Текст книги "Проклятие Неферет (ЛП)"
Автор книги: Филис Кристина Каст
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)
–Но именно это твоя мать и сделала бы, и как ты сказала, он же сам сказал, что ты унаследовала ее место в домашнем хозяйстве.
–Он прояснил то, что я поймана в ловушку, что я его раба и воображаемая жена! ― выкрикнула я. ― Единственное свободное время, которым я могу распоряжаться, это те несколько минут, которые я провожу с тобой и в саду матери. В течение дневных часов он заставляет слуг шпионить за мной, и если он недоволен тем, куда я иду и что я делаю, то посылает их вернуть меня. И ты знаешь это! Они приходят даже сюда и забирают меня, как будто я – сбежавший заключенный. Быть хозяйкой большого дома не значит, что всё мечты осуществляются. Это – просто кошмар.
–О, Эмили! Я действительно очень не хочу видеть тебя настолько обезумевшей. Помни то, что моя мать сказала месяцы назад – забота, которую ты проявляешь к своему отцу, сделает человека, который станет твоим мужем, очень счастливым. Я завидую тебе, Эмили.
– Не завидуй мне. ―Я видела, что неприветливость моего голоса причинила ей боль, но я не могла остановиться. ― У меня нет матери, и я поймана в ловушку с человеком, глаза которого прожигают меня! ― Я прервала свои слова, зажав себе рот ладонью.
Я видела, как меняется выражение её лица – от беспокойства до шока, и потом к недоверию, и поняла, что совершила страшную ошибку, сказав правду.
– Эмили, независимо от того, что я услышала, что ты подразумеваешь под этим?
– Ничего, ― заверила ее я. ― Я устала, вот и все. Я не так выразилась. И я не должна, все время, которое мы проводим вместе, тратить на разговоры обо мне. Я хочу услышать о тебе!!! Итак, расскажи мне, Артур Симптон уже ухаживает за тобой?
Я знала, что упоминание об Артуре уберет все другие мысли из головы Камиллы. Хотя он еще не говорил с ее отцом, Камилла, несколько раз, ездила бок о бок с ним во время велосипедных поездок. Он даже разговаривал с ней накануне, о том, как он был заинтригован гигантским колесом обозрения, которое возводилось для Выставки.
Я собиралась сказать Камилле, что была счастлива за нее, и что я желала ей всего самого наилучшего с Артуром, но слова не могла вымолвить ни слова. Я не была эгоистична, я не завидовала ей. Просто, я не могла прекратить думать о неизменном факте, который должен был случиться после свадьбы Артура и Камиллы. Не могла прекратить думать о том, что однажды моя подруга окажется в его рабстве, и умрет в одиночестве о потери крови …
– Прошу прощения, мисс Элкотт. Камердинер господина Вейлора должен забрать мисс Вейлор. ― Когда горничная прервала Камиллу, я поняла, что не слушала то, что Камилла говорила в течение нескольких минут.
– Спасибо, ― вставая, быстро сказала я. ― Я действительно должна вернуться.
– Мисс Вейлор, камердинер попросил меня, чтобы я отправилась к мисс Элкотт и передала ей вот эту записку.
– Записка? Для меня? Как здорово! ― воскликнула Камилла. С желудком, полным страха, я передала ее в жадные пальцы. Она открыла ее очень быстро, прочитала ее, дважды моргнула, и затем на её лице появилась улыбка. ― О, Эмили, это от твоего отца. Вместо того, чтобы всякий раз, когда у тебя есть время, мчаться сюда, он приглашает меня к вам в гости. ― Она радостно сжала мои руки. ― Тебе вообще не придется выходить из дома. Видишь, это значит, что ты знатная дама! Я приду сразу на следующей неделе. Может быть, Элизабет Райерсон присоединится ко мне.
– Это было бы здорово, ― сказала я, прежде, чем последовала за Карсоном к черной карете, ждавшей меня снаружи. Когда он закрыл дверь кареты, я чувствовала, что не могла отдышаться. Всю обратную поездку в Дом Вейлоров, я потратила, хватая воздух, как это делает рыба, которую держат без воды.
