Текст книги "Ночь в Кэмп Дэвиде"

Автор книги: Флетчер Нибел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

ГЛАВА 14. ПЛАН «КАКТУС»

Огромное зеркало над старинным мраморным камином отражало группу собравшихся. Сенатор Маквейг, председатель подкомиссии по изучению затрат на оборону, кивнул министру обороны Сиднею Карперу, опустившемуся в кресло несколько поодаль. Порядок, в котором расселись, служил министру молчаливым напоминанием о том, что в залах Сената член кабинета министров всего лишь иностранец на территории суверенного государства. Карпер явился на заседание комиссии очень тщательно одетый, в противоположность своему доверенному советнику Кармину Андрейту, одетому в сильно измятый костюм.

Служащий комиссии прошёл мимо развешанных на стене военных флагов к выходу, повесил на наружной ручке двери главного входа небольшую табличку, на которой было написано «Закрытое заседание», аккуратно закрыл за собой дверь и запер её на ключ.

Джим Маквейг, внимательно изучавший Карпера с того самого момента, как министр перешагнул порог зала, приступил к исполнению обязанностей председателя.

– Я полагаю, что нет никакой необходимости в представлениях, джентльмены! Все мы – старые друзья или, быть может, правильнее будет сказать – старинные знакомые.

– Не совсем так, мистер председатель! – отозвался Карнер. – Мой доверенный помощник по особым поручениям Кармин Андрейт новичок для большинства присутствующих. Однако он имеет полный допуск ко всем секретным материалам, так что с этой стороны трудностей никаких не возникнет.

– Я думаю, нам всем следует отдать должное мистеру Карперу – в важных случаях он всегда является сюда только с одним помощником. И это особенно заметно потому, что на иных заседаниях военных советников бывает больше, чем лампочек в канделябрах.

Карнер благодарно улыбнулся.

– Спасибо, Джим, – просто сказал он.

– Итак, сегодня нам предстоит рассмотреть целый ряд вопросов, связанных с финансированием утверждённых проектов Пентагона. – Маквейг посмотрел на бумагу, которую держал в руках. – Я вижу, джентльмены, что таких проектов у нас сегодня должно быть рассмотрено двадцать три, так что, по-моему, самое время начинать. Прошу вас, доложите о них по порядку, мистер Карпер.

Карпер откашлялся и вгляделся в бумаги:

– Номер один – проект под шифром «Предупреждение». Проект получает ежегодные ассигнования в 87 миллионов долларов, и в этом году сумма ассигновании осталась прежней. Как вы, наверное, знаете, джентльмены, проект этот связан с чувствительнейшими записывающими станциями, которые мы совместно с комиссией по атомной энергии содержим для обнаружения испытаний атомно-водородного оружия, производящихся в странах коммунистического лагеря и других районах земного шара. Хотя эта система обходится нам недёшево, она вполне стоит этих денег. Так, например, в прошлом году нами был зарегистрирован четвёртый по счёту взрыв водородной бомбы, произведённый красным Китаем неподалёку от тибетской границы. В феврале этого года система зарегистрировала пятый по счёту взрыв так называемой детонационной бомбы типа «Дракон», оценив его мощность примерно в 75 мегатонн, что почти в 5000 раз превышает мощность атомной бомбы, взорванной в 1945 году в Хиросиме. Президент Холленбах был немедленно поставлен в известность об этом взрыве, и конференция между Холленбахом и Зучеком, которая состоится в конце этого месяца, явится одним из дипломатических результатов нашего открытия.

По этому проекту ни у кого из сенаторов вопросов не оказалось, и Карпер перешёл к изложению шести других, включая проект «Иглу» по выпуску новых костюмов для подводного плавания, разработанных для военно-морского флота и в помощь тайной школе шпионажа, которой министерство обороны руководило в сотрудничестве с Центральным разведывательным управлением.

