Текст книги "Бледный преступник"

Автор книги: Филипп Керр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

– Я не могу это взять. Вы не должны этого делать.

Я сжал ее кулак, не давая ей возвратить мне деньги.

– Послушайте, это только для того, чтобы помочь вам продержаться, по крайней мере до того момента, когда вам заплатят сверхурочные.

На лице у нее было написано сомнение.

– Не знаю, – колебалась она. – В этом есть что-то неправильное. Столько я зарабатываю в неделю. Мне этого хватит не только, чтобы продержаться.

– Марианна, сводить концы с концами, конечно, очень хорошо, не иногда нужно и пошиковать.

Глава 4

Понедельник, 5 сентября

– Доктор сказал мне, что электротерапия имеет временный побочный эффект – ухудшение памяти. Если не считать этого, я чувствую себя замечательно.

Бруно озабоченно посмотрел на меня.

– Ты в этом уверен?

– Никогда не чувствовал себя лучше.

– Ладно, я предпочитаю, чтобы тебя, а не меня включали в розетку. – Он фыркнул. – Но что же получается? Все, что тебе удалось разнюхать, пока ты отлеживался в клинике Киндермана, временно затерялось в твоей голове, не так ли?

– Дела не так уж плохи. Я ухитрился осмотреть его кабинет. Одна очень привлекательная медсестра мне все о нем рассказала. Киндерман читает лекции в Медицинской школе военно-воздушных сил, а также работает консультантом в партийной частной клинике на Блайбтройштрассе. Не говоря уже о том, что он член нацистской ассоциации докторов и "Херрен-клуба".

Бруно пожал плечами.

– Парень, надо думать, купается в золоте. И что из этого?

– Купается-то купается, но его не очень ценят. Подчиненные его не любят. Я узнал имя человека, которого он вышвырнул из клиники, и похоже, он относится к тому типу людей, которые не прощают обид.

– Подумаешь – вышвырнул!

– По словам моей медсестры, Марианны, все считают, его выбросили из-за того, что он воровал наркотики. И, вероятно, торговал ими на улице. Так что, как видишь, на члена Армии спасения он не похож.

– У этого парня есть имя?

Я напряг свою память, потом достал из кармана записную книжку.

– Не волнуйся, – успокоил я Бруно. – У меня оно записано.

– Сыщик с провалами памяти. Грандиозно.

– Прикуси свой язык, я нашел. Его зовут Клаус Херинг.

– Посмотрим, есть ли у Алекса что-нибудь на него. – Он поднял трубку телефона и сделал запрос. Это заняло всего две минуты – мы платили полицейскому пятьдесят марок в месяц за услуги. Клаус Херинг был чист.

– Так кто же, по-твоему, получает деньги?

Бруно протянул мне анонимную записку, полученную фрау Ланге накануне, которая и вынудила Бруно позвонить мне в клинику.

– Шофер фрау Ланге сам доставил ее сюда, – объяснил он, пока я читал последнее творение шантажиста, представлявшее собой смесь угроз и инструкций. "Положите тысячу марок в фирменную сумку магазина "Герсон" и сегодня днем оставьте ее в корзине для мусора рядом с "Цыплячьим домиком" в зоопарке".

Я выглянул из окна. День стоял жаркий, и, без сомнения, сегодня в зоопарке будет многолюдно.

– Хорошее место, – оценил я. – Там его трудно будет засечь и еще труднее выследить. В зоопарке, насколько я помню, четыре выхода.

Я нашел в ящике карту Берлина и разложил ее на столе.

Бруно подошел и стал глядеть из-за моего плеча.

– Так как же мы это разыграем? – спросил он.

– Ты отнесешь деньги, а я сыграю роль посетителя.

– После этого мне ждать у одного из выходов?

– У тебя один шанс из четырех. Какой выход ты выбираешь?

С минуту он изучал карту и затем показал на выход у канала.

– Мост Лихтенштейна. На другой стороне канала, на Раухштрассе, будет ждать машина.

– Лучше сам сиди в машине и жди.

– Сколько же мне придется ждать? Ведь зоопарк, о Боже, закрывается в девять вечера.

– Выход у "Аквариума" закрывается в шесть, поэтому, я полагаю, он появится раньше, если, конечно, выберет этот путь. А коль его не будет, уезжай домой и жди моего звонка.