Когда я закончила запись в своем дневнике, я напомнила себе, что никогда не должна забывать ответ Камиллы на мои слова. Она отреагировала с шоком и беспокойством, а затем вернулась к нашим девичьим мечтам.
Если я безумна, я должна держать свои мысли при себе, боясь того, что никто не сможет понять их.
Если я не сошла с ума, но, действительно, являюсь узником, как я думаю, то, я должна держать свои мысли при себе, боясь того, что никто не сможет их понять.
В любом сценарии есть одна константа – я могу положиться только на себя и на свой ум для того, чтобы придумать путь для своего спасения, если конечно этот путь спасения вообще существует.
Нет! Я не впала в тоску. Я живу в современном мире. Молодые женщины могут уйти из дома и найти новую жизнь, выбрать другое будущее. Я должна использовать свой ум. Я найду способ, распоряжаться своей собственной жизнью! Найду!
Еще раз я делаю запись своих самых сокровенных мыслей, поскольку я жду восхода луны и наступления непроглядной темноты, чтобы я смогла пойти в свое истинное спасение – тень сада и спокойствие, которое я нахожу там. Ночь стала моим спасением, моим щитом, моим утешением, и надеюсь станет моей защитой…
19 апреля, 1893 год
Личный Дневник Эмили Вейлор
Я пишу, и мои руки дрожат.
Я должна успокоиться! Должна точно описать все случившееся. Если я подробно напишу об этом, то когда мой разум успокоится, станет более рациональным, я смогу вернуться к событиям последних дней и заново прожить каждый миг чудесного открытия, и не потому, что думаю, что сошла с ума! Нет, вовсе нет! У моего желания записывать свои воспоминания есть другой, более радостный повод. Я нашла путь к новому будущему! Или, вернее, он нашел меня! Знаю, когда-нибудь мне захочется тщательно проанализировать эти события, накрывшие меня волной удивления и радости. И признаюсь, возможно, это даже любовь! Когда-нибудь, когда мои собственные дети станут взрослыми, – да, я действительно собираюсь выбрать путь жены и матери – я смогу это перечитать и рассказать им историю моего романа с их любимым отцом и о том, как он спас меня от плена и страха.
Артур Симптон заполнил моё сердце и разум. Заполнил настолько, что даже мое отвращение к ненавистному отцу не может лишить меня радости от того, что я нашла свой путь. Нашла способ быть свободной от рабской зависимости от отца и Дома Вейлоров.
Но я забегаю вперед. Я должна вернуться назад и рассказать, как кусочки мозаики сложились в прекрасную сцену, ставшую кульминацией той ночи. О, счастливой, прекрасной ночи!
* * *
Днем я вернулась от Камиллы. Отец ждал меня в маминой гостиной.
–Эмили, я хочу с тобой поговорить! ― заорал он, когда я попыталась взбежать по лестнице, чтобы укрыться в своей спальне на третьем этаже.
Мои руки задрожали, и я почувствовала, что мне плохо, но тем не менее пошла к нему. Я вошла в гостиную и встала перед ним, прижав руки, сжатые в кулаки, по бокам, выражение моего лица было спокойным и непоколебимым. Я знала, что важнее всего: отец не должен почувствовать глубину моего страха и отвращения к нему. Ему нужна была покорная дочь. Я снова решила позволить ему поверить, что у него есть то, что он хочет. Я подразумевала, что с этого момента начнется мой первый шаг к свободе. Отец не хотел, чтобы я общалась со своими старыми друзьями, поэтому я капитулирую и подожду, и, становясь все более и более уверенным в том, что я покорно выполняю его требования, он перестанет обращать на меня внимание. Тогда я стану планировать и осуществлять свой возможный побег.
–Отец, я больше не стану видеться с Камиллой, ― сказала я, подражая нежным, мягким маминым интонациям. ― Если тебе это неприятно.
Он отмахнулся от моих слов резким пренебрежительным жестом.
–Эта девушка – не наша забота. Если ты настаиваешь, можешь видеться с ней здесь, так же, как твоя мать, принимавшая частные визиты. Нам нужно обсудить более важные вопросы. ― Он указал на диван и велел: ― Садись! ― Потом он приказал принести чай и бренди.