– Итак, джентльмены, мы переходим к проекту номер восемь. Этот проект известен под шифром «Кактус» и финансируется суммой 250 тысяч долларов из моего фонда. К несчастью, этот проект, на который я возлагал столь большие надежды, так и остался в стадии разработки. Тем не менее, деньги не были выброшены понапрасну, так как теперь мы знаем, чего мы не в силах добиться в этой области. И всё же я весьма опечален отсутствием положительных результатов.

– Мне кажется, комиссия никогда не слыхала о «Кактусе», – сказал Маквейг. – не могли бы вы осветить сущность этого проекта, мистер Карпер?

Андрейт наклонился к своему шефу и что-то зашептал ему на ухо. Карпер кивнул:

– Совершенно верно, джентльмены, вы ничего не слышали об этом проекте, потому что он родился и умер в период между последним заседанием комиссии по финансированию наших проектов и теперешней встречей. Проект этот касался, главным образом, улучшения нашей системы контроля над применением атомного и водородного оружия. Вам, джентльмены, приходилось рассматривать уже множество таких проектов. И все они оказались непригодными.

– Скажите, мистер Карпер, какую именно фазу системы контроля вы пытались усовершенствовать? – задал вопрос сенатор-республиканец.

Карпер на мгновение смешался и прикусил губу:

– Давайте условно назовём эту фазу «человеческим элементом». Члены Совета национальной обороны обязаны в течение буквально нескольких минут обсудить между собой целесообразность отдачи приказа об атомной атаке. Хотя окончательное решение принадлежит президенту, считается, что его мнение не должно расходиться с моим мнением и с мнением председателя Объединённого комитета начальников штабов. Откровенно говоря, такая система меня никогда не удовлетворяла.

– Почему именно? – спросил Маквейг.

– Потому что один из трёх всегда может оказаться в критический момент больным и не будет обладать способностью ясного мышления. И я озабочен тем, как нам в этом случае уберечь самих себя, Америку и весь мир, если на то пошло, от ужасной катастрофы.

Маквейг резко выпрямился и настороженно уставился ка руководителя Пентагона:

– Как вы сказали: не будет обладать способностью ясного мышления, мистер Карпер?

Лицо министра оставалось непроницаемым:

– Да, мистер председатель.

– Другими словами, вас беспокоит, что произойдёт, если один из трёх сойдёт с ума? – спросил сенатор-демократ.

Карпер кивнул:

– Конечно, заранее ждать этого от кого-нибудь из троих незачем, но ведь у каждого может случиться умственное расстройство. И именно в этой своей части наша система более всего уязвима. Меня это заинтересовало минувшей осенью, и я решил проверить, нет ли какой-нибудь возможности изолировать эту систему от несовершенств нервно-мозговой деятельности человека, для чего и была специально создана комиссия «Кактус». Однако спустя пять месяцев члены комиссии доложили мне, что им не удалось прийти ни к какому конструктивному решению. Короче говоря, мнение комиссии таково, что мы должны условно доверять психической уравновешенности этих трёх человек.

– Но почему именно прошлой осенью, мистер Карпер? – спросил Маквейг. – Какие события заставили вас принять меры именно в это время?

Карпер бросил на сенатора быстрый одобрительный взгляд из-под мохнатых бровей. Но он замешкался с ответом, и сенатор понял, что своим вопросом поставил его в тупик.

– Откровенно говоря, джентльмены, всё началось с того, что я серьёзно задумался о самом себе. Да, да, джентльмены, поймите меня правильно! Я нахожусь в хорошей физической форме и считаю себя совершенно нормальным человеком. И хочу надеяться, что вы все думаете обо мне то же самое. Но вспомните о Форрестоле: в 1949 году мы все тоже не сомневались в его нормальности. А оказалось, что у него тяжёлое психическое расстройство, которое довело его до самоубийства.

– Вы что же, хотите сказать, что у вас есть причины сомневаться в своей собственной нормальности?

Карпер натянуто рассмеялся:

– Дело не в том, как я чувствую себя в настоящий момент или как я чувствовал себя минувшей осенью, сенатор! Подумайте о будущем! Кто из нас может дать гарантию, что через год он будет так же нормален, как сейчас? Итак, я, может, несколько наивно, но всё же стал искать ответа на свой вопрос. Во всяком случае, теперь всё ясно – мы находимся там, откуда начали. Очевидно, действенной системы изоляции не существует вообще.

