Текст книги "Белая королева"
Автор книги: Филиппа Грегори
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
В общем, сразу домой я не пошла, а спустилась по знакомой тропинке через мостик на тот берег реки, к старому ясеню, ствол которого моя мать обвязала магической нитью. Я вытянула еще часть нити, крепко завязала ее петлей и лишь после этого неспешно двинулась к дому, размышляя о событиях минувшего дня при свете тонкого месяца.
А потом я ждала. И каждый вечер из тех двадцати двух вечеров ходила к реке и тянула за волшебную нить, точно терпеливая рыбачка. И наконец почувствовала, что нить натянулась до предела, как леса, зацепившаяся за корягу. Понимая, что она легко может и оборваться, я стала очень осторожно, потихоньку вытягивать ее, как рыболов – пойманную рыбу, и вдруг натяжение ослабло. Послышался легкий всплеск, как если бы что-то маленькое, но тяжелое сорвалось «с крючка», ушло на глубину и там, повернувшись против течения, залегло на дне среди камней.
Что мне было делать? Мать ждала меня на берегу нашего рыбного пруда, любуясь собственным отражением в неподвижной воде, которое в сером сумеречном свете напоминало длинную серебристую рыбину, покрытую сверкающей чешуей, или обнаженную купальщицу. По небу плыли фантастические облака – словно белые перья на бледном шелку. Вставала луна, теперь уже убывающая. Воды в пруду было много, волны нежно лизали маленький причал. Когда я остановилась рядом с матерью и тоже посмотрела на собственное отражение, у меня возникло ощущение, будто мы обе поднимаемся из этих вод, словно духи озера.
– Ты каждый вечер тянешь за нить? – спросила мать.
– Да.
– Хорошо. Это очень хорошо. Он уже прислал тебе на память какой-нибудь подарок? Или хоть слово привета?
– Я ничего не жду. Он сказал, что мы больше никогда не увидимся.
– Ну что ж… – вздохнула мать.
И мы медленно пошли к дому.
– Вроде как Эдуард собирает войска в Нортгемптоне, – сообщила мать. – А король Генрих находится в Нортумберленде и намерен вскоре двинуться на юг, прямиком на Лондон. К нему должна присоединиться королева, она высадится со своей французской армией в Халле. Если победу одержит Генрих, будет совершенно неважно, что именно сейчас делает или думает Эдуард, поскольку к тому времени он наверняка будет убит и на трон вернется наш законный правитель.
Моя рука невольно схватилась за рукав матери, словно мне хотелось воспрепятствовать такому исходу, и мать мгновенно, точно нападающая змея, стиснула мои пальцы и спросила:
– В чем дело? Неужели ты даже слышать не можешь о том, что он рискует проиграть в битве?
– Не говори так! Не говори!
– Не говорить чего?
– Да, это правда! Мне невыносима сама мысль о том, что Эдуард может потерпеть поражение, что он может погибнуть! Он просил меня разделить с ним ложе – как солдат, которому предстоит встреча со смертью.
Меня резанул смех матери.
– Ну конечно просил! Кто из мужчин, отправляющихся на войну, способен противиться подобному соблазну? Каждому хочется использовать столь заманчивую возможность!
– Вот как? А я ему отказала. И буду жалеть об этом всю оставшуюся жизнь, если он не вернется. Я и сейчас уже об этом жалею.
– О чем же тут жалеть? – Матери явно нравилось меня дразнить. – Ты ведь в любом случае получишь свои земли обратно. Либо по приказу короля Эдуарда, либо, если он погибнет, по приказу короля Генриха, который, вернув себе трон, вернет тебе и твои владения. Ведь он наш законный правитель из славной династии Ланкастеров. По-моему, нам стоит пожелать ему победы, а этому узурпатору Эдуарду – смерти.
– Не говори так! – повторила я. – Не желай Эдуарду зла!
