Текст книги "ПЫЛЬЦА В КРОВИ"

Автор книги: Фима Кибальчич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Неопровержимое доказательство

Тимоти стоял за прозрачным куполом корабля и смотрел на серо-синюю равнодушную гладь океана, который со всех сторон окружал небольшой космический порт близ Филиппин.

Он надеялся, что не окажется на Земле еще пару лет, которые, дай бог, протянутся чередой унылых одинаковых дней внутри малонаселенной станции на самом краю Дальних Пределов Федерации. Но выбора не оставили. И хотя формально капитан второго ранга Граув до сих пор числился в интендантской службе, приказ судейского ведомства немедленно вернуться на Землю игнорировать не мог.

Путь обратно был не такой долгий, как хотелось бы, – чуть больше месяца. И чтобы хоть как-то растянуть время, Тим отказался от глубокого сна и день за днем нарезал круги по почти пустому гулкому кораблю. Время от времени вступал в беседу с окошком камеры сна Сэма Кэмпбелла. Тот его терпеливо слушал, впрочем, как и всегда, только теперь с одним отличием – глаза оставались закрытыми. В складках вокруг век проступало осуждение.

Спящий Кэмпбелл выглядел куда более суровым, чем Кэмпбелл, суетящийся вокруг с медицинскими приборами.

Теперь, ни грамма не соврав, Граув сможет утверждать, что рассказал Кэмпбеллу все, что собирается сделать. И не вина Тима, если доктор невнимательно слушал и возьмется попрекать, когда пути назад уже не будет.

Уходящий за серое небо океан казался Тиму Грауву самой последней и полностью обреченной линией обороны. Еще год назад между ним и Иртом лежал бесконечно огромный, хоть и истыканный кросс-переходами и маяками космос. Теперь всего лишь пара сотен километров холодной воды.

Ирта не должно быть на Земле. Он просто не мог оказаться здесь.

Это убийство и вызов Тима с Дальних Пределов – подстроенная ловушка. В которую Граув попадется, не сможет не попасться.

Тебе просто хочется снова почувствовать это. Признайся хоть самому себе. За три долгих года ты не смог избавиться от зависимости.

Тим резко обернулся – Кэмпбелла позади не было, но он может в любой момент появиться с парой напутственных слов. А эти слова Граув не хотел бы слышать, не хотел бы согласно кивать и врать себе и Сэму.

Нет, все же Сэму. Себе я вру без проблем.

Он поправил темно-синий китель капитана флотилии службы дальнего снабжения и подошел к голографической панели управления кораблем. Данные о системах функционирования узлов и агрегатов, показатели внешней среды жили своей жизнью – всплывали, неспешно мигали белыми и красными огоньками и растворялись в бликах боковых экранов. Тим протянул руку, останавливая одну из бегущих вертикально вверх строк.

Интересно, что он захочет сделать, увидев меня целым – с полным комплектом ушей, пальцев и целой гладкой кожей.

Не имело смысла тянуть время, превращая ожидание в пытку неопределенности, и он отдал мыслеприказ подать авиетку.

Тим дошел до полетного отсека, никого не встретив. Только пара роботов-диагностов выскользнула из-под ног и, бешено вращая шарнирами, протиснулась в карман силового блока. Авиетка уже ждала, переливалась фасеточным телом, согреваясь, накапливая мощность. А у открытого люка торчал Сэм, приглаживая всклокоченную шевелюру.

– Боялся, не успею тебя проводить, – выдохнул он, завидев Тима.

Вид у Кэмпбелла, черт его возьми, был встревоженный.

– Ну и не успел бы, – напрягся Тим. – Лучше бы отчалил к своей Лулу, чем хватать меня за штаны. Она тебя ведь два года не видела.

– Еще один день ничего не изменит, – упрямо замотал головой Сэм. – Я тебя дождусь и потом полечу.

– Незачем это, – Тим нервно дернул плечом и посмотрел в сторону.

