Текст книги "Дочь Афродиты"

Автор книги: Филипп Ванденберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Филипп Ванденберг
Дочь Афродиты

Глава первая

Он почувствовал, как кольнуло в сердце, будто меж ребер воткнули холодный острый нож. На какое-то мгновение ему показалось, что он теряет сознание: пыльная тропинка расплылась перед глазами и его окутало непроницаемое облако. Он споткнулся и упал, выставив локоть левой руки, чтобы защитить лицо. Потом, хрипя и кашляя, он повалился на бок, выплюнул красновато-коричневый песок и с остервенением рванул ремешок боевого шлема. Когда он отшвырнул шлем и, шатаясь, снова поднялся на ноги, ему пригрезилось, что рядом раздался чей-то голос:

– Диомед, ты должен спешить. Ты не имеешь права сдаваться! Беги, Диомед, беги!

Воин сорвал с себя кожаные наплечники, быстро снял нагрудные латы и, облегченно вздохнув, расправил плечи. Ноги как будто сами понесли его вперед. Сначала он бежал, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, а потом вдруг помчался, перепрыгивая через узловатые корни оливковых деревьев, попадавшихся на его пути. Правая ступня кровоточила, но он не замечал боли.

Беспощадный свет заходящего осеннего солнца бил ему в лицо. Он бежал уже, наверное, часа четыре и все это время мысленно повторял только одно слово: победа, победа, победа!

Наконец узкая, труднопроходимая горная тропа вырвалась из зарослей серебристых оливковых деревьев и теперь вилась меж камней. Острые куски известняка причиняли боль даже через подошвы сандалий. И вдруг перед Диомедом открылся вид, который заставил забыть обо всех мучениях: у его ног лежали Афины. Над городом возвышался Акрополь.[1]1
  Акрополь – возвышенная и укрепленная часть древнегреческого города, т. е. верхний город; крепость (убежище на случай войны).


[Закрыть]

Победа! Он хотел выкрикнуть это слово, но его пересохшее горло не издало ни звука. Из легких вырывался только хрип. В висках стучало, и казалось, что голова вот-вот расколется. Победа! Мильтиад,[2]2
  Мильтиад (ок. 450–404 гг. до н. э.) – знаменитый афинский военачальник, одержавший победу в Марафонской битве.


[Закрыть] полководец, который одержал победу над персами, выбрал его, Диомеда из фил[3]3
  Филы – в Древней Греции родоплеменные объединения, преобразованные затем в территориальные округа.


[Закрыть] Леонтийских, лучшего бегуна Аттики, и приказал: «Как можно быстрее беги в Афины и сообщи архонту,[4]4
  Архонт – высшее должностное лицо в древнегреческих полисах. В Афинах коллегия архонтов состояла из 9 лиц.


[Закрыть] что мы победили!»

Афинские гоплиты[5]5
  Гоплиты – воины древнегреческой тяжеловооруженной пехоты в 5–4 вв. до н. э.


[Закрыть] обычно затрачивали восемь-девять часов, чтобы преодолеть расстояние от марафонских болот до агоры.[6]6
  Агора – у древних греков народное собрание, а также место, где оно происходило. Обычно это была центральная торгоная площадь города.


[Закрыть] Диомед бежал всего четыре часа, а цель уже была у него перед глазами. Но последний отрезок пути казался бесконечным. Начав свой бег от болот со свежими силами, он чувствовал теперь, как тяжело волочились его ноги по мощеным улицам столицы. Каждый шаг отдавался болью в паху. Мускулы лица болезненно напрягались в такт шагам.

Диомед не обращал внимания на людей, которые вереницей бежали вслед за ним. Афиняне выскакивали из переулков и присоединялись к бегущему словно во сне гонцу, взволнованно спрашивая его, какую весть он несет. Никто из них всерьез не верил в победу. Как может маленькое войско Аттики при поддержке нескольких сотен платейцев из Беотии победить многотысячную армию персов? Персидский царь Дарий потребовал от афинян принести два кувшина – один с водой, другой с землей – в знак добровольного подчинения. Но афиняне бросили послов Ахеменида в колодец. Теперь варвары, очевидно, жестоко отомстили.

У алтаря двенадцати богов, где нищие, как всегда, умоляли сограждан великодушно подать им милостыню, гонец, теряя последние силы, повернул к рыночной площади Афин. Перед глазами Диомеда стояла пелена, сквозь которую он неясно видел бронзовый памятник тираноборцам. Рядом находились сверкающий паросским мрамором булевтерий,[7]7
  Булевтерий (от греч. bule – совет) – здание, в котором находился один из высших органов власти, осуществляющий контроль и административные функции.


