Текст книги "Саван для соловья (Тайна "Найтингейла")"

Автор книги: Филлис Дороти Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

6

– Итак, вчера вечером вы одна пошли в кино?

– Да, я же сказала вам.

– Смотреть повторный показ «Приключения»? Вероятно, вы считали, что тонкие психологические нюансы фильмов Антониони лучше прочувствовать без компании? Или может, вы просто не нашли никого, кто захотел бы пойти с вами в кино?

Против столь унизительного предположения она, конечно, не могла не возразить,

– Если бы я захотела, нашлось бы полно ребят, которые повели бы меня в киношку!

Киношка! Когда Делглиш был в ее возрасте, это называли киносеансом. Но разрыв между поколениями гораздо глубже, чем между лексиками, отчуждение гораздо сложнее. Он эту девушку просто не понимал. У него не было ни малейшего представления, что происходит под этим гладким детским лбом. Глаза удивительного фиалкового цвета, широко расставленные под изогнутыми бровями, смотрели на него внимательно, но без признаков волнения. Кошачья мордочка с маленьким круглым подбородком и широкими скулами абсолютно ничего не выражала, кроме смутного отвращения к допросу. Трудно представить, подумал Делглиш, более привлекательную и приятную фигурку, чем Джулия Пардоу, у постели больного, если только человек не страдает от сильной боли или уныния, когда здравый смысл сестер Бэрт или спокойная уверенность Мадлен Гудейл будут гораздо более уместны. Может, все дело в личном предубеждении, но он не мог представить, чтобы человек охотно доверил свою боль или физическую немощь этой бойкой и самовлюбленной барышне. И что ей, собственно, за дело до профессии медсестры? Если бы больница Джона Карпендера была при институте, он мог бы ее понять. Эта манера широко раскрывать глаза во время разговора, так что собеседник чувствует внезапный прилив желания, эти приоткрытые влажные губы, обнажающие ряд ровных белоснежных зубов, определенно подействовали бы на веселых студентов-медиков.

И как он заметил, ее кокетливые ужимки не оставили равнодушным сержанта Мастерсона.

Но что там сказала о ней сестра Рольф? «Способный, но неразвитый ум; мягкая и внимательная сестра».

Что ж, возможно. Но Хильда Рольф имела свое предубеждение. А у него, у Делглиша, – свое.

Он продолжил допрос, подавляя желание съязвить, выражая этим свою антипатию:

– Вам понравился фильм?

– Так себе.

– И когда вы вернулись в Найтингейл-Хаус, посмотрев этот «так себе» фильм?

– Точно не помню. Наверное, около одиннадцати. Выходя из кинотеатра, я встретила сестру Рольф, и мы пошли домой вместе. Думаю, она уже рассказала вам.

Выходит, утром они уже посоветовались и решили сказать об этом и девушка повторила эту версию, даже не делая вид, что ее заботит, чтобы ей поверили. Конечно, это можно проверить. Билетерша в кинотеатре должна вспомнить, вместе ли они пришли. Но не стоило даже труда проверять эту легенду. Какое в самом деле это имеет значение, если только они не замышляли убийство, одновременно приобщаясь к культуре? А если замышляли, то, значит, перед ним одна из участниц преступления, которая не проявляет ни малейших признаков беспокойства.

Делглиш спросил:

– Что произошло, когда вы вернулись?

– Ничего. Я пошла в гостиную, где все девушки смотрели телик. Точнее, когда я вошла, они его как раз выключили. Двойняшки Бэрт пошли в буфетную приготовить чай, а потом мы собрались в комнате Мории, чтобы выпить его. С нами была Дейкерс. Мадлен Гудейл осталась в гостиной с Фоллон. Не знаю, когда они оттуда ушли. Я ушла спать, как только выпила чай. И еще до двенадцати заснула.

Могло быть и так. Но это убийство было очень легко совершить. Ей ничего не мешало подождать, хотя бы в одной из кабинок туалета, пока Фоллон включит воду в ванной. Когда Фоллон принимала душ, Джулия Пардоу, как и все студентки, знала, что на столике у кровати ее ждет бокал виски с лимоном. Чего проще – проскользнуть в ее спальню и бросить что-то в бокал. Но что именно? Его выводила из себя эта необходимость работать вслепую и строить разные версии до установления фактов. До окончания вскрытия и получения результатов токсикологического анализа он даже не мог быть уверен, что расследует убийство.

