Текст книги "Под солнцем свободы"

Автор книги: Франц Финжгар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)

"Смерть ему!"

– Что ж вы молчите? Ага, ваши взгляды умоляют старейшину Виленца омочить железо в моей крови и ею скрепить союз с вами! Но грудь магистра педитума, любимца императрицы Феодоры, хорошо защищена, дабы у него не похитили сердце. Ведь эта игрушка нужна вашей священной императрице, бывшей блуднице александрийской! И сам сатана христианский, оседлавший вашего Управду, заплачет, узнав, что над Тунюшом и его товарищами возвышается курган, который насыпал Исток.

Лица византийцев исказились от гнева при этих страшных оскорблениях святого двора. Анты загремели мечами, но, услышав о смерти Тунюша, снова застыли в неподвижности. Не будь за спиной Истока страшного Ярожира, вряд ли они совладели бы с собой и пощадили дерзкого славина. И Сварунич знал, что за спиной его – надежный меч, а у стен крепости – сильный отряд. Поэтому он не дрогнул, не растерялся, когда загремели мечи антов. Спокойно полез он за пазуху и вытащил грамоту Юстиниана.

– Старейшина Виленец, печаль охватила вас, когда вы услыхали, что лежит в могиле пес Тунюш, ненасытный губитель нашей и вашей свободы. Но печаль растворится в радости, когда ты узнаешь, о чем говорит эта грамота, лежавшая на подлом сердце предателя-гунна! Найдется у тебя переводчик, почитаемый жрец? Пусть он прочитает ее!

Кривой на один глаз горбатый волхв взял свисток и стал переводить его.

Византийцы побледнели, анты разинули от изумления рты, с лиц их исчезла угроза.

– Это обман! – воскликнул один из посланцев Юстиниана, когда письмо было прочитано.

– Нет, это не обман, старейшина Виленец! Это дело богов! – сказал волхв, протянув грамоту старейшине и указывая длинным черным ногтем на печать Управды.

Анты гневно загудели. Теперь неприязненные взгляды пронзили византийцев.

"Сердца раскрываются!" – подумал Исток и снова заговорил:

– Братья! Кто завязал глаза вашей мудрости, заставив вас принять в дар земли по ту сторону Дуная? Разве они не были вашими и нашими? Кто испокон веку дергал там лен, пас стада? Племя славинов и антов или ненасытный волк византийский? Ведь этот волк похитил у нас барана и предлагает его вам в дар! И еще требует за него плату – чтоб вы сражались с братьями, чтоб вас убивали вархуны, чтоб вы своей грудью защищали мягкую постель, на которой нежится ваш враг? Вы слышали отравленные слова Управды, вы убедились в предательстве, которое таилось в груди самого подлого обманщика – Тунюша, пока он не набил свой рот землею. Братья, заклинаю вас нашими богами, не надо ссориться! Давайте объединимся и отомстим за наших отцов и братьев! За Дунай! Хлеба созрели! Давайте сожнем их! Смерть Византии!

– Смерть! – прорычал Ярожир.

– Смерть! – подхватили анты.

– Смерть! – захрипел высохший, горбатый волхв и, порвав свиток, бросил обрывки на жаровню. Вопль разнесся по Туррису и долетел до конницы Истока.

– Смерть! – крикнули воины и хлестнули коней. Загудела земля, в ворота грянули славины. Решив, что смерть угрожает Истоку, они бросились ему на помощь. Но, ворвавшись в крепость, опустили мечи, – анты, приветствуя их, протягивали им чаши с медом.

Славины приняли мед, запылали костры, волхв зажег тыкву с маслом во славу богов, братья обнимались и клялись жить в согласии.

Византийцы поняли, что их планы лопнули, что веревка, которой они хотели связать варваров, разрублена, и сделали попытку улизнуть из крепости.

