Текст книги "Шпионы XX века"
Автор книги: Филлип Найтли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 38 страниц)
Тем временем Одзаки быстро поднимался по социальной лестнице. Как автор многочисленных статей и книг, посвященных китайско-японским отношениям, а позднее – ходу войны между ними, он считался ведущим специалистом по этим проблемам, аналитиком высшего класса. Одзаки работал консультантом Кабинета министров, имел свободный доступ в его секретариат. Офис Одзаки находился в официальной резиденции премьера – принца Коноэ, но не это было самым важным. Самым значительным достижением было то. что он входил в «Общество завтраков», некий кухонный кабинет министров, который давал советы премьеру по самому широкому кругу вопросов внутренней и международной политики. Это не только открывало ему пути к процессу принятия решений, но и давало возможность проверять собственные выводы, обращаясь к обладавшим реальной властью людям. Как и Берджесс, Одзаки никогда не стремился активно выуживать информацию. Ее обладатели делились сведениями охотно и по собственной инициативе, лишь для того чтобы услышать его мнение эксперта. К 1938 году Зорге и Одзаки не только информировали КГБ о развитии событий, они лично содействовали формированию тех решений, которые их шпионская деятельность должна была вскрывать.
До этого момента группа имела одно важнейшее задание: предупреждать КГБ о любых планах нападения Японии на Советский Союз. Причину такой озабоченности Москвы можно легко понять. Позже на допросе Мияги, переводчик группы, показал: «Зорге говорил нам, что, если удастся за два месяца предсказать дату нападения Японии на Россию, войны можно будет избежать путем дипломатических маневров. За месяц Советский Союз сумеет развернуть на границе крупные силы и подготовиться к обороне. За две недели будет создана первая линия обороны. А если предупреждение последует хотя бы за неделю, то это позволит снизить потери»(24).
У Советского Союза были серьезные причины опасаться нападения со стороны Японии. «Антикоминтерновский пакт», подписанный Японией и Германией в 1936 году, порождал призрак возможной войны на два фронта, которую Москва вряд ли смогла бы выиграть. Последовавшие в 1938 – 1939 годах события давали возможность предположить, что Япония готова полезть в драку с Советским Союзом. Летом 1938 года Квантунская армия предъявила претензии на часть территории вдоль советско-японской границы юго-западнее Владивостока. Русские отвергли эти притязания и направили в район напряженности дополнительные силы. Квантунская армия попыталась отбросить их, и в результате ожесточенных боев японцы вторглись на советскую территорию на глубину в три мили.
КГБ бомбардировал группу Зорге требованиями дополнительной информации. Явятся ли эти события предлогом для японского вторжения в Сибирь? Одзаки присутствовал на заседании Кабинета министров, когда обсуждался инцидент на советской границе. Зорге дал оценку возможностей японских вооруженных сил, базируясь на источниках, доступных немецкому посольству. Мияги сумел установить, что крупных перемещений войск не производится. Клаузен передал все сведения в КГБ вместе со сделанным Зорге выводом – Япония не имеет намерений дать перерасти инциденту в полномасштабную войну. Без опубликования советской стороной полной документации мы не можем дать обоснованного заключения о причинах и следствиях. Ясно лишь одно: Москва отказалась от каких-либо компромиссов и потребовала восстановления границы, существовавшей до инцидента. Японцы согласились и отошли назад.
В следующем году Квантунская армия вновь нанесла удар. В течение зимы и весны она неоднократно вторгалась в пределы Монголии с целью выяснить – вступит ли в бой советская дальневосточная армия? Она вступила. Утром 20 августа ею был нанесен удар большими силами, и японцы были изгнаны с территории Монголии. Это была крупная победа, и Москва ожидала, что Япония объявит ей войну. Но буквально в самый разгар схватки был подписан германо-советский пакт, и Квантунская армия, поставленная в тупик дипломатическими событиями, которых не могла понять, утратила стремление к битве. Таким образом, это содействовало перемещению японских территориальных устремлений на южное направление.
