Текст книги "Из двух зол"

Автор книги: Флойд Уоллес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Зверушка Боулдена

Доставая дары, он заметил, что у него дрожат руки. На Земле это было бы симптомом обыкновенного гриппа, в системе Центавра – началом конца. Но Ли Боулден находился на Ван-Даамасе, а потому не знал, что означает такая дрожь. На эту планету земляне попали совсем недавно и еще не успели изучить ее болезни. А освоение новых планет всегда связано с риском.

Впрочем, Боулден не слишком встревожился и продолжал спокойно пересчитывать дары. Он почувствовал, что нездоров, около часа назад. Еще будет время принять меры, когда он вернется в поселок – всего каких-нибудь двенадцать часов полета. На базе есть все новейшие лечебные средства.

Он сложил дары аккуратной пирамидой, стараясь, чтобы они выглядели повнушительнее: пять пар локаторных очков, семь скорострельных карабинов и к ним семь коробок патронов. Земляне свято соблюдали местный обычай, требовавший, чтобы число даров обязательно было нечетным.

Вандаамасец бесстрастно смотрел на дары. В руке он держал лук непривычной формы, а с бедра у него свисал колчан. Все стрелы, кроме одной, были выкрашены яркой краской – алой или оранжевой. Наверное, чтобы легче находить их после промаха, решил Боулден. Среди этой пестроты взгляд останавливала стрела глубокого синего цвета. Боулдену еще не приходилось видеть аборигена без синей стрелы в колчане.

Вандаамасец продолжал стоять неподвижно, и ледяной ветер с гор трепал легкую тунику, которая нисколько не защищала от холода.

– Я иду говорить с другими, – сказал он наконец на языке землян.

– Иди поговори, – ответил Боулден, стараясь подавить дрожь. Эта фраза исчерпала его познания в туземном диалекте, и он продолжал уже на родном языке. – Дары возьми с собой. Они принадлежат вам, что бы вы ни решили.

Абориген кивнул и взял очки. Примерив их, он поглядел на окутанные густым туманом склоны гор. Казалось бы, вандаамасцев локаторные очки не должны были особенно интересовать. Жизнь в горах развила у них такую остроту зрения, что густая мгла смущала их не больше, чем землян утренняя дымка. Но как ни странно, именно очки они ценили больше всего. Возможность видеть гораздо дальше обычного была для них заманчивее даже карабинов.

Абориген сдвинул очки на лоб и радостно улыбнулся. Заметив, что Боулден дрожит, он взял его руки в свои и внимательно осмотрел их.

– Руки больны? – спросил он.

– Немножко, – сказал Боулден. – К утру все пройдет.

– Я иду говорить, – повторил абориген и, собрав дары, удалился.

Ли Боулден сидел у вертолета и ждал, стараясь угадать, пользуется ли этот абориген каким-нибудь влиянием среди своих соплеменников. Правда, они прислали для переговоров именно его, но, возможно, только потому, что он объясняется на языке пришельцев лучше остальных.

А придут ли аборигены работать в поселок, они решат на общем совете. Если дары им понравятся, они, возможно, и согласятся. Пока же ему оставалось только ждать – и стараться унять дрожь. Руки у него онемели, да и ноги совсем отнимались.

Вскоре из тумана вынырнул абориген, держа продолговатую корзину. Боулден расстроился: всего один дар в ответ на очки, карабины и патроны! Такая пропорция не сулила ничего хорошего. Нет, они не согласились.

Абориген поставил корзинку и молча посмотрел на Боулдена.

– Люди говорили? – спросил Боулден.

– Мы говорили прийти, – ответил абориген, загибая пальцы. – Через пять и семь дней мы прийти.

Это была приятная неожиданность. Неужели одна сплетенная из прутьев корзинка равна такому количеству великолепных достижений высочайшей цивилизации? По-видимому, аборигены придерживались подобного мнения. У них была своя шкала ценностей. Одну пару очков они предпочитали трем карабинам, а пачка иголок более чем соответствовала коробке патронов.