Я вышел из вестибюля станции "Зоопарк", напоминавшей стеклянный ангар для самолетов, пересек Харденбергплац и направился к главному входу берлинского зоопарка, который расположен к югу от планетария. Купив билет, дававший право на посещение "Аквариума", и путеводитель, чтобы больше походить на туриста, я направился сначала к слоновнику. Какой-то странный человек, рисовавший с натуры слонов, при моем приближении поспешно закрыл свой блокнот и перешел на другое место. Облокотившись на перила ограды, я наблюдал, как он снова и снова повторял свой маневр, как только кто-нибудь подходил к нему, пока наконец не оказался опять рядом со мной. Негодуя при мысли о том, что он, вероятно, думает, будто меня интересует его убогий рисунок, я заглянул ему через плечо, держа фотоаппарат совсем близко от его лица.

– Давайте я вас сфотографирую, – сказал я бодро. Он прорычал что-то и тут же убрался. Пациент доктора Киндермана, подумал я. Чокнутый. Я заметил: на любом показе или выставке самые интересные экспонаты – это сами посетители.

Прошло еще минут пятнадцать, прежде чем я увидел Бруно. Казалось, он не замечал ни меня, ни слонов, проходя мимо с небольшим фирменным пакетом магазина "Герсон" под мышкой. В пакете лежали деньги. Я пропустил его далеко вперед, а затем пошел следом.

Около "Цыплячьего домика" – небольшого сооружения из красного кирпича и дерева, увитого плющом, отчего он больше походил на сельский пивной погреб, чем на дом для диких пернатых, – Бруно остановился, огляделся и бросил пакет в мусорный ящик рядом со скамейкой. Затем быстро удалился в направлении выбранной им стоянки у выхода на канал Ландвер.

Напротив "Цыплячьего домика" располагалась высокая скала из песчаника, на которой обитало стадо диких баранов, – согласно путеводителю, одна из достопримечательностей зоопарка. Но мне она показалась слишком театральной и вряд ли соответствовала тому месту, где на самом деле обитали эти ходячие лохмотья шерсти. Скорее она напоминала декорацию помпезной постановки какого-нибудь "Парсифаля", если, конечно, соорудить такую декорацию вообще под силу человеку. Какое-то время я покрутился на месте, прочитал все о баранах и под конец сделал несколько фотографий сих исключительно неинтересных созданий.

За "Бараньей скалой" находилась высокая смотровая башня, с которой можно было видеть вход в "Цыплячий домик" и даже весь зоопарк. И я подумал: стоит, пожалуй, пожертвовать десятью пфеннигами, чтобы убедиться, что ты не лезешь прямо в ловушку. Размышляя об этом, я побрел прочь от "Цыплячьего домика" в сторону озера, как вдруг у дальнего края павильона появился молодой человек лет восемнадцати с темными волосами, одетый в серую спортивную куртку. Даже не оглянувшись, он вытащил пакет "Герсона" из мусорного ящика, бросил его в другой фирменный пакет, на этот раз магазина "Каде-Ве", и быстро прошел мимо меня. Дождавшись, когда он отойдет на приличное расстояние, я последовал за ним.

У "Дома антилоп", выстроенного в мавританском стиле, молодой человек на какое-то мгновение задержался позади группы бронзовых кентавров, стоявших здесь, а я, сделав вид, что поглощен своим путеводителем, прошел прямо к "Китайскому замку", где, спрятавшись за спинами людей, остановился, чтобы понаблюдать за ним краешком глаза. Он вышел из-за группы кентавров, и я догадался, что он направляется к "Аквариуму" и южному выходу.

В большом зеленом здании, выходившем одной стеной на Будапештерштрассе, можно было увидеть все что угодно, только не рыб. Рядом с дверью возвышался, словно собираясь напасть, каменный игуанодон в натуральную величину, а над дверью красовалась голова другого динозавра. Повсюду на стенах "Аквариума" висели панно и каменные барельефы, изображавшие доисторических чудовищ, каждое из которых могло бы проглотить целиком акулу. Эти допотопные декорации на самом деле лучше бы подошли другим обитателям "Аквариума" рептилиям.

Увидев, что мой подопечный исчез за дверью, и понимая, как легко потерять его в темных помещениях "Аквариума", я ускорил шаг. Войдя внутрь, я убедился, что действительность превзошла мои самые худшие опасения – из-за огромной толпы посетителей было невозможно разглядеть, куда он пошел.