Группа Зорге действовала так же, как и раньше, но в данном случае её влияние на ход событий прослеживается менее ясно. Одзаки докладывал, что «Общество завтраков» хотело, чтобы Япония любой ценой избежала войны с Советским Союзом. Его военные информаторы сообщали, что армия была потрясена яростью русского контрнаступления. Вукелич в качестве журналиста посетил поле боя, где зафиксировал численность и типы используемых японцами самолетов. Мияги установил численность и расположение резервов, которые могли быть приведены в действие. Зорге узнал от немецкого военного атташе, что его японские коллеги не рассматривают это сражение в качестве начальной фазы войны.
Но убежденность КГБ в решимости Японии напасть на СССР была настолько глубокой, что выводы Зорге, как он сам говорил позднее, оказались «неприемлемыми». Ему было приказано сконцентрировать все силы для выяснения времени японского вторжения. Необходимость столь высокой степени бдительности, видимо, уменьшилась после подписания в апреле 1941 года советско-японского пакта о нейтралитете[30]30
Япония могла не подписать этот пакт (и в результате ход второй мировой войны был бы иным), если бы Гитлер сообщил японскому министру иностранных дел Мацуоке во время его визита в Берлин в марте 1941 года, что Германия намерена вскоре напасть на Советский Союз. Гитлер промолчал. Мацуока отправился в Москву и подписал договор со Сталиным. Если бы Гитлер был более откровенен, то Япония не подписала бы пакта и в июне Сталину пришлось бы защищаться от вторжения Германии на западе и Японии – на востоке(25)
[Закрыть]. Зорге считал пакт дипломатической победой Советского Союза, и теперь его внимание переключилось на выявление признаков того, что Япония может нарушить пакт в случае нападения Германии на Россию.
Вероятность войны с Германией находилась теперь в центре внимания группы Зорге. Три независимых источника в немецком посольстве сообщили ему детали гитлеровского плана «Барбаросса» – плана нападения на Советский Союз. Примерно в апреле 1941 года, за два месяца до вторжения, военный атташе сказал, что подготовка Германии к войне завершена. В начале мая из Берлина прибыл специальный эмиссар, чтобы детально проинформировать посла. У него было рекомендательное письмо к Зорге, и при личной встрече приезжий чин разъяснил ему стратегические мотивы, по которым Гитлер решил воевать с Россией.
Вскоре после этого ещё один немецкий офицер по пути к новому месту службы в Бангкоке остановился в Токио и сообщил Зорге, что вторжение начнется 20 июня (на самом деле оно началось 22-го) и направление главного удара пойдет через Украину. Зорге радировал в КГБ в конце мая, но это сообщение, как и многие другие, было проигнорировано.
Когда германские войска вторглись на территорию СССР, на первое место перед группой Зорге вновь выдвинулась задача выяснения намерений Японии. В это время в правящих кругах страны преобладали два основных направления. Сторонники первого утверждали, что, поскольку союз стран «оси» получил личную поддержку императора, он по своему значению перекрывает советско-японский пакт о нейтралитете и Япония обязана прийти на помощь Германии. Другие же, напротив, говорили, что, поскольку союз стран «оси» не касается России, договор с ней открывает для Японии новую сферу обязательств и поэтому стоит выше предыдущих соглашений. Для японцев этот спор был, возможно, лишь спором чести, но для Советского Союза он являлся вопросом жизни или смерти. Когда гитлеровские войска прорвали советскую оборону и ринулись на Москву, основной надеждой Сталина на возможность контрудара стали свежие, хорошо вооруженные и испытанные в боях дальневосточные армии, противостоящие Японии. Однако Сталин мог ввести их в действие против немцев, лишь будучи абсолютно уверенным, что Япония выполнит обязательства, вытекающие из пакта о нейтралитете.