– Это хорошо, что вы придете. Я сразу же отправлюсь в поселок, чтобы передать ваши слова, – сказал Боулден.

В корзине что-то копошилось, но прутья плотно прилегали друг к другу, и сквозь них он не мог ничего рассмотреть.

– Оставайся, – посоветовал абориген. – С гор идет буря.

– Я пролечу стороной, – ответил Боулден.

Если бы он был здоров, то, пожалуй, принял бы приглашение. Но надо скорее вернуться в поселок, поближе к врачам. На малоизвестной планете самое легкое нездоровье может обернуться бог знает чем. К тому же он потратил лишние двое суток на розыски племени в этом дьявольском тумане, и на базе, наверное, уже беспокоятся.

– Лети далеко стороной, – сказал абориген. – Идет большая буря.

Он взял корзину, поднес ее к дверце и открыл крышку. Оттуда выскочило какое-то животное и юркнуло в кабину.

Боулден скосил глаза вниз и увидел в полумраке два светящихся кружка. Он не рассмотрел, что это была за тварь, и его вовсе не устраивало, что она сможет хозяйничать в кабине, как ей вздумается. Тем более, что лететь придется в бурю. Он предпочел бы получить такой презент в корзине. Но животное плюс корзина составляли бы два дара, а четные числа были для жителей планеты неприемлемы.

– Он ничего плохого не делать, – сказал абориген. – Он добрый друг.

Насколько было известно Боулдену, у аборигенов почти не было домашних животных, а о «животных-друзьях» ему и вовсе не приходилось слышать. Боулден включил освещение кабины. А! Один из таинственных зверьков, которых каждое племя держит в клетках на самой окраине лагеря. Зачем они были им нужны, никто не знал – аборигены либо не могли, либо не считали нужным это объяснять.

По-видимому, их не ели, и уж, во всяком случае, не использовали как рабочий скот. И вопреки тому, что сказал абориген, они не были «друзьями» наподобие собак или кошек: никто не видел, чтобы местный житель приласкал такое животное, да они и не бродили по лагерю на свободе. А главное, до сих пор землянам не позволяли подходить близко к этим животным – ученые в поселке придут в восторг от такого подарка.

– Трогай его, – сказал абориген.

Боулден протянул дрожащую руку, и животное подбежало к дверце. Его желтые глаза смотрели умно и дружелюбно. Ростом оно было с небольшую собаку, но походило на изящного миниатюрного медведя с глянцевитым оранжевым мехом. Боулден погладил мохнатую спину, и по его пальцам разлилась теплота. Зверек изогнулся и облизал его руку.

– Теперь он знает твой вкус, – сказал абориген. – Теперь хорошо. Он твой.

И, повернувшись, он исчез в тумане.

Боулден забрался в кабину и запустил моторы, а зверек вскарабкался на сиденье рядом с ним. Непонятно, почему аборигены держат такие ласковые существа в клетках!

Он начал резко набирать высоту, прикидывая, где лучше пересечь горы, чтобы уйти от надвигающегося урагана. В тумана вершины были неразличимы, и ему пришлось снизиться и следовать извивам долины. Он летел со скоростью, максимально допустимой при плохой видимости, но тем не менее через несколько минут ураган его настиг. Боулден попытался подняться выше верхней границы воздушных потоков, но у этого урагана как будто не было верхней границы. Под вертолетом простиралась местность, нанесенная на карту лишь условно, а буйство электрической энергии вокруг почти парализовало радиолокатор.

Сжимая рычаги управления, Боулден внезапно почувствовал ноющую боль в плечах. Руки у него совсем онемели, ноги налились свинцом. Зверек прижался к его боку, и ему пришлось оттолкнуть пушистый комок локтем. На мгновение он обрел ясность мысли. Нельзя терять времени. Надо приземлиться и переждать бурю – если удастся найти место для приземления.

Несколько раз согнув пальцы, Боулден заставил их слушаться и пошел на снижение. Впереди возник каменный обрыв. Он сделал крутой вираж и продолжал поиски.

