Текст книги "Пятое Евангелие"

Автор книги: Филипп Ванденберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Несмотря на злость, Лозински сам заплатил по счету, но в тот вечер больше не сказал Кесслеру ни одного доброго слова. Оба молча направились в монастырь Сан-Игнасио.

«Что же я сделал не так?» – Сколько Кесслер ни ломал голову, он не мог найти объяснения поведению Лозински.

3

На следующий день, ближе к вечеру, молодой иезуит потребовал у своего старшего брата по ордену объяснений.

– Скажите, чем я мог вас обидеть. А если обидел, то прошу прощения.

– Обидели? – переспросил Лозински. – Это не совсем подходящее слово. Скорее разочаровали. Я не просил вас лишний раз напомнить, чему учит Церковь, а хотел узнать ваше личное мнение. Если же оно полностью соответствует официальной точке зрения, то дальнейшее общение между нами будет лишь потерей времени. А вот в Манцони вы наверняка найдете благодарного слушателя.

Значит, вот в чем была причина злости Лозински и его молчаливости! Ну что ж, если он полностью открылся, то Кесслер не видел больше смысла прятаться. Он ответил:

– Насколько я понимаю, не должно возникать ни малейшего сомнения относительно того, к какой группе из двух в этом зале я принадлежу. Я уважаю Манцони как професса, но вы, Лозински, явно превосходите его умом и способностью трезво и с достаточной долей критики оценить ситуацию. В этом вы являетесь примером для любого брата по ордену. А также в плане скептического отношения к официальному мнению Церкви.

От слов Кесслера глаза Лозински засверкали.

– Признаю, что я ошибался в вас. И несказанно рад признать это. Вы прекрасно умеете – и этим кардинально отличаетесь от меня – держать свое личное мнение при себе. А такое качество присуще действительно умным людям. Вряд ли есть брат по ордену, который может быть более полезен мне, чем вы, Кесслер.

Чтобы убедить такого человека, как Кесслер, что всю прошлую жизнь он придерживался ошибочного мнения, мало было просто слов, даже очень красноречивых. Требовались неопровержимые факты.

Поэтому Лозински решил показать своему младшему брату по ордену тот путь познания, который заставил его, Стефана Лозински, из Павла стать Савлом [54]54
  Апостол Павел, или святой Павел, первоначально носил еврейское имя Савл.


[Закрыть].

Сначала он повел Кесслера на древний римский форум, и тот не мог даже предположить, какое отношение могло иметь данное архитектурное сооружение к теме их разговора и к пятом Евангелию. Солнце клонилось к закату, но в его лучах все еще было значительно теплее, чем в тени, куда уже начала пробираться ночная прохлада. На самой верхней точке виа Сакра, там, где триумфальная арка напоминает о подвигах императора Тита, Лозински остановился и сказал:

– Я не знаю, насколько хорошо вы знакомы с историей Древнего Рима, брат мой, и если буду рассказывать о знакомых вам вещах, то прошу остановить меня.

Кесслер кивнул.

– Эта арка, – продолжил Лозински, – была построена в восемьдесят первом году после Рождества Христова императором Домицианом в память о его брате Тите. В соответствии с официальной версией, данная арка символизирует победу императора Тита над иудеями в семидесятом году. Но это лишь половина правды.

– Половина правды?

– Рельефы на арке изображают императора на колеснице, запряженной четверкой лошадей. Богиня победы держит над его головой венок. На противоположной стороне мы видим римских легионеров, которые несут добычу из храма в Иерусалиме: светильники и серебряные трубы. Рельефы изображают не только победу римлян над иудеями. Они символизируют победу римской религии над иудейской. Мне кажется, что я нe сообщил вам ничего нового.

– Нет, – ответил Кесслер. – Но я не могу понять, к чему вы клоните!

Лозински ухмыльнулся. Ему доставляли наслаждение тревога и нетерпение, написанные на лице молодого иезуита. Наконец он взял Кесслера за руку и повел вокруг триумфальной арки. На стороне, обращенной к Колизею, он обратил внимание своего спутника на еще один рельеф.