– Бренди в такой час? ― я в ту же минуту пожалела, что сказала это. Какая же я дура! Я должна научиться контролировать свои слова, свое выражение лица, свое поведение.
– Как ты смеешь меня спрашивать? ― он заговорил только после того, как горничная вышла из комнаты. Он не повышал голоса, но от опасности его тихого гнева по моей коже пробежала дрожь.
– Нет! Я просто спросила о времени. Сейчас только три часа Не так ли, отец? Я думала, что бренди – вечерний напиток.
Его плечи расслабились, он усмехнулся и сделал глоток из широкого хрустального бокала.
–Ах, я забыл, ты еще так молода, и тебе так много предстоит узнать. Эмили, бренди – мужской напиток, который настоящие мужчины пьют, когда им будет угодно. Тебе нужно понимать, что женщины должны вести себя определенным образом – так, как диктует общество. Это потому, что вы – слабый пол, и должны быть защищены традицией и теми, кто умнее и практичнее. Что до меня? Я человек, который никогда не был рабом общественных условностей. ― Он сделал еще один глоток из бокала и снова наполнил его, а затем продолжил. ― И это подводит меня к моей точке зрения. Общественные условности диктуют нам провести, по крайней мере, шесть месяцев в трауре по твоей матери, и этот срок для нас почти завершился. Если кто-то спросит нас, я скажу в лицо Всемирной Колумбовской выставке и общественным условностям: идите вы к черту!
Я непонимающе уставилась на него.
Отец громко рассмеялся.
–Ты выглядишь в точности как твоя мать, когда я в первый раз ее поцеловал. Это было в первый вечер, когда мы встретились. Тогда я тоже пошел против общественных условностей!
– Прости, отец. Я не понимаю.
– С сегодняшнего дня я прекращаю наш траур. ― Когда я тихо ахнула, он молча махнул рукой, словно стирая сажу с окна. ― О-о, некоторые будут шокированы, но большинство поймет, что открытие Всемирной Колумбовской выставке является чрезвычайной ситуацией. Президент банка, управляющего средствами выставочного комитета должен вернуться в общество. Продолжить жить, как раньше. Отделиться от нашего сообщества и мира, который присоединился к нам, означает просто не придерживаться современного мышления. И Чикаго превратится в современный город! ― Он постучал кулаком по столу. ― Теперь ты понимаешь?
– Мне очень жаль, отец. Нет. Тебе придется объяснить мне ещё раз, ― искренне сказала я.
Он, казалось, был доволен моим признанием.
–Ты, конечно, ничего не могла понять. Мне нужно так много тебе объяснить. ― Он наклонился и неловко потрепал мои руки, сжавшиеся на моих коленях. Слишком долго его горячая, тяжелая рука сжимала мои, пока его взгляд прожигал меня. ― К счастью, я готов тебе помочь. Знаешь, не все отцы станут это делать.
– Да, отец, ― повторила я свой заученный ответ, и попыталась успокоить безумное биение моего сердца. ― Могу я налить тебе еще бренди?
Он отпустил мою руку и кивнул.
–Да, конечно. Вот видишь, ты можешь учиться!
Я сосредоточилась на том, чтобы не пролить бренди, но мои руки дрожали, и хрустальный графин звякнул о край его бокала, из-за чего жидкость янтарного цвета чуть было не вылилась. Я быстро поставила бутылку на стол.
–Извини, отец. Я такая неловкая.
–Неважно! Уверенность приобретается с практикой. ― Он сел на бархатный диван, потягивая свой напиток и изучая меня. ― Я точно знаю, что тебе нужно. Я читал об этом только сегодня утром в " Трибюн». Кажется, растет количество случаев женской истерии, и совершенно очевидно, что ты страдаешь этой болезнью.
Прежде, чем я успела сформулировать свой протест, который бы не разозлил его, он встал и пошел, слегка покачиваясь, к маминому маленькому шведскому столику, стоявшему у стены, и налил из графина красного вина, которое я, как раз в то утро, тайком разбавила. Он принес хрустальный бокал и небрежно сунул его мне в руки, сказав:
– Пей. В статье, написанной известным доктором Вайнштейном, говорится, что один или два стакана в день, должны служить средством для женщин от «истерии».
