Текст книги "Сивилла"
Автор книги: Флора Рита Шрайбер
Жанры:
Современная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
И главный вопрос: почему у Сивиллы возникло множество личностей? Существует ли некое физическое предрасположение к возникновению расщепления личности? Играют ли здесь какую-нибудь роль генетические факторы? Этого никто не знал. Доктор тем не менее полагала, что состояние Сивиллы развилось в результате какой-то психологической травмы в детстве, хотя на данном этапе не была полностью уверена в этом. Предварительный анализ вскрыл определенные устойчивые страхи – боязнь близких отношений с людьми, музыки, кистей рук, – которые явно были связаны с какой-то травмой. Обращал на себя внимание также безудержный гнев, подавляемый Сивиллой и прорывающийся у Пегги Лу, а также нежелание Пегги Лу и Вики признавать свою мать. Чувство пребывания в ловушке опять же говорило о какой-то травме.
Некоторые характеристики были общими для большинства случаев. Бодрствующее «я», относящееся к той Сивилле, которая являлась в Омахе и в Нью-Йорке, обычно выглядело сдержанным и излишне послушным. Доктор предположила, что, возможно, именно подобное подавление темперамента сделало необходимым передачу подавляемых эмоций иной личности. В прочитанных книгах говорилось о вторичных «я» как о заимствующих у бодрствующего основ ного «я» часть эмоций, стилей поведения, оценок и обид.
Но такая «передача полномочий» является следствием, а не причиной данного состояния. Что в случае с Сивиллой вызвало его? Какова была исходная травма?
Этим утром доктор Уилбур, как всегда в последнее время, гадала, кто же явится сегодня в назначенный Дорсетт час. Это оказалась Вики – неплохое начало, ведь Вики утверждала, что знает все обо всех.
Пытаясь обнаружить исходную травму, доктор спросила Вики во время ее второго посещения, случившегося через два дня после первого, знает ли она, почему Пегги Лу боится музыки (как стало ясно из последней встречи с ней) и почему музыка так беспокоит ее.
– Музыка ранит, – ответила Вики, приподняв брови и глядя на доктора сквозь тонкие струйки дыма, поднимавшиеся от докторской сигареты. – Она ранит изнутри, поскольку она прекрасна, а это вызывает и у Сивиллы, и у Пегги печаль. Они печальны, потому что одиноки и никому не нужны. Слыша музыку, они становятся одинокими как никогда.
Доктор подумала: не имеет ли это какой-то связи с исходной травмой? Возможно, речь идет об отсутствии ухода или о невнимательном отношении? Когда она поинтересовалась, почему же что-то прекрасное должно ранить, Вики загадочно ответила:
– Это как с любовью.
Тогда, глядя прямо в глаза Вики, доктор спросила:
– Было ли что-то, связанное с любовью, которая ранит?
– Было, – ответила Вики без колебаний, но уклончиво.
Когда доктор спросила, как конкретно любовь может ранить, Вики стала еще более уклончивой.
– Доктор, – сказала она, – Сивилла не хочет никого любить. Это оттого, что она боится близости с людьми. Вы видели, как она ведет себя здесь. Все это часть одной и той же мозаики – на нее находит боязнь рук, боязнь людей, боязнь музыки, боязнь любви. Все это ранит ее. Все это заставляет ее бояться. Все это вызывает у нее чувство печали и одиночества.
Доктор, прекрасно сознавая, что Вики описывает те же симптомы, которые она сама перечисляла вчера вечером, плюс любовь, захотела, чтобы ее партнерша по анализу обратилась к причинам.
– Вики, – спросила она, осторожно подталкивая ее в нужном направлении, – а вы разделяете какой-нибудь из этих страхов?
– Конечно нет, – ответила Вики.
– Почему же Сивилла боится, а вы – нет? – настаивала доктор.
– Есть существенная разница между Сивиллой и мной. Я могу делать все, что мне угодно, потому что я не боюсь.
– Но почему не боитесь?
– У меня нет для этого причин, вот и все. – Раскрываться глубже Вики не желала. – Бедная Сивилла, – вздохнула она, меняя тему, – каким это было для нее испытанием. Она чуть не задохнулась. У нее почти постоянно болели голова и горло. Она не может плакать. И не будет. Все были против нее, когда она плакала.
– Кто все? – с надеждой спросила доктор.
– О, я предпочла бы не говорить об этом, – ответила Вики с извиняющейся улыбкой. – В конце концов, я не была членом их семьи. Я лишь жила вместе с ними.