Однако славины и анты окружили их плотным кольцом. Византийцы ссылались на неприкосновенность послов, угрожали Управдой и новым Хильбудием, сулили привести могучие легионы, которые сумеют отомстить за оскорбление. Но бурно радовавшиеся славины и анты не обращали на их угрозы внимания. Ответом был всеобщий хохот. Люди подбирали с земли комья навоза и швыряли их в лицо византийцам, издевались над Управдой и плевали на его воинов. В воздухе замелькали камни. Ромеи пришли в ярость. Обнажив мечи, они бросились на толпу, надеясь оружием проложить себе путь к выходу. Обливаясь кровью, повалились на землю первые жертвы; у антов не было шлемов, и они не несли доспехов, поэтому они побаивались тяжелых мечей византийской конницы. На помощь поспешил Ярожир. Он заложил ворота и вместе со своими воинами вступил в бой, сзади нападали с топорами анты. Если бы не вмешался Исток, византийцев перебили бы всех до единого. Он спас двух посланцев, сказав им:

– Идите к Управде и скажите ему, что скоро мы придем в гости. Пусть готовит угощение, потому что дорога дальняя, а мы будем голодные!

Под всеобщий хохот униженные завоеватели выбрались из Турриса и помчались на юг.

Сразу же после этого вождя и старейшины антов и славинов собрались на совет и решили сообща ударить на Византию. Избранным мужам было поручено спешно обойти племена и призвать людей к отмщению.

Потом начался пир; пировали весь день: лили в огонь мед, чтоб умилостивить Морану, клялись Перуном люто отомстить Византии, давали клятвы горным и водным вилам, что никогда больше не будет распри между братьями и они не сменят боевой топор на плуг до тех пор, пока не освободят исконные земли предков – вплоть до самого Гема. В промежутках между клятвами и посулами одноглазый волхв прорицал грядущие чудеса, о которых он узнал по потрохам закланных ягнят и баранов.

Дважды и трижды рассказывали славины антам о том, как они опустошили Мезию, какую взяли добычу, как уничтожили Тунюша и разбили гуннов; только глубоко заполночь лагерь затих, у костра остались лишь Исток и Виленец.

Сварунич и прежде не сомневался, что сумеет убедить антов в предательстве и коварстве византийцев. Однако такого успеха не ожидал даже он. Кровь кипела в его жилах; ни разу до сих пор не пил он столько меду, как в этот вечер. Цели, к которым он стремился – Ирина и поход на юг, недавно выглядевшие двумя мерцающими звездочками в неоглядной дали, вдруг оказались совсем близкими. Мечты его осуществлялись, тоска затихала, лишь сердце трепетало от страха – не слишком ли боги к нему благосклонны. Правда, он не забывал, что нужно еще уговориться с антами о направлении похода. Он намеревался сперва идти на Топер, а оттуда за Ириной. Купаясь в волнах счастья, неожиданно подхвативших его, он с такой силой и искренностью стремился к любимой, что вряд ли бы смог вести войско, не обняв и не прижав ее к груди.

Он рассказал Виленцу о своем плане, о том, как опасен для них мог быть префект Рустик, окажись он у них в тылу; в конце концов ему удалось убедить антов в том, что единственно разумным и правильным было бы разгромить сперва византийское гнездо, а потом вдоль берега пойти к длинным константинопольским стенам. Виленец не прекословил. С той же силой, с какой раньше он ненавидел молодого славина, теперь он полюбил его и без конца повторял:

– Святовит избрал тебя, Исток! Исток! Исток – освободитель народа! Мститель за наших отцов!

Воины беззаботно храпели, и только Ярожир позаботился об охране. Пятерых самых трезвых воинов поставил он на стены. И смотри-ка! – в полночь раздался сигнал. Сонные, хмельные воины в суматохе искали шлемы и мечи, испуганные пастухи гнали из степи коней.

Исток еще не спал. Прозвучал его голос, сон покинул славинских воинов, все немедленно пришли в себя. Зазвенели поводья, в мгновенье ока были натянуты доспехи, и всадники молниеносно взлетели в седла. Изумленный таким порядком, Виленец не мог вымолвить ни слова – анты бегали, суетились, собрать их вместе никак не удавалось.

Исток поднялся на стену и прислушался. С северо-запада доносился сильный шум, словно приближалась перепуганная толпа. Он приложил ладони к ушам. Беспокойство его возрастало.