Маквейг пристально посмотрел на Карпера, который сидел в своём кресле, невозмутимый и безучастный, как индейский вождь. Неспроста Карпер ставит под сомнение свою нормальность, думал он, что-то явно заставило его прибегнуть к этой отговорке! Не мог он тревожиться о себе! Карпер всегда действовал с резкой прямолинейностью, а теперь он скрытен и насторожён, словно солдат, прокладывающий себе дорогу через заминированное поле. Джим не отрываясь смотрел на Карпера, но министр опустил глаза, перебирая лежавшие перед ним документы.

– Хорошенькая тема для обсуждения! – заметил сенатор-республиканец. – Жаль, что я связан условием соблюдать тайну. Если бы не это, то в нынешнем выборном году моя партия с успехом могла бы использовать в качестве мишени психически неполноценного министра обороны. Только боюсь, что даже это не спасёт нас от провала.

Все громко рассмеялись, а Маквейг сказал:

– Почему бы вам не приняться за меня? В связи с тем, что я отказался баллотироваться в вице-президенты, открыто говорят, что у меня не все дома!

– Вы хороший председатель, Джим, но вы недостаточно влиятельны, чтобы помочь нам на выборах, независимо от того, сумасшедший вы или нет, – проворчал сенатор-республиканец. – Вот Сидней Карпер – дело другое. Это крупная дичь!

Карпер опять натянуто рассмеялся.

Маквейг вспомнил о своих обязанностях председателя.

– Мы можем топтаться вокруг этого проекта… простите, мистер Карпер, я забыл его название.

– «Кактус».

– Вот именно. Мы можем топтаться вокруг проекта «Кактус» весь день, но так как нам предстоит ещё много работы, то я предлагаю трогаться дальше.

– Не буду с вами спорить, мистер председатель, – сказал сенатор-демократ, – но уверен, что в недалёком будущем нам ещё придётся уделить этому вопросу целое заседание комиссии!

– Тем больше причин отложить его до следующего раза.

Карпер облегчённо вздохнул. Все остальные проекты Пентагона прошли довольно гладко, без вопросов со стороны членов комиссии, и Карперу удалось закончить доклад до того, как прозвенел звонок.

– Уложились точно, – сказал Маквейг. – Итак, предлагаю всем собраться здесь снова в десять часов утра в следующий четверг, чтобы покончить с оставшимися проектами.

Когда все стали расходиться, Маквейг задержал Карпера и отвёл его в сторонку.

Они стояли около большого глобуса, над которым красовалось знамя военно-морских сил США.

– У вас не найдётся времени заглянуть на минуту ко мне?

Карпер бросил взгляд на стоявшего в стороне Андрейта:

– Какое у меня на сегодня расписание, Бутч?

– В двенадцать тридцать у вас назначен приём в вашем кабинете, сэр.

– Это крайне важно! – прошептал Маквейг.

Карпер удивлённо на него посмотрел и вновь обратился к Андронту:

– В таком случае, поразвлекай без меня делегацию, Бутч. Я приду, как только освобожусь.

Маквейг провёл Карпера в кабинет через свой личный ход. Войдя, он запер за собой дверь, потом пересёк комнату и запер дверь, соединявшую его с помещением для остальных служащих. Он указал Карперу на кресло и, позвонив по внутреннему телефону, приказал ни с кем его не соединять. Карпер удивлённо следил за всеми этими приготовлениями.

– Мистер Карпер, – начал наконец Джим, – мне бы хотелось кое-что выяснить – сугубо конфиденциально. Может, вы расскажете мне поточнее, что именно случилось прошлой осенью, что заставило вас начать всю эту историю с проектом «Кактус»?

Карпер сидел, скрестив руки на груди, лицо его оставалось непроницаемым. Он молчал.

– Прежде чем вы ответите на этот вопрос, позвольте мне самому вам кое-что рассказать. Меня довольно глубоко поразили два факта. Если бы факт был один, то я бы мог надеяться, что это простая случайность, но когда мне пришлось столкнуться сразу с двумя, я заподозрил, что дело здесь нечисто.

