Текст книги "Бледна как смерть"

Автор книги: Фиона Маунтин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ

Эндрю Уилдинг провел их ко входу на чердак, взял из сушильного шкафа длинный шест, чтобы отодвинуть щеколду на потолке, и пододвинул алюминиевую стремянку.

– Выключатель находится на полу, справа. – Он подождал, чтобы убедиться, что Наташа благополучно забралась наверх и включила свет. – Я вас здесь оставлю.

– Спасибо.

Чердак представлял собой длинное, обшитое досками помещение под новыми, открытыми стропилами с торчащими изо всех щелей клочками изоляционной минеральной ваты. Небольшой стеклянный фонарь был покрыт паутиной.

Между стопками картонных ящиков, чемоданов, пластмассовых контейнеров и корзин для мусора, наполненных одеждой и старыми одеялами, Наташа протискивалась с трудом. Рождественские декорации, два деревянных сундука, маленький крашеный комод. Верхний ящик, заполненный украшениями, был наполовину открыт. В нем оказались тяжелые броши и гранатовые ожерелья. Тут же были старый магнитофон, куча долгоиграющих пластинок, коробки из-под обуви, заполненные поздравительными открытками и письмами.

Отголоски жизни. Вернее, нескольких жизней.

В одном углу сложены стопкой фотоальбомы. Наташа взяла один, положила на сгиб руки и открыла. Черно-белые фотографии, закрепленные черными уголками; под каждой – белые подписи: Брайтон, Фэлмаут. На фотографиях была изображена белокурая женщина в шерстяной вязаной двойке и брюках, с короткими завитыми волосами, стоящая на волнорезе с ребенком на руках. Потом маленькая девочка с рожком сливочного мороженого, в вышитой шляпке, верхом на ослике.

В следующем альбоме девочка была уже постарше, в следующем уже носила школьную форму, белые носочки и галстук-ленточку. Фотографии в самом нижнем альбоме изображали молодую девушку. Надпись гласила: «Элейн исполнилось 18 лет».

Встав на колени, Наташа открыла первый сундук. Он до отказа был заполнен одеждой: вечерние платья с блестками, красивый черный палантин, золотистые туфельки на завязках, усыпанная камешками диадема, какие носили модницы в 20-е годы XX века. Наташа мысленно приказала себе сконцентрироваться.

На дне сундука она нашла другие открытки. Снимки Лох Ломонда, Тинтагеля. Они были датированы 1987 и 1989 годом, причем последняя прислана из местечка в долине реки Луары. Все были адресованы бабуле и подписаны «Эндрю и Бетани».

Наташа открыла второй сундук. Здесь хранились аккуратно сложенные детские игрушки и рисунки, деревянные кубики, ковчег с крошечными парами львов, лебедей и фламинго, причем местами краска на фигурках стерлась; разноцветный вязаный шарф с дырками в тех местах, где петли были спущены; самодельные, аккуратно сшитые кукольные платья; теннисная ракетка и пара ржавых коньков; матерчатая кукла и еще одна в платье с кринолином; мозаика из картинок-загадок с изображениями водяной мельницы, короля Артура и его королевы Гиневры.

Лиззи Сиддал на картине Миллеса «Офелия».

А под игрушками – картины. Десятки первых детских рисунков и карандашных каракулей, каждый из которых аккуратно датирован на обратной стороне 50-ми годами. Значит, это творения Элейн. За ними следовали более сложные и умелые рисунки, отличавшиеся все более зрелым и индивидуальным видением натуры. Сокровищница воспоминаний. Мэй берегла каждую мелочь, когда-либо нарисованную, сделанную или написанную дочерью.

Наташа опустила крышку и переключила свое внимание на один из распухших чемоданов, в котором, как она обнаружила, Мэй бережно хранила одежду дочери.

Неужели все матери так делают? Анна, безусловно, была исключением. Может быть, она сохраняла отдельные вещи, но каждую мелочь?