Виктория Антуанетта Шарло захлопнула дверь, которая начала было приоткрываться. Однако лучик света появился. Отсутствие ухода, а возможно, невнимательное отношение, о чем стала подозревать доктор, позволяли с большой вероятностью предполагать, что причину, по которой Сивилла не способна плакать, Вики усматривает в семействе Дорсетт.
События развивались очень быстро. Пока доктор Уилбур переваривала эту последнюю мысль, произошла бесшумная и почти неуловимая перемена, и уверенная в себе Виктория Антуанетта Шарло мгновенно исчезла. Исчез характерный для нее апломб. Безмятежно-спокойные глаза расширились от страхов, перечисленных ранее. Вики, которая не была членом семьи Дорсетт, вернулась в тело Сивиллы, появившейся здесь.
С удивлением обнаружив, что сидит на кушетке рядом с доктором, Сивилла резко отодвинулась.
– Что случилось? – спросила она. – Я не помню, как приходила сюда сегодня. Вновь фуга?
Доктор Уилбур кивнула. Она решила, что настал момент внятно разъяснить, чем на самом деле являются эти фуги. Анализ должен пойти быстрее, считала она, если Сивилла будет знать о других «я». Тогда доктор сможет представить ей то, о чем говорят другие личности, и подвести ее ближе к тем воспоминаниям, от которых она, казалось, надежно отгородилась.
– Да, – сказала она Сивилле. – У вас вновь была фуга. Но на самом деле все гораздо сложнее.
– Я боюсь.
– Ну конечно боитесь, дорогая, – успокаивающе сказала доктор. – А теперь расскажите мне… Вы ни разу не говорили об этом, но, по-моему, вы понимаете, что иногда как бы выпадаете из времени. – Сивилла напряглась. – Не так ли? – Поскольку Сивилла не ответила, доктор поднажала: – Вы понимаете, что сейчас у вас потерялся отрезок времени?
После долгой паузы Сивилла сдавленно произнесла:
– Я собиралась рассказать вам, но так и не решилась.
Тогда доктор спросила:
– Как вы считаете, чем вы занимаетесь в это пропавшее время?
– Занимаюсь? – откликнулась Сивилла. Доктор почувствовала, что это скорее эхо, чем осознанная реплика. – Я ничем не занимаюсь.
– Вы говорите или делаете что-то, хотя даже не сознаете, что говорите или делаете это, – безжалостно продолжала доктор. – Это как хождение во сне.
– И что же я делаю?
– Кто-нибудь когда-нибудь говорил вам об этом?
– В общем-то, да, – опустила глаза Сивилла. – Всю жизнь мне рассказывают, что я делала какие-то вещи, которых я наверняка не делала. Я пропускаю это мимо ушей. А что тут еще поделаешь?
– Кто именно говорит вам об этом?
– Почти все и всё время.
– Кто?
– Скажем, моя мать всегда говорила, что я плохая девочка. Я никогда не знала, что я такого сделала, чтобы меня называть плохой. Она начинала трясти меня. Я спрашивала, что я сделала, а она вопила: «Вам прекрасно известно, что вы сделали, юная леди!» Но я не знала. Я и сейчас не знаю.
– Постарайтесь не слишком волноваться, – мягко сказала доктор. – Такое случалось и с другими людьми. Мы умеем управляться с этим. Это лечится.
Последнее заявление явно произвело на Сивиллу огромное впечатление. Она заметно расслабилась.
– Данное состояние, – продолжала объяснения доктор, – сложнее, чем состояние фуги, которое мы ранее обсуждали. При обычной фуге имеет место простая потеря сознания, но ваши фуги не являются ничем не заполненным состоянием.
– Я всегда называла их «моими пустыми промежутками», – сказала Сивилла. – Но только про себя, конечно.
– Пока вы находитесь без сознания, – продолжала доктор, – в свои права вступает другая личность.
– Другая личность? – переспросила пораженная Сивилла. И вновь этот вопрос прозвучал как эхо.
– Да, – подтвердила доктор.
Она начала разъяснять, но Сивилла прервала ее:
– Значит, я как доктор Джекилл и мистер Хайд?
Доктор Уилбур ударила кулаком в ладонь.
– В этой истории нет ни капли правды! – воскликнула она. – Это чистая выдумка. Вы вовсе не похожи на доктора Джекилла и мистера Хайда. Стивенсон не был психоаналитиком. Он создал этих двух персонажей своим литературным воображением. Как писатель, он был заинтересован лишь в том, чтобы сочинить увлекательный рассказ.