Наконец он нашел подходящее место – узкую долину, в какой-то мере укрытую от ветра, – и выбросил якорь. Если ничего непредвиденного не произойдет, якорь выдержит.

Боулден опустил спинку, так что сиденье превратилось в постель, и, не найдя в себе сил заняться ужином, сразу уснул. Когда он проснулся, ураган бушевал по-прежнему, а зверек мирно посапывал, прикорнув у него под мышкой.

Боулден почувствовал себя настолько сносно, что решил перекусить. Абориген не объяснил, чем следует кормить зверька, но тот с удовольствием съедал все, что протягивал ему Боулден. По-видимому, он был всеяден, точно человек. Прежде чем снова лечь, Боулден опустил спинку другого сиденья, но зверек предпочел опять прижаться к нему, и он не стал его отгонять: исходившее от зверька тепло было очень приятным.

Так, засыпая и просыпаясь, Боулден пережидал бурю. Она продолжалась полтора дня. Наконец тучи рассеялись. С тех пор как он заболел, прошло два дня и четыре – с тех пор, как он покинул поселок.

Боулден решил, что поправился. Онемение в руках почти прошло, в глазах не двоилось. Он посмотрел на зверька, который свернулся у него на коленях и поглядывал снизу вверх большими желтыми глазами, словно приглашая человека затеять веселую возню. Но не позволять же ему резвиться во время полета!

– Пойдем-ка, зверушка, – сказал Боулден, не зная, как его иначе назвать. – Нам пора отправляться в путь.

Он оттащил своего нового приятеля в дальний угол кабины, соорудил там подобие клетки и, убедившись в ее прочности, посадил в нее зверька. Следовало бы сделать это сразу же, но он слишком скверно себя чувствовал, да и времени не было, а к тому же абориген мог обидеться на такое обращение с его подарком. Пожалуй, все вышло к лучшему.

Зверьку явно не нравилось сидеть взаперти. Некоторое время он тихонько повизгивал, но смолк, когда взревели моторы. Боулден поднялся прямо вверх до высоты, откуда уже можно было наладить связь. Кратко сообщив про согласие аборигенов и про собственную болезнь, он взял курс на базу.

Десять часов Боулден летел на предельной скорости; обедать он не стал и только время от времени грыз плитки концентратов. Зверек иногда повизгивал, не Боулден уже научился его понимать и знал, что он не голоден и не просит пить, а просто хочет быть поближе к нему. Он же хотел только одного: скорее вернуться на базу.

Когда он пошел на посадку, разбросанный по равнине поселок показался ему удивительно красивым. От ангаров к вертолету бежали механики. Они открыли дверцу, он шагнул на дорожку и упал ничком. Руки и ноги у него отнялись совсем. Он не выздоровел.

Доктор Кесслер, щурясь, смотрел на Боулдена сквозь микроэкран, из-за которого его лицо казалось вытянутым и туманным. Микроэкран представлял собой сферическое силовое поле, окружавшее голову врача. Поле это генерировалось кольцом, надетым на шею поверх воротника защитного комбинезона. Оно уничтожало любые микроорганизмы, приходившие в соприкосновение с ним. Комбинезон был абсолютно непроницаем и не имел других отверстий, кроме ворота. Материал у кистей был тонкий, а на подошвах утолщен.

Все это Боулден заметил с первого взгляда.

– Настолько серьезно? – с усилием выговорил он.

– Простая предосторожность, – голос врача казался глухим, так как микроэкран искажал и звуки. – Не более. Мы знаем, что с вами, но пока еще не выбрали эффективного лечения.

Боулден скривил губы. Микроэкран и защитный комбинезон говорили сами за себя.

Врач подкатил к нему небольшой аппарат и осторожно зажал его руку в узком желобе. Окуляр скользнул за микроэкран, и Кесслер принялся исследовать руку своего пациента от кончиков пальцев к локтю и дальше к плечу. Наконец он остановил линзу.

– Тут граница чувствительности?

– Кажется… Потрогайте. Да, ниже все словно онемело.

– Отлично. В таком случае все ясно. Это «пузырчатая смерть».