– Это кричат славины! Это наше войско! Что произошло? Почему они идут?

Встревоженный, он спустился вниз, вскочил на коня, и славины без лишних слов помчались за ним следом.

Виленец пришел в ужас.

"Что случилось? Может, славины решили напасть на них? Или это вархуны? Почему ускакал Исток? Может быть, это ловушка?" Сомнения стиснули грудь, страх лишил разума, он перестал верить славинам. Но что делать? Бежать? Далеко не уйдешь. Виленец созвал своих мужей. Анты совещались, обсуждали, призвали волхва, время шло, а они оставались в растерянности и тревоге.

Занималась заря.

И тут в степи засверкали доспехи: возвращался Исток с частью своих воинов.

– Проклятие Византии! – произнес он, въезжая в Туррис. Анты растерянно смотрели на взмыленного Сварунича, глаза которого метали молнии. – Византия подняла против нас герулов. Проклятие! Они напали на наше войско, отняли добычу, освободили пленных ромеев и обратили в бегство славинов! Проклятие!

– Смерть им, смерть! – кричали славины.

– Отмщение! – ревел взбешенный Сварунич. – За дело, братья! На Византию!

Пламя мести сильнее вспыхнуло в душах антов. Сидя на конях, они повторили клятву и разъехались, чтоб повсюду рассказать о мире, заключенном между братьями, призвать к мести обитателей даже самых дальних уголков славинской и антской земли.

Исток ярился больше на соплеменников, чем на герулов.

– Орда, пьяная орда, они совсем потеряли голову, потому их и разбили! Бараны, я железной рукой поведу вас к победам! Клянусь богами, так будет!

22

Спустя несколько недель земля вокруг разрушенной крепости Хильбудия на правом берегу Дуная заполнили славинские и антские воины. День и ночь реку пересекали плоты с людьми, лошадьми, скотом и припасами. Весть о мире и о великом совместном походе братских племен на страну ромеев вызывала волны восторга. Ненависть и гнев, разжигаемые коварными происками гуннов и Византии, угасали. С душ упал тяжкий груз, люди вздохнули свободнее, и насильственно подавленная любовь вспыхнула жарким пламенем. С трудом удавалось старейшинам оставлять часть людей дома, чтоб они смотрели за скотом, охраняли женщин и детей. Старики, которые уже много лет не препоясывались ремнями, словно помолодев, принялись острить боевые топоры, чистить мечи и препоясываться ими. Девушки отложили веретена, бросили овец и, вооружившись колчаном и луком, с песней отправились вместе с юношами на войну. За Дунаем в условленном месте встречались славинские и антские старейшины, протягивали друг другу руки, соседи, некогда добрые друзья, а в недавнем времени – смертельные враги. Они обменивались плащами, одаривали друг друга разукрашенными стрелами, приглашали на трапезы, угощали медом и клялись богами и тенями пращуров хранить вечное согласие. Славинские юноши влюблялись в антских девушек, каждый день справлялись свадьбы, в лагере шло сплошное пиршество – торжественный праздник примирения. Ведуньи прорицали будущее молодым супругам, волхвы с утра до ночи приносили щедрые жертвы во славу братской дружбы. Последним через Дунай переправился Исток. Четыреста бронированных всадников, вооруженных по византийскому образцу, следовало за ним.

Когда толпа увидела Сварунича во главе отборного отряда, на мгновенье воцарилась тишина. А потом юноши и девушки, старики и подпаски, вожди и старейшины разом кинулись к герою. В солнечных лучах сверкал его шлем, на драгоценных камнях доспеха играли яркие блики, и он весь горел, словно пламя его мужества пробивало броню и зажигало все вокруг. А позади него блистали доспехи всадников, сияли их ослепительные копья и гремели цепи, на которых красовались мечи.

Но вот тишину безмолвного восторга неожиданно нарушил приглушенный возглас, исполненный безмерного почитания и даже робости, он пронесся над головами, и, словно капля прорвала плотину, восторженная буря потрясла воздух: стучали колчаны, взлетели ввысь дротики и копья, звенели мечи, сверкали боевые топоры.

