Текст книги "Саван для соловья (Тайна "Найтингейла")"

Автор книги: Филлис Дороти Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

4

Полчаса спустя сержант Мастерсон готовил кофе. При гостиной для посетителей в большой нише была устроена миниатюрная кухонька, где имелись раковина и буфет, на котором стояла газовая плитка на две конфорки. Буфет очистили от разных вещей, оставив только четыре большие кружки, банки с сахаром и с чаем, коробку бисквитов, большой керамический кувшин и ситечко и три прозрачных пакета со свежемолотым кофе. Рядом с раковиной стояли две бутылки молока. Сверху отчетливо вырисовывался слой сливок, но сержант Мастерсон, сняв с одной из бутылок крышечку, с подозрением понюхал молоко, прежде чем вскипятить немного в кастрюле. Он согрел кувшин горячей водой из-под крана, тщательно вытер его висевшим рядом с раковиной кухонным полотенцем, положил туда щедрую дозу кофе и стал ждать, пока закипит чайник. Он был доволен тем, как все здесь устроили. Если уж полиции приходится работать в Найтингейл-Хаус, то эта комната была удобной и уютной, а кофе оказался неожиданным подарком, которым они обязаны Полу Хадсону. Секретарь больницы показался ему человеком энергичным и обладающим воображением. Вряд ли его работу можно считать легкой. Жизнь этого бедняги не назовешь сладкой, когда с двух сторон его прижимают эти два старых дуралея, Кили и Гроут, да еще эта властная старая дева Матрона.

Он старательно процедил готовый кофе через ситечко и отнес чашку своему шефу. Они сидели и пили кофе вдвоем, поглядывая на шторы, которые трепал пробивающийся сквозь щели в рамах ветер. Оба терпеть не могли плохую стряпню и растворимый кофе, и Мастерсон подумал, что у них никогда не было так много общего, как в те минуты, когда они вместе обедали, проклиная дурное качество еды в столовых, или, как сейчас, наслаждались хорошим кофе. Делглиш обхватил большую кружку руками и думал, что для деятельной и сообразительной Мэри Тейлор было естественно, что она догадалась обеспечить их запасом превосходного кофе. Не скажешь, чтобы ей легко приходилось. Эта парочка бездельников, Кили и Гроут, абсолютно ни в чем не способна ей помочь, а Пол Хадсон слишком молод, чтобы она могла на него положиться.

Спустя некоторое время – несколько минут они благоговейно отпивали по глотку кофе – Мастерсон заявил:

– Я бы сказал, сэр, что этот допрос неудовлетворителен.

– Вы про двойняшек Бэрт? Да, должен заметить, я рассчитывал на нечто более интересное, ведь именно они проводили эту фатальную процедуру кормления; они заметили таинственное возвращение Джозефины Фоллон в Найтингейл-Хаус; они встретили сестру Брамфет расхаживающей по коридору ранним утром. Но все это мы уже знали. И ничего нового не выяснили.

Делглиш задумался о двух сестрах. Когда они появились, Мастерсон притащил второе кресло, и они уселись рядышком, чинно сложив испещренные веснушками руки на коленях, скромно скрестив ноги, одинаковые, как две капли воды. Их вежливые, дружные ответы на его вопросы, с легкой картавостью жителей Северной Англии, были так же приятны для слуха, как для глаз – их сияющие здоровьем лица. Двойняшки Бэрт понравились ему. Конечно, в их лице он мог иметь дело с опытными преступницами. Все можно допустить. Они имели прекрасную возможность отравить молоко, которое вливали Хитер Пирс, и так же, как и любой другой обитатель Найтингейл-Хаус, могли бросить яд в напиток Джозефины Фоллон. Вместе с тем они вели себя с ним совершенно непринужденно, порой даже казалось, что они скучают, поскольку им приходилось повторять свой рассказ, но совершенно не выглядели испуганными или встревоженными. Время от времени они поглядывали на него с небольшим беспокойством, как будто он был трудным пациентом, состояние которого начинало вызывать их опасения. Он заметил это напряженное и сострадательное выражение на лицах других студенток во время их общей встречи в демонстрационной комнате и находил его смущающим.

– Вы не заметили ничего странного в молоке?

Они буквально хором абсолютно спокойно ответили ему, упрекая его в отсутствии здравого смысла:

– Нет, конечно! Неужели мы приступили бы к кормлению через пищеводную трубку, если бы заподозрили что-то неладное!