[Закрыть] где устраивал жаркие ораторские баталии совет пятисот, и гелиэя, народный суд, на котором тысячи праведников судили одного неправедного.

Бег Диомеда становился все медленнее и тяжелее, однако он уверенно, как сомнамбула, продвигался в сторону стой,[8]8
  Стоя (стоа) – в древнегреческой архитектуре общественное сооружение – галерея-портик для отдыха, прогулок или бесед.


[Закрыть] к дому архонта. Голоса женщин, стариков и детей, сопровождавших Диомеда, переросли в возбужденный рев, заставивший архонта выйти на крыльцо. Гонец поднял голову. Казалось, он только сейчас заметил толпу вокруг себя. Он расправил поникшие плечи, стараясь с достоинством предстать перед самым главным государственным чиновником, и остановился, слегка пошатываясь. Архонт, одетый в белое, доброжелательно поднял обе руки, приветствуя его. Афиняне мгновенно затихли.

Все напряженно ждали, что скажет обессиленный гонец. Тот пытался смотреть на архонта, но от усталости не мог сосредоточить свой блуждающий взгляд. Архонт сделал шаг вперед и протянул гонцу руки. Диомед хотел взяться за них, но в этот момент у него подкосились колени. Испугавшись, что не успеет выполнить поручение, он из последних сил крикнул:

– Мы победили!

Победа! Афиняне стояли как громом пораженные и смотрели на измотанного в пути гонца. Неожиданная весть казалась непостижимой. Она будто сковала их. Откуда-то послышался тихий робкий голос:

– Мы победили!

Потом второй:

– Мы победили!

И вдруг из сотен уст вырвалось:

– Мы победили! Мы разбили персов!

Опьяненные невероятным успехом своих полководцев, афиняне бросились к лежащему на земле Диомеду. Несколько мужчин схватили его за руки и ноги и понесли над головами. Теперь все увидели: гонец был мертв. Голова и ноги безжизненно свисали. Мужчины молча прошли сквозь толпу к памятнику тираноборцам, который служил символом свободы и изображал тирана Гиппарха, которого закололи кинжалом двое афинян, и бережно положили бездыханное тело у белого мраморного подножия. Женщины и девушки выстроились в очередь, чтобы подойти и поцеловать вестника победы.

Над равниной под Марафоном[9]9
  Марафон – древнее селение в Аттике (Греция), расположенное в 30 км восточнее Афин.


[Закрыть] спустились сумерки. Стрекотание миллионов цикад оглушало греческих солдат. Мильтиад оставил на поле боя полководца Аристида[10]10
  Аристид (ок. 540–467 гг. до н. э.) – афинский политический и военный деятель, один из стратегов афинян в Марафонской битве.


[Закрыть] с его воинами. Им было поручено охранять пленных и военную добычу и собирать тела погибших греков. Сам он в сопровождении остальных восьми военачальников выступил в направлении Афин. После поражения персов он ожидал нападения персидского флота на столицу.

В центре огражденного повозками и решетчатым забором лагеря полыхал костер. Вокруг лежали гоплиты в тяжелых доспехах, жевали прутики ивы и выплевывали кору в костер. Пламя шипело. Другие воины носили воду из протекавшей неподалеку речки и давали напиться остальным.

– Посмотрите! – сказал Аристид, показывая в сторону моря. На фоне расплывчатых очертаний острова Эвбея двигались черные тени. Корабли персов плыли на юг.

– Они обогнут мыс Сунион и с первыми лучами солнца нападут на Афины. Это ужасно!

– Да, это ужасно! – повторил Каллий, факелоносец. Черная борода делала его похожим на пленного перса, однако он был вторым человеком после верховного жреца во время Элевсинских мистерий.[11]11
  Элевсинские мистерии – ежегодные религиозные празднества в честь Деметры и Персефоны, богинь плодородия, проходившие в древнегреческом городе Элевсине.


[Закрыть]

– Мы захватили семь персидских кораблей. Но что это по сравнению с сотнями, которые еще остались у них! Если бы удалось захватить хотя бы одного из военачальников!

– Fix обоих окружали орды щитоносцев в шлемах и лучники. Даже Зевс-громовержец не смог бы поразить Ахеменидов! – сказал Аристид, махнув рукой.

Каллий посмотрел в сторону темного острова, видневшегося на горизонте.

– Эритрея выдержала семидневную осаду. И что? Сейчас столица острова – огромная дымящаяся куча развалин. Да защитит Афина, мужественная дочь Зевса, нашу столицу!