Смирившись с неудачей, я торопливо направился к другой двери, выходившей на улицу, и почти столкнулся с моим молодым человеком – он только что отошел от аквариума, в котором обитало существо, больше напоминавшее плавающую мину, чем рыбу. Задержавшись на несколько секунд у массивной мраморной лестницы, ведущей в зал рептилий, он спустился к выходу и покинул зоопарк.

На Будапештерштрассе я следовал за ним, спрятавшись за группой школьников. На Ансбахерштрассе я опустил путеводитель в карман плаща, висевшего у меня на руке, и загнул вверх поля шляпы. Когда преследуешь кого-то, время от времени необходимо немного изменять свою внешность и всегда быть на виду. Если будешь пригибаться, человек, которого ты преследуешь, сразу обо все догадается. Но парень ни разу даже не оглянулся. Он пересек Виттенбергплац и зашел в "Кауфхауз дес Вестенс", или "Ка-де-Ве", самый большой универсальный магазин в Берлине.

Я думал, он использовал другой пакет только для того, чтобы избавиться от хвоста, от того, кто мог бы поджидать человека с пакетом "Герсон" в руках у одного из выходов зоопарка. Но теперь я понял, что он должен сам передать кому-то пакет.

Пивной ресторан на четвертом этаже "Ка-де-Ве" был полон посетителей. Они сидели, уставившись в свои тарелки с сосисками и в кружки с пивом высотой с настольную лампу. Молодой человек с деньгами прошел вдоль столиков, разыскивая кого-то, и наконец подсел к одинокому человеку в голубом костюме. Пакет с деньгами он положил рядом с точно таким же, лежавшим на полу.

Отыскав пустой столик, я сел так, чтобы их видеть, и, взяв меню, демонстративно уткнулся в него. Появился официант. Я сказал ему, что еще не выбрал, и он отошел.

Вскоре человек в голубом костюме встал, оставил несколько монет на столе и, наклонившись, взял пакет с деньгами. Они не обменялись ни единым словом.

Когда Голубой Костюм вышел из ресторана, я пошел за ним, подчиняясь основному правилу, касающемуся тех случаев, когда в дело вмешивается случайность: всегда следуй за деньгами.

С массивным портиком в виде арки и двумя башнями, похожими на минареты, театр "Метрополь" на Ноллендорфплац производил впечатление почти византийского величия. На барельефах у основания массивных опор переплелись не менее двадцати обнаженных фигур – идеальное место, чтобы продемонстрировать истинное самопожертвование. Справа от театра за большими деревянными воротами располагалась обширная, как футбольное поле, стоянка для машин, а сзади к ней примыкали несколько больших многоквартирных домов.

К одному из этих зданий я и проследовал за Голубым Костюмом и его деньгами. Просмотрев имена на почтовых ящиках в вестибюле, я, к своему удовлетворению, увидел на одном из них – почтовом ящике номер девять – имя К. Херинга. Затем я позвонил Бруно из телефонной будки возле станции метро, расположенной через дорогу.

Когда старенький "ДКВ" моего партнера остановился у деревянных ворот, я забрался на сиденье пассажира и показал на автомобильную стоянку, где оставалось еще свободное пространство. Ближе к театру парковались машины тех, кто спешил на восьмичасовой спектакль.

– Этот человек живет здесь, – сказал я. – На третьем этаже, квартира номер девять.

– Ты узнал его имя?

– Это наш друг из клиники, Клаус Херинг.

– Неплохо. Как он выглядит?

– Примерно моего роста, худощавый, гибкий, волосы светлые, носит очки-пенсне, на вид около тридцати. Когда входил в дом, на нем был голубой костюм. Если он уйдет, попробуй забраться в его квартиру и найти любовные письма этого гомика. Если не получится, просто наблюдай. А я пойду к нашей клиентке за дальнейшими инструкциями. Если получу их, то вернусь сегодня вечером. Если же нет, то сменю тебя завтра в шесть утра. Вопросы есть? Бруно покачал головой. – Позвонить твоей жене?

– Нет, спасибо. Катя уже привыкла к тому, что я поздно возвращаюсь домой, Берни. Кроме того, мое отсутствие поможет разрядить обстановку. Вернувшись из зоопарка, я снова поругался со своим сыном Генрихом.

– Что на этот раз?

– Взял и вступил в моторизованный отряд "Гитлерюгенда", ни много ни мало.

Я пожал плечами.

