностранных дел Циммерману отрицать всякое причастие ко мне и утверждать, что я действую по собственной инициативе.

Однако, хотя неблагоприятных моментов было больше, чем благоприятных, я явился в немецкий клуб, чтобы встретить там обоих атташе, так как я должен был передать им важный документ–новый «чрезвычайно секретный» шифр.

Согласно данным мне инструкциям, я передал германскому морскому атташе Бой-Эду и военному атташе фон Папену [24] хранившийся пря мне «чрезвычайно секретный» новый шифр. В Берлине боялись, что старый секретный шифр, которым пользовались посол и оба атташе для телеграфной связи с Германией, не является больше секретным, подозревая, что англичане в состоянии расшифровывать наши депеши. Единственный шифр, которым надо было пользоваться в будущем, был шифр, привезенный мной. Затем мы разошлись: атташе – чтобы по-прежнему идти по пути, который им указывали их официальные должности, а я – чтобы исчезнуть в неизвестности.

Не прошло и недели после моего прибытия в Соединенные Штаты, как я получил письмо от капитана Бой-Эда, который сообщал, что наш посол граф Бернсторф желает видеться со мной. После некоторых колебаний, ввиду моей особой миссии, я решил исполнить желание посла и в назначенный час явился в Риц-Карлтон, на Мэдисон-авеню. Бернсторф сразу спросил меня о причине моего присутствия в Америке. Я вежливо посоветовал ему не задавать мне этого вопроса, так как мой ответ будет носить такой характер, который должен осложнить его дипломатическую работу. При этих словах он придвинул свое кресло к дивану, на котором я сидел, и сказал мне шепотом:

– Но поймите, капитан, что, хотя я и посол, я в то же время и старый солдат. Вы можете во всём мне довериться.

Эти слова были обращены ко мне, как к офицеру, и я не только рассказал ему о том, как возникла идея послать меня сюда, но и дал ему понять, что моя миссия носит чисто военный характер, который должен найти свое выражение в диверсии. Я сказал ему, что меня, как офицера, нисколько не беспокоит мнимый нейтралитет Америки и что вся Германия, как и я, считает Соединенные Штаты «негласным врагом». Я приехал сюда, сказал я ему, сделать все, что в моих силах, чтобы спасти наших солдат от американских снарядов. Говоря, что я буду действовать со всей энергией, я все же обещал ему быть осторожным.

Хотя мой императорский паспорт был составлен в высокопарных выражениях старого немецкого языка времен Фридриха II, он не оставлял никакого сомнения в том, что владельцу его должно оказываться всяческое содействие.

– – Вся моя канцелярия и все мои служащие отныне находятся...

Даже посол!

Я устроился в скромном, но хорошем отеле «Грейт Норзерн» на 27-й улице и начал наводить справки о возможности [25] закупить достаточно взрывчатых материалов, чтобы серьезно подорвать производство снарядов.

Я обошёл ряд торговых домов, выдавая себя за немецкого агента, желающего купить порох, но спустя несколько дней я понял, что нет решительно никакой возможности приобрести на американском рынке большое количество взрывчатых материалов, которое находилось бы на складах. Ежедневная продукция была настолько велика, что если бы, скажем, во вторник удалось закупить все наличные запасы, то в среду к услугам покупателей наготове будет опять огромное количество этой продукции.

Таким образом, я в течение первых нескольких дней после моего прибытия ходил по Нью-Йорку и собирал сведения.

При посещении одной из фирм, продававших взрывчатые материалы, я сделал замечательное открытие. Один из совладельцев фирмы, американский немец, повёл со мной продолжительную беседу о перспективах войны. Я был оптимистом и считал, что она может принять благоприятный для Германии оборот, но коммерсант был совершенно другого мнения.

– Да, – сказал он, – дело принимает все более и более скверный оборот, и если Италия станет на сторону неприятеля...

– Что вы сказали? – вскричал я.