Я хотела сказать ему, что я не была истеричкой, – что я была одинока, растеряна и напугана и, да, я сердилась! Вместо этого я сделала глоток вина, контролируя выражение своего лица, и спокойно кивнула, повторив, словно попугай свой ответ:
–Хорошо, отец.
– Видишь, так лучше. Больше никаких глупо дрожащих рук, ― он сказал это так, словно совершил чудо исцеления.
Я пила разбавленное вино и, наблюдая за ним, самодовольно посмеивавшимся, представляла себе, как выплесну вино в его порозовевшее лицо и убегу из комнаты, из дома, и из жизни, к которой он пытался меня подтолкнуть.
Его следующие слова остановили мою разгулявшуюся фантазию.
– Через два дня, вечер в среду, ровно в восемь часов, станет сигналом о начале возрождения дома Вейлоров. Я уже разослал приглашения и получили подтверждения, что все будут присутствовать.
Я почувствовала, что моя голова сейчас взорвется.
– Присутствовать? Возрождение дома?
–Да, да, ты должна обратить особое внимание, Эмили. Это конечно, не полноценный ужин. Такого не будет до субботы. В среду мы начнем с близкого круга. Только несколько близких друзей-мужчин, заинтересованных в банке и инвестициях во Всемирную Колумбовскую выставку: Бернхэм, Элкотт, Олмстед, Пуллман и Симптон. Я пригласил на легкий ужин пять человек. Это отличный способ, чтобы плавно ввести тебя в твою новую роль в обществе, и, на самом деле, очень скромно по стандартам твоей матери.
–Через два дня? В эту среду? ― Я старалась держаться спокойно.
– Конечно! Мы потратили слишком много времени, и уже оторвались от водоворота окружающих нас событий. Выставка откроется через две недели. Дом Вейлоров должен стать осью в центре колеса нового Чикаго!
– Но-но я понятия не имею, как …
– О, это не так уж трудно. И ты женщина, хотя и молодая. Рестораны и развлечения – для женщин это естественно, а особенно для тебя.
Мое лицо запылало.
– Особенно для меня?
– Конечно. Ты так похожа на свою мать.
– Что прикажешь подать? Надеть? Как же я…
– Посоветуйся с поваром. Это же не полный обед. Я уже говорил тебе, что мне удалось отложить это до субботы. Трех блюд для среды будет достаточно, но убедись, что у нас есть лучшие французские вина, а также пусть принесут из погреба портвейн, и отправь Карсона купить еще моих сигар. Пуллман имеет особое пристрастие к моим сигарам, хотя он предпочитает курить мои, чем купить собственные! Ха! Миллионер-скупердяй! ― Он допил свой бренди и хлопнул себя мясистыми ладонями по бедрам. ― Ох, и о том, что тебе следует надеть. Ты – хозяйка дома Вейлоров, и имеешь доступ к гардеробу своей матери. Найди ему хорошее применение. ― Он поднял свое громоздкое тело с дивана, и, выходя из комнаты, добавил: ― Надень одно из платьев Алисы из изумрудно-зеленого бархата. Это подчеркнет твои глаза.
* * *
Мне бы хотелось снова вернуться в тот день и успокоить себя объяснением, что все случившиеся события были недостающими кусочками в завершенной картине моей будущей жизни. Мне не стоит быть такой напуганной и сбитой с толку. Все будет хорошо – все будет намного лучше, чем просто хорошо.
Но в тот вечер я не подозревала, что это незначительное возвращение в общество сразу и полностью изменит мою жизнь – я просто терялась в своем страхе и одиночестве.
Два дня для меня прошли как в тумане. Мы с поваром планировали приготовить суп из омара со сливками, жареные утиные грудки со спаржей, которую в начале сезона было очень трудно найти, и на десерт замороженные ванильные пирожные – отец их очень любил.