– Все равно рано или поздно ему пришлось бы вступить в регулярные части "Гитлерюгенда".

– Черт возьми, этому прохвосту не надо было так торопиться, вот и все! Мог бы подождать, пока его призовут, как всех остальных ребят в классе.

– Успокойся, попробуй посмотреть на это дело с другой стороны. Его научат водить машину и разбираться в моторах. Конечно, они сделают из него нациста, но у него хотя бы будет специальность.

Возвращаясь в такси на Александрплац, где я оставил свою машину, я размышлял: перспектива того, что его сын получит специальность механика, слабое утешение для Бруно. В возрасте Генриха он сам был чемпионом по велосипедному спорту среди юниоров. И уж в одном-то он, без сомнения, прав: Генрих действительно превратился в настоящего прохвоста.

Я не позвонил фрау Ланге, чтобы предупредить ее о своем приезде, и хотя, когда я добрался до Гербертштрассе, было всего восемь часов, дом выглядел темным и негостеприимным, как будто в нем никто не жил. Неужели все уже отправились спать? Ведь сейчас один из самых приятных моментов в моей работе. Если ты распутал дело, тебе всегда обеспечен радушный прием, невзирая на то, были готовы хозяева тебя принять или нет.

Я припарковал свою машину, поднялся по ступенькам и нажал кнопку звонка. Почти тут же в окне над дверью зажегся свет, через минуту-другую дверь открылась – я очутился лицом к лицу с недовольной Черным Котелком.

– Вы знаете, сколько сейчас времени?

– Только что пробило восемь, – сказал я. – По всему Берлину посетители ресторанов еще только изучают меню, в театрах поднимается занавес, а матери думают о том, что пора укладывать детишек в кроватки. Фрау Ланге дома?

– Она не одета и не принимает невоспитанных мужчин.

– Что ж, тут вы правы. Я не принес ей ни цветов, ни шоколада. Я действительно невоспитанный мужчина.

– Истинная правда.

– Дарю ее вам совершенно бесплатно, чтобы вы пришли в хорошее настроение и сделали то, о чем вас просят. Речь идет о деле, срочном деле, и она наверняка захочет меня увидеть или по крайней мере узнать, почему меня не впустили в дом. Поэтому давайте бегите и скажите ей, что я пришел.

Я ждал в той же самой комнате на том же самом диване с подлокотниками в виде дельфинов. Во второй раз он мне еще меньше понравился, потому что теперь он был весь в рыжих волосах огромного кота, который спал на подушке рядом с длинным дубовым буфетом. Я еще снимал кошачьи волосы у себя с брюк, когда фрау Ланге вошла в комнату, облаченная в зеленый шелковый халат с вырезом, из которого выглядывала необъятная грудь, будто два розовых горба какого-то морского чудовища, и комнатные туфли в тон халату, в руках незажженная сигарета. Рядом неподвижно застыла собака, лапы точно сделаны из гипса цвета кукурузы. Нос псины морщился от сильного запаха английской лаванды, окутывавшего тело хозяйки, словно старомодное боа из перьев. Голос фрау Ланге звучал еще более грубо, чем мне показалось в первый раз.

– Скажите только, что Рейнхард не имеет к этому никакого отношения, властно потребовала она.

– Абсолютно никакого, – заверил я.

Она вздохнула с облегчением, и "морское чудовище" немного осело.

– Слава тебе Господи, – сказала она. – И вы узнали, кто шантажирует меня, господин Гюнтер?

– Да. Человек, который работал когда-то в клинике Киндермана. Санитар по имени Клаус Херинг. Не думаю, чтобы вам что-то говорило это имя, но Киндерман уволил его месяца два назад. Вероятно, работая в клинике, он украл письма, которые ваш сын писал Киндерману.

Она села и закурила сигарету.

– Но, если он имеет зуб на Киндермана, почему шантажирует меня?

– Это только моя догадка, как вы понимаете, но мне кажется, что главная причина – ваши деньги. Киндерман, конечно, богатый человек, но он не имеет и десятой доли того, что есть у вас, фрау Ланге. Более того, дело, по всей видимости, еще и в клинике. У Киндермана очень много друзей в СС, поэтому Херинг, наверное, решил, что вымогать деньги у вас просто безопаснее. С другой стороны, он вполне мог попробовать шантажировать Киндермана, но ничего от него не добился. Будучи психотерапевтом, тот мог легко объяснить, что письма вашего сына – всего лишь фантазии его бывшего пациента. Ведь это не такая уж редкая вещь, когда пациент испытывает чувство привязанности к своему врачу, даже к такому, как этот отвратительный Киндерман.