Боулден переменился в лице, и врач засмеялся.

– Не тревожьтесь. Название подсказала картина, наблюдаемая в рентгеномикроскопе. Правда, эта штука убила всех членов разведывательной экспедиции, которая открыла Ван-Даамас, но вам ничего страшного не грозит.

– Но у них же были и антибиотики, и необиотики!

– Конечно. Но малого спектра действия. К тому же они имели дело с неизвестным фактором, не говоря уж об отсутствии оборудования, которым располагаем мы.

Все это звучало утешительно. Но тревога Боулдена не прошла.

– Приподнимитесь и посмотрите сами, – сказал Кесслер, наклоняя окуляр так, что Боулден мог в него заглянуть. – Темные нити – это нервы. Видите, чем они окружены?

Доктор поправил наводку на фокус – и Боулден увидел, что каждая ниточка покрыта бесчисленными шариками, которые полностью изолировали ее от окружающей ткани. Так вот почему он ничего не чувствует! Сферические микроорганизмы действительно были похожи на пузырьки. Ему показалось, что самый нерв нисколько не поврежден.

Пока он смотрел, врач ввинтил еще один окуляр для себя и нажал кнопку сбоку. Из линзы, прижатой к руке, выскользнула почти невидимая игла и вонзилась в мышцу. Боулден увидел ее, когда она вошла в поле зрения микроскопа, но никакого укола он не ощутил. Игла медленно приблизилась к темной нити, однако не прикоснулась к ней.

Игла была полой внутри, и, когда Кесслер нажал еще на одну кнопку, она начала всасывать крохотные шарики через гибкий щупик, который двигался вдоль нерва. Когда небольшой участок очистился от микроорганизмов, щупик исчез в игле, а Боулден почувствовал легкую боль.

Кончив, Кесслер осторожно освободил руку Боулдена, откатил аппарат к стене, извлек из него небольшую капсулу и опустил ее в приемник на дверной панели. Затем он вернулся к постели и сел.

– Вы это и сделаете? – спросил Боулден. – Отсосете их?

– Нет. К сожалению, в человеческом теле слишком много нервов. Если бы у нас было десять аппаратов и достаточное число специалистов, мы смогли бы кое-как задержать их распространение в одной руке, но не больше, – он откинулся к стене вместе со стулом. – Я просто взял еще одну пробу. Мы проверяем, на что и как реагируют эти микроорганизмы.

– Еще одну пробу? Значит, вы их уже брали?

– Конечно. Мы на некоторое время усыпили вас, чтобы вы хорошенько отдохнули. – Стул опустился на все четыре ножки. – Не то у вас очень легкая форма, не то вы обладаете сильнейшим врожденным иммунитетом. С появления первых симптомов прошло уже трое суток, а болезнь все еще находится в начальной стадии. С первой экспедицией она покончила за два дня.

Боулден уставился в потолок. Рано или поздно они научатся ее лечить, только доживет ли он до этого?

– Я догадываюсь, о чем вы думаете, – сказал врач. – Но не забывайте, что мы пользуемся новейшим оборудованием. Мы поместили культуру в ультразвуковой акселератор и убыстряем жизненный цикл этих организмов в десять раз. К вечеру мы уже будем знать, какие наши анти– и необиотики им меньше всего по вкусу. Эти крошки – крепкий орешек, невероятно крепкий, но будьте спокойны: мы отыщем их уязвимое место.

Доктор продолжал свои объяснения, а Боулден лежал, словно оцепенев, но мозг его лихорадочно работал.

Микроорганизмы в первую очередь поражали нервные окончания пальцев на руках и ногах. Врачебная бригада добралась до Ван-Даамаса, когда участники первой экспедиции не только умерли, но трупы их уже успели разложиться и микроорганизмы утратили активность. Тем не менее можно было с достаточной уверенностью сказать, что смерть наступила только после того, как роковые шарики достигли головного мозга. А раньше, пока микроорганизмы продвигались по нервным стволам, они не вызывали никаких необратимых изменений.