– Афина не допустит, чтобы ее блистающие золотом святыни обратились в прах и пепел, – ответил Аристид.

– Да, если бы Афина не взяла под свою защиту гоплитов, никогда бы нам не бывать победителями. Подвижной коннице варваров без труда удалось бы одолеть наши неповоротливые боевые порядки и ослабленные фланги. Но когда мы пошли в атаку, лошади Артафрена оставались на кораблях.

В ночной тишине все еще раздавались крики раненых. Солдаты Аристида продолжали ходить с факелами в поисках раненых и выносить их с поля боя. Каллий взял из костра горящую сучковатую ветку и направился на северо-восток, в сторону болота, куда они загнали побежденных персов. Он хладнокровно смотрел на мертвых варваров, многие из которых все еще сжимали оружие. Казалось, что кое-кто из них смотрел на него и улыбался. Но это ужасающее зрелище не пугало его.

Не отойдя и пяти стадиев[12]12
  Стадий – греческая мера длины, равная 184,97 м.


[Закрыть] от лагеря, Каллий наткнулся на искусно изогнутый персидский лук, украшенный сверкающим перламутром. Наклонившись, чтобы поднять его, Каллий заметил, что его сжимает окровавленная рука. Он наступил ногой на предплечье воина, пытаясь вырвать лук, но тот взревел, как лев, раненный охотником, перевернулся, вскочил и упал на колени перед факелоносцем. По его жестам было видно, что он молит о пощаде. Каллий взялся за меч.

Тогда варвар сорвал с шеи что-то блестящее и протянул элевсинскому жрецу, благоговейно кивая головой. Каллий рассмотрел подарок в свете факела. Это была цепочка, сделанная из множества тонких золотых пластинок. Каллий с довольным видом спрятал украшение в карман.

Перс все еще стоял на коленях и судорожно растягивал губы, пытаясь изобразить на лице улыбку. Он размахивал руками и указывал в сторону болот, будто хотел сказать греку, что покажет ему, где находится огромное количество таких драгоценностей. Каллий оторопел. Все знали, что Ахемениды сказочно богаты. Их военачальники во время длившихся годами грабительских походов таскали с собой много золота и драгоценной утвари. Но Каллию казалось невероятным, что они спрятали свои богатства именно здесь, в Марафонской бухте.

Любопытство Каллия оказалось сильнее страха и опасений, что варвар заманит его в ловушку. Греческие воины были недалеко, и он в любую минуту сможет позвать их на помощь. Жрец вытащил меч и пошел за персом, освещая факелом каждый кустик и бугорок. Перед двумя кипарисами варвар внезапно остановился и, покопавшись в рыхлой земле, дал понять, что это место здесь. Факелоносец потыкал мечом в перекопанную землю и уперся острием во что-то твердое.

– Копай! – рявкнул он на вражеского солдата.

Перс начал голыми руками разгребать сухой грунт. Каллий поднес факел ближе. Варвар вытащил из тайника блестящий сосуд с ручками и с сияющей улыбкой протянул его греку, как бы говоря: «Видишь? Как я тебе и обещал…»

Каллий с жадностью схватил драгоценную вещь, удовлетворенно взвешивая ее левой рукой, и жестом дал понять, чтобы тот продолжал копать. Перс опустился на колени и стал рыть дальше. Он извлек кувшин с крышкой, два браслета и несколько плоских блюд. Грек поднял факел высоко над головой, злобно посматривая вокруг, чтобы удостовериться, что за ними никто не наблюдает. Сквозь оглушительное стрекотание цикад изредка слышались крики греческих солдат, которые, обнаружив раненого, звали кого-нибудь на подмогу.

Каллий воткнул факел в землю, подошел к персу сзади, схватил меч обеими руками и вонзил его в спину врага. Тот издал булькающий звук и с предсмертным хрипом ничком повалился в яму. Когда грек вытащил меч из раны, кровь хлынула на золотую посуду, которую накрыл собой варвар.

Чтобы стереть кровь с меча, жрец вогнал его в землю. Подняв голову, он вдруг увидел перед собой изящную девушку. Короткий пеплум[13]13
  Пеплум – и в Др. Греции и в Др. Риме женская верхняя одежда из легкой ткани и складках, без рукавов.


[Закрыть] был разодран, и сквозь мокрую ткань торчала по-детски острая грудь. Белокурые волосы прядями спадали на узкое лицо. Ноги были оголены до бедер. Прекрасный ребенок огромными глазами, смотрел на Каллия, держа в руках украшенный перламутром лук мертвого перса.