Следовало бы пройти мимо Кэмпбелла и отправляться по координатам проклятой Планетарной прокуратуры на Филиппинах, но что-то удерживало. Желание невозможного. Глупая, отчаянная надежда, что друг сейчас запросит через собственный интерком связь с судейскими и объяснит им, что капитан Граув не может быть последним свидетелем защиты в этом деле. Что Граув исчез на Дальних Пределах. Не очнулся после камеры глубокого сна. Обезумел от перегрузки форсированного кросс-перехода и ничего не помнит и никого не узнает.

– Дурак ты, Кэмпбелл, – бросил Тим зло, словно доктор действительно мог все это провернуть, но сдрейфил. – Просто вали в свой отпуск, а я сделаю, что им нужно и полечу назад.

– Не вздумай с ним встречаться, – с нажимом произнес Сэм.

– Что?!

Кэмпбелл шагнул к нему, вцепился в запястье, интерком на руке встревоженно пискнул.

– Ты знаешь что. И я знаю. Ни команда, никто на этом корабле, но я знаю. Ты же хочешь это сделать, Тим? Хочешь, несмотря ни на что?

Его тревога захлестнула Граува, и злость отступила, растаяла от чувства неловкости, почти стыда.

– С чего ты взял? Мне не обязательно с ним встречаться, чтобы дать показания.

– Да, особенно в твоем случае, – выдохнул Сэм и отпустил руку. – Помни, Ирт – изоморф. Не человек. О нем нельзя думать как о человеке.

– Ты это мне рассказываешь? – хмыкнул Тим.

– Да, извини, – тряхнул головой Сэм и отступил от входа в авиетку. – Просто расскажи им всю правду и поскорее прилетай обратно.

– Хорошо, – очень энергично согласился Тим и поднялся внутрь.

Подчиняясь мыслеприказу Граува, створ летательного отсека корабля пополз вверх. Ворвавшийся внутрь влажный и терпкий океанский ветер взметнул русые локоны Сэмюэля. Тим вдохнул забытый земной воздух и почувствовал, как сладко закружилась голова.

– Кстати, Сэм! – крикнул он внезапно, словно прилетевшие вместе с ветром звуки океана могли заглушить его голос, – готово ли твое пиво?

– О! Наверно да, – заулыбался он, и на округлых щеках проступили ямочки. – Доходит в углу операционной. Я сниму пробу. Думаю, мы выпьем по кружке, когда ты вернешься.

– Выпьем, конечно. А потом ты отправишься к Лулу.

Тим развернулся и зашел в отсек. Дверь за его спиной притянуло к обшивке, авиетка мягко приподнялась над палубой, выдвигая из брюха дополнительный киль, а затем мощно и бесшумно рванула вперед. Под прозрачным, изогнутым вниз носом авиетки мелькала поверхность живого, неспокойного океана.

Кому он соврал несколько мгновений назад? Сэму или самому себе? Или все же сказал правду?

Об этом он узнает совсем скоро.

Тим до сих пор не был уверен, как поступит на самом деле. Все зависит от того, кого или что он увидит, когда войдет в незнакомое ему до сих пор здание Планетарной прокуратуры.

Сколько они уже держат Ирта? Сначала было расследование, потом суд, потом апелляция, на которой изоморф все же назвал имя Тимоти Граува. Как свидетеля защиты. Объяснил ли он их связь? Вряд ли. Флаа не стал бы этого делать. Для неприятных и грязных дел у него всегда существовал Чага. И вот снова…

Впереди показались острова архипелага. Один из них, Тим понятия не имел, какой именно, стал разрастаться великолепным многоцветным городом. Казалось, прошла почти вечность с тех пор, как он видел эти живые, колышущиеся в воздухе и свете разноцветные здания-гиганты.

Детство Тим провел с отцом на Марсе, где энергию не тратили так безоглядно и не могли позволить сооружать такие полуторакилометровые высотки, состоящие из отдельных, свободно парящих в воздухе друг над другом модулей. Каждый из этих живых, вписанных в общее здание домов был по-своему красив, с необычными садами, верандами, выступающими наружу бассейнами. Иногда целыми сегментами живые дома смещались вслед за солнцем, иногда выдвигались уступами или клонились к земле, словно по прихоти заскучавшего внутри поэта. Это смотрелось завораживающе красиво и одновременно тревожно.