Я тотчас же вспомнил мою последнюю беседу с Эрцбергером, который незадолго перед моим отъездом в Нью-Йорк показал мне телеграмму от нашего итальянского посла фон Бюлова, выражавшего свое твердое убеждение, что Италия останется нейтральной.

Видя мое сомнение, промышленник открыл ящик своего стола и достал оттуда вексель.

Не зная, что он хочет этим сказать, я пошутил:

– Что вы, что вы, я не имею права делать передаточные надписи. Об этом мне было заявлено, еще когда я был помощником лейтенанта.

Американец засмеялся.

– Я принял этот вексель в платеж. Я не принимаю векселя, надписанные лейтенантами, в особенности, когда речь идет о ста тысячах долларов.

Я посмотрел на вексель. На нем была печать итальянского королевского казначейства, и он был выдан месяц назад, 25 мая 1915 года.

– Эти векселя внезапно появились в большом количестве на нашем рынке. Они находятся исключительно в руках [26] крупных военных фабрикантов, они вызвали большой ажиотаж на рынке. Мы полагаем, что закупки, производимые французскими агентами, но, безусловно, за счет итальянского правительства, означают лишь одно: Италия намеревается принять участие в войне против Германии. Это уменьшит шансы на победу центральных держав и затянет войну.

На следующий день мне удалось сфотографировать один из векселей. Я телеграфировал в Берлин и отправил туда фотографию; во всяком случае, Берлин был предупреждён.

Я начал вести двойственную жизнь. Вечером я «в подлиннике» надевал смокинг. Я подумал, что ходить по Нью-Йорку под вымышленным именем гораздо опаснее. Ибо, если одному из многочисленных английских агентов удастся узнать меня, то он сейчас же поймёт, что у меня имеются какие-то особые намерения. Напротив, если я не буду скрывать своего настоящего имени, то меня примут за человека, приехавшего в Соединенные Штаты по каким-нибудь мирным торговым делам. В противном случае я скрыл бы свое настоящее имя. Вечером я показывался открыто и однажды имел большое удовольствие выступать публично на докладе, устроенном Сенчари-клубом – крупным научным обществом. Я выслушал одного профессора, ярого германофоба, и, когда он начал жаловаться, что немцы сожгли Лувенский кафедральный собор, я вскочил и заявил, что это ложь, что еще месяц назад я собственными глазами видел этот собор во всём его великолепии.

Днем я одевался как попало и блуждал по докам, где видел многочисленные английские, французские и русские суда в ожидании военных грузов. Я видел, как они нагружались, я видел, как они выходили из порта, беря курс на восток, с бункерами, доверху наполненными снарядами, и от всего сердца желал им, чтобы они очутились на дне океана.

Я методически изучал специфические условия нью-йоркских доков и скоро узнал, что в порту блуждает большое количество немецких матросов, механиков и капитанов, не зная, за что приняться. Торговые суда, на которых они работали, находились в доках и не могли покинуть их без риска быть захваченными в открытом море англичанами.

Я узнал также, что среди докеров имеется много ирландцев, которые далеко не симпатизировали англичанам и союзникам англичан. Все эти люди открыто выражали свою ненависть каждый раз, когда они видели, как отправляется транспорт снаряжения.

Но как связаться с ирландцами? [27]

Я отправился к германскому генеральному консулу Фальке, замечательному человеку с большим опытом. Он был твердо убежден – вопреки тому, что полагало посольство, – что Соединенные Штаты скоро целиком станут на сторону союзников. Таким образом, на всё, что я мог ему предложить, он с большой радостью согласился. К несчастью, в данный момент его здоровье было неважно, и через несколько месяцев он вынужден был вернуться в Германию.

Затем был еще доктор Альберт. Он был послан из Берлина, чтобы закупить сырье и продовольствие, возможно больше нагрузить этих товаров на нейтральные суда, отправлявшиеся в Голландию и Скандинавию и оттуда в Германию.

