Текст книги "Дочь Афродиты"

Автор книги: Филипп Ванденберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Глава одиннадцатая

Желтые, красные и зеленые полотнища, натянутые на сеть из канатов, защищали трибуну от палящего солнца. Перед позолоченной палаткой сидел на троне великий царь и со скучающим видом принимал донесения своих генералов о победе. Справа от него расположилась Артемисия в длинном красном, открытом спереди платье, которое было скреплено блестящими брошами. Рядом с ней сидела Дафна в желтом персидском наряде: длинная юбка и спадающая с плеч, широкая, в складку, верхняя часть платья. Приближенных царя, находившихся слева от трона, это особое отношение царя к греческой гетере раздражало, и Мардоний, полководец, невольно насупил брови, глядя на обеих женщин.

Для Ксеркса обе красавицы означали что-то особенное. Артемисия, роскошная женщина с загадочными глазами, обведенными темной краской, как у египтянки, была властительницей Галикарнасса, Коса, Нисира и Калидны и, облачась в мужскую одежду, командовала пятью собственными кораблями флота. А Дафна, которой было двадцать четыре, в два раза меньше, чем Артемисии, представляла собой что-то вроде сувенира, военной добычи, с которой, как царь давал понять, он мог делать все что угодно.

При дворе Ксеркса знали, что Дафна вращалась в высших кругах греческого общества, и царь был доволен тем, что ему попалась такая пленница.

Мидийцы и эламцы, которые в бою с греками отличились особой храбростью, проходили мимо трибуны с опущенными вниз копьями и почтительно склоненными головами. За ними, под предводительством Леонтиада, шли фиванцы, в знак преданности расставив в стороны руки.

– Подозрительный народ с равнин Беотии, – заметил Мардоний и объяснил царю, что они послали землю и воду в знак подчинения персам, а потом греки заставили их идти против царских воинов, но в Фермопилах фиванцы сдались в плен.

– Поставьте на них клеймо! – крикнул Ксеркс и вскочил с трона. Из-за трибуны тут же вышли бритоголовые темнокожие рабы, оплетенные широкими кожаными ремнями. В руках они держали длинные щипцы, на концах которых были раскаленные соколы. Леонтиад мужественно подошел первым, и на груди у него выжгли клеймо. Раздалось короткое шипение, пошел едкий дым. Грек, сжав зубы, скривился. На его груди теперь был сокол – знак того, что он является собственностью персидского царя.

Дафна закрыла глаза, чтобы не видеть, как дрожащим от страха грекам, одному за другим, выжигали клеймо. Холодный пот тек по затылкам ее земляков, их взгляды на страшное орудие свидетельствовали о том, что они близки к обмороку.

– Храбрые мужчины! – прошептал Мардоний. Царь кивнул, не отрывая глаз от рабов, орудующих щипцами.

– Я думаю, никто из твоих людей, даже из отряда «бессмертных», не выдержал бы клеймение с таким мужеством, – сказал Ксеркс.

Мардоний кивнул.

– И при этом фиванцы не самые смелые из греков.

Когда Дафна открыла глаза, мимо трибуны под звон литавр уже шли солдаты из отряда «бессмертных». Гетера попыталась глубоко вдохнуть, но вонь, скопившаяся под балдахином после клеймения, не давала нормально дышать. В ее глазах был ужас, когда она увидела боевой знак, который один из «бессмертных» нес перед собой. Отряд остановился перед возвышением, и Дафна поняла, что на высокую палку была насажена отрубленная человеческая голова, очевидно, голова грека. Присмотревшись, она узнала Леонида и упала в глубокий обморок.

Когда Дафна пришла в себя, она увидела над собой поблескивающий золотом купол царской палатки и расплывшееся в ухмылке лицо царя.

– Я думал, женщины греков так же храбры, как и мужчины, – ехидно заметил он. – Или Леонид тоже принадлежал к тем, кто был тебе особенно близок?

Дафна приподнялась на мягкой подушке и увидела кривую улыбку Артемисии. Она взяла из рук царя чашу и жадно выпила кисло-сладкую жидкость молочно-белого цвета.