Когда-то Тим предпочитал неподвижный камень под ногами и рвущий одежду ветер. Потом длинные пустые переходы космических станций. Но теперь согласен больше не видеть ни Землю, ни Марс, если никто и никогда не станет спрашивать о глупой и самодовольной выходке, о скачке в глубокий космос, который должен был принести победу и славу. О том, что на самом деле случилось на проклятой планете плантиморфов. Когда никто не расспрашивает легко представить, что какого-то жизненного поворота просто не существовало. Не вспоминать об Ирте семейства Флаа и наслаждаться самообманом. Не вышло.

Авиетка замедлилась и пошла на снижение. Тим никогда раньше не видел здания Планетарной прокуратуры, но в общих чертах оно напоминало Парламент, – как и многие масштабные ведомственные заведения Земли. Эти архитектурные образы забылись – фрагменты из жизни, о которой мечталось когда-то. Но теперь эта мечта казалась старым детским сном.

Прокуратура не была в полном смысле флоотиром – плавающей конструкцией, в которых так любили селиться земляне. Ее белоснежную башню, с лучами двойных матово-стальных пирсов, обтекало по земле море зелени. Набранные Тимом координаты вели авиетку к западному крылу – продолговатому, словно кокон, мраморному модулю, который совершенно неподвижно висел между верхним и нижним пирсом и красовался барельефом девицы с голой грудью и знаменем в руках.

Неуютно на раздутом летающем слоне тесниться среди легких трехместных трамвайчиков, энергокресел, что мельтешили вокруг казенного ведомства. Личные авиетки тоже встречались то тут, то там, но они были гораздо меньше, что делало их удобными для перемещения по городу. Люди спешили к зданию прокуратуры по разным делам. По большей части их привозила магнитная монорельса, оплетающая город. Тиму казалось, что буквально каждый пролетающий мимо норовит разглядеть его лицо за прозрачным куполом кабины. Кулаки сжимались, в плечах появилось знакомое напряжение.

Спокойно. Никто не знает меня. И не вспомнит лицо через минуту.

Клюв корабельной машины мягко вошел в стапели транспортного отсека нижнего пирса. Времени еще достаточно, он мог бы посидеть, прикрыть глаза на пару минут и попытаться успокоиться, настроиться на визит, но авиетка торопливо распахнула проем. Граув поднялся, провел ладонью по пересохшим губам. Через мгновение к распахнутому люку опустилась одноместная секция лифта. С ее витых поручней на капитана игриво смотрели белоснежные амурчики.

На мгновение почудилось, что Ирт уже знает о его прибытии и следит. Унюхал пропавшую собственность издалека, видит прямо сквозь стены нижнего технического пирса. Затаился между полупрозрачных кабелей и генераторов силовых полей и ждет. Не стоит заставлять ждать. Тим тяжело сглотнул и шагнул к амурчикам, таким неуместно, предательски радостным.

– Капитан второго ранга Граув, прибыл в ваше распоряжение по требованию.

Он завел руки за спину, задрал подбородок и уставился в глубину полутемного кабинета, где большую часть стены занимали соты политеки.

– Раз прибыл, шагай сюда, капитан второго ранга, – голос был низкий с легкой хрипотцой.

Огромное, невозможно мягкое с виду кресло развернуло к Тиму человека в небрежно накинутом на плечи повседневном кителе и с живописной щетиной на щеках и подбородке. Меньше всего его кривая насмешливая улыбка и небрежный жест в сторону кресла напротив подходили для генерал-майора комитета межпланетных расследований. Но судя по знакам отличия – он им был.

Тим нерешительно приблизился и опустился на сиденье, похожее на повисшую в воздухе живую сахарную вату.

– Чаю с дороги или покрепче? – с теплой заботой спросил офицер и щедро плеснул в собственную чашку жижу из пыльной пузатой бутылки.

Одуряюще пахнуло коньяком. Зачем он это делает?

Тим облизал губы и попытался выпрямить утонувшую в вате спину.

– Нет, спасибо. Не хочется.

– Напрасно, капитан, напрасно, – и, откинувшись назад, офицер прокуратуры взялся внимательно рассматривать Тима. – Как долетели?