Он внезапно изменил тактику, вернувшись к предыдущему убийству.

– Бас огорчила смерть Хитер Пирс?

Опять широко раскрытые глаза, гримаска сосредоточенности, а затем успокоенности – вопрос оказался довольно безобидным.

– Разумеется. – Маленькая пауза. – Ведь она не сделала мне ничего плохого.

– А кому-то другому?

– Вам лучше спросить у них. – Снова пауза. Вероятно, она поняла, что допустила неосмотрительную резкость. – А какой вред могла нанести кому-то сестра Пирс?

Это было сказано без признака презрения, почти безразлично, просто она констатировала факт.

– Но ведь кто-то ее убил. Значит, не такой уж безвредной она была. Кто-то ненавидел ее до такой степени, что решил убрать ее.

– Она могла сама покончить с собой. Когда она глотала ту кишку, она прекрасно знала, что с ней происходит. Она была испугана. Это любой мог заметить.

Джулия Пардоу была первой студенткой, которая упомянула про страх Пирс. До сих пор единственная, кто об этом говорил, была инспектор Главного совета медсестер мисс Бил, которая в своих показаниях отметила, что была потрясена испуганным видом девушки, чуть ли не паническим. Его удивила и заинтересовала неожиданная для Джулии Пардоу наблюдательность. Делглиш сказал:

– Неужели вы серьезно полагаете, что она сама положила этот жуткий кислотный яд в пищу?

Фиалковые глаза встретились с его взглядом, и девушка слегка улыбнулась.

–Нет. Пирс всегда боялась, когда ей приходилось играть роль пациентки. Она это ненавидела. Она никогда ничего не говорила, но любой мог видеть, что она чувствовала. Хуже всего для нее было глотание этой кишки. Как-то она сказала мне, что не может выносить и мысли об осмотре или операции горла. Когда она была ребенком, ей удаляли гланды, и хирург – а может, это была медсестра – отнесся к ней очень грубо и сделал ей больно. Во всяком случае, она тяжело это пережила и на всю жизнь затаила страх перед такими манипуляциями. Разумеется, она могла объяснить все сестре Гиринг, и тогда вместо нее вышла бы любая из нас. Она не обязательно должна была выступать в роли пациентки, никто ее к этому не принуждал. Но я думаю, что Пирс считала своим долгом пройти через это испытание. У нее было ужасно развито чувство долга.

Итак, любой мог видеть, что она чувствовала. Но на самом деле это заметили только двое. И одна из них – вот эта, по-видимому, совершенно бесчувственная девушка.

Делглиша заинтересовало, но не слишком удивило, что Хитер Пирс решила довериться Джулии Пардоу. Он наблюдал это и раньше, эту своеобразную притягательность, которой красивые и общительные люди обладают в глазах бесцветных и презренных членов общества. Иногда это чувство бывает взаимным; странное взаимное восхищение, которое, по его предположениям, создает базу многих приятельских и брачных союзов – их считают необъяснимыми. Но если Хитер Пирс пыталась трогательным рассказом о своих детских переживаниях вызвать у подруги симпатию и сочувствие, она ошибалась. Джулия Пардоу уважала силу, но не слабость. Она не восприимчива к жалости. И все же – кто знает? – что-то Пирс ожидала от нее получить. Не дружбу и не симпатию и, конечно, не сострадание, но нечто вроде понимания.

Подчиняясь внезапному импульсу, он спросил:

– Мне кажется, что вы были гораздо ближе с Хитер Пирс, чем остальные девушки, возможно, лучше понимали ее. Я не верю, что ее смерть была результатом самоубийства, да и вы тоже. Я хочу, чтобы вы рассказали мне о ней все, что может помочь нам найти мотив преступления.

Последовала секундная заминка. Показалось ему или она действительно на что-то решалась? Затем она заговорила своим тонким бесцветным детским голоском:

– Думаю, она кого-то шантажировала. Однажды она попыталась это проделать со мной.