– Она не спартанка! – заметила Артемисия, лежавшая у ног царя. Женщина расстегнула почти все броши, скреплявшие ее платье. – Но она и предназначена совсем для другого, не правда ли? – Артемисия посмотрела на Дафну, будто ожидала ответа. Но Дафна упорно молчала. Галикарнасска задрала платье Дафны до бедер и сказала Ксерксу: – Может, проверишь, достойна ли она той славы, которая летит впереди нее?

– Убери от меня свои грязные руки, ты, ядовитая змея! – с ненавистью прошипела Дафна.

– Что себе позволяет эта проститутка! – возмущенно крикнула Артемисия.

– Проститутка? – Дафна вскипела. – Это скорее похоже на тебя. Развалилась перед великим царем, как дешевая портовая шлюха! Я – гетера, и еще ни разу не отдалась ни одному мужчине, который не был бы мне симпатичен. А ты борешься за власть и влияние, поэтому и предлагаешь себя царю, как рыночные торговки предлагают мясо дохлых кобыл.

Едва гетера закончила говорить, как Артемисия набросилась на нее, схватила за горло и, громко сопя, придавила к земле. Но Дафна ловко вывернулась и тут же ударила Артемисию коленом в живот. Та громко вскрикнула и всем своим пышным телом навалилась на хрупкую гречанку.

Царь от всей души забавлялся дракой. Он пританцовывал вокруг них, размахивая руками, подзадоривал их возгласами вроде «Молодец!» или «Покажи-ка ей!». Толмач, находившийся тут же, старательно переводил каждое слово. То, что возгласы Ксеркса предназначались ей, Дафна не заметила. Ей хотелось только одного – чтобы пришел Коалемос и швырнул эту проклятую бабу куда-нибудь в угол. Но верного слуги не было рядом, и ей пришлось самостоятельно защищаться против Артемисии, наделенной поистине медвежьей силой. Та завернула руку Дафны за спину и резко дернула вверх, будто хотела поломать ей кости.

«Она меня убьет», – подумала гетера. Ей показалось, что Артемисия как раз собирается это сделать на радость царю. Как она ни сопротивлялась, отчаянно молотя ногами по могучему телу соперницы, та наваливалась на нее все сильнее и, наконец, поставила локоть на ее горло. «Все, – подумала Дафна. – Это конец».

Но тут послышался резкий голос царя:

– Оставь, ты же убьешь ее!

Артемисия отпустила Дафну, будто услышала сигнал судьи. Она стояла, упершись коленом в грудь Дафны и, отбросив во-, лосы с лица, смотрела на гетеру.

– Ты или я, поняла? Кто-то из нас все равно уйдет! – прошипела она, чтобы царь не слышал.

Ксеркс указал на выход, и Артемисия исчезла за красным пологом, поддерживая подол оборванного платья.

– Ее называют львицей Галикарнасса, – мягко произнес царь. – Она сильнее любого из моих генералов. Но ты ее не бойся. Она слушается с полуслова. – Ксеркс притронулся липкой рукой к обнажившейся в драке груди Дафны.

Гетера отпрянула: прикосновение царя было противно ей. Ксеркс заметил это, и его глаза злобно сверкнули. Он гневно крикнул:

– Хватит ломаться, как пугливая лань, убегающая в чащу от жаждущих ее оленей! Или это входит в любовный ритуал гетер? Вы отклоняете все попытки мужчины сблизиться, чтобы усилить его желание? Тогда подожди, ты, животное, я покажу тебе силу персидского ремня! – При этом он задрал подол мантии и подошел к ней.

Дафна, казалось, вовсе не испугалась угрозы царя. Она только вопросительно уставилась, будто хотела сказать: «Что ты хочешь сделать, царь всех стран? Я не верю, что ты осмелишься совершить надо мной насилие. Ты не решишься!»

И действительно, Ксеркс остановился, растерянно глядя на нее. Дафна спокойно сказала:

– Ты кто, слуга, который силой хочет взять у торговки рыбой то, что отказалась дать ему за один обол портовая проститутка? Или ты властелин мира, которому женщины всех земель готовы целовать ноги, чтобы им позволили покорно отдаться тебе? Разве ты не выбрал триста из них, чтобы они сопровождали тебя в походе против Греции? Каждая, очевидно, изнемогает от желания, чтобы ты хоть раз попользовался ею, зная, что потом она будет выброшена как надкусанное яблоко. И этот властитель собирается изнасиловать гетеру?