– А ты не обращай внимания на мои речи, – вдруг довольно резко произнесла мать, – лучше остановись и поразмысли хорошенько! Ты ведь и сама принадлежишь к дому Ланкастеров. Тебе не следует просто так влюбляться в одного из наследников дома Йорков; это возможно только в том случае, если он действительно одержит победу и станет королем. Вот тогда в этой любви и для тебя появится определенная выгода. Сейчас наступили трудные времена, и нам, увы, в эти времена жить. Смерть стала нашей вечной спутницей, почти что родственницей, и не думай, что тебе удастся удержать ее на расстоянии вытянутой руки. Ты вскоре поймешь, что смерть сама ищет твоего общества. Она уже отняла у тебя мужа и – слушай меня внимательно! – вскоре отнимет у тебя и отца, и братьев, и сыновей.
– Тише, тише, мама! – воскликнула я. – Ты вещаешь, словно Мелюзина, предупреждающая свой дом о гибели всех его обитателей.
– Я действительно предупреждаю тебя, – с мрачным видом подтвердила мать. – Ты сама виновата, что мне приходится превращаться в Мелюзину, но я не могу спокойно видеть, как ты, улыбаясь, гуляешь и флиртуешь с узурпатором, словно жизнь по-прежнему легка и прекрасна. Ты родилась, увы, не в самое спокойное время. И всю свою жизнь проживешь в раздираемой междоусобицами стране. И путь тебе придется прокладывать сквозь кровь и бесчисленные утраты.
– Значит, впереди у меня нет ничего хорошего? – Я чуть не скрипнула зубами с досады. – Неужели ты, любящая мать, не можешь найти для своей родной дочери ни одного доброго слова о будущем? Право, мама, не стоит так уж ругать и поносить меня, я и без того уже готова расплакаться.
Она остановилась, и жестокая маска прорицательницы исчезла с ее лица, сменившись доброй, теплой материнской улыбкой, которую я так любила.
– Мне кажется, Эдуарда ты вскоре получишь, раз уж тебе так этого хочется, – предположила мать.
– Очень хочется! Больше жизни!
Она добродушно засмеялась, по-прежнему ласково на меня глядя.
– Ах, детка, не будь так уверена! В мире нет ничего дороже и важнее жизни. У тебя впереди еще много лет, и тебе предстоит получить немало уроков, если ты сама этого не понимаешь.
Я лишь молча пожала плечами, взяла мать под руку, и мы снова зашагали к дому.
– Когда сражение закончится – кто бы в нем ни победил, – мы отошлем твоих сестер ко двору, – рассуждала мать; она всегда все планировала заранее. – Они могут остановиться у Бушеров или у Бонов. Им следовало уехать еще несколько месяцев назад, но мне и подумать было страшно, что девочки окажутся так далеко от дома, когда вся страна поставлена на дыбы, когда никто не знает, что может случиться завтра, когда неизвестно, получишь ли ты от своих детей весточку. Но надеюсь, что после этого сражения жизнь наладится, даже если править будет Йорк, а не Ланкастер, и девочки смогут наконец отправиться к нашим родственникам и приобрести при дворе необходимые знания и умения.
– Да, я думаю, ты права.
– И твой Томас, кстати, тоже вскоре достаточно подрастет и сможет покинуть родное гнездо и пожить у родственников в столице, чтобы получить хорошее воспитание и…
– Нет! – ответила я с таким неожиданным напором, что мать удивленно на меня взглянула.
– В чем дело?
– Своих сыновей я оставлю при себе, – отчеканила я. – Моих мальчиков никто у меня не отнимет.
– Но ведь должны же они иметь соответствующие манеры и образование; а для этого им необходимо пройти службу при дворе знатного лорда. Ничего, твой отец подыщет подходящего человека, да и крестные отцы мальчиков…
– Нет, – прервала ее. – Нет, мама. Я не стану даже рассматривать подобную возможность. Мои сыновья никуда не поедут!
– Что с тобой, детка? – Мать развернула меня так, что лунный свет падал мне прямо в лицо, и внимательно на меня посмотрела. – На тебя это не похоже – из-за пустяка вдруг так упрямиться. И потом, всем женщинам в мире приходится отпускать от себя сыновей, чтобы они учились быть мужчинами.
– Моих мальчиков никто у меня не отнимет! – повторила я, чувствуя, как дрожит голос. – Я боюсь… Мне страшно… страшно за них! Я и сама не понимаю, чего я так опасаюсь. Но я не допущу, чтобы мои мальчики росли среди чужих людей.
Теплая рука матери обвила мою талию.