Складывалось впечатление, что в глубине души Мэй знала, что это должно было случиться, что ее дочь не проживет долго и ей придется испытать самое страшное, что может выпасть на долю матери, – пережить собственное дитя. Она знала, что каждая мелочь будет иметь ценность и поэтому должна быть сохранена.

Но здесь не было ничего, что напомнило бы о Дженет или Элеоноре.

Наташа передвинула лестницу обратно в нишу, оглянулась в поисках шеста, чтобы закрыть задвижку. Потом заметила дверь с прямоугольной керамической дощечкой, расписанной розовыми цветами. «Комната Бетани».

Она толкнула дверь, увидела узкую деревянную кровать со стеганым сиренево-белым одеялом и стену, на которой висели выцветшие плакаты с репродукциями картин прерафаэлитов – «Офелии» Миллеса и «Апрельской любви» Артура Хагса. Кроме того, здесь были коллекция ракушек, ряд перламутровых лаков для ногтей, грамоты за победу в соревнованиях по плаванию в рамочках, фотография Бетани, играющей роль в школьном спектакле, – в горностаевой мантии и короне. Эта комнатка очень походила на комнату Наташи, в доме ее родителей.

При виде нее Адам, казалось, обрадовался, словно беседа с Эндрю Уилдингом успела утомить обоих.

– Что-нибудь нашли? – спросил Эндрю Уилдинг.

– Я ничего определенного и не искала.

– Я вспомнил кое о чем, что вас действительно может заинтересовать. – Он подошел к бюро в углу комнаты и выдвинул маленький ящик. Протянул ей старинный и тяжелый серебряный викторианской эпохи медальон на цепочке, с выгравированными на нем цветами.

Наташа надавила ногтем на крошечный язычок, и крышка отскочила. Фотографии внутри не оказалось. Только локон золотисто-рыжих волос, уложенный колечком в правой створке; перевязанный тонкой полоской черной шелковой ленты.

– Элейн говорила, что, по рассказам Мэй, эта вещь принадлежала ее пра-пра-бабушке. Возможно, той, которая и написала дневник.

Наташа попыталась вспомнить, писала ли Дженет в дневнике о том, какого цвета ее волосы, и не смогла. Она очень осторожно притронулась к локону, ощутила, как ее уносит в прошлое. Девушка сидит перед зеркалом при свечах, расчесывая перед сном свои локоны до тех пор, пока они не начинают блестеть. По воскресеньям она собирала их под шляпку или укладывала в прическу перед поездкой в оперу или на свидание с мистером Брауном. Потом она заболела, и кому-то из близких приходилось ухаживать за этими роскошными волосами, которые спутались от долгого лежания на подушке. Она умерла, и этот же человек, возможно сестра девушки, маленькая Элеонора, взяла ножницы и аккуратно, со слезами на глазах, срезала несколько прядей, осторожно накрутила их на палец и спрятала в медальон.

Наташа неохотно вернула украшение Уилдингу.

– Спасибо вам за то, что разрешили мне это увидеть.

– Спасибо вам.

Эндрю Уилдинг поцеловал ее на прощание. Он стоял у окна, провожая их взглядом – одинокая фигура, обрамленная кружевными занавесками.

– Я никогда не смогу отблагодарить тебя, – произнес Адам, когда они возвращались из Стрэтфорда. Он произнес это отчужденным, официальным тоном, каким начальник благодарит молодого сотрудника за отлично написанный отчет.

Наташа внимательно следила за дорогой.

– Я хотела найти ее для тебя.

– Ты сделала гораздо больше. Если то, что ты рассказала о сердечном заболевании, правда, выходит, ты спасла Бетани жизнь.

Она с трудом сглотнула.

– Послушай, Адам, есть еще кое-что...

Он не слушал ее.

– Что ты там говорила... – он протер стекло тыльной стороной ладони. Безрезультатно, потому что окно было грязным снаружи. – О том, что происходит в определенные моменты жизни по вине предков.