Перед своим отъездом из Нью-Йорка генеральный консул Фальке сказал мне, что его правая рука по консульству Госсенфельдер целиком предоставлен в мое распоряжение.

Несколько дней спустя в мое бюро явился очень хорошо одетый джентльмен, который назвал пароль Госсенфельдера и представился под именем мистера Фримэна. Меня нисколько не интересовало, настоящее ли это его имя, – лишь бы он был мне полезен. И он действительно оказался полезным, даже больше, чем я ожидал, ибо со временем мне пришлось по тем или иным причинам отказаться от некоторых людей из-за слишком большого их усердия, а также вследствие слишком большой любви к алкогольным напиткам.

Вскоре я узнал, что в Нью-Йорке живет доктор Бюнс, сперва германский генеральный консул в Нью-Йорке, затем представитель Гамбургско-Американской линии. Я отправился к нему, так как мы были знакомы несколько лет, и он начал уже работать в пользу Германии. Ему дано было поручение фрахтовать пароходы, которые, он нагружал углем и которые отправлялись затем бродить в поисках германских крейсеров, чтобы снабдить их топливом. Для большего обеспечения успеха своему делу Бюнс находился в постоянной телеграфной связи с германскими властями, конечно, при помощи шифра. При нашей первой встрече он мне сказал, что я окажу ему большую услугу, если снабжу его адскими машинами.

– Адскими машинами? Для чего?

– Ну да, – ответил Бюнс, – мои люди требуют изменения методов работы. Я вам сейчас объясню мой способ работы: я зафрахтовываю пароход, капитан получает тысячи две долларов и исчезает. На его место я ставлю одного из многочисленных офицеров германского торгового флота, которые [28] лишились работы и которые, как вы знаете, числятся обычно в запасе военного флота, а это означает, что они фактически находятся на активной военной службе и что они требуют дела. Они просили меня найти адские машины. Плавая в открытом море в ожидании встречи с крейсерами, они имеют достаточно времени для разработки планов. Если бы они были снабжены машинами, то в случае встречи с кораблем, нагруженным снарядами, они могли бы поднять военный флаг, захватить груз, взять в плен экипаж и взорвать корабль с грузом. Поэтому я прошу вас, дорогой капитан, достаньте мне адские машины.

Я ничего не мог возразить против планов людей доктора Бюнса. Но как найти в Нью-Йорке необходимые взрывчатые материалы, не вызвав подозрения? Консул оказал мне большую услугу, дав мне адрес одного экспортёра, сильно пострадавшего во время войны. Это был некий Макс Вейзер, и я вскоре увидел, что он прекрасно знает нью-йоркский порт. Я поговорил с ним серьёзно и понял, что он не только участвовал во многих интригах, но что я могу вполне доверять ему. Хотя я мог выполнять мои планы, сидя в комнате отеля, мы решили, прежде всего, оформить себя в качестве частных коммерсантов. Мы основали торговый дом под фирмой «Э. В. Гиббонс и К°», причём инициалы были взяты мной от моего швейцарского псевдонима. Мы сняли контору из двух комнат на Седар-стрит, в центре делового квартала, зарегистрировав предприятие в торговом регистре в качестве экспортно-импортной фирмы. Как директор, я занимал одну из этих комнат, тогда как мой «персонал» занимал вторую комнату. Я всё ещё раздумывал, как найти требуемые адские машины и как реализовать весь мой план, как вдруг нашел нужного мне человека. Я завязал связи со всякого рода подозрительными на вид людьми, из коих некоторые имели секретные дела. Однажды ко мне явился немецкий химик доктор Шееле. Я его принял в одной из комнат только что обставленной конторы. В первой комнате находился Макс Вейзер, диктовавший машинистке самые ошеломляющие коммерческие письма. Он приглашал все нью-йоркские фирмы предлагать нам зерно, горох, мазь для обуви, стекло, рис и прочие продукты. Мы отправляли горы таких писем, чтобы создать впечатление, что наша фирма делает блестящие дела.