– Эта сцена также изображает триумфальное возвращение Тита. Но теперь будьте особенно внимательны, брат во Христе, – Лозински потянул Кесслера к противоположной стороне. – Что вы видите?

– Ничего. Разрушенный эрозией камень. Можно также предположить, что некоторые камни установлены на свои места позже других.

– Вы очень внимательны и можете делать правильные выводы, – воскликнул Лозински и хлопнул ладонью по камню.

На самом деле все именно так и было.

– Хорошо, – ответил Кесслер. – Но я никак не могу понять, каким образом все это может быть связано с волнующей нас проблемой?

Лозински отвел Кесслера в сторону и предложил присесть в нескольких десятках метров от арки, на ступенях храма Юпитера. Затем поляк достал из кармана фотографию, и молодой иезуит тут же вспомнил, что, осматривая комнату своего брата по ордену, обнаружил множество фотографий арки Тита. На снимке можно было различить рельеф, очень похожий на те, которые украшали арку. Римские легионеры несли разнообразную добычу.

– Я ничего не могу понять, – сказал Кесслер и хотел было вернуть фотографию Лозински.

Но тот остановил молодого иезуита и начал объяснять:

– Когда я только начал работать над пергаментом, и пытался найти материал для сравнения в апокрифических текстах. Манцони добился для меня разрешения находится в секретном архиве Ватикана, чтобы я мог работать с текстами, относящимися к тому же периоду времени. На самом деле эта работа дала мало результатов. И не в последней очередь по той причине, что даже сами скриттори, хранители тайн, не знают, что им поручено охранять. Я проводил в архиве дни и ночи и видел вещи, о которых благочестивый христианин не отважится даже подумать. Жизнь одного человека слишком коротка, чтобы увидеть, а тем более прочесть все, что там хранится. Именно тогда мне в душу и закрались сомнения. Неужели Церковь, которая должна столько скрывать, может быть Церковью правды, за которую она постоянно пытается себя выдать?

– Страшная мысль! – согласился Кесслер.

– Во всяком случае, находясь в секретном архиве, я по собственной инициативе увидел гораздо больше, чем того требовала моя работа. Таким образом я и наткнулся на этот документ, – Лозински указал на фотографию в руках Кесслера.

– Снимок этого рельефа?

– Клянусь Святой Троицей, да! Конечно же, я тогда задавал себе' тот же самый вопрос, который сейчас задаете себе вы, брат во Христе, и – должен заметить, чтобы успокоить вас, – также не находил ответа. Тогда я даже не представлял, что этот рельеф является частью триумфальной арки императора Тита. Но мне показалось очень странным, что такое на первый взгляд безобидное изображение имело гриф «совершенно секретно» и хранилось там, где посторонние не смогли бы его найти. Официально я даже не имел права взглянуть на рельеф, поскольку, прежде чем получить доступ за железные двери, куда мало кто может попасть, я поклялся находиться только в отведенном мне помещении и заниматься исключительно своими исследованиями. Но в момент, когда за мной никто не наблюдал, – а таких за все время работы в архиве было только два, – я сфотографировал камень.

Кесслер снова взглянул на снимок.

– Это и есть то изображение?

Получив от Лозински положительный ответ, молодой иезуит поднес фотографию к самым глазам, словно хотел таким образом заставить клочок бумаги раскрыть ему свою тайну, Через некоторое время он спросил:

– Как, ради всего святого, этот рельеф мог попасть в секретный архив Ватикана? Но еще больше меня интересует, Почему он туда попал?