– Ну, это вполне естественно, – заметила она. – Ты потеряла мужа и, разумеется, хочешь безопасности для своих детей. Но ты же должна осознавать, что когда-нибудь им все равно придется уйти.
Но я не поддавалась нежному давлению матери.
– Это не просто каприз, мама, – заявила я. – Это чувство гораздо глубже…
– Так может, это предвидение? – вдруг очень тихо спросила мать. – Возможно, ты просто знаешь, что их ждет в будущем? Неужели у тебя открылся дар предвидения, Елизавета?
Я покачала головой, и слезы потекли у меня по щекам.
– Не знаю я, не знаю! Просто при мысли о том, что они от меня уедут, что о них станут заботиться посторонние люди, а я буду просыпаться по ночам и ощущать, что их нет в родном доме, а по утрам не буду слышать их голосов… Стоит мне представить эту картину: как в чужом доме им прислуживают чужие люди, и они не имеют возможности повидаться со мной… Нет, это совершенно невыносимо! Я не переживу разлуки с ними!
Мать крепко обхватила меня руками и прижала к себе.
– Тихо, тихо, детка, успокойся, – велела она. – Не надо думать об этом. Я поговорю с твоим отцом. И мальчики никуда не поедут, пока ты не будешь к этому готова и сама с радостью их не отпустишь. – Мать взяла меня за руку и с удивлением воскликнула: – Холодна как лед! – И она вдруг с какой-то странной уверенностью принялась ощупывать мое лицо. – Нет, это, разумеется, совсем не каприз! Раз тебе при свете луны становится то холодно, то жарко… Нет, дорогая моя, это самое настоящее предвидение! Судьба предупреждает тебя об опасности, и эта опасность грозит твоим сыновьям.
Я покачала головой.
– Я в этом совсем не уверена. Зато я совершенно уверена, что никто не должен отнять у меня моих мальчиков. И поэтому мне нельзя отпускать их от себя.
Мать кивнула.
– Да, ты меня полностью убедила. У тебя явно было видение, и я верю, что твоих сыновей нельзя от тебя забирать. Значит, быть по-твоему. Не плачь. Мальчики останутся при тебе, и мы все позаботимся, чтобы им ничего не угрожало.
А потом я снова ждала. Эдуард дал мне понять, что я никогда больше его не увижу, так что я прекрасно понимала тщетность своих надежд, но ничего не могла с собой поделать. Просто ждала и все. Эдуард снился мне; это были сны, полные страсти и тоски, и я пробуждалась среди ночи, в темноте, на скомканных простынях, вся в поту от неутоленного желания. За столом отец все спрашивал, почему я ничего не ем, а Энтони лишь с печальной улыбкой качал головой.
Зато мать, искоса поглядывая на меня своими ясными глазами, тут же старалась мне помочь.
– Она совершенно здорова. Ну, нет аппетита, значит, потом подкрепится.
Мои сестры шепотом интересовались, что со мной, уж не сохну ли я по тому красавцу королю, и я отвечала им довольно резко:
– Да какой в этом смысл?
А сама ждала.
И еще семь дней и семь ночей, как царевна из волшебной сказки, запертая в башне; как Мелюзина, которая, купаясь в лесных источниках, все поджидает, когда по потаенным тропам проедет какой-нибудь рыцарь, увидит ее и полюбит. Каждый вечер я ходила к тому ясеню, вытягивала нить, сматывала ее и завязывала узлом. Вдруг на восьмой день я услышала звон металла о камень. Наклонившись над рекой, я увидела под водой проблеск золота, дернула за нить и вытащила… кольцо. Золотое кольцо, довольно простое, но очень милое. Одна сторона гладкая, а вторая украшена гравировкой в виде зубцов крошечной короны. Я положила колечко на ту ладонь, которую Эдуард поцеловал когда-то, и внимательно рассмотрела украшение. Оно и впрямь напоминало маленькую королевскую корону. Я надела кольцо на безымянный палец правой руки – не желая искушать судьбу, я не посмела надеть его на левую руку, как обручальное, – и оно оказалось мне точно впору и очень мне шло. Пожав плечами, я сняла кольцо и небрежно сунула в карман, словно оно и не было изготовлено бургундскими ювелирами из золота высшей пробы. Затем я пошла домой, крепко сжимая находку рукой.