– Слава! Велик Исток! С ним Перун! Слава Перуну! Смерть Византии! Отмщение, отмщение!

Кровь хлынула Сваруничу в лицо. Его охватило неодолимое и упоительное стремление к власти, ему страстно захотелось повелевать этими ордами, чтоб в ту же минуту сбывались слова волхва: "Он хочет быть деспотом славинов и антов!"

Но Исток подавил мимолетное чувство. Устыдившись его, он опустил голову и натянул поводья: конь встал на дыбы и могучими скачками понесся сквозь толпу. Конница галопом помчалась за ним, соблюдая строй; земля загудела под копытами, звон оружия заглушал все нарастающие восторженные крики. Они не утихали даже тогда, когда отряд скрылся в дубовой роще. Старики плакали от радости, девушки протягивали руки вслед героям, а старейшины, собравшись в кружок, клятвами и обетами подтверждали свое решение под предводительством Истока вернуть свои исконные земли.

Провожаемый бурей восторгов, задумчиво ехал Исток к кургану, где похоронили гуннов и Тунюша. Он был потрясен, увидев перед собой черный холм, под которым покоились храбрые воины. Когда он подъехал совсем близко, конь вдруг захрапел, а сам Исток замер. В траве возле могилы лежал труп девушки, лица ее он не мог разглядеть. Он вспомнил о Любинице и похолодел.

"А если она не убежала, если Аланка обманула, если ошибся Радован, если это месть гуннов?"

Колени его дрожали, пока он вынимал ноги из стремян; трепещущими пальцами он отбросил покров, чтоб увидеть лицо покойницы.

– Аланка!

Вздрогнул юноша, больно защемило сердце: на прекрасной шее Аланки зияла рана, в правой руке был зажат нож. Душу охватила печаль, но вместе с нею пришло облегчение. Он снова накрыл лицо умершей.

– Любовь твоя была сильнее смерти!

Он позвал воинов, чтобы они разложили костер и сожгли тело Аланки. Задумчиво стояли варвары у огня, мысленно преклоняясь перед силой любви, которая жила в сердце прекрасной женщины.

Вскоре Сварунич возвратился к старейшинам и попросил поскорее собрать военный совет.

Немедля сошлись мужи и старейшины, их окружила толпа воинов, парней и девушек. Совещались недолго.

– Куда идти?

– Через Гем! Мщение и добыча!

– Кому командовать?

– Истоку, Истоку!

Виленец и Боян вышли из толпы и пошли за Истоком. Вихрь восторгов встретил его.

– Исток – воевода, Исток – воевода!

Сварунич махнул рукой и попросил слова. Совет звуками рогов утихомирил толпу.

– Старейшины, вожди, мужи и братья!

Низко, по-византийски, Исток поклонился совету и народу.

– Как он красив, как приветлив! – перешептывались девушки. А старейшины гордо выпрямились, польщенные оказанным почетом.

– Вы доверяете мне воеводство?

– Да здравствует воевода Сварунич!

– Знаете ли вы, что большие обязанности лежат на воеводе?

– Знаем, потому и выбираем тебя!

– Знаете ли вы, что у воеводы есть большие права?

– Знаем, пользуйся ими!

– Тогда я принимаю воеводство над братским войском и клянусь нашими богами, вилами наших лугов, костями павших братьев ваших и моих, что я поведу вас на месть, которой не видывали до сих пор ни славины, ни анты. Доверьтесь моему мечу, доверьтесь моим замыслам! Пока мы на земле недругов, я вам воевода! Когда мы вернемся, я снова буду самым покорным слугой старейшин!

– Слава Сваруничу, слава Истоку!

– Давайте скорее принесем последнюю жертву Перуну и тронемся на юг. Близится осень. Если боги смилуются, зимовать мы будем по ту сторону Гема, в стране плодов и виноградников!

Все обратились к жертвеннику, на которой волхвы возложили барана. Виленец и Боян подожгли ветки, девушки осыпали пламя цветами и благовониями, волхвы в торжественном благоговейном молчании рассматривали потроха.