Лозински самодовольно усмехнулся:

– Вернемся к вашему первому вопросу. Сейчас никто не помнит о том, что в средние века форум был буквально погребен под землей, я над ним паслись коровы. Другие руины использовались в качестве фундаментов или укреплений. Эта участь не минула и арку Тита. Она стала частью крепости Франгипанье, и по этой причине в течение столетий никто не видел рельефов на внешней стороне. Крепость снесли, и Папа Пий VII в 1822 году выразил желание реставрировать арку императора Тита. Вот тогда-то реставратор Валадиер и открыл на внешней стороне это изображение римских легионеров. Пий, который, как мы знаем, был благосклонно настроен к нашему ордену сначала был очень рад находке, созданной в первом столетии но однажды утром в сопровождении кардинала Бартоломео Пакка он пришел к арке и потребовал от реставратора немедленно выломать рельеф и доставить в Ватикан. Валадиер возразил его святейшеству, что это невозможно, поскольку очень велик риск полного разрушения арки императора Тита. Тогда Пий приказал разобрать это строение камень за камнем и заново возвести на том же месте. Вместо рельефа с легионерами Пий велел установить фрагменты из травертина, чтобы создалось впечатление, что рельеф стерся от времени. Сам же оригинал с того времени хранится в секретном архиве Ватикана. А теперь вернемся к вашему второму вопросу, брат Кесслер.

Не отводя взгляда от фотографии, Кесслер сказал:

– Все это просто невероятно. Должна же быть какая-то причина, чтобы запретить благочестивым христианам смотреть на это изображение. Лично я вижу только солдат с разнообразными трофеями – предметами и дичью, которые они собираются доставить домой, в Рим. Я не вижу обнаженных женских тел или слов проклятья, оскорбительных для святой католической церкви. Но что-то ведь должно было обеспокоить его святейшество! Я умру отнетерпения, если вы немедленно не посвятите меня в эту тайну.

– Услышав правду, вы вряд ли успокоитесь! – ответил Лозински. – Я вас предупредил.

– Может быть, – согласился Кесслер. – Но незнание причиняет мне почти физическую боль! Прошу вас, продолжайте!

4

Оба иезуита поднялись. Казалось, Лозински было гораздо легче продолжать свое повествование на ходу. Возможно, потому, что так он мог не бояться быть подслушанным. По мощеной камнем Святой улице они направились в сторону курии, и Лозински начал издалека, для начала задав Кесслера вопрос:

– Брат, помните ли вы, что примерно два месяца назад газеты сообщили о странном случае: сумасшедший профессор в Лувре выплеснул кислоту на изображение Мадонны кисти Леонардо?

– Да, кое-что припоминаю, – ответил Кесслер. – Еще один ненормальный. Его поместили в психиатрическую лечебницу, где он и умер. Мне его даже жаль.

– Вы так думаете? – сказал Лозински вызывающе и остановился. Он внимательно смотрел на своего спутника.

Кесслер пренебрежительно улыбнулся и заметил:

– Вряд ли он сделал это из любви к искусству!

– Вы правы, – ответил Лозински и тут же добавил: – Но, возможно, из любви к истине. Вы должны хранить молчание! Не говорите никому ни слова из того, что сейчас услышите. Это в ваших же интересах.

– Я даю вам слово! Пусть Бог и все святые будут тому свидетелями!

Город, имевший такое огромное значение для истории, а также колонны и фигуры, которым более двух тысячелетий, казались Кесслеру подходящими декорациями, на фоне которых он должен узнать тайну.

Лозински ожидал подобной реакции, но слова молодого иезуита, похоже, не произвели на него никакого впечатления.

– Вот уже почти два тысячелетия существует тайна, – продолжил он, – в которую посвящены лишь немногие избранные Она передается из поколения в поколение с одним условием: она не должна храниться в письменном виде. Потому что первый ее хранитель сказал такие слова: «Все письмо от дьявола!» Однако, чтобы необъяснимое не оказалось утраченным, охраняющим тайну было разрешено зашифровать свое знание любым другим способом и передать его в таком виде потомкам.

– Теперь я кое-что начинаю понимать, – прервал Кесслер коадъютора, и в его голосе послышалось волнение. – Леонардо да Винчи был одним из хранителей тайны, и профессор обнаружил намек на то, что этот гений обладал тайным знанием.