– Можно мне теперь уйти? Мы зашли слишком далеко, – внезапно сказала Сивилла, ощущавшая почти невыносимое давление.
Доктор Уилбур продолжала нажимать. Она знала, что, начав, должна довести дело до конца.
– Вы слишком умны, чтобы разделять популярные заблуждения, порожденные вымыслом, – сказала она. – Факты говорят иное. Я читала о других людях, у которых отмечалось это состояние. У них нет хорошей и плохой стороны. Они не разрываются на части между добром и злом. Об этом состоянии известно не слишком много, однако мы все-таки знаем, что различные «я» любого человека имеют общий этический кодекс, одни и те же моральные устои.
– Мое время истекло, – настаивала Сивилла. – У меня нет права на дополнительное время.
– Вот этим вы постоянно и занимаетесь, Сивилла, – твердо заявила доктор Уилбур. – Объявляете себя ничего не стоящей личностью. Это и является одной из причин, по которым вам нужны другие личности.
– Личности? – испуганно повторила Сивилла. – Вы сказали «личности»? Во множественном числе?
– Сивилла, – мягко сказала доктор, – здесь нечего бояться. Существует личность, которая называет себя Пегги Лу. Она чересчур самоуверенна. Существует Пегги Энн, которая тоже независима, но более тактична, чем Пегги Лу. Еще одна называет себя Вики. Это уверенная в себе, ответственная, воспитанная, очень приятная женщина.
Сивилла встала, чтобы уйти.
– Бояться здесь нечего, – повторила доктор.
Но умоляющее «Отпустите меня, ну пожалуйста, отпустите меня» говорило о том, что Сивилла глубоко потрясена. Считая неразумным отпускать Сивиллу одну, доктор предложила проводить ее.
– Вас ждет другой пациент, – возразила Сивилла. – Со мной все будет в порядке.
Выходя через дверь, в которую всего час назад входила сияющая Вики, Сивилла была бледна как полотно.
Вечером, когда сгустились сумерки, доктор Уилбур сидела в тишине своего кабинета и размышляла над случаем Дорсетт. Сивилла оставалась собой в течение сегодняшней беседы. Теперь, когда она узнала о других личностях, первый в истории психоанализ множественного расщепления личности готов был начаться по-настоящему. Доктор вновь обратилась к книгам о расщеплении личности, которые загромождали ее стол. Кроме того, она достала с книжной полки томики Фрейда и Шарко, чтобы еще раз просмотреть знакомые страницы, посвященные истерии.
Хотя множественное расщепление личности, несомненно, яркий аномальный феномен, доктор Уилбур была уверена, что его следует отнести не к психозам, а к истерическим состояниям. Это крепнущее убеждение поддерживало ее уверенность в том, что она справится с данным случаем; правда, ей никогда не приходилось сталкиваться с множественным расщеплением личности, но зато она успешно лечила истерию и одержала в этой области множество побед. Ее опыт с истериками имел давнюю историю, и терапевт из Омахи, пославший к ней Сивиллу Дорсетт, сделал это потому, что знал о прекрасных результатах доктора Уилбур в лечении пациентов с истерической симптоматикой.
Множественное расщепление личности, как стало очевидно доктору Уилбур, принадлежит к психоневротическим заболеваниям, точнее, к grande hystérie. Та разновидность grande hystérie, которой страдала Сивилла Дорсетт, была тяжелой и редкой, поскольку выражалась не только в расщеплении личности, но и в широком спектре психосоматических заболеваний и расстройств органов чувств.
Доктор Уилбур видела шизофреников и психопатов, которые страдали гораздо меньше, чем Сивилла. Можно было бы сказать, что они доводили свою психическую температуру до 99 градусов, в то время как Сивилла нагнала свою психоневротическую температуру до 105 градусов. Хотя психоз является более серьезной болезнью, суть дела сводится не к тому, насколько серьезно заболевание пациента, а к тому, насколько тяжело болен данный пациент.
Нет причин опускать руки, уверяла себя доктор Уилбур. Возможно, с ее стороны было слишком смело утверждать, что Сивилла Дорсетт поправится, но случай действительно чрезвычайно сложный, и для того, чтобы довести дело до конца, необходимо набраться смелости.