– Вы помните, как вы снимали крышечку с бутылки? Она снялась легко?

Они одновременно, как по команде, взглянули друг на друга голубыми глазами. Затем Морин ответила:

– Мы этого не помним. Но если и было так, то мы бы и не подумали, что в молоке есть что-то опасное. Мы просто решили бы, что так ее прикрепили на заводе.

Затем заговорила Ширли:

– Все-таки мне кажется, мы ничего подозрительного в молоке не заметили. Понимаете, нас больше беспокоила сама процедура лечебного питания, мы хотели быть уверены, что у нас приготовлены все инструменты и оборудование, которые понадобятся. Ведь с минуты на минуту должны были прийти мисс Бил и Матрона.

Объяснение было вполне понятным. Этих девушек учили быть наблюдательными, но их способность к этому была специфичной и ограниченной. Если они наблюдали за пациентом, они не пропустили бы ни одного симптома, ни единого движения век или изменения в частоте пульса; но если бы в палате происходило что-нибудь помимо этого, как бы оно ни было драматично, оно могло остаться не замеченным ими. Их внимание было сосредоточено на демонстрации, аппаратуре, оборудовании, пациенте. Бутылка с молоком не представляла проблемы. Они воспринимали ее как само собой разумеющееся. Одна из них, Морин, наливала молоко из бутылки. Могли они действительно ошибиться в цвете, качестве жидкости или в запахе молока?

Словно угадав его мысли, Морин сказала:

– Мы не могли бы почувствовать запах карболовой кислоты. Может, вы заметили, что вся комната пропахла дезинфекцией. Мисс Коллинз повсюду разбрызгивает эту гадость, как будто мы прокаженные.

Ширли засмеялась:

– А карболовая кислота вовсе и не действует против лепры!

Они посмотрели друг на друга, довольные своими знаниями.

И так продолжалось весь допрос. Они не могли предложить для обсуждения никакой версии, никакого нового поворота. Они не знали никого, кто мог желать смерти Пирс и Фоллон, и тем не менее обе смерти – раз уж они случились, – казалось, не вызвали их особого удивления. Они вспомнили весь свой разговор с сестрой Брамфет во время короткой встречи ранним утром, хотя сама встреча не показалась им странной. Когда Делглиш спросил их, не показалась ли им сестра Брамфет необычно обеспокоенной или расстроенной, они одновременно уставились на него, наморщив брови и усиленно соображая, после чего заявили, что сестра Брамфет была точно такой же, как и всегда.

Как будто следуя размышлениям своего шефа, Мастерсон сказал:

– Если бы вы хотели их прямо спросить, не выглядела ли сестра Брамфет так, как будто она только что убила Фоллон, вы и то не могли бы выразиться яснее. Эти сестренки – удивительно неразговорчивая парочка.

– По крайней мере, они не путаются во времени. Они взяли это молоко на кухне сразу после семи утра и пошли с ним прямо в демонстрационную комнату. Поставили бутылку, не открыв ее, на тележку с инструментами, пока занимались приготовлениями к демонстрации. Потом вышли из этой комнаты в 7.25, чтобы пойти на завтрак, и бутылка так и стояла на тележке, когда они вернулись в 8.40 и стали заканчивать свои приготовления. Затем они поместили ее, по-прежпему в закрытом состоянии, в кувшин с горячей водой, чтобы согреть молоко до температуры крови, и она оставалась там до тех пор, пока они не налили молоко в мерный стакан, что произошло минуты за две до появления мисс Бил и компании во главе с Матроной. Большинство подозреваемых были вместе на завтраке от 8.00 до 8.25, так что преступление могло быть совершено или между 7.25 и 8.00, или в короткий промежуток времени между окончанием завтрака и моментом возвращения двойняшек в комнату.

Мастерсон сказал:

– И все же мне кажется странным, что они не заметили ничего необычного в этом молоке.

– Возможно, они заметили гораздо больше, чем представляют себе. Ведь они пересказывали свою историю уйму раз. В течение недели после смерти Пирс их первое заявление запечатлелась у них в мозгу как непреложная истина. Вот почему я не задавал им решающего вопроса о бутылке с молоком. Ьсли бы сейчас они ответили мне неточно, то уже никогда не изменили бы показаний. Чтобы как следует все вспомнить, им необходимо потрясение. Они не видят то, что случилось, свежим взглядом. Терпеть не могу восстанавливать картину преступления; при этом я всегда себя чувствую детективом из романа. Но я думаю, что в данной ситуации ее стоило бы реконструировать. Завтра с утра мне нужно быть в Лондоне, но вы с Грисоном можете попробовать провести этот опыт. Думаю, Грисону это понравится.