Мэри принесла мне мамину коллекцию платьев из изумрудно-зеленого бархата. Их было более дюжины. Она положила их на мою кровать, словно зеленый водопад из ткани. Я выбрала самое консервативное из них – скромное вечернее платье без всяких украшений, за исключением лифа и рукавов, расшитых жемчугом. Мэри неодобрительно пробормотала, что платье с золотой отделкой смотрелось бы более впечатляюще. Я проигнорировала ее и настояла на своем выборе, так что ей пришлось согласиться.
Затем обнаружились различия. Я ниже, чем мама, но ненамного, а моя талия тоньше. Однако грудь у меня больше, и, когда Мэри наконец помогла мне надеть платье, и я встала перед своим зеркалом в полный рост, Мэри сразу же начала кудахтать и суетиться, распарывая швы, пытаясь вместить мое тело.
– Все ее платья придется переделывать, все, ― сказала Мэри с полным ртом булавок.
– Я не хочу носить мамины платья, ― услышала я собственные слова, и это было правдой.
– А почему бы и нет? Они прекрасны, а вы с ней так похожи, так что на вас они будут выглядеть также красиво. Многие даже лучше, чем это. ― Она заколебалась, задумавшись, а потом, посмотрев на мою грудь и туго натянувшуюся на ней ткань, добавила: ― Конечно, в том виде, как есть, они не подходят, но я могу найти кружева или шелк, чтобы добавить здесь вот здесь.
Пока она закалывала булавками и шила, я перевела взгляд с зеркала на свое платье, небрежно скомканное и валявшееся на моей кровати. Оно было кремового цвета, с кружевами и алыми розовыми бутонами, и так же сильно отличалось от прекрасных маминых бархатных платьев, как коричневая льняная униформа Мэри от туалетов леди Астор.
Да, конечно, и тогда и сейчас я знала, что должна была быть в восторге от потрясающего пополнения моего гардероба. Мама была одной из одевавшихся лучше всех женщин Чикаго. Но когда мой взгляд вернулся обратно к зеркалу, смотревшая на меня девушка в мамином платье показалась мне чужой, и я – Эмили – как будто совершенно потерялась где-то в ее незнакомом отражении.
Когда я не разговаривала с поваром или стояла во время перешивания платьев или пыталась вспомнить нескончаемые подробности мероприятий, к которым мама, казалось, не прилагала вообще никаких усилий, я молча бродила по нашему огромному особняку, стараясь избегать отца и ни к кому не обращаться. Странно, я не думала, как огромен наш дом, пока мама наполняла его своим присутствием. Но когда ее не стало, он превратился в огромную клетку, заполненную всеми прекрасные вещами, которые коллекционировала эта женщина, включая ее единственного живого ребенка.
Живого ребенка? До вечера этой среды, я начала верить, что я перестала жить, а существовала просто как оболочка, ожидающая, когда мое тело поймает меня саму и поймет, что я уже мертва.
Чудесным образом Артур Симптон вернул меня к жизни!
***
― Ваш отец, внимательный человек, ― говорила Мэри. ― Мне согревает сердце то, что он делает, как он с заботой и вниманием относится к вам.
Я ничего не сказала. А что я могла ей сказать? Что она легко смотрит своими глазами на меня, и на отца. Конечно, он казался осторожным и внимательным по отношению ко мне и ко всему внешнему миру – она никогда не видела его горящего взгляда или чувствовала невыносимый жар его руки!
Когда моя прическа была сделана, Мэри отступила. Я встала с кресла и подошла к своему зеркалу в полный рост. Я никогда не забуду, что, впервые увидела себя как вполне взрослую женщину. Мои щеки раскраснелись от вина, это мне далось легко, поскольку моя кожа настолько красива и прекрасна, как у моей матери. Платье подошло мне, как будто оно всегда было моим. Оно было точного цвета наших глаз.
Я смотрела и безнадежно думала, я – копия матери… в тот же самый момент Мэри прошептала:
–Вы так похожи на нее. Я как будто вижу ее призрак, ― сказала она и перекрестилась.
Раздался стук в дверь моей гардеробной и голос Карсона объявил,
– Мисс Вейлор, ваш отец передает, что джентльмены уже начали прибывать.