Я увидела, что у нашего крыльца стоит лошадь, в седле сидит всадник, над головой которого вьется на ветру боевое знамя, украшенное белой розой Йорков, а мой отец, остановившись на пороге, читает какое-то письмо. Потом отец обратился к гонцу:
– Передай его величеству, что это большая честь для меня и послезавтра я непременно все устрою.
Человек в седле поклонился, мимоходом отсалютовал отцу и мне, пришпорил коня и ускакал.
– Что случилось? – осведомилась я, поднимаясь на крыльцо.
– Объявлен военный призыв, – с мрачным видом сообщил отец. – Мы все снова отправляемся на войну.
– Только не ты! – в страхе воскликнула я. – Только не ты, отец! Я тебя ни за что не отпущу!
– Не волнуйся, я не иду. Но король приказал мне представить десять воинов из Графтона и пять из Стоуни-Стрэтфорда. Полностью экипированных и готовых воевать с армией короля Ланкастеров под его командованием. Так что нам придется стать перебежчиками. Слишком дорого, как оказалось, обошелся нам обед, которым мы угощали Эдуарда!
– И кто же возглавит твой отряд? – Я ужасно боялась, что отец назовет кого-то из моих братьев. – Не Энтони? Не Джон?
– Им обоим предстоит служить под командованием сэра Уильяма Гастингса, – ответил отец. – Он присоединит их к более опытному и подготовленному войску.
Я помолчала, потом все же спросила:
– А больше гонец ничего не говорил?
– Это военные сборы, – раздраженно заметил отец, – а не приглашение на праздничный завтрак в честь Майского дня.[8]8
Майский день – народный праздник, который отмечается в первое воскресенье мая танцами вокруг майского дерева и коронованием королевы мая.
[Закрыть] Он сказал лишь, что послезавтра утром армия Эдуарда пройдет мимо нас, так что мои люди должны быть готовы к ней присоединиться.
Отец резко развернулся на каблуках и скрылся в доме, а я так и осталась стоять на крыльце, сжимая в кармане колючее золотое колечко, напоминающее королевскую корону.
За завтраком мать предложила мне, моим сестрам и двум нашим кузинам, гостившим у нас, посмотреть на проходящую мимо армию и проводить на войну наших воинов.
– Зачем это им? – сердито возразил отец. – По-моему, они и так уже видели достаточно воинов, отправляющихся на войну.
– Хорошо бы все-таки выразить нашим войскам поддержку, – настаивала мать. – Если Эдуард победит, то пусть лучше думает, что мы охотно послали своих людей в его армию. А если проиграет, никто и не вспомнит, что все мы вышли поглядеть, как он проезжает мимо, да ведь можно и отмахнуться, что ничего подобного не было.
– Однако мне все же придется оплатить их экипировку! И вооружить их за свой счет, выдав им то самое оружие, которым я в последний раз воевал как раз против него, Эдуарда! То есть если я собираю людей, отправляю их воевать за Эдуарда и даже покупаю сапоги тем, у кого их нет, – значит, я в любом случае выражаю нынешнему королю свою поддержку. Так или не так?
– Так. И ты должен сделать это в высшей степени охотно и любезно, – заявила мать.
Отец кивнул. В таких вопросах он всегда слушался мою маму и уступал ей. Ведь она была герцогиней, у ее первого мужа, герцога Бедфорда,[9]9
Герцог Бедфорд, брат Генриха V и дядя Генриха VI, был регентом Франции и устроителем срочной коронации своего племянника в качестве французского монарха в декабре 1431 г. в парижском соборе Нотр-Дам; впрочем, уже в январе 1432 г. Генриху пришлось навсегда покинуть Францию.
[Закрыть] мой отец в свое время служил всего лишь оруженосцем. Мать также была дочерью графа Сен-Поля,[10]10
Граф Сен-Поль был коннетаблем герцогства Бургундия.
[Закрыть] принадлежавшего к бургундской королевской семье. Мало того, будучи первой дамой при дворе Маргариты Анжуйской, мать не знала себе равных в придворных интригах.
– Кстати, муж мой, хорошо бы и тебе пойти с нами, – продолжала мать. – И найти в нашей сокровищнице кошелек золота в подарок его милости Эдуарду Четвертому.