Каллий вытер пот со лба. Неужели перед ним стояла сестра Аполлона – юная Артемида, вооруженная луком охотница, которая несла смерть? Это был не сон. Он мог бы поклясться Зевсом, что перед ним будто из-под земли возникла живая девушка, красивая, как богиня. Жреца передернуло от мысли, что она могла видеть совершенное им коварное убийство. Он медленно поднялся.

– Откуда ты? – спросил он по-гречески, потому что ни капли не сомневался, что перед ним гречанка.

Девушка молча указала луком в сторону берега.

– Ты что-нибудь видела? – нетерпеливо спросил Каллий.

Прекрасное дитя пожало плечами.

– Я тебя спрашиваю, видела ли ты что-нибудь? – заорал Каллий и угрожающе придвинулся к незнакомке.

Она быстро замотала головой.

– Меня зовут Дафна, – сказала она дрожащим голосом. – Я с Лесбоса.

– С Лесбоса?

– Мой отец – Артемид из Митилини.

Каллий вытащил факел из земли и осветил девушку, будто не верил ей.

– А как ты перебралась через море? – спросил он и снова воткнул факел в песок.

Дафна посмотрела в сторону, откуда доносился шум моря, и объяснила:

– Варвары напали на острова Ионии, как дикие звери. Они разрушали, грабили и грузили на корабли все, что попадало им в руки. Они надругались над святилищами, мужчинами и женщинами…

– Над тобой тоже?

Дафна молча опустила глаза. Каллий неуклюже дотронулся пальцем до ее маленькой груди. Она отпрянула и с робостью посмотрела на него.

– Сколько тебе лет? – осведомился факелоносец и взял Дафну за подбородок.

– Я появилась на свет во время 69-й Олимпиады, – ответила она, отбросив волосы с лица. – Зевс подарил мне четырнадцать лет жизни.

По лицу Каллия пробежала самодовольная улыбка. Он молча отступил на несколько шагов. Не отводя от девушки взгляда, факелоносец наклонился, вытащил мертвого варвара из ямы, ногой затолкал в нее золотые сосуды и нагреб сверху немного песка. Потом, взяв факел в левую руку, а меч в правую, он медленно, с угрожающим видом подошел к Дафне.

– Пойдем! – тихо прошипел он, будто опасаясь, что его кто-то услышит. – Вперед!

Девушка широко раскрытыми глазами следила за каждым движением Каллия, но в ее глазах не было страха. Она чутко прислушивалась к шорохам и, казалось, готова была в любую секунду увернуться от него и броситься наутек.

– Пошли! – холодно повторил Каллий. Внезапно он споткнулся и упал ничком в затоптанную степную траву, которая сразу же загорелась от факела. Но Каллий не замечал этого. Вероятно, он ударился головой о рукоятку меча и на короткое время потерял сознание.

Дафна видела, как пламя быстро перебросилось на длинное одеяние мужчины. Развернувшись, она стремглав бросилась бежать в сторону лагеря греческих воинов. В бледном призрачном свете луны девушка то и дело спотыкалась о мертвые тела персов, пока наконец не достигла освещенного факелами лагеря. У ворот, возведенных на высоких повозках для снабжения, стояли на страже два гоплита в доспехах. Они скрестили копья, молча схватили хрупкую полуголую девушку и притащили ее к роскошной палатке военачальника, находившейся в центре лагеря. Тут же сбежались и другие солдаты, чтобы поглазеть на красивую пленницу.

Аристид, услышав крики, вышел из палатки.

– Мы поймали ее перед входом в лагерь! – доложил один из гоплитов и толкнул Дафну к военачальнику. Девушка упала у его ног, больно ударившись локтями. Лежа на земле, она повернула голову и горящим от гнева взглядом окинула мужчину, который обошелся с ней с такой грубой бесцеремонностью.

Аристид помог девушке подняться на ноги, но, прежде чем он успел задать ей вопрос, она, едва переведя дыхание, сказала:

– Не бейте меня! Я ионийка. Я на вашей стороне!

Военачальник движением руки приказал солдатам уйти в сторону.

– Откуда ты? – удивленно осведомился Аристид.

Дафна, запинаясь, сообщила, что персы угнали ее и отца с острова Лесбос. В суматохе начавшейся под Марафоном битвы ей с отцом удалось спрыгнуть с корабля. Она вплавь добралась до берега и спаслась, но Артемид погиб под градом вражеских стрел.