– Думаю, именно так все и было, поскольку профессор вылил кислоту именно на ту часть картины, где в результате покушения обнаружили нечто, о чем никто даже не подозревал: у Мадонны Леонардо оказалось ожерелье из восьми драгоценных камней. Как только я об этом узнал, тут же понял, с чем мы имеем дело. Данное открытие было сродни тому, которое сделал кардинал, пришедший вместе с Пием VII к арке императора Тита.

Кесслер остановился, словно пораженный громом. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

– Если бы я не был уверен в том, что вы серьезный человек, брат Лозински, я бы решил, что вы меня разыгрываете.

Лозински серьезно посмотрел на Кесслера, кивнул и продолжил:

– Я понимаю ваши сомнения, брат. Все услышанное вами действительно кажется невообразимым. Особенно если услышать эту тайну, будучи неподготовленным, как это случилось вами. Я работал над этим в течение многих лет и узнавал истину по крупицам. Мне казалось, что я складываю мозаику из отдельных крохотных камешков. И в результате моей кропотливой работы начала вырисовываться общая картина. Именно с ней, Кесслер, вам и предстоит сейчас иметь дело.

– Прошу вас, вернитесь к рассказу о Леонардо! – взмолился молодой иезуит,

– Немецкий профессор, преподававший в Америке компаративистику, скорее всего, натолкнулся на какой-то намек во время исследования одного из литературных источников, который утвердил его в уверенности, что Леонардо да Винчи был посвящен в тайну и зашифровал ее в одном из своих произведений. В этом случае – при помощи ожерелья, каждый камень которого имеет значение, известное многим специалистам. – А когда он завершил работу над ожерельем на своей картине, то нанес сверху следующий слой краски?

– Совершенно верно. Можно предположить, что он оставил какое-то указание относительно этой тайны. Указание, на которое профессор натолкнулся в результате своих исследований. При этом ни один искусствовед не воспринял его всерьез. Похоже, он не видел другого выхода и решил доказать свою правоту столь пугающим образом.

Несмотря на то что рассказ Лозински увлек его, Кесслер все еще относился к услышанному довольно скептически:

– Хорошо, предположим, что вы правы и Леонардо действительно был одним из хранителей великой тайны, способной изменить мир. В этом случае возникает вопрос: кто его посвятил в эту тайну и кому он передал ее?

Лозински смотрел себе под ноги. Он молчал и, казалось, был обижен, услышав такой вопрос. Похоже, Кесслер все еще не научился следить за его мыслями с достаточным вниманием и серьезно их воспринимать. Наконец поляк ответил:

– Этого я не знаю. Прошу заметить, что этого не знаю именно я. Возможно, кто-то другой смог бы дать ответ на ваш вопрос. На земле жило и живет много великих людей, в творениях которых скрываются намеки, которые никто не может понять. До Леонардо был Данте, после него – Шекспир и Вольтер. В первую очередь Вольтер, который сам придумал себе это имя – в действительности его звали Arouet, – представлявшее собой анаграмму, так же как и ожерелье, изображенное Леонардо, и рельеф на арке императора Тита являются своего рода анаграммами. Анаграммы, зашифрованные в обоих изображениях, и имя Вольтер объединяет то, что они состоят из восьми букв [55]55
  Voltaire (фр.).


[Закрыть]. Я абсолютно уверен, что само имя Вольтер указывает на то, что он был посвящен в эту тайну. Я пробовал из букв, составляющих его, складывать французские слова, которые имели бы хоть какой-то смысл, и провел за этим занятием много бессонных ночей. И все безрезультатно.

– Возможно, вы просто ошибаетесь? Может быть, за именем Вольтер скрывается простая словесная игра?