– Спасибо. Очень быстро, – поморщился Тим.

Генерал-майор удивленно вскинул брови. Представление о «быстро» у него, по-видимому, было совсем другое. Счастливый человек.

– Что ж, если быстро, то и хорошо. Но от выпивки зря отказываетесь. Нам с вами надо найти истину, а как говорили древние, in vino veritas. То есть не берись за серьезное дело, не разобравшись как следует в самом себе.

Философские высказывания всегда вызывали у Тима некоторые затруднения, поэтому он просто пялился в два серых, близко посаженных глаза. На фоне густых русых волос и рыжеватой щетины они выглядели яркими, хотя в глубине плавала нетрезвая муть.

– Следователь прокуратуры Никита Ларский, – резко и коротко бросил офицер и пихнул вперед широкую короткопалую ладонь.

От неожиданности Тим вскочил, но быстро пришел в себя, пожал руку и опустился на неустойчивое седалище.

– Почему следователь? Ведь расследование завершено, и суд уже был.

– Да-да, – протянул Ларский и почесал кончик широкого носа. – Все было, но ничего не закончилось. Так бывает иногда. Но вы, наверно, и сами знаете, капитан.

Намек Тиму не понравился, словно следователь мог знать то, что даже при его статусе и звании не должен был. Охватило смущение, и он уставился на ноготь большого пальца, который успел обгрызть в авиетке.

– Чего вы хотите от меня? – выдавил он сквозь комок в горле.

Следователь какое-то время молчал, потом внезапно вскочил и пружинисто обошел стол. Роста Ларский был среднего, но в нем чувствовалась сила и напор. Тиму захотелось сжаться, как будто этот с виду доброжелательно настроенный человек мог схватить за подбородок и, взглянув в глаза, понять буквально все. Влага забулькала в стакане, и Тим поднял глаза на дружелюбно скалящегося генерал-майора.

– Не хотите чай с коньяком, не надо. Выпейте мятного лимонада, капитан. У вас явно слишком пересохло горло, чтобы со мной поболтать по душам.

Тим фыркнул:

– Вытаскивать меня с Дальних пределов для болтовни под коньячок о чудовищах – не слишком ли ваша душа срослась со служебными полномочиями?

Беспардонный следователь расхохотался.

– А ты не так прост, капитан. Язык твой не всегда тебе друг? Но мне так без разницы.

Он плюхнулся в кресло и шумно выдохнул.

– А знаешь, Граув, это название «изоморфы» появилось позже. Сначала какой-то форменный идиот именовал эту расу плантиморфы.

Тим отхлебнул лимонад и промолчал. Конечно, он знал это. Но если кому-то хочется, чтобы он слушал – он умеет это делать. Когда-то, очень давно не умел, но его научили. Молчать и слушать.

– Подумать только, сравнить этих существ с растениями! Все равно что ядовитую кобру назвать червем. Куда правильнее их второе название – изоморфы. Вот только среди людей оно не везде прижилось. А зря.

– Да, наверно, вы правы, – проговорил Тим и снова отхлебнул лимонад. Этот офицер умел играть в слова, но не казался безопасным.

– Конечно, я прав. Подумать только, назвать деревом – самым неизменным творением природы того, кто может полностью изменять форму.

– Насколько я помню, первые контактёры не спускались на Орфорт, а разумная жизнь по данным сканирования напоминала растительную, – прошептал Тим.

Но он яснее помнил и другое – сочный звук рвущейся кожи, боль и темные глаза напротив. Такие же человеческие, как у него самого.

– Вы были на Орфорте и знаете о них больше всех.

– Да.

Тим, чувствовал, как на лбу проступает холодный пот от ожидания череды вопросов. Он мог бы не рассказывать все… Все, что никак не касается ни прокуратуры, ни следователя с его пронзительным взглядом. Если только приведет доказательство, ради которого его сюда вызвали. Единственное возможное без разговоров. Или соврет, рискуя залезть еще глубже в дерьмо, задохнуться в нем и сдохнуть, наконец. Вариант, от которого он отказался несколько лет назад, после того как его нашли в космической капсуле совершенно сломленным и изуродованным.