– Расскажите мне об этом.

Она задумчиво посмотрела на него, будто оценивая его надежность или раздумывая, стоит ли рассказывать эту историю. Затем ее губы изогнулись в улыбке, словно она вспомнила что-то забавное. Она невозмутимо сказала:

– Год назад мой друг провел со мной ночь. Это было не здесь – в сестринском доме. Я отперла один из пожарных выходов и впустила его. Собственно, мы затеяли это скорее ради смеха.

– Он из этой больницы?

– Гм… Один из ординаторов-хирургов.

– И как об этом узнала сестра Пирс?

– Это было за ночь до нашего первого экзамена на государственную аттестацию. Накануне экзаменов у Пирс всегда болел живот. Думаю, она брела по коридору в туалет и увидела, как я впускаю Найгла. Или она могла возвращаться к себе в спальню и подслушать под дверью. Вероятно, услышала, как мы хохотали, или еще что-нибудь. Наверное, она долго подслушивала. Интересно, зачем это ей понадобилось? Никто не выражал желания заниматься с Пирс любовью, так что, может, она просто дрожала от страсти, слыша, как кто-то возится в постели с мужчиной. Так или иначе, на следующее утро она пригрозила мне, что скажет обо всем Матроне и меня выгонят из школы.

Она рассказывала без негодования, чуть ли не со смешком. Это не беспокоило ее тогда. И сейчас – тоже.

Делглиш спросил:

– И какую цену она запросила за свое молчание?

Он не сомневался, что, какой бы ни была эта цена, она не была уплачена.

– Она сказала, что еще не решила, ей нужно подумать. Сумма должна быть соответственной. Нужно было видеть ее лицо! Оно все покраснело и пошло пятнами, как у индюшки! Я притворилась ужасно испуганной, каялась и просила ее поговорить об этом вечером. Мне было нужно время, чтобы связаться с Найглом. Он жил вместе с овдовевшей матерью за городом. Мать его обожала, и я знала, что ей не составит никакого труда поклясться, что эту ночь он провел дома. Она даже не возражала, чтобы мы были вместе, потому что считает, что ее ненаглядный Найгл имеет право брать все, что пожелает. Но я не хотела говорить с Пирс, пока обо всем с ними не договорюсь. Когда вечером мы увиделись, я сказала ей, что мы с Найглом будем решительно все отрицать, а у него есть подтверждение его алиби. Она забыла о его матери. И еще кое о чем. Найгл – племянник мистера Куртни-Бригса. Так что если она все расскажет, то мистер Куртни-Бригс выгонит из школы ее, а не меня. Пирс была ужасно глупой.

– Судя по всему, вы справились с этой проблемой удивительно ловко и с большим самообладанием. Значит, вы так и не узнали, какое наказание припасла для вас Пирс?

– А вот и нет, узнала! Я дала ей сначала рассказать об этом, а уж потом выложила ей все. Так было забавнее. Оказывается, она придумала вовсе не наказание, а скорее шантаж. Она хотела войти в мою команду.

– В вашу команду?

– Ну, это я, Дженифер Блейн и Диана Харпер. Я в это время встречалась с Найглом, а Диана и Дженифер дружили с его товарищами. Вы не видели Дженифер: она из тех студенток, которые заболели гриппом. Пирс хотела, чтобы мы подобрали ей мужчину, чтобы они могли стать четвертой парой.

– Вас это не удивило? Из того, что я о ней слышал, Хитер Пирс была не из тех, кто интересуется сексом.

– Каждый по-своему интересуется сексом. Но Пирс выразилась иначе. Она решила, что нам троим нельзя доверять и что мы должны иметь кого-то надежного, присматривающего за нами. Нечего и гадать, о ком она говорила! Но я знала, чего в действительности она добивалась. Она хотела быть с Томом Манниксом. В то время он работал здесь ординатором-педиатром. Он был прыщеватый и какой-то слюнявый, но Пирс его обожала. Они оба принадлежали к больнице Христианского братства, и Том собирался, кажется, стать миссионером после окончания двухгодичной практики. Он очень устраивал Пирс, и смею думать, что, если бы я нажала на него, он раза два пошел бы с ней погулять. Но только ничего хорошего для нее из этого не получилось бы. Он хотел не Пирс, а меня. Ну, вы знаете, как это бывает.