Он коротко объяснил Мастерсону, в чем заключается его идея, и закончил:

– По-моему, медсестер лучше не беспокоить, этот дезинфектант вы вполне сможете получить у мисс Коллинз. Только, ради бога, не спускайте с него глаз и потом выбросите. Не хватало нам еще одной трагедии.

Сержант Мастерсои взял обе кружки и отнес их в раковину. Он сказал:

– Да, Найтингейл-Хаус не повезло, подумать только, две смерти одна за другой… Но все-таки я полагаю, что убийца не предпримет нового шага, раз уж мы здесь.

Это его замечание оказалось удивительно непроницательным.

5

После своей утренней встречи с Делглишем в буфетной у студенток сестра Рольф имела время оправиться от неожиданности и обдумать свою позицию. Как и ожидал Делглиш, на ее помощь не приходилось рассчитывать. Она уже дала инспектору Бейли четкие и недвусмысленные показания относительно проведения демонстрации, процедуры питания при помощи пищеводной трубки и о том, чем она занималась в утро смерти Пирс. Теперь она спокойно и точно подтвердила свое заявление. Подчеркнув также, что знала о том, что в роли пациентки будет выступать Хитер Пирс, она саркастически заметила, что не видит смысла отрицать этот факт, так как именно ее Мадлен Гудейл позвала взглянуть на заболевшую Фоллон.

Делглиш спросил:

– У вас были какие-либо сомнения в истинности ее заболевания?

– В тот момент?

– Тогда или теперь.

– Полагаю, вы считаете, что Фоллоп инсценировала заболевание гриппом, чтобы Пирс наверняка заняла ее место, и затем прокралась назад в Найтингейл-Хаус перед завтраком, чтобы подлить яд в пищу? Не знаю, зачем она приходила, но можете выбросить из головы свою идею о том, что она симулировала болезнь. Даже Фоллон не могла бы симулировать температуру 39,8 градуса, страшный озноб и скачущий пульс. В тот день она была очень больна и болела еще почти десять дней.

Делглиш обратил ее внимание на тот странный факт, что, находясь в таком тяжелом состоянии, Фоллон па следующее же утро вернулась в Найтингейл-Хаус. Сестра Рольф ответила, что это действительно до такой степени странно, что она может только предположить, что Фоллон испытывала неотложную потребность вернуться. Когда ей предложили подумать, что за нужда могла быть у Фоллон, она ответила, что заниматься разными теориями не ее дело. Затем как-то натянуто она добавила:

– Во всяком случае, она приходила туда не для того, чтобы убить Пирс. Фоллон была очень умной, возможно, самой умной на своем курсе.

Если Фоллон возвращалась для того, чтобы отравить пищу, она должна была прекрасно понимать, что весьма рискует быть замеченной в Найтингейл-Хаус, даже если ее не хватятся в палате, и тогда она позаботилась бы сочинить правдоподобную легенду, что было бы не так уж трудно. А она просто наотрез отказалась давать инспектору Бейли какие-либо объяснения.

– Вероятно, она была достаточно умна, чтобы понимать, что такая необычайная скрытность подтолкнет к такому же поведению другую умную женщину.

– Вы имеете в виду двойную игру? Не думаю. Упорное молчание двух подозреваемых только вызвало бы слишком серьезные подозрения полиции.

Она без всякого волнения признала, что не имеет алиби с 7.00, когда сестры Бэрт взяли на кухне бутылку молока, до 8.50, когда она присоединилась к Матроне и мистеру Куртни-Бригсу в гостиной мисс Тейлор в ожидании появления мисс Бил, за исключением периода от 8.00 до 8.25, когда она завтракала за одним столом с сестрами Брамфет и Гиринг. Первой покинула столовую сестра Брамфет, а она последовала за ней приблизительно в 8.25. Сначала она заглянула в свой кабинет, расположенный рядом с демонстрационной комнатой, но, найдя там мистера Куртни-Бригса, занятого каким-то делом, сразу направилась в свою однокомнатную квартирку на четвертом этаже.