По окончании обряда Исток построил войско. Впереди он поставил конницу, отобрав из нее лучших воинов и определив их к каждому отряду для помощи старейшинам и вождям, которые вели лучников, могучих копейщиков, щитоносцев и наконец обнаженных пращников, рабов и пастухов, вооруженных дубинами и палицами, утыканными гвоздями, оленьими рогами и зубрами вепрей. Следом за войском валила беспорядочная орда, тащившая припасы мехи с медом, сушеное мясо и хлеб.

В тот же день выступили на юг. Исток без устали разъезжал вдоль рядов, хвалил, подбадривал, разжигал ненависть к Византии, стараясь поддержать в отрядах боевой дух и приучить не привыкших к послушанию воинов к твердой руке командира. Он заботился, чтобы люди как следует отдыхали, досыта кормил и поил их. Ему удалось внедрить согласие, укрепить надежды и подчинить дикую толпу строгой дисциплине, причем сделать это все незаметно, так что воины и сами не знали, как и когда это произошло.

Пройдя ограбленную северную Мезию, войско вышло к Гему. Припасы кончились, и Исток разрешил искать скотину по селам. Потом быстро, без передышки, повел войско через Гем. Во Фракии, перед византийским укреплением, на перекрестке Филиппопольской и Фессалоникской дорог, славины и анты появились, точно из-под земли выросли.

С шумом и грохотом они налетели на крепость, заняли ее, перебили гарнизон и подожгли. Это был первый факел, кровавое пламя которого возвестило на ночном небе начало великого отмщения. Он разбудил всю западную Фракию, которая беззаботно предавалась осеннему отдыху, наслаждаясь плодами урожая вокруг ломившихся под тяжестью яств столов. Никому не приходило в голову, что варвары осенью могут перейти Дунай и нагрянуть сюда. В крепостях, правда, знали, что славины опустошили Мезию, но на обратном пути их разбили герулы, отняв у них всю добычу и освободив пленных ромеев. Из Константинополя дошла весть о том, будто антов удалось натравить на славинов, будто при посредстве славного хана Тунюша с антами заключено соглашение. Потом пришел приказ выделить каждой крепости по нескольку солдат в войско полководца Германа, который поведет их через Илларию к морю и оттуда на помощь Велисарию против готов. Ибо на посланцев, которые вырвались из Турриса, напали разбойники-вархуны и перебили их.

И вдруг, неожиданно и внезапно, появились могучие варвары, словно разверзлась земля и выбросила их на поверхность. Императорские военачальники были растеряны и напуганы. Никто не мог сказать, куда двинутся славины. Объединить легионы стало невозможно. Каждый претор спешил поскорее поправить стены, углубить рвы, загнать побольше скотины внутрь крепости и дожидаться прихода варваров.

Из письма Эпафродита и собственным чутьем Исток понимал затруднения византийцев. Поэтому он разделил войско на три части, которые порознь хлынули на юг с тем, чтобы встретиться у Топера. Сам он двигался по главной дороге, вдоль которой располагались наиболее мощные византийские крепости. И начался разгром. Ежедневные победы распалили народ до безумия. Опьяненные кровью, нагруженные добычей, хмельные славины и анты мчались вперед бушующим потоком. Первую борозду прокладывала конница, численность которой росла день ото дня благодаря захваченным лошадям и оружию. Юноши, недавние пастухи, натянули доспехи, взяли в руки щиты и словно подгоняемые волшебной силой, присоединялись к организованным отрядам. Разлучить их с отрядами мог теперь только меч, только с силой пущенное копье. Едва лишь во вражеской обороне появлялась брешь, клубы черного дыма возвещали о падении крепости, орды варваров разливались по окрестностям, жгли и грабили, наводя такой страх и ужас, какого еще не приходилось переживать Фракии. Села, поля и нивы превратились в сожженную пустыню, покрытую бесчисленным множеством трупов. Опустели дупла и пещеры Гема, тучи воронов и ястребов неотступно следовали за войском, чтоб стать могильщиками для мертвецов с разбитыми головами, погибших на острие копья, разорванных и четвертованных, обожженных пламенем, растоптанных лошадьми и зарубленных мечами. Того, кого миновал меч воина, поражала дубина пастуха, охваченного безумной жаждой убийства и не знавшего милосердия ни к старцу, ни к грудному младенцу. Орда гнала толпы детей, огромные стада тянулись на север, и случалось, что обезумевшие поджигатели, не имея сил увести с собой всю добычу, сжигали хлева вместе со скотиной.