Наташа удивилась, узнав, что он слышал отголоски их с Бетани разговора у входа в гостиницу в Литтл Бэррингтоне.

– Я о записке, которую оставила Бетани... Ты думаешь, что она имеет какую-то связь с тем, что произошло с ее матерью? Что Бетани могла захотеть...?

– Нет.

Они приехали на станцию. Наташа с трудом устояла перед искушением пересказать Адаму свой разговор с Кристин. Наверное, об этом лучше умолчать. Она сделала все, что от нее требовалось, и больше ничем не могла ему помочь. Не стоит вмешиваться в их бизнес и настраивать его против Джейка Ромилли.

Она остановила машину. Ей в голову пришла странная фраза.

– Желаю тебе самого большого счастья на земле, – произнесла она. Ее губы занемели, поэтому она не смогла растянуть их в улыбку. – Надеюсь, выставка будет иметь успех.

Задняя дверца была открыта, Адам нагнулся, вынимая из-под сиденья свои журналы. Потом он быстро наклонился к ней и поцеловал в губы, положив руку ей на затылок, чтобы сильнее прижать к себе. Она на мгновение почувствовала его язык. Его пальцы запутались в ее волосах, и она почувствовала резкую короткую боль, когда он высвободил их.

– И тебе удачи, – сказал он.

Она услышала, как прибыл его поезд, потом звуки стали отдаляться, унося Адама в прошлое.

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

Перед тем как нажать на стартер, Наташа включила мобильный телефон. От Мэри пришло сообщение: «Пока никаких новостей. Куда ты пропала?»

Она перезвонила Мэри, коротко рассказала о последних событиях.

– Бедная девочка, – голос Мэри стал совсем тихим.

Наташа сразу пожалела о том, что выложила все, не подумав о том, что подруге нельзя беспокоиться. История молодой женщины, которая умерла, оставив маленького ребенка, – не совсем то, что следует слушать будущей матери.

– Ну что ж, ничего не поделаешь, – сделала вывод Мэри.

Работа сделана, но проблема не решена.

– Не совсем так. Я пообещала прислать отцу Бетани подробную информацию о ее предках.

– Я могу раздобыть ее для тебя.

– Думаю, тебе следует побольше отдыхать.

Мэри застонала:

– Ты такая же несносная, как Джеймс и моя мама. Она звонит каждые полчаса, чтобы убедиться в том, что я бью баклуши.

– Это хорошо, ведь она беспокоится о тебе.

– Скорее, о ребенке. Она дождаться не может, когда я произведу на свет ее внука, с той самой минуты, как я забеременела. Я сбилась со счета, сколько раз она напоминала, что сохранила платьице, в котором меня крестили.

Наташе пришло в голову, что Анна ни разу не заикалась о замужестве или внуках своей старшей дочери. Учитывая нынешние обстоятельства, Наташа пока не могла сказать точно, довольна она этим или нет.

– Хорошо, если ты уверена, что тебе это не повредит, у меня для тебя есть поручение. Все, что мне нужно узнать, это причины смерти предков Бетани. По крайней мере, мне нужны свидетельства о смерти родителей Элейн Уилдинг и ее бабушки с дедушкой.

– Считай, что уже готово.

– Сделай, пожалуйста, заказ на срочную доставку.

– Хорошо.

Адам говорил, что Бетани любила путешествовать. Ей казалось, что в поездке дни становятся длиннее. Она отказывалась говорить о будущем. Не хотела мечтать. Она отвергла домогательства Джейка Ромилли. Потому что хотела вести жизнь, наполненную всякого рода интересными событиями, была готова узнать и испытать как можно больше. Она называлась вымышленным именем, чтобы иметь возможность исчезнуть в любой момент. Кроме того, ненастоящее имя позволяло ей быть другим человеком, берегло от семейного проклятия.

У меня слабое сердце.