Зазвонил телефон. Шел одиннадцатый час вечера. Наверное, какому-то пациенту потребовалась ее помощь в критическую минуту. «Господи, только бы не самоубийство», – подумала доктор Уилбур. Когда заканчивался день, она нуждалась в какой-то передышке для того, чтобы очистить свой организм от чужих психозов и психоневрозов, перестать жить чужой жизнью. Ей хотелось бы посвящать больше времени мужу, встречам с коллегами, посещению родственников и друзей, чтению и размышлениям, своей прическе и прогулкам по магазинам. Слишком часто приходилось откладывать эти повседневные дела из-за неожиданно возникавшей необходимости оказать помощь пациенту.
Она подняла трубку. Это была Тедди Ривз.
– Доктор Уилбур, – сообщила Тедди, – Сивилла Дорсетт распалась на части. Она буквально взорвалась. Я не знаю, что с ней делать.
– Сейчас приеду, – пообещала доктор Уилбур.
Ее совершенно не удивило услышанное от Тедди Ривз. Она подозревала: то, что скрывается за словами «буквально взорвалась», означает, что на сцену вышла Пегги Лу.
Когда Сивилла наконец призналась доктору, что у нее бывают провалы в памяти, это было признанием и самой себе. Несмотря на долгие годы путешествий из «сейчас» в «какое-то другое время» с потерянными минутами, днями, неделями, годами, она никогда раньше не формулировала идею «потерянного времени». Вместо этого она использовала уклончивое «пустые промежутки».
Однако дрожь, которая сотрясла ее тело, когда она услышала от доктора: «Пока вы находитесь без сознания, в права вступает другая личность», не была дрожью страха. Это была дрожь узнавания. Эта фраза объясняла все те хорошие и плохие вещи, которые, по словам других людей, она делала, но которых она не делала; эта фраза объясняла, почему незнакомые ей люди утверждали, что знают ее. Смущенная тем, что доктор может обнаружить все эти ужасные вещи, дурные вещи, о которых она, может статься, уже знает, но пока не говорит, Сивилла бежала из кабинета, осыпая себя самообвинениями.
Уиттер-холл сначала принес временное облегчение. Но встреча в лифте с Джуди и Марлен – близнецами, которых она опекала, – стала новым вызовом, новым обвинением. Неразделимые, составляющие одно целое, они провели всю жизнь вместе, в то время как она не могла проводить все время даже сама с собой!
Сивилла нашарила в сумочке ключ, но никак не могла попасть в замочную скважину. Не доверяя себе и боясь оставаться одна в комнате, она неуверенно постучала в дверь Тедди Ривз.
Тедди уложила Сивиллу в кровать и, стоя рядом, с испугом и сочувствием следила за тем, как Сивилла, то ложась в кровать, то вновь вставая, совершает серию переходов из одного настроения в другое, прямо противоположное. В какой-то момент она становилась не в меру расшалившимся ребенком, бегающим по мебели и оставляющим на потолке отпечатки пальцев. В следующий миг она превращалась в хладнокровную, все понимающую женщину, говорившую о себе в третьем лице: «Я рада, что Сивилла знает. Да, действительно, так будет лучше для всех нас». Потом Сивилла стала тем напуганным человеком, который постучался в дверь к Тедди. Когда появилась доктор, она неподвижно лежала на кровати.
Доктор Уилбур видела, что Сивилла страдает, и попыталась подбодрить ее, объясняя, что наличия других «я» не следует бояться, так как это просто одна из форм того, что психиатры называют «вывести наружу»: многие люди чисто внешне выражают то, что беспокоит их.
Это не сработало. Когда далекая от успокоения Сивилла запротестовала: «Я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь так делал», доктор стала сомневаться, не слишком ли она поторопилась, пусть даже после всех этих оттяжек, обрушить на Сивиллу новость об альтернативных «я».
– Я дам вам секонал, – сказала доктор, – и утром все будет отлично.
Она уже знала, что барбитураты снимают тревогу у Сивиллы на сорок восемь часов.
Настало утро. Сивилла проснулась освобожденной от чувства тревоги благодаря секоналу, который накануне вечером дала ей доктор. Это множество «я» выглядело ночным кошмаром, который пришел и ушел.