– Кошелек золота! Целый кошелек золота! Чтобы оплатить сражение против законного правителя Англии? Неужели мы окончательно переметнулись на сторону Йорков?
Мать выждала, когда гнев отца утихнет, и пояснила:
– Нам, право, стоит продемонстрировать Эдуарду свою лояльность. Если он победит Генриха и вернется в Лондон королем, то именно его двор и его королевские милости смогут явиться для нашего семейства источником благополучия и широчайших возможностей. Ведь это он будет распределять земли и должности, это он будет разрешать и устраивать браки. А у нас, сэр Ричард, семья довольно большая и дочерей много.
Несколько минут мы сидели, не решаясь поднять головы и опасаясь со стороны отца очередного взрыва гнева. Какое-то время он раздумывал, потом усмехнулся.
– Да благословит тебя Господь, моя чаровница! – воскликнул он. – Ты ведь всегда права. И я поступлю так, как ты советуешь, хоть и наперекор своим собственным желаниям. Можешь даже велеть девочкам, чтобы они украсили себя белыми розами, если, конечно, их можно достать в такое время года.
Мать наклонилась и поцеловала отца в щеку.
– На зеленых изгородях уже расцвел шиповник, – сообщила она. – Конечно, он не так хорош, как садовые розы, но Эдуард правильно поймет наши намерения. А больше нам, собственно, ничего и не нужно.
Разумеется, весь остаток дня мои сестры и кузины пребывали в лихорадочном возбуждении, примеряя наряды, приводя в порядок волосы, обмениваясь лентами и репетируя реверансы. Правда, Елизавета, жена моего брата Энтони, и две самые тихие наши компаньонки заявили, что не пойдут встречать войско, а вот сестры мои прямо-таки себя не помнили от радости. Еще бы: сам король и большая часть его свиты, самые знатные лорды – все они проедут мимо нашего дома! Какая прекрасная возможность произвести впечатление на тех, кто вскоре будет править страной! Если, конечно, победу одержит Эдуард.
– Ты что наденешь? – поинтересовалась моя сестра Маргарита, заметив, что я не участвую в общей суматохе.
– Свое серое платье и серую вуаль.
– Ну, это не самый лучший выбор, и потом, ты очень часто надеваешь это платье по воскресеньям. Почему бы тебе не предпочесть голубое?
Я равнодушно пожала плечами.
– Я иду туда только потому, что этого хочет мама. Вряд ли кто-то из воинов, вновь направляющихся на войну, хотя бы пару раз на нас взглянет.
Вытащив из шкафа свое серое платье, я слегка встряхнула его. Это было мое любимое платье, очень узкое в талии, с небольшим треном сзади. Обычно я подпоясывала его изящным серым кушаком с длинными, низко свисающими концами. Разумеется, я оставила при себе мысль о том, что это серое платье мне гораздо больше к лицу, чем голубое.
– А помнишь, как ты пригласила короля к нам на обед, а он взял да явился? – восторгалась Маргарита. – Почему бы ему снова не посмотреть на тебя – и второй раз, и третий? Он и тогда глаз с тебя не сводил. Ты ему, мне кажется, очень понравилась, ведь он тебе и земли вернул, и на обед к нам пожаловал, и по саду с тобой погулял. Почему бы ему снова не нанести нам визит? Почему бы ему не предпочесть тебя другим дамам?
– Потому что между знакомством и обедом он не получил того, чего хотел! – довольно грубо произнесла я и отшвырнула платье в сторону. – А Эдуард, судя по всему, отнюдь не из тех королей, о доброте и щедрости которых слагают баллады. Цена его доброты оказалась чересчур высока для меня.
– Не может быть! Неужели он намеревался… получить тебя? – в ужасе прошептала Маргарита.
– Именно так.
– Боже мой, Елизавета! И что же ты ему ответила? Как поступила?
– Я ответила «нет». Но это было нелегко.
Мне было даже приятно, что сестра так здорово озадачена.
– Неужели он пытался принудить тебя?
– Не особенно, но пытался. Впрочем, это не имеет значения, – быстро добавила я. – Во всяком случае, я не почувствовала, что значу для него больше, чем любая другая девчонка, вышедшая на обочину дороги.
– Так, может, тебе завтра лучше остаться дома, – задумчиво протянула Маргарита, – раз он так тебя обидел. Ты можешь сослаться на плохое самочувствие. Или, если хочешь, я поговорю с мамой.