Бетани говорила Адаму, что он не должен рассчитывать на то, что она в любой момент будет рядом с ним. Почувствовав, что он полюбил ее, она исчезла из его жизни, потому что боялась, что с ней может произойти то, что случилось с ее матерью, сестрой, Гарри Лейбурном. Может, еще больше она боялась стать таким человеком, как ее отец, опасалась, что способна на то, в чем столько лет безосновательно его подозревала.

Бетани увлеклась трагической фигурой Лиззи Сиддал, покончившей жизнь самоубийством.

Ее мать погибла во время купания, и Бетани хотела сфотографироваться в образе Офелии, которая утонула.

Бетани не боялась смерти, она считала ее ответом, средством решения многих проблем, своеобразным выходом...

Наташа подъехала ко входу в студию. Никаких признаков жизни: офис архитекторов закрыт на выходные. Ей следовало найти способ и выведать у Адама, где живет Джейк Ромилли. Первое, что она сделает в понедельник утром – спросит об этом у Кристин.

Наконец она дома! Наташа вставила ключ в замочную скважину. Он не проворачивался. Она перевернула ключ и вставила по-другому. Безрезультатно. Значит, дверь незаперта. Она попыталась успокоиться, говоря, что все к лучшему. Если Джейк Ромилли вернулся в ее дом, то это, по крайней мере, избавляет ее от необходимости его разыскивать.

Она толкнула дверь. Борис не выбежал навстречу хозяйке с радостным лаем. В доме было жарко натоплено. Она проскользнула в гостиную. Остро пахло дымом, мелькали блики пламени.

Свет исходил от ярко пылающего очага. Борис с довольным видом растянулся у камина, в кресле сидел Маркус. Он читал «Сны прерафаэлитов», как будто никуда и не уезжал.

Наташа почувствовала, как из глаз покатились слезы.

Он посмотрел на нее, закрыл книгу.

– Извини, что хозяйничал здесь в твое отсутствие, но было очень холодно.

Он встал, и она упала в его объятия, надолго замерла, боясь пошевелиться. Потом стерла слезы, не заботясь, что он заметит, и никак не могла сказать, как она рада его видеть.

Из кухни в комнату проникали аппетитные запахи еды.

– Я подумал, что ты голодна, – сказал он, глядя ей в глаза. – Боюсь, не могу предложить тебе ничего особенного. Только то, что я сумел обнаружить в твоих полупустых шкафах.

Это было правдой лишь отчасти. Пахло поджаренной курицей и картошкой. Картошка у нее в закромах водилась, но курицы – точно не было. Маркус привез ее с собой.

Он предложил пойти прогуляться, пока не подоспеет ужин. До наступления темноты оставалась еще пара часов.

Они сели в «Санбим».

– Странное название, Фиш-Хилл[9]9
  В переводе с английского «Рыбий холм»


[Закрыть], – сказал Маркус, когда они стояли на вершине холма, тяжело дыша после долгого подъема. – Здесь нет ни озера, ни реки, ни моря.

Место было необычным и красивым. Наверное, когда-то очень давно здесь плескались воды океана. Наташа рассказала ему, что название произошло от отпечатка ископаемой рыбы, найденного в заброшенной каменоломне. Она объяснила, что известняк у них под ногами – не более чем останки древних ракушек. Она взглянула на него:

– Мы находимся на высоте восьмисот футов над уровнем моря, так что, я полагаю, неудивительно, что рыба...

Он засмеялся:

– ... окаменела.

Они замолчали, но она краем глаза продолжала следить за выражением его лица. Ей хотелось узнать, о чем он думает, но она была счастлива просто оттого, что он рядом. Некоторые из вещей, надетых на нем, были Наташе незнакомы. Темно-синие джинсы, мохнатый коричневый пуловер. Замшевая куртка желто-коричневого цвета, когда-то висевшая в ее гардеробе. Она знала, что, когда Маркус ее носит, рукава куртки всегда согнуты, сохраняя форму его рук.