Даже Исток опьянел от непрерывных боев. Его меч ни разу не поразил безоружного человека. Только там, где разгоралась самая лютая схватка, сверкал и его шлем, и его меч. Вмятины зияли на шлеме, грудь юноши была обагрена кровью, на ладони появились мозоли от рукоятки меча. Он знал, что творит толпа. Он гнушался ею, но сердце его было преисполнено тихой радости.

– Отмщение, отмщение! – бормотал он, в одиночестве отдыхая после боя в лесу, на вершине холма. – Девять братьев отняла у меня Византия – во сто крат будет месть за них! Сестру Любиницу отняла у меня тоже Византия! Гунн не был врагом славинов, пока его не подучил Управда! Месть! Ирину преследовал Константинополь, мучил, хотел надругаться над нею – месть, месть! А что они сделали со мною! Блудница привязала меня к яслям, чтобы погубить медленной смертью, всласть натешиться моими страданиями! Месть!

И тогда крики жертв, стон пленных и вопли умирающих казались песней, которой с радостью внимало его ухо. Дурман сменялся любовью. Страстно стремился он к Ирине. И гордость охватывала его.

– Тебе не придется стыдиться, ибо ты любишь героя. Я предстану пред тобой, увенчанный победой! Войско окажет тебе почести, как императрице. Я осыплю тебя драгоценностями, о моя единственная любовь!

Войско находилось уже неподалеку от Топера, скоро он сможет расквитаться с Рустиком. А потом! Куда потом? В душе возникала дерзкая мысль. Куда? В Фессалонику. Но не одному! Он пойдет за ней со всем войском! В самом роскошном дворце сыграем мы свадьбу. Ирина вынужденная теперь прятаться, сядет на престол, и народ будет вопить от радости и веселья под ее окном. Да, Ирина, тебе не придется стыдиться за своего милого!

В такие минуты его охватывала бесконечная тоска, он вскакивал, поднимал усталое войско и безостановочно вел его дальше, чтобы как можно скорее прийти в Топер.

Префект Рустик быстро узнал о нашествии варваров. Толпы беглецов спешили укрыться за стенами его города. Они рассказывали о бесчинствах варваров, но никто на знал, сколько их и куда они идут. Рустику хотелось ударить им навстречу. Он выслал лазутчиков, многие из них не вернулись, а те, что вернулись, говорили разное: одни сообщали о тысячах славинских воинов, а другие, напротив, утверждали, будто это разнузданная орда, которую разгонит одна его сотня. Сведения были разноречивые, и Рустик решил остаться в Топере. Ни капли страха не было в его сердце. Гарнизон у него сильный, кроме того, он вооружил тысячу горожан, чтобы зимой легче было оборонять могучие стены.

Рустик не только не боялся варваров, но в душе даже радовался их приходу. Два дня назад он получил из Константинополя грозное письмо от Асбада. Магистр эквитум напрасно ездил в Дренополь, надеясь найти там Ирину и привезти ее в Константинополь. Во дворце ее тщетно ожидала Феодора.

Ни императрице, ни Асбаду ничего не удалось узнать. Даже Рустик услышал о спасении Ирины лишь спустя восемь дней: разбойники Нумиды побросали трупы в глубокий ров, спрятав, таким образом, концы в воду. Рустик повсюду разослал шпионов. Но они не обнаружили ни малейшего следа. Девушку поглотила ночь, и он кусал губы в бессильном гневе, в страхе ожидая известий из дворца.