Делглиш это знал. В конце концов, это была самая распространенная, самая банальная личная трагедия. Вы кого-то любите. Он вас не любит. Еще хуже – следуя своим личным интересам и разрушая ваш покой, – он любит другого. Что бы делали поэты и романисты всего мира, если бы не эта всеобъемлющая трагикомедия! Но Джулию Пардоу это не трогало. Если бы в ее голосе, подумал Делглиш, прозвучала хоть нотка жалости или хотя бы любопытства! Но отчаянная просьба Пирс, тоска по любви, которая заставила ее сделать эту попытку шантажа, ничего не вызвала в ее жертве, даже веселого презрения. Она даже не побеспокоилась попросить Делглиша держать эту историю в тайне. И затем, словно отвечая на его мысли, она объяснила:

– Я не против того, чтобы вы теперь об этом узнали. Почему? В конце концов, Пирс умерла. Фоллон тоже. Я имею в виду, когда в больнице подряд случились две смерти, у Матроны и комитета управления больницей есть гораздо более важные причины для тревоги, чем вопрос о той нашей ночи с Найглом. Но когда я думаю о ней! Нет, честно, вот была умора! Кровать была слишком узкой и все время скрипела, так что мы с Найглом так хохотали, что едва могли… И подумать только, что Пирс подглядывала в замочную скважину!

И она рассмеялась. Это был внезапный взрыв веселья, невинный и заразительный. Глядя на нее, Мастерсон расплылся в широкой снисходительной ухмылке, и какую-то секунду Делглишу пришлось сдерживаться, чтобы громко не расхохотаться вместе с ней.

7

Делглиш вызывал членов маленькой группы, собравшейся в гостиной, без определенной последовательности и вовсе не со злым умыслом оставил сестру Гиринг на конец. Долгое ожидание встречи с ним не пошло ей на пользу. Еще раньше утром она нашла время, чтобы старательно подкраситься – инстинктивные приготовления к волнующим встречам, которые мог принести день. Но косметика плохо держалась. Тушь потекла с ее ресниц и смешалась с тенями для глаз, лоб покрылся капельками пота, а на подбородке виднелось пятнышко губной помады. Страшно волнуясь, она сидела, нервно теребя носовой платок и не находя место ногам. Не дожидаясь, пока заговорит Делглиш, она разразилась трескучей, визгливой болтовней:

– Вы с вашим сержантом остановились у Майкрофтов в «Соколиной охоте», не так ли? Надеюсь, они побеспокоились о ваших удобствах. Шейла немного медлительна, но Боб поистине неоценим, когда ему предоставляется возможность делать все самостоятельно.

Делглиш очень старался не предоставлять Бобу полную самостоятельность. Он предпочел остановиться в «Соколиной охоте», потому что это была маленькая, подходящая по цене, тихая и почти пустая гостиница, и оказалось несложным понять, почему у них так мало клиентов. Полковник авиации Роберт Майкрофт и его жена больше старались поразить посетителей своим знатным старинным происхождением, чем обеспечивать их комфорт, и Делглиш отчаянно надеялся выехать оттуда до конца недели. Вместе с тем он не собирался обсуждать Майкрофтов с сестрой Гиринг и вежливо, но твердо направил ее в русло обсуждения более важных предметов.

В противоположность остальным подозреваемым, она нашла необходимым первые пять минут потратить на выражение своего потрясения от смерти двух девушек. Все это было ужасно, трагично, жутко, отвратительно, омерзительно, незабываемо и необъяснимо. Ее чувства, на взгляд Делглиша, были довольно искренними, хотя их проявление и не отличалось оригинальностью. Женщина была действительно потрясена, а может, и напугана.

Он расспросил ее о событиях понедельника; 12 января. Она рассказала мало нового, и ее отчет совпадал с уже известными фактами. Она проснулась очень поздно, поспешно оделась и едва успела к восьми в столовую. Там она села за столик к сестрам Брамфет и Рольф и от них впервые услышала, что ночью заболела Джозефина Фоллон. Делглиш спросил ее, помнит ли она, кто из ее соседок по столу сказал об этом.