Джим перегнулся через стол к Карперу и, не спуская с него глаз, рассказал о своих безуспешных попытках получить полный материал по вопросу о неспособности президента к управлению страной и ознакомиться с военно-послужным списком президента Холленбаха.

– И вот, сэр, в обоих случаях материал этот оказался у вас, – закончил Джим.

Карпер по-прежнему молчал. Они смотрели друг другу в глаза, и Джиму казалось, что министр думает сейчас о том же, что и он.

Наконец Карпер тихо заговорил, по-прежнему не спуская с сенатора пристального взгляда:

– Я хочу задать вам только один вопрос, сенатор! Зачем вам понадобился послужной список президента?

У Джима учащённо забилось сердце:

– Я запросил его под тем предлогом, что пишу сейчас его биографию и мне необходимы все имеющиеся данные.

– Вы сказали: «под предлогом»?

– Да. На самом деле я не пишу такой книги.

Карпер по-прежнему молчал, и только в уголках его глаз собрались мелкие морщинки.

– Ну, а чем вы объясните необходимость в материале по вопросу о неспособности президента?

Не опуская взгляда, Джим ответил:

– Для этого у меня нет никакого предлога, но есть все основания думать, что в настоящий момент вопрос о неспособности президента управлять страной является самым существенным!

Наступило тягостное молчание. Лицо Карпера оставалось всё таким же безучастным.

– Настало время быть откровенным, мистер Карпер! У меня имеются все основания сомневаться в психической нормальности высокого должностного лица… Ведь и у вас прошлой осенью имелись основания для этого?

– Да.

– Речь идёт о президенте?

– Да.

Воздух словно сотрясла взрывная волна. И вдруг Джимом овладело чувство невыразимого облегчения. Он посмотрел на Карпера, и ему показалось, что точно такое же чувство испытал и министр.

– И вы никому об этом не рассказывали?

Карпер покачал головой:

– Нет, не мог.

– Может быть, ввиду сложившихся обстоятельств мне первому следует рассказать вам обо всём, что мне известно?

И пока Карпер сидел неподвижно, но с выражением всё возрастающего внимания, Джим ещё раз поведал свою историю. Карпер глубоко ушёл в кресло, голова его покоилась на сжатых кулаках, он ни разу не отвёл от Джима внимательного взгляда. Когда Маквейг закончил, Карпер печально улыбнулся:

– Послушайте, сенатор, – или, если позволите, я предпочёл бы называть вас Джим, а вы называйте меня просто Сид, – во время вашего рассказа я невольно думал о том, как странно построена вся наша вашингтонская административная система! Мы с вами знаем, как делаются дела в этом городе, но скажите, какой рядовой гражданин поверит, что два официальных лица, не встречаясь друг с другом и не обсуждая своих взглядов, могли прийти к одинаковым выводам!

– Представьте, Сид, я тоже об этом думал. Действительно, откуда нам было догадаться, что мы думаем одинаково? Ведь о таких вещах не кончат посреди улицы!

– Правильно, не кричат. Вам это, быть может, покажется эгоистичным, Джим, но ваш рассказ снял с моих плеч громадную тяжесть.

Карпер поднялся, заполнив при этом собой чуть ли не весь угол кабинета. Заложив руки за спину, он взволнованно прошёлся по кабинету, потом снова уселся, сунул в рот зубочистку и свистнул в неё как в боцманскую дудку.

– Позвольте мне сосредоточиться, Джим, я хочу вспомнить всё с самого начала. Как-то ночью в октябре прошлого года президент поднял меня с постели и приказал срочно явиться в Белый дом. Он сказал, что ему надо меня видеть сию же минуту. Я, конечно, решил, что где-то начались военные действия. Он принял меня в овальной гостиной справа от его спальни на втором этаже, в той части дома, где он живёт со своей семьёй. Как и в случае с вами, он выключил единственную лампу. Ночь была безлунная, и мы сидели с ним в полной темноте. Только за железным забором около южного входа горели уличные фонари, да ещё красные лампочки на вершине памятника Вашингтону.