Группа Зорге удвоила усилия, чтобы выяснить, как поведет себя Япония. Здесь ключевой фигурой стал Одзаки. Как член «Общества завтраков», он мог не только узнать о времени и направлении удара, но и был способен повлиять на решение, наносить ли такой удар вообще. «Общество завтраков» при сильнейшей поддержке Одзаки рекомендовало, чтобы Япония нанесла удар на юге против американцев и англичан и реализовала хорошо проработанные планы захвата голландских колоний и Сингапура. Ей следует уважать пакт о нейтралитете с Советским Союзом и проигнорировать требования Гитлера о нанесении удара по Сибири. 2 июля 1941 года правительство согласилось с этими предложениями, и его решение получило одобрение императора. По совершенно очевидным причинам все это держалось в строжайшем секрете, но Одзаки удалось узнать о подлинной позиции Токио. Завтракая с высокопоставленным чиновником военного министерства, Одзаки заявил, будто лично он убежден в том, что Япония не нападет на Советский Союз. Чиновник подтвердил правильность такого мнения. Зорге пришел к аналогичному выводу, получив необходимую информацию в германском посольстве. Посол отчаянно пытался убедить японское правительство в необходимости развязать войну против Советского Союза, но, очевидно, не добился никакого успеха.
В первую неделю октября 1941 года Зорге, тщательно взвесив все «за» и «против», радировал в КГБ: «Нападение не состоится, по крайней мере, до весны будущего года». Через несколько дней половина сухопутных сил дальневосточных армий двинулась в западном направлении. Но между дальневосточными границами Советского Союза и Москвой – огромное расстояние. Хотя по легенде радиограмма Зорге якобы позволила сибирским частям вовремя прибыть в Москву и спасти столицу, это не соответствует истине. Ко времени решающего сражения удалось перебросить всего два полка(26), и их присутствие имело скорее психологическое, чем военное значение. В тот момент, когда немецкое верховное командование было убеждено, что у Красной Армии не осталось резервов, появились сообщения о том, что сибирские части в первоклассном зимнем обмундировании начали атаковать линии немцев(27). Ко времени прибытия основной сибирской группировки немецкое наступление уже было остановлено. Она вынудила немцев повернуть назад. Началось отступление от Москвы.
Это была самая большая услуга группы Зорге Советскому Союзу. Но она была оказана в той промежуточной зоне, которая лежит между политическим влиянием и шпионажем. Будет правильнее сказать, что в Москву пошел доклад о достижениях Зорге и Одзаки. Ведь это они сумели подтолкнуть японское правительство к принятию решения о том, чтобы не нападать на Россию. Сам Зорге был убежден, что политическое влияние группы имело гораздо большее значение, нежели добывание разведывательных данных.
Возникают большие сомнения в том, что с юридической точки зрения деятельность группы можно квалифицировать как шпионаж. Начать с того, что все лучшие корреспонденты в Японии культивировали свои связи в политических и военных кругах, потому что лишь там можно было почерпнуть серьезные новости. По существу, если прислушаться к словам профессора Чалмерса Джонсона: «Перед Перл-Харбором в Японии было затруднительно обнаружить компетентного газетчика, который не мог бы быть обвинен полицией в шпионаже»(28).
Больше того, Зорге открыто публиковал большую часть материалов, отсылаемых им в Москву. Например, он был обвинен в том, что сообщил русским, помимо всего прочего, сведения о группе «молодого офицерства», участвовавшей в мятеже 26 февраля 1936 года. Между тем все, что сообщил в Москву об этом инциденте Зорге, было опубликовано в серии статей в немецком журнале «Цайтшрифт фюр геополитик».
И наконец, Япония и Советский Союз не находились в состоянии войны в то время, когда действовала группа Зорге. Большую часть разведывательной информации Зорге получил в немецком посольстве, которое считается немецкой территорией. Но юридическая система Японии в те времена была очень жестко ориентирована в сторону обвинения, поэтому, привлекая к суду Зорге и Одзаки по закону о сохранении мира и закону об охране военной тайны, власти практически обеспечили вынесение обоим смертного приговора.