– Да нет, я пойду.
И я пожала плечами с таким видом, словно мне это совершенно безразлично.
Утром, впрочем, от моей храбрости не осталось и следа. Проведя бессонную ночь и съев на завтрак кусок говядины с хлебом, выглядела я далеко не лучшим образом и была бела как мел. И хотя Маргарита старательно натерла мне губы красной охрой, я все равно казалась изможденной и напоминала этакое «прекрасное привидение». Среди моих разодетых сестер и кузин я в своем сером платье и сером головном уборе выделялась, точно послушница среди монахинь. Зато мать, увидев меня, удовлетворенно кивнула.
– Молодец! – заключила она. – Выглядишь как настоящая леди, а не как крестьянка на ярмарке, которая вырядилась во все лучшее!
Впрочем, ее упрек, явно адресованный моим сестрам, повис в воздухе. Сестры так радовались, что им разрешили приветствовать войска, что материного недовольства чересчур яркими нарядами попросту не замечали. Мы собрались, прошли немного по дороге, ведущей в Графтон, и вскоре увидели на обочине небольшой отряд примерно в дюжину человек – то были отцовские рекруты; новоиспеченные воины стояли, широко расставив ноги, вооруженные кто дрекольем, а кто и дубинкой. Отец каждому выдал флажок с символом белой розы и несколько раз напомнил, что теперь им предстоит сражаться уже за династию Йорков, хотя раньше они, служа в пехоте, бились на стороне Ланкастеров. Теперь им против собственной воли пришлось стать перебежчиками, однако им самим это было, разумеется, совершенно безразлично: не все ли равно, какому господину хранить верность? Они были вынуждены идти на войну, потому что так приказал хозяин, хозяин их полей, домов и почти всего, что они видели вокруг себя. Хозяину принадлежала мельница, где они мололи свое зерно, пивная, куда они ходили. Некоторые из этих людей никогда не бывали за пределами хозяйских владений, так что с трудом могли представить себе некий мир, в котором слово «сквайр» означает не просто «хозяин», не просто сэр Ричард Вудвилл или же его сын-наследник. Пока мой отец являлся сторонником Ланкастеров, его люди тоже защищали интересы этой династии. Когда отец получил титул барона Риверса, для них ничего не изменилось: они по-прежнему принадлежали своему хозяину. И вот теперь он посылал их сражаться за Йорков. Ну что ж, они, как всегда, готовы сделать все, что в их силах. Им пообещали вознаграждение за участие в боях, а также – в случае гибели на поле брани – помощь их вдовам и детям. А больше им и знать ничего не нужно. Это, правда, отнюдь не делало их борцами за идею, однако, приветствуя моего отца, они радостно махали руками, торчавшими из обтрепанных рукавов, стаскивали с головы шапчонки и с оценивающей улыбкой, но ласково посматривали на моих сестер и на меня, а их жены и дети вежливо приседали и кланялись нам.
Послышались боевые позывные, и все головы дружно повернулись в ту сторону. Из-за поворота неторопливой ровной рысцой выехали первые всадники с королевскими знаменами и трубами в руках, за ними – герольды, за герольдами – личная стража короля, в центре ревущей и размахивавшей стягами колонны находился сам Эдуард.
На мгновение мне показалось, что я вот-вот потеряю сознание, но пальцы моей матери крепко стиснули мой локоть, и я постаралась вернуть себе самообладание. Эдуард поднял руку, приказывая войску остановиться, и колонна замерла на месте. За первыми, довольно пестрыми рядами всадников тянулся длинный хвост хорошо вооруженных и, видимо, более опытных воинов; далее следовали рекруты, выглядевшие такими же испуганными и растерянными, как и наши новобранцы; затем тащился обоз из многочисленных повозок с продовольствием, припасами и оружием и тяжелая платформа с пушкой, в которую были впряжены четыре массивных тяжеловоза; завершала процессию беспорядочная толпа: лошади, маркитантки, шлюхи и бродяги всех мастей. Казалось, какой-то небольшой город целиком зашевелился и сдвинулся с места, но только этот маленький город был смертельно опасен, поскольку направлялся творить зло.