Было далеко за полночь, когда доктор покинула Уиттер-холл. Хотя у нее не было никакой уверенности относительно того, что именно представляют собой эти сменяющие друг друга личности, она предположила, что бодрствующее «я» Сивиллы более или менее соотносится со сферой сознательного мышления и что альтернативные «я» относятся к сфере подсознательного. Воспользовавшись аналогией из анатомии, она представила себе альтернативные личности как лакуны – очень маленькие полости в костях, заполненные клетками костных тканей, – в подсознании Сивиллы. Находящиеся иногда в спящем состоянии, эти лакуны при наличии соответствующей стимуляции просыпались и оживали. Они функционировали как внутри Сивиллы, так и в окружающем мире, где каждая из них, по-видимому, разрешала какую-то конкретную проблему, осуществляя защиту от нее.
«Защита через подсознание, – размышляла доктор, расплачиваясь с водителем такси. – Теперь мне предстоит познакомиться с каждой из этих личностей, независимо от их количества, и выяснить, с каким именно конфликтом каждая из них имеет дело. Это приведет меня к истокам травмы, ставшей причиной диссоциации. Таким образом я смогу добраться до реальности – вероятно, невыносимой реальности, – защитной мерой от которой стали эти „я“».
Доктор сознавала, что анализ должен включать все эти личности, причем каждую из них придется проанализировать и как автономное существо, и как часть целой Сивиллы Дорсетт.
Более непосредственной задачей было завязывание тесного контакта с бодрствующей Сивиллой. Это был единственный способ снять чувство тревоги и инстинктивное стремление защититься, за которым в засаде теснились другие «я».
Но как стать ближе к этой отдаленной и застенчивой Сивилле Дорсетт?
– Сивилла, – спросила доктор как-то утром в апреле 1955 года, когда Сивилла принесла ей несколько своих акварелей, – не хотите ли вы съездить со мной как-нибудь в воскресенье в Коннектикут, пока цветет кизил? Там чудесные пейзажи, и вы сможете порисовать цветущие деревья и кусты.
Сивилла неуверенно ответила:
– О, у вас есть более важные занятия, чем проводить вместе со мной воскресный день.
«Черт возьми! – воскликнула про себя доктор. – Я должна заставить ее осознать, что считаю ее исключительно одаренной женщиной и что мне доставляло бы радость общение с ней, даже если бы она не была моей пациенткой. Неужели никак нельзя убедить Сивиллу, что, хотя болезнь действительно во многом ограничивает ее, это вовсе не принижает ее в моих глазах? Неужели она так никогда и не поймет, что, несмотря на ее заниженную самооценку, я оцениваю ее достаточно высоко?»
Лишь после долгих споров доктор Уилбур сумела убедить Сивиллу согласиться на эту поездку – поездку, которая, по мнению доктора Уилбур, должна была помочь Сивилле обрести уверенность в себе и оттаять.
В начале мая 1955 года, в семь утра солнечного воскресного дня, доктор Уилбур подъехала к Уиттер-холлу и увидела, что Сивилла ждет ее вместе с Тедди Ривз. Тедди, которая всегда несколько покровительственно относилась к Сивилле, стала еще больше проявлять собственнические черты после того, как Сивилла доверилась ей, рассказав о множестве своих «я». Ничего не зная о них до мартовского вечера, когда была вызвана доктор Уилбур, теперь Тедди не только умела распознать Вики и Пегги, но и начинала выстраивать с ними некие взаимоотношения. Стоя возле Сивиллы перед Уиттер-холлом, Тедди увидела, что верх автомобиля доктора опущен, и сразу забеспокоилась, есть ли у Сивиллы шарф, который поможет избежать простуды. Когда Сивилла подтвердила, что шарф у нее есть, Тедди заметила, что и в этом случае слишком прохладно для того, чтобы ехать на автомобиле с опущенным верхом. И хотя Сивилла вместе с доктором уверяли ее, что все будет в порядке, она продолжала сомневаться. Однако более всего волновало Тедди то, будет ли во время поездки тихо вести себя Пегги Лу и сколько личностей за это время проявится в Сивилле.
Сивилла, в свою очередь, была как нельзя более самой собой, когда, помахав Тедди на прощание рукой, села в автомобиль. В своем темно-синем костюме и в красной шляпе она выглядела, по мнению доктора, привлекательной и непривычно спокойной.
То, что Сивилла скрывала свое удовольствие от предстоящей поездки до момента расставания с Тедди, не ушло от внимания доктора, которая подумала, как это тонко и умно со стороны Сивиллы – почувствовать зависть Тедди и защититься от нее.