– Да, я знаю, некоторые глупцы предполагают, что в имени Voltaire скрывается всего лишь анаграмма из AROUET L (е) J (eune), то есть Arouet-младший. Но такое толкование кажется мне недостойным Вольтера. Человек, являющийся одним из величайших гениев в истории человечества, вряд ли станет скрываться за столь тривиальной игрой слов. Хоть Вольтер и верил в Бога как основоположника морального порядка, к христианским таинствам он относился крайне скептически. Особенно к католической церкви. Он утверждал, что человек не нуждается в спасении, поэтому Бог вовсе не должен его спасать, а Библию совершенно не уважал. Подобное отношение можно назвать очень необычным для человека, жившего в те времена. Однако оно является вполне объяснимым, если предположить, что Вольтер являлся хранителем этой тайны. Кесслер, я совершенно уверен в том, что подобный псевдоним он выбрал себе далеко не случайно. Только вслушайтесь, как странно звучит: Вольтер!

– С вашего позволения, – ответил Кесслер, – если я правильно понимаю, то Вольтер каким-то образом связан с этим рельефом на арке императора Тита?

Лозински взял из рук молодого иезуита фотографию и поднес ее к лицу своего собеседника.

– Что вы видите на этом снимке, Кесслер?

– Римских легионеров и их трофеи.

– А что это за трофеи?

– Насколько я могу судить, первый – это, возможно, золотая кадка для купания, затем – ягненок, ветка дерева, лось, военное знамя, колесница, утка и колос. Что в этом необычного?

– В самих трофеях – ничего. Вернее, почти ничего. Но есть один намек, который должен вызвать сомнение у внимательного наблюдателя.

– Лось!

– Точно. В стране, откуда Тит и его солдаты везли трофеи, живут звери, населяющие пустыню, но лосей там никогда не было. Значит, можно сделать вывод, что человек, создававший этот рельеф, сделал ошибку сознательно, чтобы намекнуть на то, что за простым изображением скрыто тайное послание.

– Но император Тит должен был сначала утвердить эскиз рельефа. И только потом отдать приказ скульпторам приступать к работе. Наверняка он отметил бы, что среди трофеев не было ни одного лося!

– Я не сомневаюсь, брат мой, что именно так он и сделал бы. Но Тит никогда не видел триумфальной арки, названной его именем. Это сооружение было воздвигнуто после его смерти братом и преемником Тита Домицианом. А у этого молодого человека было столько проблем, что детали памятника были ему наверняка абсолютно безразличны, впрочем, как и слова римских философов. Сами же римляне были в большинстве своем глупыми и необразованными людьми. Они знали только о том, что происходило в пределах их города, а все, что находилось немного дальше, казалось им экзотическим. Они бы не удивились, даже увидев среди трофеев пингвинов!

5

Тем временем Лозински и Кесслер шли к противоположной стороне форума, мимо курии и арки Септимуса Северуса, за которой виа Консолацьоне огибала Капитолий. Позже Кесслер, упрекал себя в том, что они, беседуя, пошли именно этим путем, хотя на самом деле идея принадлежала Лозински.

С улицы доносился шум, который создает толпа людей и проезжающие мимо автомобили. Он немного мешал Лозински и в то же время исключал возможность того, что кто-нибудь подслушает беседу двух иезуитов. Итак, поляк продолжил свой рассказ:

– В обозе императора Тита, по-видимому, находились люди столкнувшиеся на Востоке с новым учением, последователи которого называли себя христианами. Для римлян они были просто chiristiani – не более чем приверженцы одной из многочисленных сект, пришедших с Востока. Но о человеке, сделавшей эту секту столь популярной, сложили легенды и сказания, поэтому у нового учения появлялось множество сторонников. Неизвестный мужчина на полном серьезе утверждал, что он является сыном неизвестного бога. Более того, он приводил многочисленные доказательства и показывал людям вещи, которыми не мог похвастаться ни один самый известный маг. Пятью хлебами и двумя рыбинами он накормил пять тысяч человек, не считая женщин и детей. Из воды он делал вино и оживлял мертвых. Когда римляне приговорили его к смерти за осквернение богов, он погиб от рук иудеев, после чего произошло нечто, повергшее людей того времени в полное замешательство. Последователи этого человека утверждали, что они собственными глазами видели, как их учитель восстал из мертвых.