Это был самый странный разговор за всё моё пребывание в Вашингтоне. Президент приступил к тому, что его волновало, не теряя ни минуты. Он забегал по комнате и заговорил так быстро, что я с трудом разобрался, о чём речь.

Оказалось, что ярость его направлена против Картера Урея. Он кричал, что Урей правит Центральным разведывательным управлением как самостоятельной империей, что он не соблюдает дисциплины, не подчиняется распоряжениям президента и даже пытается проводить самостоятельную внешнюю политику. Когда он на мгновение остановился, чтоб перевести дух, я спросил его, почему он в таком случае не уволит Урея. Он ответил, что не может этого сделать по причинам политического характера. У этого Урея слишком много друзей в Капитолии. Он ублажает конгрессменов своими частными обедами и обычаем выкладывать секретную информацию, играя им на руку. Он кричал, что Урей помешался на власти и хочет выжить из Белого дома его, Холленбаха, – главу правительства.

– Боже милосердный, – прервал его Джим, – да Урей начисто лишён всякого политического честолюбия. Он ненавидит Вашингтон. Он сам мне говорил по секрету, что только о том и мечтает, как бы поскорее уйти в отставку и вернуться к себе, в Канзас-сити.

– Совершенно верно, Джим. Вот поэтому обвинение президента и показалось мне таким невероятным. Если вы спросите меня, то я скажу, что Урей самоотверженно продан своему делу и лишён какого бы то ни было честолюбия. Но унять президента было невозможно. Я не согласился с ним и пытался защитить Урея, но он и слушать ничего не хотел. Он продолжал изливать потоки ярости – и всё это в совершенной темноте. Наконец я спросил его напрямик: чего он от меня хочет? Он сказал, что хочет, чтобы министр обороны взял под свой контроль всю деятельность Центрального разведывательного управления, и что он вручит мне директиву, которая даст мне власть над Уреем. Я ответил, что это бессмысленно, что я совершенно некомпетентен и что Конгресс никогда на это не пойдёт. Тогда он мне сказал – и вы бы видели его бешенство, – что плевать он хотел на Конгресс, он издаст секретную директиву. Никто даже знать не будет об этом, даже сам Урей, никто, кроме меня и самого президента.

– Господи, да ведь это же безумие, мистер президент, – говорю я ему и вижу, что он при этих словах остановился возле своего стола как вкопанный. В темноте я услышал его прерывистое дыхание и разглядел, что рука его сжимает какой-то предмет на письменном столе.

– Слушайте, Карпер, – говорит он мне таким голосом, что меня прямо мороз продрал по коже, – так вы значит тоже из этой шайки, тоже хотите меня уничтожить?

Я ничего не ответил. Он поднял предмет, который держал в руке – я разглядел, что это была чернильница – и замахнулся. Тогда я шагнул к нему и сжал его за локти – вы ведь знаете, я довольно сильный – сжал очень твёрдо, но со всей возможной вежливостью. – Ну-ка, мистер президент, – говорю я ему, – поставьте её на место.

С минуту он стоял в страшном напряжении, а потом словно вдруг обмяк. Тогда я его отпустил, и он поставил чернильницу на стол. Потом тяжело упал в кресло и долго молчал. Нечего и говорить, что весь ковёр оказался залит чернилами.

Когда он снова заговорил, голос его был очень спокоен. Он сказал, что нам обоим не мешает как следует выспаться и обмозговать эту проблему после, так как утро вечера мудреней.

На следующее утро он позвонил мне около девяти, как раз когда я уже собирался ехать в Пентагон. Он говорил бодро, своим обычным властным голосом. Просил меня забыть обо всём, что было сказано ночью, что он был очень расстроен и наговорил много лишнего. Попросил меня никогда не вспоминать об этом и сказал, что сам урегулирует свои отношения с Уреем. И извинился за то, что всё так преувеличил. Урей, в общем, неплохой малый, ему просто надо научиться работать в контакте с другими, или что-то в этом роде. Словом, он был оживлённый и весёлый, как белка.