– Отдайте ее! Это наш трофей! – крикнул какой-то коротконогий солдат.

– Мы это заслужили! – проревел другой.

Остальные начали стучать мечами по щитам и скандировать:

– Сюда девушку с Лесбоса! Сюда девушку с Лесбоса!

Дафна посмотрела на военачальника умоляющим взглядом.

Она отчаянно пыталась разгадать, о чем думает этот суровый на вид мужчина. Но ни узкие, плотно сжатые губы, ни холодный пронизывающий взгляд Аристида не выдавали, что происходило в его душе. Возможно, какое-то мгновение он сомневался и едва не уступил требованиям гоплитов, но потом твердым голосом отдал приказ:

– Все на поле битвы! Готовьте костры для сжигания мертвых!

Солдаты неохотно повиновались. Некоторые из них продолжали ворчать и ругаться.

– Пусть придет Мелисса! – крикнул Аристид.

Один из рабов быстро подбежал к палаткам, стоящим в переднем ряду. Он откинул полог, и через некоторое время оттуда вышла женщина. На ней был длинный тонкий хитон без рукавов, который скорее подчеркивал, чем скрывал ее пышные формы.

– Ты звал меня, господин? – спросила она с улыбкой, которая тут же исчезла, как только она увидела Дафну.

– Мы поймали ее на поле битвы, – объяснил Аристид. – Она утверждает, что персы угнали ее с Лесбоса. Девушка говорит на ионийском диалекте. Ты должна взять ее к себе. По крайней мере, пусть она побудет пока рядом с тобой.

Мелисса подошла к девушке, внимательно осмотрела ее с головы до ног и мягко спросила:

– Как тебя зовут, дитя мое?

– Дафна, – ответила девушка, с восхищением глядя на большие, полные груди Мелиссы, которые плавно поднимались и опускались в такт дыхания их обладательницы.

– Дафна, – Мелисса улыбнулась. – Как возлюбленную Аполлона, которая убежала от его любви и была превращена им в лавровое дерево. Да не постигнет тебя подобная участь. – Она взяла девушку под руку и повела в свою палатку.

Внутри палатки Дафне открылся удивительный мир. Масляные лампы в сверкающих золотом канделябрах, расположенных на высоте человеческого роста, давали мягкий, теплый свет и отбрасывали волшебные, причудливо колеблющиеся тени на шафранно-желтые стены. С потолка свисал разноцветный балдахин, украшенный сияющими жемчугом шнурами, а плотно утоптанный земляной пол был покрыт драгоценными персидскими коврами. Дафна была очарована.

Больше десятка красивых, как Афродита, женщин, две из которых были ровесницами Дафны, сидели, лежали и потягивались на мягких финикийских подушках. И над всем этим великолепием висел дурманящий запах ладана, который курился в стоявших повсюду маленьких изящных ладанках. Здесь было уютно и тепло, но Дафна, скрестив руки на груди, зябко поеживалась. Она казалась себе голой.

Мелисса, по-видимому, угадала чувства девушки. Она указала на занавеску в углу палатки, за которой стояли огромные, раскрашенные в черный и красный цвета глиняные кувшины, наполненные водой с благовониями.

– Здесь ты можешь смыть с себя пыль, а рабыни-банщицы помогут тебе.

Дафна покорно позволила рабыням выполнить то, что им было поручено. Они сняли с нее разорванную одежду, обмыли ее тело ароматной водой и сделали легкий массаж, начиная с головы и заканчивая ступнями. Завернутая в пушистые полотенца, Дафна стала на колени, и рабыни, расчесав ее белокурые волосы, заплели их во множество тонких косичек. Посейдон, изображенный на одном из кувшинов, шел навстречу своей прекрасной супруге Амфитрите, которая выходила из моря в брызгах пены. На глазах Дафны картина вдруг ожила, и девушка почувствовала приятное головокружение. Казалось, в ее сознании причудливо переплелись явь и сон.

Далеко позади остались детство и юность, прошедшие на скалистом острове Лесбос, залитом солнцем, который находится по другую сторону моря. Еще недавно в кружке прекрасной Гонгилы из Колофона она изучала поэзию и философию легендарной Сапфо,[14]14
  Сапфо (Сафо) – древнегреческая поэтесса с острова Лесбос (ок. 610–580 гг. до н. э.).


[Закрыть] а ее повседневная жизнь была наполнена прекрасным искусством муз, утонченными обычаями и приятной домашней работой. Ее готовили к счастливому будущему рядом с любимым мужчиной. Но потом вдруг на горизонте появились корабли варваров с высокими парусами. На остров обрушился ужасный, нескончаемый град вражеских стрел. Половина жителей острова погибла, а тем, кто остался в живых, была уготована печальная участь: они стали добычей орды насильников и убийц, пришедших с юга из бескрайней Азии.