Король Эдуард, легко спрыгнув с коня, приблизился к моему отцу, и тот низко поклонился правителю.
– Боюсь, большего отряда мы бы собрать не сумели, ваша милость, – сказал отец. – Но мои люди поклялись, что станут верно служить вам. Не откажитесь также принять в помощь вашему делу наш небольшой дар.
Тут вперед вышла моя мать и протянула королю кошель с золотом. Эдуард взял кошель, взвесил его на ладони и от всего сердца расцеловал мою мать в обе щеки.
– Вы очень щедры! – воскликнул Эдуард. – Я никогда не забуду оказанной вами поддержки.
Затем он перевел взгляд на меня, стоявшую в окружении сестер, и мы дружно присели в реверансе. Когда я выпрямилась и осмелилась наконец поднять глаза на Эдуарда, он по-прежнему смотрел на меня. На мгновение мне показалось, что все замерло вокруг нас, погрузилось в молчание – вся эта шумная армия, все эти лошади и люди, – и на свете не осталось никого, только он и я. Совершенно не задумываясь о том, что и как я делаю, подчиняясь лишь внутреннему зову, я шагнула навстречу Эдуарду, потом сделала еще шаг и еще, прошла мимо отца и матери и остановилась прямо перед королем, так близко, что он мог бы меня поцеловать, если б захотел.
– Я не могу спать, – прошептал он так тихо, что только я одна могла его слышать. – Я больше не могу спать, не могу, не могу!
– И я не могу.
– И ты?
– Да.
– Правда?
– Да.
Эдуард глубоко вздохнул, словно испытал невероятное облегчение.
– Так это любовь? – спросил он.
– Судя по всему, да.
– И есть я ничего не могу.
– Я тоже.
– И думать ни о чем не могу – только о тебе. Второй такой встречи с тобой мне не вынести – сложно в подобном состоянии идти в бой. Я вдруг поглупел, как мальчишка. И, как мальчишка, схожу по тебе с ума. Да я просто жить без тебя не могу! И не буду – чего бы мне это ни стоило!
Я почувствовала, как жар поднимается к моему лицу, заливая его румянцем, и впервые за много дней поняла, что улыбаюсь.
– И я ни о чем не могу думать, только о вас, – промолвила я. – Ни о чем! Я даже решила, что заболела.
Колечко, напоминающее крошечную корону, вдруг стало тяжело оттягивать мой карман, головной убор больно давил на голову, но я не обращала на это внимания и ничего не замечала вокруг; я видела лишь лицо Эдуарда, ощущала у себя на щеке его теплое дыхание, вдыхала запах его коня, его кожаного седла и – с наслаждением – его собственный запах: восточных пряностей, розовой воды и юношеского пота.
– Я просто с ума схожу, – снова прошептал Эдуард.
Уголки моих губ растянулись в улыбке. Посмотрев наконец ему прямо в глаза, я тихо ответила:
– И я схожу с ума – по вам. Это чистая правда.
– Тогда выходи за меня замуж!
– Что?
– Выходи за меня замуж. Ничего другого нам, видимо, не остается.
Я нервно хихикнула.
– Вы шутите со мной, ваша милость.
– Нет, я говорю совершенно серьезно. Мне кажется, я просто умру, если немедленно не получу тебя. Так ты согласна?
– Да, – выдохнула я.
– Хорошо, тогда завтра утром я приеду к тебе очень рано, и нас сразу же обвенчают в вашей маленькой часовне. Я привезу с собой полкового священника, а ты приведи свидетелей. Выбери тех, кому доверяешь. Наш брак некоторое время придется хранить в тайне. Ты хочешь этого?
– Да.
Эдуард впервые улыбнулся – словно теплый луч солнца осветил его красивые крупные черты.
– Боже мой, ведь я мог бы прямо сейчас заключить тебя в объятия, – заметил он.
– Завтра, – тихо пообещала я.
– В девять утра, – уточнил Эдуард и повернулся к моему отцу, который, поглядывая то на мое раскрасневшееся лицо, то на сияющего короля, тут же осведомился:
– Могу ли я предложить вашей милости немного освежиться и перекусить?