Группа была раскрыта в общем-то в результате чистой случайности. Японская полиция уже в течение нескольких лет знала о нелегальных радиопередачах, проводившихся в районе Токио. В то же время Берлин обеспокоило политическое прошлое Зорге, и офицер гестапо в Токио должен был докладывать в центр о его деятельности. Вопреки полученному приказу этот офицер рассказал японцам о своем задании, и последние ошибочно решили, будто наблюдение за Зорге установлено в результате утечки информации из посольства. Они составили список его связей и начали их расследовать, выискивая в первую очередь членов компартии США – японцев по национальности, тех, кто возвратился из Америки на родину. В свете постепенно ухудшающихся американо-японских отношений для японской полиции поиск потенциальных американских шпионов превращался в задачу первостепенной важности. Это расследование вывело контрразведку на Мияги Етоку, который, не выдержав пыток, назвал остальных членов группы.
Весьма вероятно, что их всех пытали. Вукелич, которому исполнился 41 год, обладавший отменным здоровьем, умер в заключении по неизвестной причине. То же произошло с Мияги и ещё с тремя японцами – агентами группы. Прокурор на суде над Зорге сказал, что здоровье подсудимого было «весьма плохим» через неделю после ареста. Клаузен, который делал все, чтобы помочь следствию, видимо, пыток избежал, так же как и Одзаки, который признал все факты, но отчаянно отстаивал правоту своих действий. Клаузен был приговорен к пожизненному заключению, его жена получила три года. Зорге (49 лет) и Одзаки (43 года) были повешены 7 ноября 1944 года[31]31
Некоторые исследователи утверждают, что Зорге не был казнен. Они считают, что японцы не хотели озлоблять русских в то время, когда существовала надежда, что последние помогут им добиться заключения мира с союзниками. Тюремные власти заказали для Зорге новый костюм – довольно странный подарок человеку, которого вот-вот собираются повесить. Эти исследователи заявляют, что Зорге был передан русским и умер в Советском Союзе в начале 60-х годов. В поддержку этой версии нет каких-либо доказательств
[Закрыть].
В течение двадцати лет Советский Союз не упоминал о роли Зорге в войне. В 1964 году профессор Джонсон писал: «Советский Союз никогда не признавал существования Рихарда Зорге, и мы не знаем, какие из его сообщений имели особое значение или как они оценивались по сравнению с сообщениями других советских разведчиков»(29). Одна из причин, по которой Сталин никогда полностью не доверял информации, поступающей от Зорге, заключалась в том, что первый босс этого разведчика – Ян Берзин был как троцкист расстрелян в 1938 году, что бросало тень на всех его агентов. Сталин был бы озабочен ещё больше, знай он о контактах Зорге с немецкой разведкой. С того момента, как он укрепил свое положение в немецком посольстве в Токио, и до своего ареста Зорге направлял сообщения не только в Москву, но и в Берлин. Он информировал немецкую разведку о том, что пакт держав «оси» не имеет для Германии большого военного значения, потому что Япония не денонсирует своего пакта о нейтралитете с Советским Союзом. Иными словами, ключевую информацию, сообщенную русским, а именно то, что Япония не вторгнется в Сибирь, он также передал и немцам(30). И нельзя исключить того, что Зорге впервые попал в поле зрения японской полиции как нацистский шпион. Это вовсе не означает, что Зорге являлся двойным агентом, хотя КГБ крайне подозрительно относился к подобному поведению. Наиболее обоснованное объяснение состоит в том, что Зорге не смог бы добиться доверия со стороны посла и с его помощью получить источники информации в Германии и Японии, если бы ничего не давал взамен. Как и все, кто заняты сбором информации, – журналисты, шпионы, писатели, – он знал, что движение должно быть двусторонним. Вся жизнь Зорге и его смерть – в последних своих словах он прославлял коммунистическую партию и Красную Армию – указывают на то, что он был преданным сотрудником КГБ – именно это ведомство получало мясо, немцам же шли кости.