Ее горячие молитвы, обращенные к Зевсу, были услышаны. Мойры[15]15
  Мойры – в греческой мифологии три дочери Зевса и Фемиды, богини судьбы: Клото прядет нить жизни, Лахесис распределяет судьбы, а Атропос в назначенный час перерезает жизненную нить.


[Закрыть] позволили Дафне и ее отцу спрыгнуть с корабля, на котором везли пленных жителей Лесбоса. В шуме и хаосе битвы под Марафоном Дафне удалось доплыть до аттического берега, но ее отец Артемид был принесен в жертву волнам Посейдона. Она выплакала все слезы, проведя несколько часов в страхе, печали и безнадежной тоске. Какой жребий приготовила для нее богиня судьбы Лахесис? Или неотвратимая Атропос уже перерезала нить ее жизни?

Из-за занавески появилась Мелисса. Она принесла пеплум нежного цвета. Заметив растерянный взгляд девушки, женщина успокоила ее:

– Не отчаивайся, дитя мое. Афины одержали победу, хотя все заранее считали битву проигранной. Вся Аттика ликует. Мильтиад разбил войско персов!

Дафна молчала. Она сидела не двигаясь и, казалось, смотрела сквозь Мелиссу. Ее охватил страх. Мелисса подошла к тоненькой обнаженной девушке, привлекла ее к себе и нежно погладила по спине. Она почувствовала, как хрупкое тело девушки напряглось, как бы сопротивляясь, но затем Дафна сдалась и прижалась к ней.

– Не бойся, – ласково произнесла Мелисса. – Аристид избавил тебя от участи рабыни, вырвав из когтей гоплитов. – Она отступила на шаг и осмотрела Дафну. – Он, видимо, понял, что такую девушку, как ты, жалко было бы отдать одному-единственному мужчине.

Дафна вопросительно посмотрела на Мелиссу и сказала:

– Меня учили служить и быть в любовной связи с одним мужчиной. Я умею играть на флейте, петь и водить хоровод. Я знаю, как носить короткий пеплум и длинный праздничный наряд, чтобы привлечь к себе внимание.

– Вот это я и имела в виду, – перебила ее Мелисса. – Ты не из тех девушек, которые часто встречаются на агоре в сопровождении бдительного слуги. Большинство афинянок вялые, как мидийские бабы, глупые, как кулачные бойцы в Палестре, и бесполезные, как рабыни-пафлагонки. У тебя же тело натренировано, как у спартанки, а твоя речь звучит подобно одам Сапфо. Боги не допустят, чтобы ты провела свои дни в женских покоях какого-нибудь алчного похотливого изверга, который будет прятать тебя от всего мира и рассматривать свою супругу только как родительницу соответствующего его статусу количества крикливых детей. И это еще при условии, что твое приданое превзойдет его собственное состояние!

– Мой отец скопил приличное состояние, – подтвердила Дафна. – Он хотел дать его мне в качестве приданого. Но теперь, после персидского нашествия…

– Не думай об этом. Ты молода. Твои голова и тело – настоящее богатство, которого хватит на то, чтобы возместить все потери.

– Но я не хочу продавать себя! – с пылкостью возразила Дафна. – Дома, на Лесбосе, меня учили всем добродетелям жизни.

Мелисса улыбнулась.

– Добродетель! Разве это добродетель – пожертвовать свою жизнь какому-то мужчине только за то, что он будет заботиться о тебе: одевать, кормить и управлять твоим состоянием? Ты, как женщина, обладаешь теми же правами, что и мужчина. И ты ничуть не менее умна и сильна, чем эфеб.[16]16
  Эфеб (греч. ephebos) – юноша.


[Закрыть] Ты только посмотри на этих мягкотелых юнцов! – воскликнула Мелисса. – Когда они идут в школу, каждого сопровождает пустоголовый педагог, который носит доску для письма и присутствует на уроках, чтобы юноша не перенапрягся. В Спарте женщин обучают борьбе. Они сильны и считаются самыми здоровыми и красивыми среди всех эллинских женщин. А что наши юноши? Не успевают они выйти из детского возраста, как к каждому из них уже присматриваются минимум десять мужчин. Наши храбрые военачальники тоже не исключение. Ни Мильтиад, ни Аристид, ни Фемистокл.[17]17
  Фемистокл (ок. 525–460 гг. до н. э.) – древнегреческий государственный деятель, афинский полководец.