– Хорошо. Все в порядке. Я спущусь через минуту. Хотя я не сдвинулась с места. Я не думала, что я смогла бы ступить и шагу, но Мэри нежно сжала мою руку и сказала:
–Теперь я понимаю, что выразилась глупо. Я увидела не призрак вашей матери, я увидела вас. Вы – прелестная девочка, которая напоминает мне ее. Я зажгу свечу, для вас сегодня вечером, и попрошу ее дух присматривать за вами и придавать вам силы. ― Затем она открыла мне дверь, и мне ничего не оставалось, как покинуть комнату, и оставить позади свое детство.
Путь от моей спальни и личной комнаты, которая началась как просторная детская и никогда не использовалась, был долгим, но казалось, что мне потребовался только момент, чтобы дойти до лестницы, ведущей на первый этаж, в фойе. Там я остановилась. Грубые мужские голоса, которые я услышала, казались странными и неуместными в доме, который был так тих в течение нескольких месяцев.
–Ах, это ты, Эмили. Отец закрыл собой дверь и сделал несколько шагов, присоединяясь ко мне на лестничной площадке. Формально, он поклонился и потом, как я видела это несколько раз, протянул свою руку для меня, как это он делал для матери, чтобы я взяла её. Я автоматически сделала это и прошла оставшуюся часть лестницы вместе с ним. Я чувствовала на себе его взгляд. ― Ты как изображение на картинке, моя дорогая. Я посмотрела на него, удивившись, услышав знакомый комплимент, который он говорил матери так много раз.
Я ненавидела то, как он смотрел на меня. Даже после того, когда вечер принес мне радость, ненависть все еще была свежей в моей памяти. Он изучал меня. Наверное так он изучает отбивные за ужином.
Я все еще задаюсь вопросом, заметил ли какой-либо из ждущих мужчин тем вечером ужасный пристальный взгляд отца, и мне становится плохо от одной мысли об этом.
Его взгляд покинул меня, и он приветливо улыбнулся мужчинам, стоявшим ниже нас.
– Ты видишь, Симптон. Беспокоиться не о чем вообще. Эмили появляется вовремя, как дождь – прямо как дождь.
Я посмотрела вниз, ожидая увидеть седоватого мужчину со слезящимися глазами, густыми моржовыми усами, и грудью колесом, но я встретилась с ясным голубоглазым взглядом лихо красивого молодого человека, который добродушно улыбался мне.
– Артур! ― Его имя соскочило с моих уст, прежде чем я смогла управлять своими словами.
Его блестящие голубые глаза сощурились в уголках, когда он улыбнулся, но прежде, чем он смог ответить, отец вмешался грубо.
– Эмили, не будет никакого панибратства сегодня вечером, особенно когда Симптон здесь помогает своему отцу.
Я почувствовала, как мое лицо вспыхнуло от ярости.
– Мистер Вейлор, я уверен, что лишь удивление заставило вашу дочь говорить по-дружески. Я, увы, не такой человек, как мой отец, ― пошутил он, надувая свои щеки и раздувая грудь, чтобы подражать обхвату своего отца. ― Или по крайней мере пока!
Человек, которого я легко признала, мистер Пуллман, похлопал Артура по спине и сердечно засмеялся.
– У вашего отца действительно есть любовь к хорошей еде. Но можно сказать, что я виновен в том же самом. ― Он погладил свой внушительный живот.
Карсон принял решение, и затем ступил с арочного дверного проема и сказал:
– Обед подан, мисс Вейлор.
Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что Карсон, собственно говоря, подал мне знак. Я сглотнула от сухости в горле и сказала:
– Господа, для нас будет честью если ваша компания последует за мной в столовую, для нашего скромного пиршества. ― Отец одобрительно кивнул мне, и мы пошли в столовую, я не могла остановиться и постоянно оглядывалась назад через плечо, чтобы еще раз взглянуть на Артура Симптона.
И я наткнулась на впечатляющий живот мистера Пуллмана.
– Алиса, смотри куда ты идешь! ― отрезал отец.
Когда он заговорил, я уже собиралась извиниться перед мистером Пуллменом, таким образом, я увидела лицо пожилого человека, и поняла, что он заметил то, что мой отец только что назвал меня именем моей мертвой матери. Его беспокойство было ощутимо.