В конечном итоге КГБ признал это. В 1964 году, к двадцатой годовщине смерти Зорге, в советских изданиях появилась масса статей. Основное внимание в них уделялось деятельности Зорге в Японии во время войны в 1940 – 1944 годах(31). Была выпущена почтовая марка с его портретом. Среди простых советских людей Зорге считался наиболее известным разведчиком времен второй мировой войны, по крайней мере до публикации в СССР в 1980 году книги Кима Филби.
Роль Ходзуми Одзаки и по сей день продолжает интриговать японцев. Загадочный коммунист, который стал «изменником из самых патриотических побуждений». Он верил, что Коминтерн даст возможность свергнуть милитаристских и империалистических правителей Японии. Блестящий аналитик, Одзаки предсказал, что рост национализма в результате действий японской армии приведет к революции в Китае, которая преобразит весь Восток. Его строгий научный анализ этих проблем, ясность мысли и озабоченность ролью и судьбой Японии в Юго-Восточной Азии приводят в восхищение его сограждан, придерживающихся самых разных политических взглядов. Письма Одзаки из тюрьмы стали в 1946 году бестселлером и с тех пор переиздавались множество раз. Его жизни и суду над ним посвящены два фильма, пьеса и несколько романов. Одзаки и Зорге были такими людьми, о которых мечтает любая разведка. В их лице Советский Союз имел преданных друзей, действующих из идеологических побуждений и занимавших такое положение, которое позволяло им не только сообщать о секретных решениях, но также влиять на сам характер этих решений.
Как уже упоминалось, информация Зорге о дате вторжения, посланная за три недели до его начала, была не единственным предупреждением, полученным и проигнорированным Сталиным. Зорге был всего лишь одним из источников, которые использовал КГБ для выяснения намерений Гитлера. После встречи в Кремле в январе 1939 года, на которой Сталин заявил высшему командному составу армии, что будущая война, вероятно, будет вестись на два фронта: на западе против нацистской Германии, а на востоке против империалистической Японии(32), КГБ предпринимал отчаянные усилия для выяснения военных планов обеих этих стран. Поскольку это была одна из величайших целей разведки во всей второй мировой войне, небезынтересно взглянуть, как КГБ с ней справился.
Англичане были, пожалуй, первыми, кто обнаружил факты, указывающие на то, что Германия намеревается напасть на Советский Союз. В августе 1940 года СИС через своего чешского агента А-54 выяснила, что немецкое верховное командование предприняло широкомасштабную акцию по усилению разведывательной деятельности в группе восточных армий. Подразделения абвера в Румынии получили подкрепление в лице экспертов по Крыму и Кавказу. Однако ни один из агентов КГБ в Англии не имел возможности ознакомиться с этим сообщением. Филби только что поступил в СИС и сидел в секции «Д», обсуждая с Берджессом нелепые планы блокирования Дуная. Блант был лишь недавно принят во второстепенный отдел МИ-5 и не имел доступа к сколько-нибудь серьезной информации. Рут Кучински начала свои операции в Англии не раньше мая 1941 года. Более того, СИС держала это сообщение агента у себя и не информировала ни Объединенный комитет по разведке, ни начальника Генерального штаба, ни Кабинет министров, полагая или предпочитая полагать, что Гитлер сосредоточивает усилия на планировании вторжения в Британию, а вовсе не в Советский Союз. (Точка зрения СИС не изменилась и после присланного в ноябре сообщения её агента в Хельсинки. Тот, ссылаясь на слова офицеров абвера, информировал: «Германия нападет на Советский Союз весной»(33).)