Когда Делглиш спросил, выглядели ли сестры Гиринг и Брамфет за завтраком как обычно, она сухо ответила, что по ним не было заметно, что они собираются убить человека, если он это имеет в виду. Гиринг читала «Дейли миррор», а Брамфет – «Нэрсинг тайме», если это имеет какое-то значение, и они почти не разговаривали за едой. Она сожалеет, что не может назвать никакого свидетеля на период до или после еды, но это вполне понятно: за те несколько лет, которые ей пришлось здесь прожить, она привыкла посещать туалет и ванную комнату в одиночестве. Кроме того, она очень ценит свободное время перед началом рабочего дня и любит проводить его одна. Делглиш спросил:

– Вас не удивило присутствие в вашем кабинете мистера Куртни-Бригса, когда вы заглянули туда после завтрака?

– Не очень. Я решила, что он ночевал во врачебном жилом корпусе и пораньше пришел в Найтингейл-Хаус, чтобы встретить инспектора комитета, мисс Бил. Возможно, он искал место написать письмо. У мистера Куртни-Бригса есть право, когда ему понадобится, использовать любое помещение в больнице Джона Карпендера как свой кабинет.

Делглиш спросил, чем она занималась накануне вечером. Она повторила, что ходила одна в кино, по на этот раз добавила, что при выходе из кинотеатра встретила Джулию Пардоу и они вместе вернулись в больницу. Они прошли через ворота на Випчестер-роуд, ключи от которых у нее имеются, и вернулись в Найтингейл-Хаус сразу после одиннадцати. Она тут же направилась к себе и по дороге никого не встретила. А Джулия Пардоу, как она думает, или пошла спать, или присоединилась к остальным сокурсницам в студенческой гостиной.

– Итак, вы ничего не можете нам сообшить, сестра? Ничего, что могло бы помочь?

– Ничего.

– Даже о том, почему, без всякой необходимости, вы солгали, что ходили в кино одна?

– Ничего. И я не считаю, что вас могут касаться мои личные дела.

Делглищ спокойно сказал:

– Мисс Рольф, две ваши студентки мертвы. Я нахожусь здесь для того, чтобы выяснить, как и почему они умерли. Если вы не хотите нам помочь, так и скажите. Вы не обязаны отвечать па мои вопросы. Но не надо мне указывать, какие вопросы я могу задавать. Я уполномочен на это расследование и провожу его так, как считаю нужным.

– Понятно. Вы вырабатываете правила, которым следуете. Все, что мы можем сделать, это предупредить вас, если мы не желаем по ним играть. Вы играете в опасную игру, мистер Делглиш.

– Расскажите мне что-нибудь о ваших студентках. Вы старшая преподавательница; через ваши руки прошло довольно много девушек. Я думаю, вы должны хорошо разбираться в людях. Начнем с Мадлен Гудейл.

Если она испытала удивление или облегчение от его выбора, она не показала этого.

– В этом году Мадлен Гудейл наверняка получит золотую медаль как лучшая ученица своего курса. Она не так умна, как Фоллон, – как была умна Фоллон, – но она очень трудолюбива и в высшей степени ответственна. Она из местных. Ее отца знают все в городе, это очень преуспевающий агент по недвижимости, который унаследовал давно основанный семейный бизнес. Он член городского совета и много лет входил в комитет управления больницей. Мадлен посещала местную школу, а затем поступила к нам. Не думаю, что она помышляла о какой-то другой школе обучения медсестер. Вся семья очень предана местным учреждениям. Она обручена с молодым священником церкви Святой Троицы, и, как я понимаю, они собираются пожениться, как только она закончит учебу. Она уже не сделает хорошей карьеры в своей профессии, но, полагаю, она сама так решила.

– А сестры Бэрт?

– Хорошие, разумные, добрые девушки, обладают гораздо большей сообразительностью и чувствительностью, чем это кажется. Они из фермерской семьи, которая живет недалеко от Глоучестера. Не знаю точно, почему они выбрали именно нашу больницу, но допускаю, что это им подсказала их кузина, которая обучалась здесь и была очень довольна. Они из тех девушек, которые должны были выбрать школу, уже опробованную кем-то из их семьи. Они не блещут умом, но вовсе не глупые. Слава богу, у нас здесь нет тупых учениц. У каждой из них есть постоянный друг, а Морин уже обручена. Не думаю, что хоть одна из них смотрит на работу медсестры как па постоянное занятие.

Делглиш сказал:

– Похоже, у вас появятся проблемы с преемниками, если этот автоматический уход после учебы в брак станет правилом.

Она сухо сказала:

– У нас уже есть проблемы. Кто еще вас интересует?

– Кристина Дейкерс.