– Остановитесь, брат, – прервал поляка Кесслер. – Вы говорите как еретик. То, что вы делаете, – неправильно.

Замечание разъярило Лозински. Он прищурился, наморщил лоб и со злостью ответил:

– Может быть, брат, дослушаете меня до конца? А затем я с удовольствием выслушаю ваше мнение.

Они стояли менее чем в шаге друг от друга, словно противники и, готовые ринуться в бой и померяться силами. Лицо Лозински было обращено к форуму, а Кесслер видел перед собой Капитолий. Поляк холодно смотрел в лицо младшего брата по ордену с полной уверенностью в своей победе. Кесслер был настроен скептически, но выражение лица коадъютора заставило его засомневаться в собственной правоте. Не меняя позы, Лозински продолжил:

– Прежде всего благодаря миссионерскому рвению ремесленника из Тарсы по имени Павел, который никогда не видел своего учителя, движение нашло тысячи сторонников, вследствие чего уже представляло реальную угрозу официальным римским богам. По всей империи образовывались общины Приверженцев этой секты. Не только в Палестине, Малой Азии и Греции, а даже в самом Риме, где боги должны были чувствовать себя как дома, у христиан появились последователи. Миссионерское рвение христиан сильно, как ни у каких представителей других верований. А поскольку они изолировали себя ото всех, кто не верил в их бога, и проводили во время своих тайных собраний странные ритуалы, очень скоро о христианах заговорили во всей Римской империи. Фанатизм членов этой секты доходил до того, что они защищали собственное предвзятое мнение даже в спорах с теми людьми, которые своими глазами видели человека, рожденного в Назарете. Однажды появился некто и пытался убедить их, что истинная история об Иисусе на самом деле звучит совершенно иначе. Мол, он-то знал об этом лучше, чем кто-либо другой. Христиане угрожали забить этого человека камнями до смерти, так что спастись ему удалось только бегством. Он отправился в Египет, где правдиво и подробно описал все, что ему пришлось пережить.

– О Господи… – еле выговорил Кесслер и взглянул на фотографию. Все больше фактов начинали обретать для него смысл.

Он не был настолько наивен и не думал, что Лозински историю высосал из пальца. Если Кесслеру когда-либо в жизни и приходилось иметь дело с по-настоящему серьезным человеком, то это был коадъютор, прибывший в Рим из Польши. Лозинки дважды проверял любую связь, прежде чем придать ей статус факта. Кесслер подозревал, что сейчас его брат по ордену вытащит из рукава козырный туз и заставит его, Кесслера, лишиться дара речи от удивления. Молодой иезуит молчал, но нервы его были напряжены до предела.

На лице Лозински играла улыбка едва ли не садистская. Он наслаждался моментом триумфа и продолжил:

– То, о чем сообщал этот человек, другие воспринимали С удивлением И крайним недоверием. И где бы те, кто ему верил, ни пробовали публично заявить о своих убеждениях, христиане тут же начинали преследовать их, вынуждая замолчать. Их изгоняли из городов, убивали или запугивали. Поэтому они решили основать движение, которое представляло собой противоположность христианству. Удивительно, но к нему примкнули самые образованные люди того времени. Они понимали: ничто не сможет остановить приток новых сторонников в секту христиан, которая тогда в силу определенных причин стремительно развивалась. И ни ложь, ни правда не могли повредить ей. Тогда они приняли решение зашифровать свое знание и передать его потомкам с помощью разных способов. Скульптор, украшавший арку императора Тита рельефами, либо сам принадлежал к этому движению, либо был подкуплен. Как бы там ни было, он мог избрать данное изображение, даже не догадываясь о его значении. Когда Пий VII осознал последовательность слов на рельефе, его замешательство, вероятно, было велико. В секретном архиве Ватикана хранится ларец с печатью Папы, являющегося на данный момент главой Церкви. Известно, что каждый сидящий на папском престоле имеет право открыть ларец лишь один раз, после чего должен тут же его закрыть и опечатать. О тех из Пап, кто открывал ларец, говорят, что они даже теряли сознание. Или с того момента их характер резко менялся, причем самым странным образом…