Это, во всяком случае, было приятно слышать: либо он выздоровеет, либо умрет, но участь беспомощного калеки ему не грозит. Еще одним козырем был ультразвуковой акселератор. Установив естественный резонанс этой одноклеточной твари, медики успеют вырастить и изучить в лаборатории десять поколений за то время, пока в его организме завершится жизненный цикл всего лишь одного. Если не считать участников разведывательной экспедиции, Боулден оказался первым землянином, заразившимся этой болезнью, так что врачи впервые наблюдали ее течение, но времени у него было больше, чем он думал.

– Вот так, – закончил Кесслер. – Ну, а теперь нам необходимо узнать, где вы побывали.

– Вертолет снабжен автоматическим бортовым журналом, – ответил Боулден. – Он фиксирует все приземления.

– Я знаю. Но координатная сетка еще недостаточно точна, и пройдет несколько лет, прежде чем мы сможем установить места ваших посадок с ошибкой, не превышающей несколько футов. – Врач развернул большую фотокарту с несколькими пометками, надел на Боулдена стереоскопические очки и дал ему карандаш. – Вы сумеете?

– Наверное.

Его пальцы почти не гнулись, и он ничего не ощущал, но прижать карандаш к карте он еще мог. Кесслер пододвинул карту поближе, и перед глазами Боулдена возникла знакомая местность. Некоторые подробности он различал даже лучше, чем в натуре, потому что на карте не было тумана. Когда он внес несколько поправок, Кесслер снял с него очки и убрал карту.

– Полеты туда нужно будет прекратить, пока мы не найдем надежного лечения. А вы не заметили там каких-нибудь особенностей?

– Это все горы.

– Следовательно, на равнине нам, пожалуй, опасаться нечего. А какие-нибудь животные там были?

– Близко ко мне ни одно не подходило. Разве что птицы…

– Переносчик, вероятнее всего, какое-нибудь насекомое. Ну, искать хозяина и переносчиков – это наше дело. А вам нужно беречь силы. Здесь вы в такой же безопасности, как и на Земле.

– Вот именно, – ответил Боулден. – А где моя зверушка?

Доктор засмеялся.

– Тут вы пожали лавры. Биологи точили зубы на это животное с тех самых пор, как мельком увидели их в туземном лагере.

– Пусть глядят на него, сколько им хочется, – заявил Боулден. – Но и только. Это личный подарок.

– А вы уверены?

– Так сказал абориген, который мне его дал.

Доктор вздохнул.

– Я им передам. Их это не обрадует, но мы должны считаться с обычаями аборигенов, если хотим наладить с ними сотрудничество.

Боулден улыбнулся. По крайней мере полгода его зверушке ничего не будет угрожать. Любопытство биологов можно понять, но на новой планете у них найдется много других способов его удовлетворить. А зверушка принадлежит ему. Странно, что за каких-то два дня он успел так привязаться к мохнатому зверьку. И ведь это редкость – человек сталкивался с подобными приятными сюрпризами, не чаще, чем на одной планете из пяти. Это бесполезное, абсолютно бесполезное существо обладало тем не менее одним неоспоримым достоинством: между ним и человеком сразу же возникала взаимная теплая симпатия. Да, в нем человек обретал друга.

– Отлично, – сказал Боулден вслух. – А все-таки – где моя зверушка?

Врач пожал плечами, но это движение было почти незаметным в бесформенном защитном комбинезоне.

– Не могли же мы ей позволить бегать по улицам! Она в соседней палате, где за ней ведется наблюдение.

Боулден понял, что медик озабочен гораздо больше, чем старается показать. В маленькой больничке не было помещения для лабораторных животных.

– Этот зверек – не носитель, – сказал он твердо. – Я заболел до того, как мне его подарили.

– Да, мы знаем. Но чем? И даже если вы правы, животное соприкасалось с вами и могло превратиться в источник инфекции.

– По-моему, обитателей планеты эта болезнь не поражает. Аборигены бывали во всех местах, где я приземлялся, и они, по-видимому, ею не болеют.