Ксеркс с удивлением слушал речь гречанки. Он опустил подол мантии и ничего не сказал. Тогда Дафна продолжила. Ее голос звучал твердо и уверенно:

– Так возьми же силой то, чего я не даю тебе добровольно. Но знай, что с таким же успехом ты можешь тереться фаллосом о холодный мрамор греческой статуи или о золото дельфийской Афродиты. Если тебе доставит удовольствие покорить статую, то сделай это!

После этих слов гетера распростерлась у ног царя. Плотно прижав руки к телу и закрыв глаза, Дафна смирилась со своей участью.

Но ничего страшного не произошло. Царь нерешительно посмотрел на полог, за которым скрылась Артемисия, и прислушался. Снаружи раздавались крики погонщиков. Скрипели повозки. А издалека доносились звуки строевого шага солдат, идущих в бесконечном воинском марше. Наконец раздался визгливый голос царя.

– Уберите ее! – закричал он вне себя от ярости, размахивая руками. – Я не хочу больше видеть эту бабу! Уберите ее!

Из-за полога вышли два стражника, подняли Дафну и на плечах понесли ее к выходу.

– Что с ней сделать? – осторожно осведомился начальник охраны. Вызвать недовольство царя означало подписать себе смертный приговор. Жизнь гетеры теперь не стоила и обола.

– Отнесите ее в палатку к Артемисии! – крикнул царь. – Они сами разорвут друг друга!

Хилиарх испугался. Он склонился перед царем и сказал:

– Царь царей, дарующий всем жизнь! Артемисия не потерпит ни одной женщины рядом с собой. Гетера в ее палатке – это смертоубийство!

– Вот именно! – Ксеркс ухмыльнулся и повторил с наслаждением: – Вот именно!

Уже семь дней корабли греков стояли перед Саламином, скалистым островом у берегов Аттики. Сухопутное войско расположилось на перешейке Истм возле Коринфа. Все еще было неясно, где встречать варваров. Облака пыли и дыма свидетельствовали о том, что персы взяли штурмом Афины. С материка пришла греческая быстроходная лодка.

Фемистокл послал своего друга Сикинноса в разведку, и теперь полководцы с нетерпением ждали известий от него.

– Города Афины Паллады больше нет! – с горечью крикнул Сикиннос. Казалось, он согнулся от горя. Гребцы быстро причалили, и разведчик спрыгнул на берег. В окружении полководцев из разных племен, нетерпеливо задававших ему вопросы, он устремился к палатке своего хозяина.

Фемистокл вышел ему навстречу вместе с Еврибиадом. Он знал, что Сикиннос может принести с материка только плохие новости. Но в данный момент его интересовал лишь один вопрос: узнал ли Сикиннос что-нибудь о Дафне? Он пристально посмотрел на друга в ожидании ответа. Но тот не мог объяснять при всех, что след гетеры затерялся где-то в Фермопилах и что даже варвары не знают, где именно она находится.

Сикиннос поднял руку, приветствуя полководца. При этом его лицо приняло серьезное выражение и он незаметно покачал головой. Фемистокл все понял. Он опустил голову на грудь, пытаясь подавить готовый вырваться из горла крик боли и отчаяния. Сикиннос начал свой отчет, но его слова доносились до Фемистокла как бы издалека.

Сикиннос рассказал, что вместе с пятью другими разведчиками он подобрался на несколько стадиев к городу. Спрятавшись, они наблюдали штурм Афин. На их глазах выступили слезы, когда они увидели варваров, которые, словно стая стервятников, напавшая на раненого зверя, разрушали стены столицы. Дома и дворцы нижней части Афин были полностью уничтожены. Деревянные дома за агорой сожжены. Даже памятники и святилища не остановили персов. Немногих оставшихся в Акрополе жрецов и бедняков варвары выгнали из их укрытий огнем. Им удалось сделать это только после того, как у афинян кончился запас огромных камней, которые они скатывали на врагов, штурмующих святилище. Подожженные стрелы варваров уничтожили деревянные заграждения, и для них открылся путь к святыням верхнего города. Некоторые из защитников Акрополя бросились с западной стены и разбились насмерть. Другие спрятались в Эрехфионе под защитой Афины и Посейдона. Но варвары, не щадившие ни богов, ни людей, изрубили их на куски.