– Нет, точно не могу вспомнить. Думаю, что это была Рольф, но не уверена. В то утро я проспала и к тому же ужасно волновалась из-за инспекции. В конце концов, я же не профессиональный преподаватель, а только заменяла заболевшую сестру Мэннинг. Я и так беспокоилась, как проведу свою первую демонстрацию с группой студенток, а тут еще целая комиссия в составе Матроны, инспектриссы, мистера Куртни-Бригса и сестры Рольф, которые так и следят за каждым твоим движением, Я только подумала, что раз Джозефина Фоллон заболела, то в группе осталось только семь студенток. Ну, это меня вполне устраивало, по мне чем меньше, тем лучше. Я только молилась, чтобы эти озорницы отвечали как следует и проявили хоть некоторую сообразительность.

Делглиш спросил ее, кто первым из них троих вышел из столовой.

– Брамфет. Думаю, как обычно, ужасно торопилась вернуться в свою палату. Я встала после нее, устроилась в оранжерее с чашкой кофе и своими бумагами и минут десять просматривала их. Там были Кристина Дейкерс, Диана Харпер и Джулия Пардоу. Харпер и Пардоу болтали, а Дейкерс сидела отдельно и читала какой-то журнал. Я долго не задержалась, и они оставались еще там, когда я уходила. Приблизительно в половине девятого я поднялась к себе, по дороге захватив свою почту, затем снова спустилась и прошла прямо в демонстрационную комнату, это было без четверти девять. Там двойняшки Бэрт уже закапчивали свои приготовления, и почти сразу же появилась Гудейл. Остальные пришли вместе без десяти девять, кроме Пирс, которая явилась последней. Девочки, как обычно, шумно переговаривались, пока мы не приступили к занятиям, но я не помню, о чем они болтали. Остальное вы знаете.

Делглиш действительно знал. И хотя не надеялся услышать от сестры Гирипг ничего нового, заставил ее снова рассказать ему о той трагически закончившейся демонстрации. Она действительно не сообщила ничего нового. Все было слишком ужасно, страшно и жутко, отвратительно, пугающе и невероятно. Она никогда этого не забудет, сколько бы пи прожила.

Затем Делглиш перевел разговор на смерть Фоллон. На этот раз сестре Гиринг удалось удивить его. Она была первой из подозреваемых, которая представила ему свое алиби – или она считала его таковым, – и она выдвинула его с понятным удовлетворением. С восьми часов вечера до полуночи она принимала у себя в гостиной своего друга. С застенчивой неохотой она сообщила ему его имя. Это был Леопард Моррис, старший фармацевт госпиталя. Она пригласила его на обед, приготовила скромное угощение в виде спагетти в сестринской кухпе на четвертом этаже и подала ужин в своей гостиной в восемь часов, вскоре после его появления.

Они провели вместе целых четыре часа, за исключением нескольких минут, когда она ходила за блюдом в кухню, и пары минут около полуночи, когда он выходил в туалет, и такого же периода раньше вечером, когда она оставляла его по той же причине. Кроме этих моментов, они все время были на глазах друг у друга. Она охотно добавила, что Лен – то есть мистер Моррис – будет только рад подтвердить ее рассказ. Лен прекрасно помнит время. Поскольку он по профессии фармацевт, он чрезвычайно точен и внимателен к малейшим деталям. Единственная проблема заключается в том, что сейчас его нет в госпитале. Как раз около девяти он позвонил в фармацевтический отдел сказать, что заболел. Но он вернется на работу уже завтра. Лен терпеть не может прерывать работу.

Делглиш спросил, в котором часу он покинул НаЙтингейл-Хаус.