– Орфорт престранное место. Два затяжных природных цикла – это еще можно понять. Но два различных способа видового развития в разные циклы – это совершенно невероятно. Агрессивная, хищная генетическая эволюция – в теплом поясе и социальная – в холодном. Все равно что две личности в одном теле, и одна сменяет другую от зимы к лету. Может, одно «я» не выносит другое? Было бы забавно. Хотя многие из нас и без всяких там поясов и циклов любят и ненавидят сами себя.

Пока Орфорт находился в Поясе тепла, разумные существа развивались, осваивая генетическую информацию на планете. Причем весьма хищным способом – уничтожая, поглощая и встраивая в свои клетки живой материал планеты. Поэтому они приобретали способность принимать любую форму, становиться кем угодно, в зависимости от желаний и потребностей. Когда планета на несколько десятков лет входила в Пояс холода, изоморфы прекращали поглощать генетический материал, развивали социальное взаимодействие. Выстраивали союзы, обзаводились постоянными партнерами. Но пока все выкладки оставались гипотезой, поведение плантиморфов в период холода описывалось моделью, построенной Центральным компьютером Земли. Исследовательская экспедиция наблюдала за Орфортом только в Поясе тепла.

Тим содрогнулся. Насколько далека вся теория от настоящей жизни этой безумной планеты, где даже скалы легко впитывали обильно текущую кровь.

На черной вздыбленной земле брошенная голова Рея была видна издалека. Ее невозможно не заметить и невозможно отвести взгляд от ужасного открытия. Белый открытый лоб, бескровная щека, провалы глазниц.

– Нет, – прошептал Тим, – личность одна…, которую изоморф выберет. Какую пожелает.

– И что же влияет на его желания и на его форму?

Следователь разглядывал в упор, сторожил каждое движение, и Тим, не зная, что сказать, сдавил пустой бокал.

– Я, капитан, обменивался словами с голограммой, так сказать, прародителя этого… Ирта. Если честно, он больше всего напомнил мне… – Ларский потер нос, помогая подобрать слова, – мокрого червяка.

Тим неопределенно буркнул.

– И вот сын этой болотной пиявки проползает через космос, заявляется на Землю, мимо всех кордонов, защит и систем слежения. И превращает трехметрового, бронированного инсектоида в фарш. А еще называет себя Ирт Флаа. Почти имя, почти человека. И выглядит как человек. Я задаю ему вопросы, а он качает головой, растягивает губы и молчит. А я даже представить не могу, какой компот творится в голове у этого… выползня с планеты Орфорт.

О… это вовсе не компот, хитрец следователь, – это кровавая плазма.

– Хочешь посмотреть дело, капитан?

Тим едва успел поймать синюю гладкую картонку, скользнувшую к нему по практически пустой поверхности отполированного дубового стола. Плотная, упругая, она легко легла в ладонь, но оставалась закрытой. На синем фоне Граув видел только изогнутые древние золотые весы – символ Планетарной прокуратуры. Он поднял глаза на Ларского. Тот хмыкнул, опять выгнул бровь и что-то прошептал – отдал приказ.

Досье ожило мелкими короткими строками, значками микрофильмов, иконками файловых папок. Тим уже отвык держать в руках листы, чувствовать информацию, как что-то материальное, настоящее, а не просто плывущие и исчезающие в пространстве строки. На Дальних Пределах энергию экономили на всем, и на затратном предметном мире в первую очередь. Он был бы рад читать с листа, но… только не об Ирте.

Тим поднес руку к поверхности досье и заметил, как дрожат пальцы. Хотел ли он знать подробности произошедшего, хотел ли увидеть Ирта здесь, на Земле, спустя неполных три года.

– Стоит взглянуть на это, Граув, – и короткий палец ткнул в центр плотного листа.

Картинка вытянулась, поднялась над потемневшей поверхностью. Приобрела объем. Ровная и словно живая горка спутанных кровавых жил, торчащие рваными кусками жгуты мышц, с вкраплениями блестящих, режущих краев стального хитина инсектоида. Из-под горы мяса торчала труба головного нервного отростка погибшего существа.