Кесслер словно зачарованный внимал каждому слову Лозински. Вдруг собеседник замолчал, лицо его исказила гримаса, а изо рта хлынула кровь, потекла по подбородку и измазала рубашку.

Он видел, как поляк медленно возвел глаза к небу и, не издав ни щука, словно в старом немом фильме, упал на землю. В то же мгновение Кесслер почувствовал жгучую боль в плече.

Лишь через несколько секунд до его слуха донеслись звуки автоматной очереди. На расположенной несколько выше виа Консолацьоне Кесслер словно сквозь туман успел рассмотреть мотоцикл с двумя мужчинами, один из которых держал в руке изрыгающее смерть оружие. Потом он потерял сознание.

6

Когда Кесслер пришел в себя, то понял, что сидит, прислонившись спиной к стене, а санитары накладывают повязку ему на плечо. Один из них, молодой парень с короткой стрижкой, заметил, что иезуит родился в рубашке. Остаться в живых после подобного удается лишь немногим. Он указал рукой на лежавшего неподалеку Лозински и сказал, что тому не повезло: пуля попала прямо в затылок.

Лишь через несколько часов Кесслер осознал, что на самом деле произошло в тот день у форума Романум. Лозински стал жертвой покушения, и молодого иезуита не переставал мучить вопрос, почему он выжил. Было ли это случайностью или частью хорошо продуманного сценария?

Как всегда, когда итальянская полиция блуждает в потемках, виновного находят очень быстро. В официальном заявлении утверждалось, что за покушением стоит мафия, поэтому Кесслера подвергли множеству допросов. При этом духовное звание нисколько не помогло ему, потому что, как известно, сутана часто служит прикрытием организованной преступности. Когда наконец установили, что Кесслер действительно является духовным лицом, а доктора Стефана Лозински похоронили и кладбище иезуитов, вновь начались допросы. Один из полицейских, относившийся к своим обязанностям особо ревностно и считавший, что неплохо разбирается в языках, замети сходство между фамилией Кесслера и одного из Сарро di tutti Сарі, то есть босса боссов, по имени Бобби Чесслеро. Этого преступника разыскивали по всей Италии уже в течение трех лет, а у полиции не было даже его фотографии. За Чесслеро по прозвищу il Naso (Нос) через всю Италию в направлении Франции тянулся приятный запах. Он подделывал самые дорогие духи в мире и продавал их вагонами. Но никто не имел ни малейшего представления о том, как он выглядит.

Поэтому прошло целых две недели, пока полицейские поняли, что данное подозрение совершенно беспочвенно. Кесслер получил наконец возможность приступить к своей работе. Но он сильно изменился. Покушение, о котором напоминал шрам длиной четыре сантиметра на правом плече, изменило его и его образ мыслей. Много раз Кесслер ловил себя на том, что думал так же, как, возможно, думал Лозински. Молодой иезуит искал взаимосвязи там, где их, на первый взгляд, просто не могло быть. Как и Лозински, он пытался связать совершенно разные факты. К своему ужасу, он заметил, что даже улыбаться стал так же, как улыбался коадъютор, когда начиналась дискуссии относительно значения разных отрывков текста на пергаменте.

Конечно, Кесслер задумывался – хотя это, пожалуй, неудачная формулировка, которая не в состоянии описать мучительные бессонные ночи, – над тем, кто мог быть заинтересован в смерти Лозински. Или его. Или их обоих. Молодой иезуит понял, что некто видел в нем человека, который знает слишком много, а значит, представляет опасность. Даже несмотря на то что ему известна лишь половина правды. В одну из таких бессонных ночей Кесслер достал из шкафа свой пиджак, чтобы в очередной раз осмотреть дыры от пуль у правого плеча и следы крови.