– Разве? – сказал врач, вставая. – Может быть. Но делать окончательные выводы пока еще рано.

Подойдя к двери, он извлек из стены шнур и подключил его к своему комбинезону, а затем расставил ноги и раскинул руки. На мгновение комбинезон раскалился добела – лишь на мгновение, и все же, несмотря на теплоизоляционную прокладку, это, вероятно, была малоприятная процедура. А ведь ту же операцию предстояло повторить снаружи. Нет, медики явно предпочитали не рисковать.

– Попробуйте уснуть, – сказал Кесслер. – Если в вашем состоянии произойдут какие-нибудь изменения, позвоните. Даже если они покажутся вам совсем незначительными.

– Хорошо, – ответил Боулден.

И почти сразу же заснул. Сон приходил к нему удивительно легко.

Сестра вошла настолько бесшумно, насколько позволял защитный комбинезон. Но Боулден проснулся. Был уже вечер. Он проспал почти весь день.

– Вы – которая из них? – спросил Боулден. – Хорошенькая?

– Сестры тогда хорошенькие, когда больной их слушается. Ну-ка, проглотите вот это.

Он узнал Пегги, но с сомнением посмотрел на то, что она ему протягивала.

– Как? Целиком?

– Конечно. Вы только проглотите, а уж вытащу его я сама. Зонд вам вреда не причинит.

Пегги начала водить по его телу маленьким прибором, поглядывая на циферблат, который держала в другой руке. Он знал, что показания фиксируются прямо на диаграмме где-то в другом помещении. По-видимому, это был прибор для измерения биотоков, который позволял косвенным образом следить за развитием болезни. Значит, они уже разработали новые диагностические методы! Эх, если бы они настолько же продвинулись и с лечением!

Сестра умело извлекла зонд, посмотрела на шкалу и положила его в приемник на стене. Затем она поставила на тумбочку поднос и велела Боулдену поужинать. Он хотел расспросить ее, но она так настаивала, что он должен был подчиниться. Врачи учли, что он частично парализован, и еда была жидкой. Возможно, она отличалась особой питательностью, но показалась ему удивительно невкусной.

Сестра убрала поднос и села возле его постели.

– Ну, теперь мы можем и поболтать, – сказала она.

– Что происходит? – резко спросил Боулден. – Когда меня начнут лечить? Ведь пока мне еще не сделали ни единого укола.

– Я не знаю, что подыскивают для вас врачи. Я же просто сестра.

– Не морочьте мне голову, – рассердился он. – Вы тоже доктор и в случае необходимости могли бы заменить Кесслера.

– Ну, хорошо, будь по-вашему, – ответила она весело. – Но мой врачебный диплом действителен только на Земле, а право практиковать тут я получу, не раньше, чем закончу инопланетную практику.

– Про Ван-Даамас вы знаете не меньше других!

– Не спорю, – ответила она. – Только не нужно волноваться. Я думаю, вы и сами догадываетесь: ни антибиотики, ни необиотики не дали положительного результата ни порознь, ни в сочетании друг с другом. Мы ищем чего-то совсем нового.

Да, он должен был догадаться – и все же он продолжал надеяться. Поглядев на бесформенную фигуру у кровати, Боулден представил себе Пегги в обычном костюме. А может быть, он как личность их уже не интересует? И они работают над тем, как предотвратить эпидемию?

– Как же оцениваются мои шансы?

– Выше, чем вы полагаете. Мы ищем дополнительный фактор, который обеспечит антибиотикам действенность.

Про это он не подумал, хотя к такому средству прибегали нередко, особенно на необжитых планетах. Он слышал, что распространенная в системе Центавра вирусная инфекция была побеждена, когда один из антибиотиков начали сочетать с аспирином, хотя в отдельности они не оказывали абсолютно никакого действия. Однако установить, что именно следовало добавлять к тому, другому или третьему антибиотику, можно было только путем бесчисленных проб. Это требовало времени, а времени у него не было.

– Еще что-нибудь? – спросил он.