Ликомед, командир одной из афинских триер, упал на колени и со слезами в голосе воскликнул:

– О Зевс! Ты отдал варварам город своей ясноокой дочери Афины! За что же нам теперь бороться?

– За что?! – негодующе вскричал Адимант, командующий коринфским флотом. – Эллада состоит не только из Афин. Разве мы, коринфяне, не греки? А жители Эгины, Мегариды, Халкиды, Эпидавра, Киклад и, наконец, спартанцы – разве все они не греки?!

Фемистокл решил примирить их.

– Вы, мужи Греции! – обратился он к согражданам. – Не слушайте плач нашего соратника Ликомеда. Потеря родного города, как копье, пронзила его сердце. Для меня это известие не менее болезненно, но во мне оно вызывает желание поскорее атаковать и разбить персидский флот.

– Атаковать?! – возмутился коринфянин Адимант, будто в него попала горящая стрела варваров. – Ты серьезно думаешь, что мы можем с тремястами триерами атаковать превосходящий нас в десять раз флот варваров? Какое право ты имеешь говорить здесь? Твоя столица уничтожена! Ты человек без родины и вообще больше не грек!

Фемистокл в прыжке бросился на коринфянина, и тот упал на спину, чувствуя на своем горле железную хватку полководца. Тем, кто стоял рядом, с трудом удалось его оттащить, и Еврибиад, спартанец, взял инициативу в свои руки.

– Полководцы Греции! – воскликнул он. – Вы назначили меня командующим вашим флотом, хотя Спарта выставила всего шестнадцать кораблей – это меньше, чем Эгина, Мегарида и Халкида, не говоря уж об Афинах. Не знаю, что побудило вас к этому – то ли мой возраст, то ли военный опыт, – но я горжусь своим назначением. И теперь, когда вы перед лицом врага готовы разорвать друг друга, я призываю вас к терпимости и беспрекословному подчинению!

Слова спартанца вызвали недовольный ропот, и лишь немногие поддержали его. Тот, однако, уверенно продолжил:

– Все мы греки. Мы говорим на одном языке. У нас одни и те же боги, независимо от того, откуда мы – из Локриды, с Истма или Киклад. От азиатских орд нас отличает добродетель и благоразумие. Мы не варвары, которые бездумно идут на смерть по малейшему взмаху руки тщеславного властителя Суз и Эктабаны. Того, кто нас поведет, мы выбираем сами. И не из-за его происхождения, а благодаря опыту и храбрости народного избранника. А теперь, поскольку вы отдали свое предпочтение мне, я требую беспрекословного повиновения. Ибо мудр тот, кто уважает опыт. Глупо отвергать план Фемистокла, прежде чем он успел изложить и обосновать его. Это говорю вам я, хотя и не являюсь сторонником предложения Фемистокла. Не следует забывать, что мы отличаемся от варваров именно тем, что каждый может высказать свое мнение. Фемистокл подчинился мне, хотя корабли афинян составляют половину нашего флота, потому что он полагается на мой боевой опыт. И это говорит о его мудрости. Почему же вы позволяете себе затыкать рот мудрому человеку?

Еврибиаду никто не осмелился возразить, и Фемистокл начал свою речь:

– Послушайте меня, отважные мужи Греции! Сикиннос, которого я считаю своим другом, рассказал вам, как свирепствовали мидийские разрушители в Афинах. Копьеносцы не пощадили даже храмы наших богов и стариков, которым тяжело было уйти из города. И никакая сила не сможет остановить азиатские орды: ни меткие стрелы спартанцев, ни афинская конница. Единственной надеждой, которую дает нам сын Зевса, бог войны Арес, остается атака на море. Но не в открытом море, где флот варваров смог бы развернуться во всю мощь, а здесь, в узком проливе возле Саламина. Именно в этом месте, где есть возможность сражаться корабль с кораблем, воин с воином, наши быстроходные триеры будут топить варварские судна благодаря своим двойным таранам. Поэтому давайте готовиться к бою!