– О, Барретт, не переживайте об этом! Ваша прекрасная и талантливая дочь может натыкаться на меня по своему желанию, когда захочет. ― Дорогой человек поместил свою руку на плечо отца, мягко ведя его передо мной, все время вовлекая его в беседу и ведя его в столовую так, чтобы я смогла сделать паузу и взять себя в руки.
– Ну, давайте обсуждать мою идею, которая касается добавления электрического освещения на Центральной Станции. Я считаю, что ночной трафик, который будет сгенерирован в колумбийской экспозиции, оправдывает расходы, которые мы можем более чем компенсировать в дополнительной продаже проездных билетов. Вы знаете, я держу контрольный пакет акций станции. Я буду готов…
Голос мистера Пуллмана затих, когда он и отец зашли в столовую. Я стояла, как вкопанная, как камень, выражение: Алиса, смотри, куда ты идешь! звучало со всех сторон.
– Могу я сопроводить вас на ужин, Мисс Вейлор?
Я посмотрела в добрые, голубые глаза Артура Симптона.
– Д-да, пожалуйста, сэр, ― ответила я.
Он предложил руку, и я положила свою руку на его. В отличие от моего отца, предплечье Артура было опрятным, и не было темных выпирающих волос из-под его манжетой рубашки. И он был так восхитительно высок!
– Не волнуйтесь, ― прошептал он, когда мы вели остальные небольшие группы в столовую. ― Никто, кроме Пуллмана, и меня не услышали, что он назвал вас Алисой.
Мой пристальный взгляд метнулся к нему.
– Понятно, что это было ошибкой, ― продолжал он, говоря быстро и тихо, чтобы слышала только я. ― Но я знаю, что это, должно быть болезненно для вас.
Для меня было трудно, что-либо сказать ему, поэтому я только кивнула.
– Тогда я попытаюсь отвлечь вас от этого.
Случилась поразительная вещь – Артур устроился рядом со мной на ужине! Я сидела, конечно, справа от отца, но на этот раз его внимание не было обращено ко мне, мистер Пуллман сидел слева от него, а мистер Бернэм, сидел рядом с мистером Пуллманом. Когда их обсуждение отвернулось от электроэнергии на Центральной Станции для освещения пространства экспозиций, архитектор, мистер Фредерик Лав Олмстед, вступил в разговор, с наибольшей страстью. Большую часть времени Артур оставался вне разговора. Сначала мужчины шутили, что его отец мучился от подагры, засмеявшись, он согласился, а потом, когда все вернулись к разговору, Артур обратил свое внимание на меня.
Никто не обращал на это внимания, даже отец, по крайней мере, не после того, как я призвала в пятый раз нашего слугу, чтобы тот открыл бутылку нашего доброго Каберне и щедро налил его всем, хотя отец и послал мне острый взгляд, когда я засмеялась один раз над шуткой Артура. Я училась быстро, сдерживать свой смех, и вместо этого улыбалась, застенчиво опуская глаза на свою тарелку.
Я делала вид, что не смотрю на него. Хотя хотела, посмотреть в его красивые голубые глаза и увидеть блеск и доброту, с которой он наблюдал за мной.
Но я не хочу, чтобы отец это увидел, и я не хочу чтобы, мистер Элкотт это увидел.
У пристального взгляда мистера Элкотта не было такой интенсивности как моего отца, но я действительно видела, что он наблюдал за мной той ночью. Это напомнило мне, что миссис Элкотт, так же как и Камилла, ожидали, что Артур Симптон был близок к объявлению о серьезных отношениях с их дочерью, хотя в полной честности я признаю, что тогда я не нуждалась в напоминании.
Поскольку я пишу это, я действительно чувствую печаль, или возможно искренне жалею, бедную Камиллу. Но она не должна была вводить себя в заблуждение. Правда – правдой. Той ночью я никого не отбивала у нее, того, кого она не попыталась отбить у меня.
Я также не брала нечего, что не было свободно, учитывая это с радостью.
Ужин, которого я боялась, казалось, пролетел быстро. Слишком быстро, лицо отца покраснело, и он нечленораздельно произнес:
– Давайте удалимся в мою библиотеку для бренди и сигар.