[Закрыть] Говорят, что вражда между Аристидом и Фемистоклом берет свое начало в соперничестве из-за красивого юноши Стесилая с острова Кеос. Каждый из них хотел иметь красавчика только для себя. С тех пор они соперничают где только могут. Это просто чудо, что афиняне выиграли битву, в которой принимали участие два ярых врага. Ведь они бились бок о бок!

– Но в этом нет ничего позорного, если мужчина любит мальчика, – заметила Дафна. – Боги Олимпа служат тому примером: Зевс любил Ганимеда, Аполлон – Гиакинфа, а Посейдон – прекрасного Пелопа. Ведь мужчины более красивый пол!

Мелисса в знак протеста взмахнула рукой.

– Я не говорю о позоре и осуждении подобных увлечений. Но где написано, что мужчины более красивый пол? Я, во всяком случае, считаю, что хоровод мальчиков во время гиакинтий[18]18
  Гиакинтии – в Др. Греции трехдневные празднества в честь богов Аполлона и Гиакинта (Гиацинта).


[Закрыть] менее привлекателен, чем хоровод девочек в храме Афродиты в Коринфе.

– Ты что, всегда предпочитаешь женщину мужчине? – осторожно осведомилась Дафна.

– О нет! – Мелисса улыбнулась. – Разве я стала бы тогда гетерой? Чувствовать фаллос страстного мужчины… Это возбуждает женщину больше всего на свете! Но это не означает, что женщина не может желать любви и нежности со стороны представительниц своего пола. – При этих словах Мелисса нежно погладила девушку по розовому животу.

Дафна, испугавшись, отступила на шаг и быстро сказала:

– Я воспитана для самых благородных чувств.

– Клянусь Зевсом и его рожденной в пене дочерью Афродитой! – Мелисса громко рассмеялась. – Никто не оспаривает твоего благородства. Но только благородство выше человеческих сил и шатко, как тростник на ветру. Одному кажется наивысшей добродетелью то, что другому представляется порочным. Разве мы, гетеры, порочны, если идем с мужчинами на войну и отдаемся им, чтобы поднять их боевой дух? Ни один эллин так не думает, потому что их жены не рискуют быть рядом с ними на поле битвы. Но враги считают наше поведение порочным. В этом я уверена.

Дафна молча кивнула, надела чистый пеплум, отодвинула в сторону занавеску и, взглянув на остальных женщин, спросила:

– И они все?..

– Конечно. Десять самых желанных афинских гетер для десяти самых выдающихся афинских полководцев. И мы гордимся тем, что…

Мелисса не закончила фразу, потому что из ее рта неожиданно хлынула кровь, заливая одежду.

Дафна в ужасе смотрела на женщину. Она хотела закричать, но не могла произнести ни звука. Девушка увидела, как широко раскрытые глаза Мелиссы закатились, она согнулась и упала ничком. В ее спине торчала стрела.

Остальные женщины, испугавшись, стали вопить и причитать. Одна из гетер указала на рваную дыру, зияющую в палатке.

Отсветы бело-розовой зари играли на колоннах храма Посейдона, стоявшего на высоком утесе мыса Сунион. Снизу доносился шум волн. В святыне, беззащитной перед нападением персидских орд, было тихо и пустынно. Два жреца, спрятавшиеся накануне в складских помещениях, протерли глаза после сна и, оглядываясь, осторожно пробрались к жертвенному алтарю, который был расположен в центре широкой площадки перед храмом. Подойдя к каменной ограде, окружавшей храм, они стали осматривать берег, выискивая врагов.

Вдруг один из жрецов, дергая другого за рукав, указал в открытое море. На горизонте виднелась бесконечная вереница кораблей. В лучах восходящего солнца их было трудно рассмотреть. Приложив руку к глазам, жрецы в один голос прошептали:

– О Посейдон, покровитель морей, будь милосерден к нашей стране.

Прошло несколько минут. Их глаза начали слезиться. Один из них, ткнув другого в бок, сказал:

– У меня такое впечатление, что корабли становятся не больше, а меньше!

– Да, – помедлив, ответил другой. – Мне тоже так кажется.

Наконец из уст обоих вырвался ликующий крик:

– Они уходят! Они бегут! Персы бегут!

Тем временем Мильтиад под покровом ночной темноты добрался до столицы и занял оборонительную позицию в школе борцов, находившейся недалеко от олимпиона, откуда бухта Фалер хорошо просматривалась. После гибели афинского главнокомандующего Каллимаха Мильтиад принял верховное командование.