Тима замутило. Казалось, от живого изображения до ноздрей дотянулся отвратительный и смертельно опасный запах погибшего таракана. Граув уже видел, как в такое месиво превращается тело живого существа. Он опустил палец на верхнюю часть объемной картинки, вдавливая ее обратно, в значок на картонке.

– А пиявочного отпрыска мы нашли неподалеку. Весь в крови и такой спокойный, довольный. Лежал вытянувшись прямо на траве. Со слюной у края губ.

– Здесь много плоти осталось. Почему не смогли восстановить?

– Мозг был уничтожен. Молекулярная труха. Черт его поймет, как он это сделал.

– Почему же он?

– А кто еще может справиться с тараканом, с этой боевой машиной, сплошняком состоящей из мышц, хитина и мозга. Космос пальчиками прощупай – таких не найдешь. А тут готовый и удовлетворенный изоморф. Разве не так они потребляют свой генетический материал?

Тим открыл и закрыл рот. На этот вопрос существовал только один ответ – да, так. И этот ответ закрывал расследование. Если только не та правда, которую Тим надеялся похоронить, вымыть без следа из собственной крови.

– Все складывалось одно к одному, – Никита Ларский откинулся на кресло, прикрывая глаза. – Ирт от семейства Флаа даже не отвечал на вопросы, вел себя вяло, словно напился, натрахался и нажрался вперед на год. Ну или как это там у них на Орфорте, так сказать, происходит.., а капитан?

Тим на вопрос отвечать не собирался, но эта игра в двусмысленности и колкие провокации начинала злить.

– Хотите знать, как происходит, можете съездить туда в отпуск. Неофициально. Они всегда рады поближе познакомиться с новым генетическим материалом. А решат жрать, про вас не забудут, дадут возможность поучаствовать. Так сказать.

Странный следователь расхохотался и подернул сползший с плеча китель.

– Вы ядовиты, капитан. И ваш друг с Орфорта – тоже. Все было закончено, и я уже готовился передать Ирта разгневанным тараканам, как он словно вышел из спячки и назвал ваше имя. Вообразить не могу, что вы можете сказать в защиту. Вы же не читаете мысли друг друга сквозь черные дыры галактик?

– Нет, – сухо бросил Тим, чувствуя, как в ожидании расспросов завязывается под сердцем тугой узел отвращения к самому себе.

Генерал-майор поддался вперед с самым что ни на есть доброжелательным выражением лица.

– Ну что, Тим, будешь отвечать на нудную череду вопросов, или я запущу в тебя проводочки и ты расслабишься ненадолго?

А потом он бросит кому-нибудь через стол картонку с записью жалкой жизни Чаги на Орфорте, скачанной прямиком из моей головы.

– Я могу его увидеть?

– Кого? – изумился Ларский.

– Ирта Флаа.

Серые глаза уставились на Тима с недоверием.

– Зачем тебе это?

– Хочу посмотреть на него и… подумать.

– Подумать? – генерал-майор прищурился на мгновение, потом пожал плечами. – Почему бы и нет. Иди, подумай, капитан. Поводырь доведет.

Граув уже подошел к дверям, над которыми висело полотно с изображением какой-то обнаженной красотки, как хозяин кабинета окликнул его:

– Эй, не забудь включить силовое поле. Я, конечно, не думаю, что Ирт захочет подпортить своего защитника, но все же…

Не думаешь? А о чем ты думаешь, генерал-майор? Что я иду туда обсудить линию защиты? О чем нам говорить и о чем молчать? Считаешь, я сраный адвокат?

Миновав длинный коридор под высоким мраморным сводом, Тимоти вышел за дубовые двери на округлое крыльцо, к которому было припарковано множество автономных лифтовых энергосекций, оформленных на любой вкус. Некоторые из них представляли собой тонкие, отливающие металлическим блеском квадраты, не снабженные никаким ограждением. Хотя все мобильные подъемники защищало невидимое силовое поле, перемещение на с виду пустом куске материала вызывало желание расставить ноги пошире и уцепиться зубами за воздух.