Я стояла, когда отец, и другие пять человек мгновенно вскочили на ноги.
– Давайте сначала тост, ― сказал мистер Пуллман. Он поднял свой почти пустой бокал, и остальные последовали его примеру. ― За вас, мисс Эмили Вейлор, за восхитительный ужин. Вы копия вашей матери.
– За Мисс Вейлор! ― произнесли мужчины, поднимая свои бокалы.
Мне не стыдно признаться, что я почувствовала прилив гордости и счастья.
–Благодарю вас, джентльмены. Вы все очень любезны.― Когда они все мне поклонились мне удалось украдкой взглянуть на Артура, тот подмигнул, и я увидела быстро промелькнувшую красивую, белозубую улыбку на его лице.
– Моя дорогая, сегодня ты была словно изображение с картины, ― нечленораздельно произнес отец. ― Прикажи принести бренди и сигары в мой кабинет.
– Спасибо, отец, ― мягко сказала я. ― И я уже послала Джорджа в твой кабинет. Он ждёт вас там с бренди и сигарами.
Он взял мою руку в свою. Его рука была большой и влажной, как это всегда было, и он прижал свои губы к моей руке.
– Сегодня вечером ты преуспела. Я желаю тебе доброй ночи, моя дорогая.
Другие мужчины повторили его пожелания доброй ночи, когда я спешила из комнаты, вытирая тыльную сторону моей руки об свою пышную юбку. Я чувствовала, что пристальный взгляд моего отца жег меня весь мой путь, и я не смела оглянуться назад, даже для одного последнего взгляда на Артура Симптона.
Я направилась к лестнице, намереваясь скрыться у себя в спальне, так что бы уйти из виду отца, который был основательно пьян и, спотыкаясь, направлялся в свой кабинет. Я даже попросила Мэри, без остановки болтавшую о том, какой я имела успех, оставить меня на несколько минут одну, а позже я буду готова позвать ее к себе в комнату, чтобы помочь мне выбраться из маминого платья и переодеться ко сну в свою ночную рубашку.
Я полагаю, сегодня вечером мне казалось, как будто мое тело полностью контролировало мои действия, и мой ум не мог сделать ничего кроме как следовать за ним.
Мои ноги двигались по широкой лестнице, и я тихонько проскользнула вниз холла из задней двери, мои руки подняли юбку маминого платья, и я почти полетела к тихой скамье под ивой, которую я успела сделать личным уголком.
Как только я достигла темной безопасности, мой ум начал рассуждать заново. Отец должен курить и пить с другими мужчинами в течение многих часов, таким образом, было логично, что я могла благополучно скрываться тут в течение большей части ночи. Но я поняла, что оставаться здесь надолго опасно. Что, если в тот момент когда я решу ускользнуть наверх к себе, наткнусь на отца который выйдет из своего кабинета, чтобы проорать имя повара, для того чтобы он принес ему что-нибудь, из того что удовлетворит его жадный аппетит? Нет. Я не рискнула бы. И, конечно, там была Мэри. Она начала бы искать меня, и если бы не нашла меня в моей спальне, то пришла бы сюда, но я не хочу, чтобы даже она узнала о моем убежище.
Однако, я вдохнула глубоко, удовлетворенная прохладным ночным воздухом, и чувствуя комфорт, предоставленный мне тенью скрывавшей меня. Я хотела уделить всего несколько минут для себя несколько минут провести здесь, в моем специальном месте, и подумать об Артуре Симптоне.
Он показал мне такую искреннюю доброту! Я давно так не смеялась, и даже должна была придушить свой смех, который чувствовала до сих пор! Артур Симптон украсил вечер, из пугающего сделав его волшебным.
Я не хотела, чтобы он закончился. И до сих пор не хочу этого.
Я помню, что я не смогла сдержаться. Я встала и, широко раскинув свои руки, начала кружиться, в тени ивы, под ее ветвями и радостно смеялась, пока меня переполнял утомленный, непривычный пик эмоций, и я рухнула на молодую траву, тяжело дыша и убирая с лица, выпавшие из причёски волосы.