– Достаточно и этого. Мы вовсе не хотим внушать вам, будто положение несерьезно. Но не забывайте, что мы работаем в десять раз быстрее, чем успевают размножиться возбудители болезни. И с минуты на минуту уже можно ждать результатов. – Она встала. – Дать вам снотворное?

– У меня достаточно снотворного в руках и ногах. И похоже, что скоро я усну очень крепко.

– Что мне особенно нравится, так это ваша бодрость, – сказала она, наклоняясь и застегивая что-то вокруг его шеи. – Может быть, вам интересно будет узнать, что сегодня ночью нам предстоит большая работа. Конечно, мы могли бы оставить кого-нибудь подежурить тут, но нам казалось, что вы предпочтете, чтобы мы все были заняты в лаборатории.

– Конечно, – ответил он.

– Сейчас я включу датчик, и он будет следить за всеми процессами, протекающими в вашем организме. Если вам что-нибудь понадобится, позвоните, и кто-нибудь сразу придет.

– Спасибо, – сказал он. – Постараюсь сегодня не паниковать.

Она подключила свой комбинезон к шнуру и после вспышки исчезла за дверью. После ее ухода датчик сразу же утратил успокаивающую силу. Боулден предпочел бы что-то более эффективное.

Они намерены работать всю ночь напролет, но есть ли у них реальная надежда на успех? Что сказала Пегги? Ни один из анти– или необиотиков не дал положительных результатов. Она не заметила, что проговорилась. Реакция была негативной – другими словами, пузырчатые микроорганизмы, попадая в среду, которая должна была бы их уничтожить, начинали, наоборот, развиваться более бурно. Подобные явления наблюдались на отдельных планетах. Такое уж его везенье, что это произошло именно с ним!

Боулден отогнал эти мысли и попытался уснуть. На некоторое время это ему удалось. Он проснулся оттого, что его руки затлели – так, во всяком случае, ему почудилось в первую секунду. Казалось, что где-то глубоко внутри них пылает огонь. В незначительной степени они его еще слушались. Он мог шевелить ими, хотя кожа ничего не ощущала. До этого момента основные нервы оставались почти не затронутыми. Но теперь инфекция от поверхности распространялась в глубину. Она достигла локтей и продолжала двигаться дальше. На три-четыре пальца ниже плеча он уже ничего не чувствовал. Развитие болезни ускорилось. Если они взвешивали возможность ампутации, то теперь прибегать к ней все равно было поздно.

Боулдену хотелось закричать, но он сдержался. Придет сестра и останется с ним, но он оторвет ее от работы, которая еще может спасти ему жизнь. Инфекция достигнет плеч и поползет по груди и спине. Она доберется до гортани – и он утратит возможность говорить. Она парализует веки – и он перестанет даже мигать. А может быть, и ослепнет. И тут она отыщет лазейку, ведущую в его мозг.

И тогда произойдет взрыв. Все функции его организма либо прекратятся, либо хаотически усилятся по мере того, как регулирующие центры начнут отключаться один за другим. Температура его тела поднимется до смертоносного предела или же, наоборот, упадет. Смерть окажется на редкость мучительной или легкой и незаметной…

Вот почему он не позвал сестру.

И еще потому, что услышал странный звук.

Это было что-то среднее между мурлыканьем и молящим визгом. Он узнал голос животного, которое ему подарил абориген. Его же посадили в клетку в соседней палате! Впоследствии Боулден сам не мог объяснить, почему он сделал то, что сделал. Он не знал, руководил ли им разум или инстинкт. Но ведь эти понятия противоположны, а потому, в сущности, неприменимы к человеческому сознанию, поскольку оно едино и неделимо.

Боулден соскользнул с кровати. Стоять он не мог и кое-как пополз, опираясь на локти и колени. Боли он не испытывал. Только кости пылали по-прежнему. Он добрался до двери, выпрямился, не поднимаясь с колен, и поднес руку к дверной ручке, но ухватиться за нее не сумел. После нескольких неудачных попыток он уперся в ручку подбородком и опустил ее. Дверь отворилась, и он оказался в соседней палате. Почувствовав его приближение, зверек завизжал громче. Боулден увидел в углу два желтых горящих кружка и пополз к клетке.