В какой-то другой жизни, когда Тим только заканчивал Военно-воздушное училище и считал себя не в пример круче даже выпускников Военно-космической академии, и увешанных аксельбантами ленивых флотоводцев – адмиралов и контр-адмиралов вместе взятых, он поклонялся техносиловому стилю. Прямые, сияющие сталью поверхности, черные до слепоты обсидиановые вкрапления, стекло и арматура, изящно распирающая стены симуляционных классов. Он твердил Рею, что только этот стиль – по-настоящему, без соплей, достоин покорителей космоса. Граув спал на вспененном полимерном листе, который удерживался в воздухе силовым полем. Потреблял информацию только в голографическом формате и лифтовые секции использовал самые неуютные.

А сейчас … Капитан второго ранга Граув обхватил всей пятерней теплые на ощупь деревянные перила единственной старомодной секции и шагнул внутрь. Так и не разжал пальцы, даже когда устройство легко и плавно поднялось вверх – туда, где ждал Ирт.

В мыслях царил хаос, стучало в висках. Возвращалась паника, от которой сначала избавляли психологи, а потом бесконечно пустые пространства космоса. Пальцы не хотели отпускать поручен. Есть ли шанс вцепиться намертво, чтобы не позволить событиям снова столкнуть в бездну.

Верхний пирс сплошь затянула обезумевшая от солнца и влаги растительность. Буйно кудрявые кустарники, разлапистые лопухи, одуряюще пахнущие цветы. Похоже, Планетарная прокуратура работала над имиджем самого сибаритского, купающегося в роскоши чиновничьего ведомства. И, возможно, все здесь были такие – с голыми бабами на стенах и небрежно накинутыми на плечи кителями. С мутно-серыми глазами и коньяком.

И почему я не пошел в судейские? Жил бы во флоотире на побережье, не рвался бы в Дальние пределы. Не шел бы теперь к Ирту, чтобы… Боже, Кэмпбелл будет так расстроен… А я захочу, чтобы он возненавидел меня и бросил возиться. Но он не умеет так.

Гравийная дорожка под ногами двигалась, ускоряя и так необратимые шаги. Шарообразный робот-поводырь, отправленный от кабинета следователя, летел справа и чуть впереди. По нему невозможно понять, как скоро Тим окажется в нужном месте и каким оно будет. Уловив движение сбоку, Тим схватил летящую под ветвями уже знакомую синюю картонку с золотым оттиском прокуратуры. Кто-то из сотрудников отправил ее по назначению, возможно, тот же Ларский. Но теперь у Граува не было доступа, и что бы он ни делал, синяя картонка останется пустой. Стоит выпустить, как файлоноситель отправится к адресату.

Интерком на руке пискнул, сообщая, что, шагнув за шаром в сторону от дорожки, Тим прошел сквозь силовое поле. Робот-поводырь замер между торчащими из земли древесными корнями. Путь окончен. Влажная волна паники прошлась переставшему подчиняться телу.

Зачем? Нужно было просто все рассказать. ВСЕ!

Сердце гулко билось в натянутый барабан груди. Три прошедших года сжались в памяти в незаметное, едва пульсирующее пятно.

Идти дальше? Или Хозяин сам найдет Чагу, когда и если захочет. Как всегда.

Шорох, быстрое движение на краю бокового зрения, и ОН вырос у плеча, еще не касаясь Тима. Захотелось опустить глаза и не дышать, хотя так не успокоить бьющую тело дрожь.

– Так-то ты меня встречаешь? – лениво и насмешливо пропел знакомый низкий голос.

Колени сразу ослабли, и Тим едва держался, чтобы не опуститься на них. Не мог заставить себя поднять глаза. Крошечная панель интеркома тревожно мигала красным, реагируя на зашкаливающий пульс капитана.

– Примитивное земное воспитание – сначала сбегать не прощаясь, потом не находить слов приветствия.

В одно короткое движение тень плантиморфа переместилась, и Тим увидел вытянутые туфли змеиной кожи, отливающие бордовым.

– Я.., – протянул он.

Слова не находились. В ушах стоял шум.

– Посмотри на меня, Чага.