Таким образом, первое надежное сообщение о планах германского вторжения Сталин получил не от КГБ и его агентов, а по дипломатическим каналам. Сэм Вудс – американский коммерческий атташе в Берлине имел информатора в военных кругах Германии. Этот информатор – антифашистски настроенный немец – сообщил Вудсу не только о планируемом вторжении, но и о намерении нацистов разграбить экономические ресурсы Советского Союза. Вудс составил отчет и направил его в январе 1941 года в Вашингтон. Доклад сначала был встречен с большим недоверием. Оно основывалось на том, что подобного рода информацию вряд ли мог получить чиновник такого низкого ранга, как коммерческий атташе. Однако после того, как команда из ФБР провела оценку сообщения и подтвердила его подлинность. Государственный департамент воспринял информацию Вудса весьма серьезно. Американский посол в Москве, к которому обратились за консультацией, заявил, что русские не поверят в подлинность этой информации и объявят сообщение американской провокацией. В конечном итоге помощник госсекретаря Самнер Уэллс счел возможным сообщить информацию и указать на её источник советскому послу в Вашингтоне. Это произошло 1 марта 1941 года(34).
Тем временем посол Великобритании в Москве сэр Стаффорд Криппс, видимо, узнав о существовании доклада Вудса от своего американского коллеги, принялся действовать по собственной инициативе. 28 февраля он провел неофициальную пресс-конференцию, в ходе которой высказал убеждение, что Германия нападет на Советский Союз ещё до конца июня(35). Поскольку Криппс вряд ли стал бы высказывать свою точку зрения публично, предварительно не познакомив с ней советское руководство, мы можем предположить, что это было сделано ещё до пресс-конференции.
Сообщения о готовящемся нападении Германии пошли по дипломатическим каналам густым потоком. Шведское правительство получило сообщение о готовящемся вторжении из своих посольств в Берлине, Бухаресте и Хельсинки. 3 апреля Черчилль направил личное послание Сталину. Он узнал из радиоперехватов, что немцы начали переброску пяти танковых дивизий из Румынии на юг Польши, но развернули их назад в связи с антифашистским восстанием в Югославии. Из этого Черчилль сделал вывод, что Гитлер намеревался атаковать Советский Союз в мае, но отложил нападение до июня, чтобы прежде усмирить Югославию. Черчилль приглашал Сталина прийти к такому же выводу. Но Криппс, который должен был передать послание, видя, как воспринимались предшествующие предупреждения, отложил это до 19 апреля. Он считал, что русские увидят в письме Черчилля лишь очередную провокацию. Есть все основания полагать, что его опасения были небезосновательными. Сталин к этому времени располагал массой данных о намерении немцев, но он не хотел к ним прислушиваться. Агенты КГБ в Германии подтверждали данные о концентрации войск, агент в Чехословакии сообщал, что гигантский комбинат «Шкода» получил приказ прекратить поставки продукции, имеющей военное значение, в Советский Союз. Несколько позже чехословацкое правительство в изгнании, имевшее прекрасную агентурную сеть в оккупированной Европе, получило сообщение о деталях «оккупационного режима», который немцы намеревались установить в России. КГБ знал о том, что военно-морские силы Германии на Балтике приведены в состояние повышенной боевой готовности. Военный атташе СССР в Берлине докладывал, что немецкое нападение намечено, видимо, на 14 мая; позже его заместитель сообщил, что дата вторжения – 15 июня. Еще в одном докладе КГБ говорилось, что «военные приготовления ведутся совершенно открыто, а немецкие офицеры и солдаты откровенно говорят о предстоящей войне между Советским Союзом и Германией как о чем-то решенном». Эти сообщения должны были бы, кажется, заставить Сталина со всей серьезностью отнестись к предупреждениям, поступающим из других, несоветских источников. Однако 14 мая советский министр иностранных дел В. М. Молотов отмахнулся от сигналов о грядущем вторжении как от «британской и американской пропаганды» и заявил, что состояние отношений между СССР и Германией блестящее. Сталин читал стекающиеся в Москву предупреждения о готовящемся нападении лишь для того, чтобы нацарапать на них «провокация» и отправить назад к Ф. И. Голикову, чтобы тот похоронил документы в архивах(36).