И вот теперь пришло гневное письмо Асбада, полное угроз и высокомерных оскорблений. Асбад писал, что Рустик страшно разгневал двор и августу и что единственное спасение для него – немедленно отослать Ирину к нему, Асбаду, чтобы он мог отвести ее к Феодоре. Рустик ничего не ответил на письмо. Если он напишет, что отправил девушку, ему не поверят. Если скажет, что ее похитили разбойники, его накажут за легкомыслие. Поэтому после недолгих колебаний, он, как истый ромей, решил побыстрее собрать осенние налоги и с полной казной бежать куда глаза глядят.

Как раз в это время появились славины. Рустик обрадовался, полагая, что война заставит Асбада и Феодору позабыть об Ирине, а заодно и о нем самом.

В двух днях хода от Топера Исток остановил войско и велел располагаться на отдых. К Радо и Ярожиру, возглавившим два других отряда, помчались гонцы с приказам Истока прекратить грабежи и присоединиться к нему. А сам Исток в сопровождении нескольких воинов, переодетых фракийскими крестьянами, поехал в сторону Топера, чтоб осмотреть крепость.

Через три дня, когда они вернулись, все отряды уже были на местах. Воины ликовали в хмельном чаду. Однако скоро более умудренные встревожились, заметив, что Исток вернулся озабоченным.

– Нам не взять город, если мы не сможем перехитрить Рустика, – сказал Исток. – Полвойска сложит здесь головы. Стены Топера неприступны.

– Не следует об этом говорить людям, – возразил Ярожир, – а то упрутся и не пойдут.

– Значит, молчок, и будем придумывать ловушку, – решили опытные старые воины.

Однако у Сварунича в голове уже созрел план. Больше всего его тревожила орда, которая только мешала ему. Он велел заселить опустевшие села в долине, строго-настрого запретив поджигать дома, наказал сторожить пленных и хорошо ходить за скотом. Отобрав лучших воинов, он оставил их при себе. Самых надежных юношей он послал на восток и запад охранять лагерь. Они должны были немедля сообщить о приближении византийских отрядов.

Обезопасив себя таким образом от внезапного удара в спину, он темной ночью повел отряд через леса и ущелья к Топеру. Каждому воину велено было взять с собой провианта на неделю. Всех подозрительных людей, которые встретились бы по пути, он решительно приказал убивать на мести. Исток считал Рустика достаточно дальновидным, чтобы выслать из Топера лазутчиков.

После того как в течение двух ночей основные силы славинов укрылись в лесах, ущельях и долинах, окружавших с востока Топер, Исток передал командование слабовооруженными отрядами Ярожиру, приказав ему вести их к крепости днем, по обычаю варваров, с шумом и гамом.

Ярожир только подмигнул ему левым глазам, сразу оценив замысел Истока.

С дикими воплями, беспорядочной толпой, словно стадо овец, грянули воины Ярожира на дорогу, ведущую к крепости. В первую же ночь они остановились в долине, разложили костры и подняли такой галдеж, что Рустик сразу понял: варвары близко. На заре следующего дня орда продолжила свой путь, разбившись на группы и шагая напрямик по дорогам, виноградникам и лугам, и к полудню достигла Топера, выйдя к его восточным воротам.

На стенах засверкали шлемы и нагрудники. В надвратной башне появился сам Рустик и, прикрыв глаза рукой, стал наблюдать за приближавшимися толпами славинов. Определив силы орды, увидев царящий беспорядок, голые груди, косматые волосы, помятые шлемы на головах у некоторых, он в презрительной улыбке скривил губы. Согнув левую руку, он приложил ее к груди, словно говоря: "Не пробить вам наших доспехов, псы варварские!"

Ярожир остановил орду, не доходя стен, чтобы стрелы, посыпавшиеся из крепости, не могли поразить людей. Славины катались по траве от смеха, вырывали торчавшие из земли стрелы, отправляли их назад из своих метких луков, так что они вновь свистели над стенами, заставляя воинов и любопытных горожан в страхе нагибать головы. Это вызвало новые взрывы смеха, и новые стрелы неслись к башне, где даже появились раненые. Дикий вопль провожал меткую стрелу, орда все больше веселилась. Славины вызывали ромеев на бой.