Он нерешительно пополз вверх взглядом. Совершенно гладкие, шелковистой ткани брюки, падающие заломом на ботинки. Сияющая золотом и причудливо изогнутая пряжка ремня. А выше – рубаха в тон ботинкам, со странными широкими манжетами и крошечными пуговицами, формой и цветом напоминающие почерневшие от крови ушные раковины. От дикого вычурного наряда затошнило. Как от скрытой угрозы.

Урожденное Орфортом чудовище. Тим ненавидел царившие на Земле гуманизм, законность и защиту всяческих, в том числе инопланетных прав. Последним мучительным рывком посмотрел Ирту в глаза – единственное, что выдавало нечеловеческую суть изоморфа. Без цвета. Белесая бездна с красной каемкой вокруг круга радужки. В странной белизне отражалось совсем немногое: голод, ярость, сытость и любопытство.

– Сообрази хоть «здравствуй», наконец, – нетерпеливо протянул плантиморф и повел широкими плечами. В его движениях была плавность и сила хищника.

– Здравствуй… те. Вы великолепно выглядите, Хо…

Тим усилием воли проглотил позорное слово. Ирт нахмурился, вцепился взглядом.

– Ты скучал? – проговорило чудовище с ленивым любопытством. – Мучился без меня?

Граув в одно движение обхватил себя руками. Затрясло, как от враз накатившей ломки. Интерком окончательно взбесился, запищал, яростно замигал красным. Под взглядом плантиморфа Чага мог говорить только правду, поэтому несколько раз судорожно кивнул. Он думал, что сдохнет без Хозяина, стремился вернуться, очнувшись, после спасательной капсулы.

– Я знал это, моя зверушка.

Ирт коснулся горячими пальцами его щеки и на мгновение задумался.

– На земном наречии зверушка и Чага – очень точные слова по отношении к тебе, не правда ли?

Плантиморф раздвинул губы, обнажая совершенно белоснежные клыки. Оставалось только кивнуть. Хотя чага – грибная плесень на дереве, никак не могла называться на Земле зверушкой. Но для плантиноморфа – могла. Ирт вытащил это слово вместе с языком из разума Тима, но понимал и использовал его как житель Орфорта. Так использовал и самого плененного землянина.

Пусть он сделает это. Пусть он скорее сделает это.

– Я знал, что ты мучаешься. Поэтому и приехал. Надеюсь, ты понимаешь, как я о тебе беспокоюсь.

Ирт потянулся к Тиму, коснулся широкими губами виска.

– Да, понимаю.

– Нам же не нужно твое силовое поле?

– Нет, не нужно, – сразу согласился Чага, уже не думая о причине, что привела сюда, подчиняясь памяти крови, которая требовала почти забытой дозы. – Пожалуйста, пожалуйста…

– Если ты просишь… Но не будем портить твой бравый наряд. На Земле одежда значит слишком много.

И Ирт обвил его шею рукой, закрывая мягкой теплой ладонью всю кожу от коротко стриженных волос до влажного от пота ворота кителя. Тим перестал видеть зелень, окружающую их, чувствовать хоть что-то, кроме этой руки, которая росла на его спине, тянулась вниз. Потом эти ощущения погасли от невыносимо горького, как полынь, рта с морозным, колким языком, прижавшимся к его небу.

Боль вспыхнула и побежала по телу электрическим разрядом. Тысячи крошечных, невидимых глазом ростков плантиморфа прорвали кожу и потянулись вниз: от горячей поверхности нечеловеческой ладони – вдоль позвоночника, от рта – к полыхающей шее и плечам. Хозяин легко проходил сквозь человеческую плоть, наполняя безумной болью и эйфорией. Почти невыносимым восторгом.

Ирт был в нем. Среди тонких вен и сосудов. Он купался в крови.

Тело рвалось, открывалось каждому движению Хозяина – требовательным толчкам под кожей. Она лопалась под давлением воздушными пузырьками. Ощущение непереносимого, смертельного восторга захлестывало сознание. Чага был так востребован, так наполнен и легок… Его несло в пространство мучительной, непередаваемой боли, на грань распада. Все ближе к тому, чтобы взорваться, разлететься по космосу мельчайшими обезумевшими электронами. Умереть, наконец…