Сталин был кем угодно, но только не глупцом, и его выводы, которые в ретроспективе выглядят столь жалкими, в то время имели свою логику. Он не верил, что Гитлер настолько безрассуден, чтобы начать войну на два фронта. Почему же в таком случае Германия сосредоточивает войска у своих восточных границ? Да потому, утверждал Сталин, что Гитлер хочет выжать из Советского Союза всю без остатка выгоду и его военные приготовления являются лишь способом подтолкнуть СССР к экономическим уступкам, выходящим за рамки прежних договоров. Предупреждения Англии и США о том, что Гитлер планирует разграбить Советский Союз, вывезти рабов в Германию и сокрушить коммунистическую систему, Сталин считал лишь заговором с целью вынудить его нанести по Германии упреждающий удар, после чего Великобритания мгновенно заключит с Гитлером мир, к ним присоединятся США и Советский Союз окажется один перед лицом второго союзнического вторжения за последние двадцать лет.
Перелет Гесса в Великобританию 11 мая лишь подтверждал сталинский анализ: англичане и немцы что-то затевают, готовится опаснейший антисоветский сговор. Исходя из этого, не следует принимать во внимание предупреждения, поступающие из иностранных источников, а агентам КГБ следует опасаться провокаций. Даже после того, как группа Люци сообщила из Швейцарии не только о точной дате нападения – 22 июня, но и о боевых порядках и первых целях немецкого наступления, Сталин заявил, что интрига абвера, пытающегося ввергнуть СССР в катастрофу, естественно, начнется с подбрасывания настолько детальной информации, что она будет похожа на правду.
Нет сомнения, что в глубине души Сталин лелеял ещё одну идею. Даже в том случае, если информация, которую предоставляет КГБ, окажется правдой, все равно нет оснований для паники и немедленного реагирования. У Советского Союза остается масса времени, чтобы подготовиться к войне. Советский лидер рассчитывал на то, что сопротивление Югославии отвлечет силы немцев по крайней мере на три месяца. Это даст Советскому Союзу для подготовки ещё год, поскольку у немецких войск остается слишком мало времени до наступления зимы. Неожиданное прекращение сопротивления со стороны Югославии выявило несостоятельность этой утешительной идеи.
И наконец, Сталин был не единственным, кто считал, что Германия предпочтет переговоры нападению. В Великобритании тоже очень поздно пришли к убеждению, что немцы нападут на СССР. Весь май Объединенный комитет по разведке полагал, что хотя Гитлер, конечно, может вторгнуться в Россию, если у него не будет другого пути, однако «достижение соглашения является наиболее вероятным исходом». Несмотря на массу радиоперехватов, указывающих на военные приготовления Германии, разведывательные службы Уайтхолла не отказывались от своей позиции, заключавшейся в том, что немцы предъявят России серию требований и некий ультиматум и Сталин в конечном итоге уступит. Даже сэр Стаффорд Криппс 16 июня не демонстрировал той уверенности, которую он проявил на пресс-конференции четырьмя месяцами раньше. Теперь он заявлял членам британского Кабинета министров, что Россия и Германия уже приступили к тайным переговорам, и дал понять, будто Советский Союз пойдет на уступки требованиям немцев(37).
Но 22 июня 1941 года без всякого ультиматума или объявления войны два миллиона немецких солдат при поддержке тысяч танков и самолетов двинулись на Советский Союз. План «Барбаросса» начал осуществляться, развернулась самая кровопролитная кампания второй мировой войны. Сталин понял, что он совершил кардинальную ошибку, несмотря на всю поистине бесценную информацию, получаемую от разведки. Некоторым утешением ему могло служить лишь то, что в этом он был не одинок;
Советский Союз начал борьбу за свое существование, и приоритеты КГБ изменились самым коренным образом. На оперативном уровне постоянно требовалась фактическая и техническая информация о вооруженных силах Германии. На политическом уровне первое место по важности занимали сведения о намерениях Японии, те, которые поставляла группа Зорге. КГБ не сводил глаз со всех, кто заигрывал с Германией с целью заключения ею мира с союзниками и, таким образом, мог попытаться перевести войну из русла антифашизма в русло антикоммунизма. Политические задачи возлагались на агентов, внедренных в английские службы, и в первую очередь на Кима Филби. После падения Франции Филби, по рекомендации Берджесса, был приглашен на работу в секцию «Д» (обучение агентов методам подпольной работы) СИС. (Один из будущих агентов рассказывал, что только лекции Филби передавали настоящий дух и характер деятельности нелегала – любопытный ретроспективный ключ к лучшему пониманию собственной роли лектора.) Когда секция «Д» была инкорпорирована в УСО (Управление специальных операций), Филби стал преподавать методы подпольной пропаганды в школе, расположенной в Бьюли (Хэмпшир). Это заведение казалось не лучшим местом для агента КГБ, желающего получить политическую информацию, требуемую руководством. Но Филби вскоре проявил изобретательность, которая отличала всю его шпионскую карьеру.