– Выходите, пестрые черепахи, мы сдерем с вас рубахи железные! А ну, подставляйте свои черепа под наши топоры! Вылезайте из своих нор! А то подожжем ваш барсучий дом! Клянемся Перуном, посадим вас по-братски на кол, трусливые сони, полевые мыши! Мыши вы и есть! В море вас пошвыряем, как лягушек в вонючую лужу!

И ливень стрел осыпал стены, с криком падали воины, а славины потешались все больше.

Рустик был вне себя от гнева. Он непрерывно глядел вдаль, ожидая новых отрядов варваров. Их не было. И тогда он решился. С башни исчез его золотой шлем, и в ту же секунду зазвучали трубы и рога, с грохотом распахнулись восточные ворота, и легион гоплитов ринулся на славинов. Воины покинули крепостные стены, гарнизон целиком вышел в поле.

Сотни топоров и копий сверкнули в воздухе, вонзившись в тело легиона, дрогнувшее на мгновенье. Но вновь запели трубы, могучий клин, закованный в сталь и железо, бросился на варваров.

Толпа повернула вспять и кинулась врассыпную, словно тысячи испуганных зверьков. Византийцы азартно преследовали врагов, поражая их копьями, сметая отставших, безжалостно расправляясь с одними и заставляя других пускаться в бегство. Со стен вдогонку им неслись победные вопли горожан, торжествующие крики женщин и детей. А Рустик разгневанный и гордый, гнал варваров все дальше и дальше в глухие ущелья, думая там поймать их в ловушку и перебить, как собак, всех до единого.

Вдруг загремели рога славинов и антов. Со всех сторон, из ложбин и ущелий, вырвался могучий вопль. Рустик окаменел, ни секунды не сомневаясь в том, что означают эти звуки. Он проник в лукавый замысел варваров.

– Назад! В Топер!

Трубы подхватили его приказ. Легион сомкнулся и галопом помчался в город. Но было уже поздно. Отряд славинов, предводительствуемый Истоком, ударил ему во фланг и расколол надвое. Радо вышел навстречу, с тылу атаковал Ярожир со своими повернувшими обратно беглецами.

Плач женщин и детей взметнулся к небу. Город охватила паника. Богачи поспешили к своим кораблям, за ними бросились бедняки, но их сталкивали с лодок в море, чтоб они не потопили перегруженные челны. Сотни людей боролись с волнами, призывая на помощь, но парусники брали только своих, быстро поднимали паруса и уходили в сторону Фессалоники.

Тем временем жестокая сеча у крепостных стен утихала. Бежать удалось лишь нескольким десятками человек, но и тех отважные славины преследовали до самой темноты. Измучены были и нападавшие, поэтому после боя не слышно было даворий, да и сам Исток не решился вести воинов на город, которым они легко могли бы овладеть из-за всеобщей паники и растерянности.

У подножия крепостных стен вспыхнули было костры, но тут же потухли. Воины погрузились в глубокий сон.

Истока радовала победа. Он восхищался своими воинами, вера в мощь войска достигла вершины. Он решил разрушить город на другой день, а потом...

В мечтах он уже обнимал Ирину и праздновал желанную свадьбу в Фессалонике.

На рассвете воины окружили Истока. Несмотря на гибель многих товарищей, они были веселы и чувствовали в себе достаточно силы, чтобы захватить и разгромить Топер. Быстро сплели лестницы, во рву появились бревна, и воины кинулись на штурм восточной стены. Однако город не позволил застать себя врасплох. Горожане прекрасно понимали, что им не на кого рассчитывать, кроме самих себя. Они завалили ворота и поднялись на городские стены.

Когда передовой отряд славинов достиг подножья стен и полез наверх, потоки кипящего масла и пылающей смолы обрушились на обнаженных варваров, и десятки воющих и рычащих от боли людей скатились вниз.

– Назад! – крикнул Исток.

Воины обратились вспять, а сильно обожженные, не желая терпеть безумную боль, выхватывали ножи и вонзали их себе в грудь, добровольно расставаясь с жизнью.