– Мой дорогой Фемистокл! – крикнул Адимант. – На Олимпийских играх бегунов перед стартом подстегивают розгами!

– Это правда! – ответил афинянин. – Но те, кто засиделся на старте, никогда не получают лавровых венков! – И, обращаясь к Еврибиаду, Фемистокл сказал: – В твоих руках будет спасение Греции, если ты дашь бой здесь, в проливе возле Саламина. Но если же ты направишь корабли к Истму, где море открыто с востока, юга и запада, то будешь вынужден вести безнадежный бой с атакующими со всех сторон превосходящими силами противника. В результате Саламин, Мегарида и Эгина будут потеряны раньше, чем ты встретишься с кораблями персов.

Еврибиад наморщил лоб и коснулся коротко подстриженной бороды. Голосом, исполненным печали, он произнес:

– Никогда мне не приходилось принимать более ответственного решения, чем сегодня, когда нависла угроза уничтожения Греции. Если мы примем план афинянина и нам удастся победить персов, Фемистокл станет героем. Если же мы потерпим поражение, то привлекут к ответственности только меня, при условии, конечно, что я выйду живым из боя. Поэтому я считаю, что мы должны не искушать военную фортуну, а подождать, пока варвары нападут на нас сами.

С алтаря на греческих адмиралов и полководцев пахнуло едким дымом. Уже несколько дней здесь горели жертвенные огни. Жрецы изо всех сил старались умилостивить богов. Но духота осеннего месяца метагитниона придавливала дым к земле. Плохой знак перед битвой.

Внезапно раздался шум. Оказалось, что гребцы притащили троих варваров, одетых в дорогие пестрые наряды. Сикиннос объяснил, что он и его товарищи захватили их на обратном пути и решили не убивать, а взять в плен.

Варвары отчаянно размахивали руками, украшенными золотыми кольцами, и что-то бормотали, издавая гортанные звуки.

– Что они говорят? – осведомился Фемистокл у Сикинноса.

Тот пожал плечами.

– Пленники утверждают, что они из рода Ахеменидов, а их мать, Сандака, сестра великого царя!

В это мгновение на алтаре взвился язык пламени, устремляясь к небу. Зашипело и забулькало, будто жрец вылил на жертвенное животное целую амфору темного беотийского масла.

– Как ты истолкуешь этот знак? – спросил Фемистокл жреца Евфрантида.

– Варвары понравились богам! Мы должны принести их в жертву. Тогда боги смилостивятся над нами.

– На алтарь варваров! – стали кричать греческие полководцы. – Принесите их в жертву Посейдону!

Фемистокл испугался. Он встал и громко крикнул:

– Вы, мужи Афин! Чем же вы отличаетесь от варваров, если хотите принести человеческие жертвы Посейдону? Уже много поколений греки не жертвуют богам людей, потому что наши философы провозгласили, что человек есть мера всех вещей. А теперь вы снова хотите впасть в варварство? Неужели страх помутил ваш разум? Кроме того, неосмотрительно убивать этих варваров. Если они действительно племянники великого царя, то у нас в руках бесценные заложники.

На этот раз афинянин нашел полную поддержку. Позже, уже на корабле, Фемистокл досаждал Сикинносу вопросами, не знают ли персы что-нибудь о Дафне. Тот ответил, что, по словам варваров, царь взял с собой в поход триста женщин. Откуда им помнить каждую?

Фемистокл молчал. Если варвары забрали у него любимую, то он должен отстоять хотя бы родину. Полководец взял друга за плечи.

– Сикиннос, тебе придется снова отправиться к персам. Ты пойдешь в пещеру ко льву, но на сей раз открыто. Попробуй пробиться к великому царю и передать ему послание от Фемистокла, полководца афинян.

– Господин, они убьют меня прежде, чем я доберусь до лагеря!

– Они не тронут тебя даже пальцем, и ни одного волоска не упадет с твоей головы. Ты всем будешь говорить, что эллины убьют племянников великого царя, если до захода солнца тебе не удастся вернуться на Саламин.