Он полной грудью вдохнул прозрачный воздух, заложив одну руку за спину, а ладонь второй, подобно капитану корабля, приставил козырьком к глазам, изучая открывающиеся виды, знакомые Наташе до мелочей.

Древние поля и выдержавшие проверку временем каменные стены, которые настолько вписывались в ландшафт, что, казалось, были здесь со дня сотворения мира. Далеко на горизонте, словно вырезанные на фоне темнеющего неба, возвышались хребты Малверн Хиллз, вдоль них тянулась дорога на Винчкомб, поднимаясь из долин Северна и Эйвона. Вечная, таинственная тропа, уходящая куда-то в доисторические времена. Всего в нескольких милях на юго-запад от Сноузхилла находились могильные холмы эпохи бронзового века, там были обнаружены останки воина 3000-летней давности; массивные земляные укрепления кельтов в Багендоне; крепость на вершине Берхилла; огромный земляной вал в Белас Кнап, похожий на спину огромного кита. Недалеко от того места, где они стояли, высоко в горах пересекались древние дороги.

– Когда стоишь здесь, – произнес Маркус, – прошлое кажется таким близким... Словно, сделав шаг назад, можно оказаться там. Как ты думаешь, это иллюзия?

Она знала, какое прошлое он имеет в виду, но не могла решиться заговорить об этом сейчас.

– Я могу подсчитать его, – ответила она. – Моя бабушка могла помнить похороны королевы Виктории. Ее прародители родились во времена Французской революции. Девяносто поколений назад, и можно попасть в эпоху, когда родился Иисус. Если смотреть с этой точки зрения, время сжимается, правда?

Маркус повернулся к ней, пропуская через пальцы темную челку.

– Я скучал по всему этому.

Когда они спускались, он взял ее под руку.

Именно сюда Наташа привезла Маркуса, когда они впервые проводили вместе уик-энд в Сноузхилле. Прошлое, настоящее и будущее скользили параллельно, словно тектонические плиты, смещающиеся под землей.

Тогда, на обратном пути, они остановились, чтобы выпить кофе из термоса, который предусмотрительно захватили с собой. Они сидели в высокой траве с подветренной стороны каменной стены, разукрашенной пятнами лишайника, передавая друг другу единственную чашку. Воздух был наполнен жалобным пением чибисов и щебетанием скворцов. Внизу два мальчика запускали разноцветных воздушных змеев, один в форме райской птицы, второй – в виде космического корабля.

– Ты хочешь иметь детей? – спросил тогда Маркус.

– Как – здесь, сейчас?

Он улыбнулся.

– Если хочешь.

Потом добавил:

– А если серьезно?

Несмотря на то что они познакомились пять дней назад и проводили вместе время всего лишь во второй раз, этот вопрос показался Наташе абсолютно естественным.

– Да, – ответила она, и ее воображение взметнулась высоко, как воздушный змей. Ей представились совместный отдых среди заступов и лопат и рождественские деревья.

Позже она ему сказала:

– Я боюсь, что если у меня будут дети, то я могу...

Общепринятый психологический факт. Обиженные могут стать обидчиками, а брошенные – теми, кто предает.

– Я уверен в том, что ты сделаешь все возможное, чтобы дать своим детям то, чего сама была лишена.

Именно это он сделал для нее. Рассеял окружавшую Наташу непроглядную темноту, прогнал все страхи и призраки. Подарил ей спокойный ночной сон.

– Если у тебя родится девочка, как ты ее назовешь?

– Кэтрин.

Он посмотрел на нее так, будто услышал нечто разоблачительное, вытянул длинную травинку из пучка под ногами и подбросил ее, словно хотел узнать направление ветра.

– Почему?

– Этим именем назвалась моя мать. Оно величественное и сильное. Подходит и для России, и для Англии. Екатерина Арагонская, самая известная жена Генриха VIII, и Екатерина Великая, знаменитая русская императрица.

Сейчас он сказал, повернувшись к ней:

– Ты очень понравилась Кэти. Мне жаль, что я не собрался познакомить вас раньше.