– Нет, спасибо, – отозвался Эдуард. – Но если позволите, я с удовольствием с вами завтра отужинаю. Я буду поблизости охотиться и надеюсь, что моя охота окажется удачной. – Он поклонился моей матери, мне, кивнул моим сестрам и кузинам, взлетел в седло и обратился к нашим новобранцам: – Стройтесь, ребята! Нам предстоит недолгий бросок и сражение во имя доброго дела. А на привале – славный обед. Храните мне верность, и я стану для вас добрым господином. Я не проиграл еще ни одного сражения, так что, надеюсь, со мною вы будете в безопасности. Ну а после битвы вас ожидает неплохая добыча и благополучное возвращение домой.
Это были именно те слова, которые новобранцы хотели услышать. Они сразу заметно повеселели и, шаркая ногами, встали в шеренгу. Мои сестры замахали букетами мелких, только что распустившихся белых цветов шиповника, запели трубы, и вся армия вновь пришла в движение. Эдуард без улыбки кивнул мне на прощание, а я подняла руку в приветственном жесте и прошептала ему вслед:
– До завтра.
Я все еще сомневалась в Эдуарде, хотя приказала пажу моей матери встать утром пораньше, отправиться в часовню и приготовиться петь псалом. Я сомневалась, даже когда явилась к матери и сообщила, что сам король Англии выразил желание жениться на мне, хотя и тайно. Я попросила мать взять с собой свою фрейлину Екатерину, прийти в часовню и стать свидетелями нашего бракосочетания. Я сомневалась, даже когда холодным утром стояла в своем лучшем голубом платье под сводами маленькой часовни. Я сомневалась в Эдуарде до тех пор, пока не услышала его быстрые шаги на дорожке перед часовней, пока не почувствовала его теплую руку у себя на талии, пока его губы не коснулись моих губ, пока он не обратился к священнику:
– Пожените нас, святой отец, я очень спешу.
Мальчик-паж спел свой псалом, священник произнес нужные слова. Мы с Эдуардом принесли брачные клятвы друг другу. Словно сквозь густой туман я видела радостное лицо матери и разноцветные стеклышки витража, через которые пробивалось солнце, отбрасывая радужные зайчики на каменный пол часовни.
– А обручальное кольцо? – спросил священник.
– Кольцо! – воскликнул король. – О, какой я дурак! Я же совсем позабыл, что у меня нет для тебя обручального кольца! – И он растерянно повернулся к моей матери. – Миледи, не могли бы вы одолжить мне какое-нибудь кольцо?
– Не надо! – вмешалась я, сама себе удивляясь. – У меня есть.
И я вытащила из кармана то самое кольцо, которое так долго и терпеливо выуживала из реки; то самое, которое напоминало крошечную английскую корону; то, которое магия воды подарила мне вместе с исполнением заветного желания. Король Англии собственноручно надел мне это кольцо на палец, и я стала его женой.
И королевой Англии – по крайней мере, королевой Англии из династии Йорков.
Пока мальчик-паж пел венчальную песню, Эдуард крепко обнимал меня за талию, затем повернулся к моей матери и задал вопрос:
– Скажите, миледи, куда я мог бы отвести свою жену?
Мать с улыбкой протянула Эдуарду ключ.
– У нас есть охотничий домик на берегу реки. Дочь моя, ступай с ним в Речной домик, я велела его для вас приготовить.
Эдуард поклонился ей, бегом вынес меня из часовни, усадил на своего огромного коня, сам сел позади и крепко меня обнял, прижимая к себе, когда взял в руки поводья. Впрочем, по берегу реки мы двинулись неспешным ходом; когда я чуть отклонялась назад, то чувствовала, как бешено стучит его сердце. Вскоре за деревьями показался маленький охотничий домик, над ним вился дымок из каминной трубы. Эдуард спрыгнул с коня, опустил меня на землю и отвел коня в стойло, а я тем временем открыла дверь. Обстановка внутри была самая простая, но в камине жарко горел огонь, а на деревянном столе стоял кувшин со свадебным элем и два бокала. У стола также находились два стула, чтобы можно было присесть и закусить хлебом, мясом и сыром; имелась там и просторная деревянная кровать, аккуратно застеленная великолепными льняными простынями. В комнате сразу потемнело, когда Эдуард появился в дверном проеме, почти полностью закрыв его собой. Он вошел, низко наклонив голову, чтобы не удариться о притолоку.