– И какое послание я должен передать великому царю?

– Сообщи царю, что Фемистокл на стороне азиатов и готов праздновать победу Ксеркса. Но это возможно только в том случае, если он атакует немедленно. Скажи ему, что греки собираются рассредоточить свой флот, чтобы вынудить его вести бой с несколькими частями флота эллинов одновременно…

Сикиннос недоверчиво посмотрел на полководца. Тот рассмеялся.

– Нет, нет, мой друг! Фемистокл не собирается перебегать к варварам. Это военная хитрость. Единственная возможность заставить остальных эллинов принять бой в проливе. Я понял, что если мы будем дальше бездействовать, то страх перед варварами станет еще больше и полководцы один за другим начнут отводить свои корабли к Истму. Вот тогда Греция точно будет побеждена.

Едва закончив, Фемистокл осознал, сколь многого он требует от Сикинноса. Не смея смотреть другу в глаза, он тяжело вздохнул, и Сикиннос угадал его мысли.

– Не нужно этого делать! – сказал Фемистокл, хотя в его голосе звучала мольба. На самом деле ему очень хотелось сказать: «Ты должен это сделать, Сикиннос. Это наше последнее спасение!» Устремив взгляд на берег Аттики, полководец ждал ответа.

– Ты сомневаешься, – начал Сикиннос, – смогу ли я выполнить задание?

– Это не задание, – перебил его Фемистокл. – Это просьба. Это отчаянная мольба…

– Называй это как хочешь. Завтра с первыми лучами солнца я отправлюсь к варварам. Это, наверное, вон там, на Эгалеосе, где к небу поднимаются облака пыли и дыма.

Лишь теперь Фемистокл решился посмотреть в глаза другу. Они крепко обнялись.

– Да хранят тебя боги! – тихо произнес Фемистокл, надеясь на удачу.

Греческий корабль в Саламинском проливе вызвал живой интерес у варваров. Необычный ритм, в котором гребцы работали веслами, свидетельствовал о том, что греческая триера гораздо быстроходнее персидской. Белый флаг на носу судна возвещал о том, что на борту курьер.

Еще не спрыгнув на берег, Сикиннос спросил, где он может найти великого царя, и сообщил, что везет важное послание от афинян. Персидские солдаты указали на один из холмов Эгалеоса, где стоял превращенный в руины храм Геракла. Толпа вооруженных копьями варваров по узкой тропе отвела Сикинноса к лагерю Ксеркса.

Великий царь поставил палатку на утесе, и уже издалека виднелся его трон под золотым балдахином. Скорее всего, он выбрал это место, чтобы наблюдать за предстоящим сражением. Сейчас его окружали многочисленные приближенные. Египетские рабы охлаждали Ксеркса с помощью опахал из страусиных перьев, а ионийские флейтистки извлекали из своих инструментов приятные уху звуки.

Посол эллинов, гордо выпрямившись, подошел к царю и, как полагалось, бросился на землю, прежде чем его принудил к этому начальник охраны. Поднявшись, он обратил внимание на женщину, сидевшую справа от трона, и остолбенел. Дафна! Дафна рядом с великим царем!

Теперь и гетера узнала его. Они молча смотрели друг на друга. В ее взгляде была мольба: «Сикиннос, забери меня отсюда!» Но как он мог это сделать? Как помочь Дафне?

Визгливый голос Ксеркса разорвал напряженную тишину:

– Кто послал тебя, чужеземец, говори!

Сикиннос посмотрел на Ксеркса и твердо произнес:

– Повелитель и царь всех земель! Я посол Фемистокла, верховного главнокомандующего афинян. Он на вашей стороне и желает, чтобы вы победили. Поэтому он советует вам немедленно атаковать, потому что греки намерены рассредоточить свой флот в разных направлениях.

– Ты говоришь по-персидски, как один из наших, – заметил Ксеркс, прищурив глаза.

Сикиннос объяснил, что его отец был ионийцем, сам он попал в плен под Марафоном и был продан в рабство, а потом его хозяин Фемистокл даровал ему свободу.

– Значит, ты наш! – рассвирепел Ксеркс. – Ни один грек не останется безнаказанным, если затронет одного из наших.