– Это я должна была просить у тебя прощения.

– Считай, что попросила.

Вся беда заключалась в том, что необходимо было произнести еще множество других слов, которые так и остались невысказанными.

Они вернулись в Садовый тупик. Наташа пошла на кухню, чтобы накрыть на стол. Маркус снова разжег огонь. Как в старые добрые времена...

Когда она ставила на стол блюдо с курицей и картошкой, то заметила, что Маркус забрал почту и аккуратной стопкой сложил на столе. Наташа не обратила на нее внимания.

Поев, они взяли вино в гостиную, где ярко пылал камин. Устроились на ковре возле огня.

– Ты хочешь узнать о моей семье? – спросил он.

Маркус взял ее руку, перевернул ладонью вверх, будто собирался по линиям предсказать судьбу, положил что-то в руку и сжал ее пальцы. Это был маленький предмет, холодный и тяжелый. Она открыла ладонь и увидела миниатюрный силуэт – камею с затемненным профилем, обрамленную золотым ободком.

– Это автопортрет моей бабушки, Кэтрин. Кэти назвали в ее честь.

Можно было сказать, что она была красавицей, даже по профилю, по четкой линии ее небольшого носа и спиральным завиткам волос, вырезанным на белом фоне.

– Он говорит о ней удивительно много, – заметил он. – Она была художницей и интересовалась прошлым.

Точно так же, как и он.

– Очень необычно.

Вид у Маркуса был озадаченный, поэтому Наташа объяснила:

– Она выбрала направление, которое потеряло свою актуальность. Два века назад силуэты были самым дешевым и простым способом запечатлеть образ любимого человека. Заменяли бедным людям портреты, написанные маслом. До тех пор, пока не появилась фотография.

Позже, лежа в его объятиях, Наташа подумала, что если ее выбор профессии был довольно странным, – разыскивать предков людей, в то время как у нее самой не было возможности узнать о своих, – то и в выборе Маркуса было нечто пикантное. В детстве ему попал в руки силуэт, затемненный абрис, по которому он самостоятельно воссоздал образ человека. Теперь по древним костям он научился реконструировать лица.

Иногда, когда он ласкал ее, Наташе хотелось спросить, пользуется ли он профессиональными навыками и знанием анатомии, устройства мышц и кожи, когда занимается с ней любовью. Ей хотелось понять, почему она чувствовала, что оживает под прикосновениями его пальцев, совсем как те лица, которые он воссоздает из глины. Но она никогда не задавала этого вопроса, потому что не хотела, чтобы он останавливался.

Хотя на этот раз все было по-другому. Когда он целовал ее, касаясь ее языка своим, расстегивая пуговицы на блузке, лаская руками ее груди, пробегая пальцами по спине, создавалось впечатление, что он подводит некую финальную черту, замыкает невидимый круг. Каждый раз он прижимал ее к себе и одновременно отталкивал... Она не могла отделаться от мысли, что он вернулся, чтобы красиво поставить точку в их отношениях. Чтобы быть в состоянии двигаться дальше.

Когда они отодвинулись друг от друга, Наташа почувствовала, как его пот остывает на ее коже. Она сжалась, когда на мгновение увидела в воображении лицо Адама.

Она проснулась в семь, повернулась на бок, автоматически протянула руки, чтобы обнять его. Никого.

Маркус принес ей кофе в постель, как обычно. За исключением того, что уже был умыт и одет. Он сказал, что улетает обратно в Канаду в четыре часа. И попросил:

– Береги себя.

Ей удалось произнести:

– И ты себя.

– До свидания.

Это было сказано таким «завершающим» тоном, что Наташа не смогла проглотить ком в горле, чтобы ответить.

Из окна спальни она наблюдала, как он уезжает. Интересно узнать, стало ли ему легче?

Она спустилась на кухню, чтобы сполоснуть чашки, но не смогла вымыть ту, из которой он пил. Отставив ее в сторону, Наташа разрыдалась.