И в очередной раз ему в голову пришла мысль, что, по всей видимости, именно судьба распорядилась таким образом, что он, Кесслер, не погиб. Вряд ли совершавшие покушение ставили перед собой цель убить одного и оставить в живых другого. Поэтому Кесслер сделал вполне логичный вывод, что ему нужно постоянно быть настороже. Вторая попытка вряд ли окажется неудачной.

Кесслер предполагал следующее: угрожавшие его жизни исходили из того, что, по их мнению, Лозински посвятил его в свою тайну. Возможно, если бы он узнал всю правду, то потерял бы покой. Кроме того, он так и не выяснил, что же происходило в таинственном здании на Кампо Дей Фиори. Теперь он твердо верил в то, что в этом доме Лозински ни в коем случае не прервался греховным утехам, хотя именно такой была начальная версия. Похоже, ночные визиты в этот нереспектабельный квартал были тесно связаны с тайной, в которую коадъютор собирался посвятить своего собеседника в день, когда было совершено покушение.

Глядя на разорванный и выпачканный кровью пиджак, Кесслер машинально поглаживал его рукой. Внезапно он нащупал что-то во внутреннем кармане. Это оказалась фотография, которую показывал ему Лозински незадолго до смерти. Сложенная несколько раз и помятая. По всей видимости, после трагических событий у форума один из санитаров положил снимок в карман Кесслеру, посчитав, что он принадлежит именно раненому. Хоть фотография и была сильно помята, на ней еще можно было разглядеть детали. Кесслер инстинктивно начал записывать в столбик на лист бумаги трофеи-символы. Сначала на своем родном языке, а затем на латыни.

Результат выглядел примерно так:

Кадка – Balnea

Ягненок – Agnus

Ветка дерева – Ramus

Лось – Alces

Знамя – Bellicum

Колесница – Bigae

Утка – Anas

Колос – Spica

Затем он прочитал начальные буквы латинских слов: BARABBAS.

– Господи всемогущий! – вырвалось у Кесслера.

Ведь он встречал это имя в одном из фрагментов текстов пятого Евангелия. Бараббас! Святая Троица, что же за тайну скрывало это имя?

7

На следующий день молодой иезуит почти не занимался своим непосредственным заданием. С самого дня покушения он постоянно был нервным и рассеянным. Кесслер не хотел себе в этом признаваться, но он боялся. С момента смерти Лозински Манцони, казалось, изменился. Конечно, он всегда не переносил поляка, однако христианская мораль заставляла професса говорить о покойном брате во Христе с сочувствием. Но Манцони видел в смерти коадъютора скорее организационную проблему, которая могла на некоторое время замедлить работы по расшифровке коптского пергамента.

Кесслеру казалось, что Манцони намеренно дал ему задание работать над фрагментом, расшифровать который из-за его ужасного состояния не было ни малейшей надежды. Этот клочок размером не больше ладони был скорее похож на изъеденную молью старую шерстяную шаль. Не представлялось возможности установить хоть какую-то связь между словами. Бессмысленная работа, заранее обреченная на провал…

Несколько раз в течение дня взгляды мужчин встречались, но никто из них не находил нужных слов. Казалось, молчанием они одновременно и бросали вызов, и принимали его. Не отрывая взгляда от стола, Кесслер размышлял над тем, как лучше подступиться к Манцони. Итальянец считал своим основным заданием прохаживаться, словно учитель в школе, между столами, за которыми работали иезуиты, и начинать дискуссию относительно того или иного отрывка текста. При этом каждый раз, когда професс подходил к рабочему месту Кесслера, на лице его читалось нескрываемое злорадство. Этот факт не мог ускользнуть от внимания молодого иезуита, и он еле сдерживался, чтобы не наброситься на Манцони.