– Я грек, – спокойно заметил Сикиннос. – Я грек, и я на стороне эллинов.

– Ты знаешь, что сделали эллины с нашими послами, когда те потребовали земли и воды в знак подчинения?

Сикиннос кивнул.

– Они бросили их в колодец! – крикнул Ксеркс, вскочил с трона и подошел вплотную к Сикинносу. – Ты не боишься, что тебя ждет такая же участь?

Сикиннос не знал, откуда в этот миг у него появилось мужество. В его голове неожиданно созрел план, и он почти забыл о безвыходности своего положения.

– Повелитель и царь всех земель, – спокойно произнес Сикиннос. – Я – посол афинян, а в плену у афинян находятся сыновья твоей сестры Сандаки. До захода солнца я должен быть на Саламине. Иначе твоим племянникам конец.

Слова Сикинноса повергли Ксеркса и его приближенных в изумление. Сикиннос вытащил браслет одного из пленников и протянул его царю. Тот внимательно осмотрел браслет и, покачав головой, сказал:

– Смелые мужчины эти афиняне, очень смелые…

Теперь Сикиннос приступил к осуществлению плана, который пришел ему на ум. Он непременно решил спасти Дафну.

– Верность афинян принесет тебе неоценимую пользу, царь, – с серьезным видом начал он. – Но эта верность имеет, конечно, свою цену.

Придворные нетерпеливо переглядывались, а царь плюхнулся на трон, ожидая неприятных для себя условий.

– Афинский флот составляет половину всего греческого флота, – продолжал посол. – Афинская конница сильна своей маневренностью. А афинские гоплиты своими стрелами, как известно, загнали на корабли персидское войско, стоявшее под Марафоном. Если ты хочешь, чтобы афиняне стали твоими верными союзниками, то Фемистокл выставляет одно-единственное требование: эту женщину! – Сикиннос вытянул руку, указывая на Дафну.

Гетера оцепенела от страха. Ее сердце бешено застучало. Моргая глазами, она смотрела то на царя, то на посла. Как поступит царь, известный своей необузданностью и приступами гнева? Отдаст ли он ее в обмен на выигранное сражение? Сражение, из которого он и так выйдет победителем?

Ксеркс был непредсказуем. В любой момент его мелкозавитая черная борода могла начать дрожать, как лавровый лист на осеннем ветру. Но на этот раз царь был спокоен. Артемисия, лежавшая на мягких подушках с другой стороны трона, в нетерпении подняла темные брови. Для нее пауза оказалась слишком долгой. Неужели великий царь действительно сомневается в том, отдать ли ему эту проститутку и в обмен получить Грецию?

Царь все еще молчал, поглаживая правой рукой свою позолоченную одежду, будто хотел выиграть время. Мардоний, угадав мрачные мысли Ксеркса, взял слово:

– Гетера настолько дорога афинскому полководцу, что он готов отдать за нее флот?

Сикиннос пожал плечами и коротко пояснил:

– Он любит ее.

– Гетеру? Насколько я знаю, гетеры – это женщины, которых может иметь каждый, кто в состоянии заплатить за их услуги.

– Нет, – ответил Сикиннос. – Расположение гетеры может завоевать далеко не каждый. Не всякого мужчину Афродита наделяет таким счастьем.

– Замолчи! – рявкнул Ксеркс. – Что нам до обычаев греков! Сообщи своему хозяину, что мне не нужна его верность. Даже за такую цену! Он должен сдаться мне без всяких условий. Иначе я пущу флот афинян на дно и не успокоюсь, пока его голова не будет торчать передо мной на палке, как голова Леонида после битвы в Фермопилах! – Царь жестом велел посланнику удалиться.

Сикиннос шел по тропе к морю и, не спуская глаз с копьеносцев, сопровождавших его, раздумывал о том, какую пользу принесет эта миссия грекам. Правильно ли он ее выполнил? Конечно, он передаст Фемистоклу радостную весть о том, что Дафна жива. Но вместе с тем он причинит ему еще большую боль, сообщив, что Ксеркс не хочет ее отдавать. Только одно ясно было Сикинносу: атака персов – вопрос нескольких часов.