Поджидая случая, когда можно будет стать на дружескую ногу, доктор Уилбур ограничивала разговор замечаниями о домах и поселках, мимо которых они проезжали, о географии и истории окрестностей, о красоте пейзажей. Они проехали по окраинам небольших прибрежных городков, свернули в Саутпорте и направились к Саунду.
– Мне всегда хотелось рисовать или писать маслом лодки, – заметила Сивилла, взглянув на первые лодки в районе Саунда, – но я чувствовала, что не смогу правильно передать формы.
– Нужно попробовать, – сказала доктор и остановила автомобиль.
Сидя в машине, Сивилла сделала несколько набросков парусных лодок, стоящих поблизости от берега на якоре.
– Мне нравятся эти эскизы, – похвалила доктор.
Сивилла казалась довольной.
Оставив Саунд, доктор Уилбур стала неспешно разъезжать без особой цели по разным шоссе и тихим проселочным дорогам. Она обратила внимание Сивиллы, которая никогда не была в этих местах, на то, что некоторые из домов, мимо которых они проезжают, дореволюционной постройки [4]4
Т. е. построены до Гражданской войны 1861–1865 гг.
[Закрыть], а некоторые другие, вполне современные, снабжены либо подлинными дореволюционными окнами, либо их точной имитацией.
Сивилла заметила:
– Мой отец – строитель-подрядчик. Он очень интересуется архитектурой и пробудил во мне интерес к ней.
Во время предыдущих бесед отец едва упоминался, и доктор Уилбур была рада услышать о нем.
Разговор коснулся живописных зарослей кизила, сирени и диких яблонь, и Сивилла попросила остановиться, чтобы сделать карандашный набросок холма, поросшего цветущими яблонями и кизилом.
Сивилла настояла на том, что ланчем угощает она, и они с доктором перекусили в небольшом кемпинге возле городка Кент, штат Коннектикут. В тот момент доктор Уилбур считала, что Сивилла надеется таким образом внести свой вклад в путешествие, но позже она поняла, что ланч в стиле пикника избавлял от необходимости идти в какой-нибудь ресторан. В самом деле, страх Сивиллы перед ресторанами был так велик, что посещение подобного заведения часто приводило ее к «потере времени».
Лишь позже узнала доктор и о том, почему, соглашаясь на поездку, Сивилла просила обязательно вернуться в Нью-Йорк не позже четырех часов дня, а лучше – к трем. «Мне нужно сделать кое-какую работу», – объяснила она тогда. Но настоящая причина заключалась в том, что Сивилла боялась, не начнет ли она проявлять признаки эмоциональных расстройств, утомления и страха, которые часто заявляли о себе во второй половине дня. Она боялась, что у нее произойдет диссоциация, и не хотела, чтобы другие личности встретились с доктором за пределами кабинета.
Итак, ровно в три часа дня автомобиль доктора Уилбур вернулся к Уиттер-холлу.
В то время ни доктор Уилбур, ни Сивилла не знали, что по Коннектикуту они путешествовали не вдвоем. Присутствовавшая там Пегги Лу была довольна тем, что Сивилла наконец куда-то ее вывезла. Вики, еще один невидимый пассажир в автомобиле доктора, не могла дождаться встречи с Мэриен Ладлов, чтобы рассказать ей о домах дореволюционной постройки.
В том же автомобиле находились и другие пассажиры, с которыми ни доктор, ни Сивилла не были знакомы.
Марсия Линн Дорсетт – бойкая, самоуверенная женщина с круглым лицом, шатенка с серыми глазами – наблюдала за всеми эпизодами поездки. Когда автомобиль остановился перед Уиттер-холлом и доктор Уилбур попрощалась с Сивиллой, Марсия Линн повернулась к Ванессе Гейл, своей близкой подруге, и сказала с британским акцентом: «Она о нас заботится». Ванесса – высокая стройная девушка с гибкой фигурой, темными рыжевато-каштановыми волосами и светло-карими глазами на выразительном овальном лице – обратилась к Мэри с одной-единственной простенькой фразой: «Она о нас заботится». Мэри, пожилая женщина материнского типа, пухленькая, склонная к задумчивости и созерцательности, повторила с легкой улыбкой, как бы вопросительно: «Она о нас заботится?» Тогда Марсия Линн, Ванесса Гейл и Мэри объединились в замкнутую сеть, внутри которой эта фраза начала звучать громко и отчетливо: «Доктор Уилбур заботится о нас». После чего Марсия Линн, Ванесса Гейл, Мэри и все остальные провели совет, на котором сообща решили: «Мы отправимся навестить ее».