Но меня вся эта сцена очень обеспокоила. Контроль команды по запуску атомных боеголовок и всегда-то меня очень тревожил, а тут я невольно призадумался: а что если бы пришлось выносить решение именно этой ночью, то есть я говорю о команде «запуск»? Потом я вспомнил о Вудро Вильсоне и Форрестоле и в результате всех этих размышлений составил директивы для комиссии по проекту «Кактус». Эти директивы я обсудил с президентом, хотя, конечно, ни словом не обмолвился о той их части, где говорилось о неуравновешенной психике. Я просто сказал ему, что это разработка ещё более усовершенствованного механизма системы контроля команды. «Превосходно, – сказал он, – валяйте, действуйте, Сид».

На этом всё и кончилось, пока около трёх недель тому назад я не позвонил ему и не доложил, что проект «Кактус» потерпел фиаско и что комиссия не смогла предложить ничего дельного. И знаете, что он мне на это ответил? Он сказал: «Сид, я не доверяю этим пятерым, у меня есть точные сведения, что они присоединились к заговору против меня, я требую, чтобы вы не спускали с них глаз». Меня это прямо как громом поразило, и я так обалдел, что только и мог сказать: «Слушаю, сэр».

Вот тогда мне и стало ясно, что необходимо принимать какие-то меры. Какие именно, я и сам ещё не знал, но я стал думать о его биографии и затребовал его послужной список. Ведь именно на войне, как правило, выявляются все аномалии в психике, если только они есть. И, конечно, одновременно с этим я попросил в библиотеке Конгресса папку с материалами о неспособности президента, так как хотел точно удостовериться, что сказано об этом в поправке к Конституция и в тексте соглашения между Холленбахом и О’Мэлли.

– Что же вы обнаружили в послужном списке?

– В том-то и дело, что ничего. Впрочем, кое-что в нём оказалось чертовски непонятным. В управлении военными кадрами послужные списки того подразделения, в котором служил Холленбах, начали микрофильмировать лишь недавно. В каждом личном деле страницы микрофильмируются в номерном порядке, но в личном деле Холленбаха оказался пропуск между пятой и седьмой страницами, то есть именно там, где должно находиться медицинское заключение. Очевидно, эти страницы были предусмотрительно кем-то вырезаны.

Восстановить его медицинскую анкету сейчас, разумеется, невозможно. Те медики, которые служили тогда в его подразделении, могли либо умереть, либо вообще ничего не помнить. И потом такие поиски возбудили бы чёрт знает какие разговоры. К тому же в послужном списке были ведь и другие данные. Вам, наверное, известно, что Холленбах был награждён Серебряной Звездой за мужество, проявленное в боях против корейцев. Откровенно говоря, такое известие меня немного охладило. Даже отсутствующая медицинская анкета мало что дала бы – ведь человек был награждён Серебряной Звездой! Так что я бросил это дело.

Джим внимательно слушал и нервно ковырялся в пресс-папье разрезальным ножом.

– В этом деле вы оказались куда более проницательным, чем я, Сид. Например, на обеде в Гридироне вы сразу почуяли неладное, когда Холленбах предложил закон о всеобщем подключении телефонов. Помните? Я тогда ещё рассмеялся, но вы назвали это предложение жутковатым.

– Конечно, у меня-то уже были основания для подозрений, а у вас – ещё нет. Теперь то, что он всерьёз думает о введении такого закона, по-моему, служит самым веским доказательством ненормальности. Даже Гитлеру не приходило в голову ничего столь дьявольски утончённого в посягательстве на свободу личности!

– Вы правы. Но почему он больше никому не рассказывал об этом?

– А откуда вы знаете? Он, может, и говорил кому-нибудь, да только нам с вами об этом ничего не известно.