Ксеркс и его приближенные наблюдали, как быстроходный корабль греков вычерчивает кривые линии по заливу. Артемисия, не глядя на царя, с горечью произнесла:

– Из-за греческой проститутки упустить верную победу! Это оскорбление богов!

Но Ксеркс на удивление спокойно ответил:

– Мы победим и без верности афинян. Их столицу я уничтожил. Завтра я уничтожу всех их мужчин.

Дафна закрыла лицо руками и зарыдала, дрожа своим хрупким телом. Артемисию это нисколько не трогало. Она уже поняла, что царь влюбился в греческую гетеру.

С первыми лучами утреннего солнца на востоке появились черные корабли персов. Бесконечная вереница, предвещающая несчастье… Греки несколько недель с нетерпением и содроганием ждали этого часа. И вот перед лицом надвигающейся армады от триеры к триере полетел боевой клич эллинов:

– Эй-эй! Эй-эй! Эй-эй!

Еврибиад громко затянул пайан, боевую песню, обращенную к Аполлону, в которой звучала просьба о победе:

 
– К блестящим кораблям спешите,
Чтоб отомстить за боль Афины.
Покойны будьте и гоните
Любую мысль о неминуемой кончине.
Эскадру варваров вам уничтожить суждено.
О корабли Эллады! Вам не дано иного!
 

Греки были готовы к атаке варваров. Ночью из ссылки, с острова Эгина, вернулся Аристид, уверенный в том, что в минуту опасности каждый должен принести пользу отечеству. Он наблюдал за передвижением персидского флота и сообщил об этом эллинам. Молчаливым рукопожатием Фемистокл и Аристид покончили со старой враждой.

Налегая на весла, греки направили свои корабли в пролив. Фемистокл занял место на носу триеры и громко молился Зевсу, чтобы тот подал руку помощи сынам Эллады в борьбе против безбожников-варваров.

Вражеский флот пришел от Фалера. Впереди на трехстах кораблях были финикийцы. Весла в три ряда. Над бортами висят щиты, прикрывающие гребцов. На головах гребцов шлемы до щек, точно такие, как у греков. За финикийцами следовали киприоты. Их рослые командиры с красными повязками на головах стояли на носу, потрясая копьями. Потом шли киликийцы – у каждого два копья и меч – и памфилы, вооруженные так же, как греки. Кого здесь только не было: ликийцы с козьими шкурами на плечах, азиатские дорийцы, карийцы с серпами и кинжалами, ионийцы с луками и стрелами, одетые в белое эолийцы и геллеспонтийцы с копьями. У всех на борту были персидские, мидийские и сакские бойцы, защищенные кожаными панцирями и металлическими щитками.

Среди них выделялась Артемисия со своими пятью кораблями, украшенная, как жертвенное животное. На ней был золотой шлем с лавром, чешуйчатый панцирь, закрывающий грудь, юбка из грубого полотна, такая же, как у мужчин, и сандалии с широкими ремнями, зашнурованными до обнаженных колен. Она стояла среди гребцов и, подняв меч, угрожающе кричала.

Ксеркс наблюдал утренний спектакль со своего трона. Справа от него сидела бледная от волнения Дафна с аккуратно уложенными в строгой прическе волосами. Она пыталась разобраться в этом огромном скоплении кораблей, но все было тщетно. Там, на горизонте, в одной из скорлупок, был он, Фемистокл! Чем больше сближались флоты, тем сильнее билось ее сердце. И тем меньше оставалось у нее надежд. Кораблей варваров было во много раз больше. Их даже невозможно было сосчитать.

Царю предстоящая битва доставляла столько радости, что он то и дело вскакивал, хлопал в ладоши и кричал:

– Во имя огня Ауры Мацды! Я заслуживаю этой победы! – Потом он смотрел на приближенных и радовался тому, что они утвердительно кивают.

По левую руку от царя сидел секретарь и аккуратно записывал все его замечания по поводу того, что происходило на море, а также похвалы и порицания в адрес обеих сторон. Если, например, какой-то корабль выбивался из строя, секретарь указывал название корабля, откуда он и кто его командир. Когда в поле зрения появились корабли Артемисии, Ксеркс презрительно махнул рукой.