Он заявил, что бессмысленно обучать агентов лишь методам распространения пропагандистских материалов содержание пропаганды не менее важно. Если агент должен вдохновлять население, находящееся под пятой оккупантов, на то, чтобы эти люди рисковали жизнью, пропаганда должна открывать перед ними лучшее будущее. В результате Филби разрешили обращаться за политическими консультациями по поводу взглядов Великобритании на будущее Европы. Филби обратился к будущему лидеру лейбористов Хью Гейтскелу, который в то время был главным личным секретарем у министра экономической войны Хью Далтона. Филби был немного знаком с Гейтскелом ещё до войны, и тот делал все, чтобы ему помочь. Иногда он даже приводил Филби в министерство, чтобы проконсультироваться у самого Далтона. Таким образом, этот незаметный скромный инструктор узнал, что правительство Великобритании считает: послевоенная Европа должна просто возвратиться к «статус-кво», существовавшему до Гитлера. Все правительства, которые надежно поддерживали санитарный кордон на границах Советского Союза, должны быть восстановлены.
Для КГБ эта информация оказалась весьма важной, так как она означала, что, если в данный момент Великобритания оказывала поддержку руководимому коммунистами движению Сопротивления как наиболее мощному в оккупированной Европе, она выступит против коммунистов, если те пожелают после войны взять власть. В течение всей войны эта информация сказывалась на отношениях между коммунистами – руководителями движения Сопротивления и Лондоном.
В сентябре 1941 года Филби получил возможность вернуться на работу непосредственно в СИС. Друзья из МИ-5 рекомендовали его в секцию V СИС, занимающуюся контрразведывательной деятельностью. В то время существовали планы расширения направления, связанного с Испанией и Португалией. Хотя это, по словам Филби, и находилось далеко на флангах его действительных интересов, он согласился и приступил к работе в секции V. Шаг оказался весьма удачным для русских. Центральный регистр – архив СИС – находился по соседству с секцией V, и Филби вскоре придумал благовидный предлог для того, чтобы знакомиться с архивными документами. Он желал просмотреть данные на агентов, работающих на подведомственной ему территории – в Испании и Португалии. Но на самом деле он систематически начал изучать характеристики на всех зарубежных агентов СИС, обращая особое внимание, естественно, на тех, кто находился в Советском Союзе. В результате к концу 1941 года КГБ узнал о личной жизни и прошлом всех агентов английской разведки на территории России[32]32
Эта деятельность Филби едва не привела к ею провалу. Досье об агентах СИС в СССР составляли две папки. Когда Филби их вернул, архивистка в целях экономии места объединила две папки в одну, забыв сообщить об этом дежурному офицеру. Таким образом, в книге регистрации Филби расписался за две, а вернул всего одну папку. Правила предусматривали, что при потере любой папки немедленно ставится в известность лично шеф СИС. Филби, весьма обеспокоенный тем, каким образом он сможет объяснить свои интерес к досье, не имеющим отношения к кругу его обязанностей убедил дежурного отложить доклад на несколько дней. К счастью для Филби, за это время архивистка вспомнила, что объединила две папки в одну
[Закрыть](38).