– Бедное дитя! Еще одна местная девушка, но совершенно другого происхождения, чем Гудейл. Отец ее был младшим чиновником местного комитета управления и умер от рака, когда ей было двенадцать. С тех пор ее мать с трудом существует на крохотную пенсию. Девушка училась в одной школе с Гудейл, но, насколько мне известно, они не дружили. Дейкерс добросовестная, трудолюбивая ученица, очень целеустремленная. Она все делает хорошо, но на большее не способна. Она легко устает и вообще не отличается крепким здоровьем. Люди считают ее робкой и очень натянутой, что бы ни значил этот эвфемизм. Но Дейкерс весьма упорная. Вспомните, она учится уже на третьем курсе. Не каждая девушка дойдет до этого курса, если у нее слабая подготовка – физическая или моральная.

– Джулия Пардоу?

К этому моменту сестра Рольф уже вполне овладела собой, и в ее голосе не было заметно никаких изменений, когда она продолжила:

– Единственный ребенок разведенных родителей. Мать – одна из тех красивых, но эгоистичных женщин, которые не представляют себе жизни с одним мужем. Сейчас она замужем, кажется, уже за третьим. Думаю, девушка точно не знает, который из них ее отец. Она нечасто бывает дома. Мать отдала ее в приготовительную школу, когда ей было пять лет. У нее была довольно бурная школьная жизнь, и к нам она пришла из шестого класса одного из тех независимых пансионов, где девушек ничему не учат, но где они многое узнают. Сначала она пыталась поступить в одну из больниц Лондона. Она не вполне соответствовала их требованиям и в социальном, и в академическом отношении, по Матрона направила ее сюда. Школы вроде нашей на этот счет имеют договоренность с больницами при медицинских институтах. У них десятки заявлений на каждое место. В основном потому, что это очень престижно, а кроме того, дает надежду подцепить мужа. Мы с удовольствием принимаем девушек, которым они отказали в приеме; полагаю, из них получатся более профессиональные медсестры, чем из девушек, которых они приняли. Пардоу была одной из них. Способный, но неразвитый ум. Мягкая и внимательная сестра.

– Вы многое знаете о своих студентках.

– Это мой долг и обязанность. Но надеюсь, от меня не ожидают, чтобы я дала характеристику своим коллегам?

– Сестрам Гиринг и Брамфет? Нет, конечно, но я был бы рад услышать от вас о студентках Фоллон и Пирс.

– Я больше могу рассказать о Фоллон. Она была сдержанная, даже скрытная девушка. Умная, конечно, и гораздо более развитая, чем большинство студенток. Думаю, у меня с ней был только один личный разговор. Это было в конце первого курса, когда я пригласила ее к себе и спросила, какое впечатление у нее от работы медсестры. Мне было интересно узнать, как наши методы обучения повлияли на девушку, которая отличалась от обычных студенток, пришедших к нам прямо со школьной скамьи. Она сказала, что пока еще рано судить об этой профессии, когда они только помогают опытным медсестрам и к ним относятся как к нерадивым кухонным служанкам, но все-таки она думает, что это ее профессия. Я спросила ее, что привлекательного она находит в пашей профессии, и она ответила, что хочет получить ремесло, которое сделало бы ее независимой в любой стране мира, квалификацию, которая всегда пользуется спросом. Не думаю, что у нее были особые амбиции достичь высот в этой профессии. Ее учеба здесь была только средством закончить образование. Но я могу ошибаться. Как я сказала, я никогда по-настоящему ее не знала.

– Так вы не можете сказать, были ли у нее враги?

– Я не могу сказать, почему кому-то понадобилось ее убивать, если вы это хотели узнать. Я бы сказала, что Пирс – гораздо более вероятная жертва убийства.

Делглиш спросил ее почему.

– Пирс мне не нравилась. Я ее не убивала, я не способна убить человека только потому, что он мне не нравится. Но она была странной девушкой, злобной и лицемерной. Бесполезно меня спрашивать, откуда я это знаю. У меня нет никаких доказательств этого, и даже если бы они у меня были, сомневаюсь, что я дала бы их вам.

– Следовательно, вас не удивило, что она была убита?

– Меня это поразило. Но я ни минуты не думала, что ее смерть следствие самоубийства или несчастного случая.

– Кто же, по-вашему, убил ее?

Сестра Рольф посмотрела на него с мрачным удовлетворением:

– А это уж вы мне скажите, старший инспектор. Вы должны сказать!