– То же самое можно сказать и обо всей этой истории в целом. У нас большое правительство, с десяток людей могут подозревать, что с президентом не всё ладно, но поскольку эти разрозненные доказательства не складываются вместе, то отдельные инциденты для них ничего не значат. Послушайте, Сид, вы должны повторить ваш рассказ той группе, которая собиралась у Каванога. Мне они не доверили, но вам, конечно, поверят. Откровенно говоря, у меня такое чувство, что они убеждены, будто помутился именно мой разум!

– Вполне их понимаю, – сказал Карпер. – Кто добровольно поверит, что президент Соединённых Штатов безумен?

– В таком случае разве не будет разумнее и проще собрать всю эту группу снова? Ведь в Вашингтоне вы обладаете большим весом, Сид!

– Не знаю, как это можно будет осуществить. Во-первых, нельзя забывать о секретности. К плану «Кактус» имеют допуск только наиболее засекреченные сотрудники, а Каваног, Галлион и Одлум, как я знаю, такого допуска не имеют. Как же мне в таком случае рассказывать им о проекте «Кактус?» И потом, тот инцидент с Уреем произошёл почти полгода назад. По-моему, в гораздо большей степени его изобличают слова, сказанные им три недели назад, о том, что комиссия «Кактус» присоединилась к заговору и хочет его погубить. Но ведь даже об этом я не могу рассказать, не посвятив их в факт существования проекта «Кактус».

– А что если вам переговорить с О’Мэлли? Вы смогли бы заставить его собрать кабинет и приступить к официальной процедуре замещения президента, не способного управлять страной.

Карпер покачал головой:

– Опять же руки у нас связаны секретностью. В кабинете ведь ничего не удержится, он протекает, как худое сито. С таким же успехом можно позвонить во все газеты. – Карпер задумался. – Нет, Джим, ваш первый вариант всё-таки лучше. Но прежде чем встретиться с ними, нам придётся запастись более убедительными доказательствами. Упрекать их за недоверчивость, в сущности, нельзя. Они ведь не испытывали на себе ярости Холленбаха, откуда им понять, что чувствуешь в такие моменты! Нам необходимо собрать больше подтверждающих данных, Джим!

Оба замолчали. Карпер рассеянно грыз зубочистку, а Джим тёр переносицу:

– Но где мы добудем такие данные? Ведь не можем же мы ходить по улицам и спрашивать людей, нормален президент или нет!

Опять наступило молчание. Проблема оставалась неразрешимой.

– Его личный врач! – воскликнул наконец Карпер. – Я не уверен, что это много нам даст, но я считаю, что нам прежде всего следует договориться о встрече с генералом Леппертом.

Маквейг задумался. Бригадный генерал Морис Лепперт был введён в Белый дом Холленбахом и исключительно ему обязан своей должностью личного врача президента США. Это был унылый и измождённого вида человек, который лишь изредка появлялся в обществе и наотрез отказывался обсуждать с репортёрами состояние здоровья президента Холленбаха, ограничиваясь ежегодными рапортами, заполненными исключительно голой статистикой о давлении крови, содержании холестерина и частоте биения пульса.

– Подумайте сами, – продолжал Карпер, – ведь если президент болен, то не может его личный врач даже не подозревать об этом. Я и раньше додумывал о том, чтобы проконсультироваться с ним, но один я не имел для этого достаточного предлога. Теперь нас двое, и, если использовать занимаемое нами положение, мы можем всегда оправдать нашу любознательность, сославшись на какой-нибудь секретный аспект «Кактуса». Придётся проявить немалую находчивость, но игра стоит свеч!

– Хорошо, давайте встретимся с Леппертом. А когда?

– Чем скорее, тем лучше. Вас устраивает сегодня в четыре тридцать, если он только согласится принять нас в это время?

– Вы созвонитесь с ним сами, а потом известите меня. Я приду.

Карпер поднялся, и Джим последовал его примеру. Стоя посреди кабинета, они молча пожали друг другу руки и вместе направились к двери.

– Как вы думаете, Джим, чем, по-вашему, болен Марк?

– У меня сложилось впечатление, что он параноик.

– В точности мой диагноз. Посмотрим, что нам удастся вытянуть из врача.

Они снова попрощались, после чего Карпер вышел из кабинета и быстро зашагал по коридору.