Рядом с ним был Фемистокл, коренастый, упрямый и сильный, как бык, но сохранивший юношеский задор. Гоплиты улеглись на свои щиты. Хотя сознание выигранной битвы высвободило сохранивщиеся резервы, девятичасовой ночной марш в полных доспехах истощил их силы.

– Они должны давно быть здесь! – сказал Фемистокл.

Мильтиад пожал плечами, растерянно посмотрел на море и, глубоко вздохнув, ответил:

– Мне не верится, что варвары просто так сдадутся. Конечно, битву они проиграли, но вряд ли персидский царь откажется от планов завоевать Элладу.

– Они потеряли несколько тысяч человек! – воскликнул Фемистокл.

Но старый бородач Мильтиад только покачал головой.

– Даже если они потеряли пять-десять тысяч лучников, у них найдутся еще сотни тысяч. Вместо каждого убитого они выставят десять новых. Их флот потерял всего семь кораблей. Семь из шестисот! А конница персов даже не успела принять участия в бою. Нашего главнокомандующего прошили стрелы варваров, а обоим персидским полководцам удалось бежать. Нет, это будет чудо, если черные мачты варварского флота не появятся сейчас на горизонте!

– Но тогда мы пропали, – вырвалось у Фемистокла. – Силы моих людей на исходе. Как они смогут защитить Афины?

Лицо Мильтиада помрачнело.

– Молитесь Афине, дочери Зевса, родившейся без матери из его головы, чтобы она не отдала в жертву варварам город, который носит ее имя.

– Тихо! – Фемистокл приложил палец к губам и застыл. Теперь и все остальные услышали доносившиеся с запада звуки литавр, диктующие ритм движения войска на марше. Гоплиты испуганно вскочили и схватились за копья. Эти звуки, таящие в себе угрозу, приближались к лагерю. Все воины смотрели на Мильтиада. Внезапно в лагерь ворвался гонец.

– Спартанцы! – издалека крикнул он.

Аттические полководцы изумленно смотрели друг на друга. Перед сражением при Марафоне они послали своего лучшего гонца Фидиппида с сообщением о том, что остров Эвбея в руках персов, и просили прислать подкрепление. Фидиппид принес ответ. Спартанцы сообщали, что они готовы прийти на помощь, но, выполняя волю богов, не могут отправиться до наступления полнолуния. Это было на девятый день лунного месяца. Афинянам пришлось биться в одиночку, не считая поддержки небольшого соединения платейцев.

– Спартанцы – отважные бойцы, – заметил Фемистокл, глядя на приближающееся войско. На головах тяжеловооруженных воинов были устрашающие шлемы с прорезями для глаз, которые закрывали верхнюю половину лица. Одетые в кожаные доспехи воины несли перед собой полукруглые щиты высотой почти в человеческий рост.

– Война – их жизнь, – сказал Мильтиад и поднял руку в приветствии. – Будь их войско больше, они могли бы и сами справиться с варварами. Но, видимо, спартанцы не собирались оказывать нам серьезную помощь. Во-первых, пришли слишком поздно, а во-вторых, среди них нет ни одного из царей.

Недовольно ворча, афинские гоплиты уступили спартанцам место. Их было около двух тысяч. Когда они выстроились в четыре квадратных блока, их предводитель подошел к Мильтиаду и доложил:

– Я полемарх[19]19
  Полемарх – в Др. Греции военачальник крупного войскового соединения.


[Закрыть] Лисий. Цари Спарты послали меня во главе войска для поддержки афинян в борьбе против варваров!

Мильтиад усмехнулся, не скрывая иронии.

– Поздновато, поздновато! Если вы, мужи из Спарты, будете и дальше планировать свои походы по серпу луны, то вскоре сможете любоваться ночным светилом Ахеменидов в качестве слуг-поселенцев где-нибудь в провинции Элам или периэков[20]20
  Периэки – часть населения в древнегреческом государстве, лишенная политических прав.


[Закрыть] в их столице Сузе. Мы, афиняне, при поддержке платейцев обратили варваров в бегство. Во всяком случае, их пока не видно.

На лице Лисия, высокорослого, жилистого спартанца со спутанными черными волосами, появилось глупое выражение, и он пробормотал что-то вроде извинения. Мол, Спарта находится более чем в тысяче стадиев от Аттики и войску нужно три дня, чтобы преодолеть это расстояние. А желание богов, чтобы воины не выступали в поход до наступления полнолуния, для них высший закон.