Она была заперта на защелку. Зверек дрожал от нетерпения и всем телом налегал на сетку, стараясь прикоснуться к его рукам. Боулден дотянулся до задвижки, но его парализованные пальцы не могли повернуть ее. Зверек нежно их облизал.

Потом все пошло легче. Боулден не чувствовал, что делают его пальцы, но задвижка вдруг повернулась и зверек выскочил из клетки прямо ему на грудь.

Боулден упал на пол, но только обрадовался: он уже не сомневался, что его догадка верна. Аборигены подарили ему зверька не просто так. Они жили в условиях тяжелой борьбы за существование и не могли бы содержать бесполезных любимцев. Нет, этот зверек был чрезвычайно полезен. Он терся в темноте о его бесчувственные руки, и из густого меха брызгали голубые искры. Теперь он не визжал, а громко и раскатисто мурлыкал, облизывая пальцы Боулдена, катаясь по его ногам.

Через несколько минут Боулден решил, что, пожалуй, сможет добраться до своей палаты и кровати, опираясь на зверька. Он кое-как упал поперек одеяла, совсем обессилев. Кровь плохо циркулировала в его полупарализованном теле. Зверек вскочил на кровать и ласково прижался к нему. Боулден был слишком слаб, чтобы оттолкнуть его, да ему вовсе и не хотелось этого делать. Подергавшись, он принял более удобную позу. Ну нет, теперь он не умрет!

Утром Боулден проснулся задолго до прихода врача. Лицо Кесслера казалось измученным, и улыбался он механически. Если бы он знал, во что превращает его улыбку микроэкран, то немедленно отказался бы от этой попытки ободрить своего пациента.

– Как я вижу, вы держитесь молодцом, – заметил он с наигранной веселостью. – Ну, и у нас дела идут неплохо.

– Поздравляю, – сказал Боулден. – Неужели вы добились того, что хоть какой-нибудь антибиотик перестал стимулировать размножение этих шариков?

– Я очень боялся, что вы догадаетесь, – со вздохом пробормотал врач. – От вас ничего не скроешь!

– Вы могли бы закатить мне физиологический раствор и сказать, что это совершенно новое и очень действенное средство!

– Медицина отказалась от такого метода уже века два назад. Заметив, что улучшения не наступает, вы сразу почувствовали бы себя хуже. Освоение новых планет гладко не проходит, и мы имеем дело с вполне реальными, а не воображаемыми опасностями. Приходится принимать факты такими, какие они есть.

Он прищурился и посмотрел на Боулдена с некоторой растерянностью. Микроэкран был помехой и для его глаз.

– Мы кое-чего достигли, хотя вы можете мне и не поверить. В необиотике, к которому добавлены соль кальция и два антигистаминных препарата, микроорганизмы перестают развиваться быстрее обычного. Несколько изменить состав… может быть, на калиевую соль… и баста! Тут они и протянут ножки.

– Эффективность этого средства представляется мне сомнительной, – заметил Боулден. – Вообще мне кажется, что вы пошли неверным путем. Попробуйте посмотреть, что даст индукция биотоков.

– О чем вы говорите? – с недоумением спросил врач, подходя поближе и подозрительно вглядываясь в бугорок у коленей Боулдена. – У вас бред? Вы заметили что-то необычное?

– Не кричите на больного! – Боулден укоризненно покачал пальцем, испытывая невероятную гордость. Правда, пальца он не ощущал, но все же палец его слушался! – Вам, Кесслер, придется принять тот факт, что доктору иной раз следует поучиться у больного тому, чему больной научился у аборигенов.

Но Кесслер не слышал его слов. Он, как завороженный, уставился на поднятую руку Боулдена.

– Ваши движения выглядят почти нормальными, – сказал он. – Ваш иммунитет превозмог болезнь!

– Конечно, у меня есть иммунитет, – ответил Боулден. – Такой же, как и у аборигенов. Но только не внутренний, а внешний.