– Ну, это было почти сразу же после двенадцати. Я запомнила это, потому что мои часы пробили двенадцать и Лен сказал, что ему действительно пора уходить. Минут через пять мы вышли, спустились по задней лестнице, по той, что ведет из квартиры Матроны. Я оставила дверь открытой, Лен забрал свой велосипед, и я проводила его до первого поворота дорожки. Ночь была не очень-то подходящая для прогулки, но все же мы успели перекинуться парой слов насчет разных больничных дел – Лен читает лекции по фармации студенткам второго курса, – да и мне казалось нелишним немного подышать свежим воздухом. Лен не захотел отпустить меня одну и проводил до дверей. Думаю, было минут пятнадцать первого, когда мы наконец расстались. Я вошла через вход Матроны и заперла за собой дверь. Потом сразу прошла к себе, унесла посуду па кухню и вымыла ее, приняла душ и легла спать без четверти час. За весь вечер я не видела Фоллон. Следующее, что я помню, это разбудившая меня сестра Рольф, которая сказала, что Дейкерс нашла Фоллон в постели мертвой.

– Следовательно, вы выходили на улицу и возвращались через лестницу Матроны. Значит ли это, что ее дверь на лестницу оставалась открытой?

– Ну конечно! Матрона никогда не запирает ее, когда уезжает. Она понимает, что нам удобнее и незаметнее пользоваться ее лестницей. В конце концов, мы же взрослые люди. Нам не запрещено принимать у себя друзей, а ведь не очень-то приятно проводить их через весь дом, когда каждая студентка пялит на них глаза. Матрона очень добра в этом отношении. По-моему, она не закрывает даже свою гостиную, когда уезжает по делам. Предполагаю, что сестра Брамфет пользуется ею, когда ей нужно. На случай, если вы этого не знаете, Брамфет – это спаниель Матроны. Как известно, чаще всего матроны держат маленьких собачек. Так вот наша Матрона держит Брамфет.

Нотка горького цинизма была так неожиданна, что Мастерсон вскинул голову от своих заметок и так уставился на нее, как будто она была самой малообещающей кандидаткой, которая внезапно обнаружила выдающиеся способности. Но Делглиш оставил ее сарказм без внимания. Он спросил:

– А пользовалась ли сестра Брамфет гостиной мисс Тейлор вчера вечером?

– Что вы, это в полночь-то! Только не Брамфет! Она всегда ложится очень рано, если только не гуляет в городе вместе с Матроной. Последний раз она пьет чай уже в четверть одиннадцатого. Правда, вчера ночью ее вызывали. Звонил мистер Куртни-Бригс и просил ее прийти к частному пациенту, которого только что привезли из операционной. Я думала, об этом всем известно. Это было как раз перед полночью.

Делглиш спросил, видела ли ее сестра Гиринг.

– Нет, но ее видел мой друг… Я имею в виду Лена. Он высунул голову из двери посмотреть, пусто ли в коридоре, чтобы пройти в туалет перед уходом, и увидел, как сестра Брамфет, со своим старым саквояжем, закутанная в плащ, спускается по лестнице. Ясно было, что она уходит, и я догадалась, что ее вызвали в палату. С Брамфет это часто происходит. Имейте в виду, отчасти по ее же вине. Потому что она уж слишком добросовестная.

По всей видимости, этот недостаток не обременяет сестру Гиринг, подумал Делглиш. Трудно было представить себе ее глухой зимней ночью пробирающейся через лес на очередной вызов хирурга, хотя бы и знаменитого. Но ему стало ее жалко. Она предоставила ему возможность бросить взгляд на горькое и возмутительное отсутствие уединения в этом общежитии и на разные мелкие и унизительные уловки, с помощью которых его обитатели пытаются как-то загородиться от посторонних взглядов на их личную жизнь. Что может быть смешнее и унизительнее, чем взрослый человек, тайком выглядывающий за дверь, прежде чем выйти, или два взрослых любовника, тайком крадущиеся по задней лестнице, чтобы избежать встречи с нежелательными свидетелями! Он вспомнил слова Матроны: «Мы здесь все про всех знаем, по-настоящему здесь не может быть личной жизни». Даже привычка бедной Брамфет рано пить чай перед сном и ее постоянное время отхода ко сну ни для кого не составляли секрета. Стоит ли удивляться, что Найтингейл-Хаус порождает целое племя невротиков, что сестра Гирипг чувствует необходимым оправдать свою прогулку с любовником, их очевидное и естественное желание затянуть расставание нелепой болтовней о необходимости обсудить больничные дела. Все это произвело на Делглиша сильное и неприятное впечатление, и он с облегчением отпустил сестру Гиринг.