– Вы с ним встречались?

– Нет, но мне про него рассказывали некоторые из его подчиненных в клинике.

– Понимаю. Так что же мы предпримем дальше?

– Насколько я помню, вы сказали, что это будет решать ваш сын.

– Хорошо. Предположим, он захочет, чтобы вы продолжали расследование. Ведь, согласитесь, сделано пока еще очень мало. Что вы намерены предпринять дальше?

– В настоящее время мой партнер, господин Штальэкер, ведет наблюдение за домом Херинга на Ноллендорфплац. Как только он куда-нибудь уйдет, господин Штальэкер попытается проникнуть в его квартиру и забрать письма. После этого у вас будет три варианта возможных действий. Первый – забыть обо всем. Второй – передать дело в руки полиции, но в этом случае есть риск, что Херинг разоблачит вашего сына. И третий – можете сделать так, чтобы Херинг скрылся, как в старые добрые времена. Никакого насилия, разумеется. Нужно просто хорошенько напугать его для острастки и проучить. Лично я всегда предпочитаю третий путь. Кто знает? Может быть, вам даже удастся вернуть часть своих денег.

– Попался бы мне в руки этот негодяй!

– Лучше предоставьте это мне, хорошо? Я позвоню вам завтра, и вы скажете, что надумали делать. Если нам повезет, мы, может быть, сумеем к этому времени добыть письма.

Меня не нужно было уговаривать выпить за наш успех. Бренди было замечательное, и его следовало бы смаковать потихоньку. Но я устал, и, когда она и ее "морское чудовище" уселись ко мне на диван, я понял, что пора уходить.

Я жил тогда в большой квартире на Фазаненштрассе, неподалеку от Курфюрстендам, немного южнее ее, поблизости от всех театров и самых лучших ресторанов, в которые я никогда не ходил.

Хорошая тихая улица с белыми домами, украшенными ложными портиками и атлантами, поддерживающими богато декорированные фасады на своих мускулистых плечах. Мое жилище обходилось мне недешево. Но эта квартира и мой партнер вот и вся роскошь, которую я мог себе позволить в последние два года.

Первая оказалась более удачной, чем второй. Внушительная лестница, на сооружение которой ушло больше мрамора, чем на Пергамский алтарь, вела на третий этаж, где я занимал целую анфиладу комнат с потолками высотой с трамвай. Немецкие архитекторы и строители никогда не отличались крохоборством.

Мои ноги причиняли мне боль, словно первая любовь, и я решил принять горячую ванну.

Я долго лежал на диване, уставясь на украшенное витражами окно, которое делило верхнюю часть ванной комнаты пополам, что, с моей точки зрения, было совершенно излишним. Для чего нужна была такая конструкция, оставалось для меня неразрешимой загадкой.

За окном ванной, на дереве, одиноко росшем посреди двора, распевал соловей. Я почувствовал, что больше доверяю простой песне этой птицы, чем той, которую пел Гитлер.

Тут мне пришла в голову мысль, что мой обожаемый коллега, не расстающийся со своей трубкой, смог бы по достоинству оценить непритязательность такого сравнения.

Глава 5

Вторник, 6 сентября

В темноте прозвенел входной звонок. Еще погруженный в сон, я потянулся к будильнику, стоявшему на тумбочке у кровати, и поднес его к лицу. Половина пятого утра, я мог бы спать еще почти целый час. Снова прозвенел входной звонок, на этот раз более настойчиво. Я включил свет и вышел в прихожую.

– Кто там? – спросил я, хорошо зная, что только Гестапо может позволить себе удовольствие нарушить сон людей.

– Хайле Селассие*, – ответили мне. – Кто, черт возьми, это может быть? Давай, Гюнтер, открывай, мы не можем торчать тут всю ночь.

______________

* Хайле Селассие I (1892 – 1975) – император Эфиопии в 1930-1974 гг.

Да, это оказались действительно парни из Гестапо. Их манеру поведения нельзя было спутать ни с кем.

Я открыл дверь, и в квартиру ввалились два пивных бочонка в шляпах и плащах.

– Одевайся! – приказал один. – У тебя назначена встреча.

– Заткнись, мне нужно переговорить со своим секретарем, – зевнул я. – Я что-то позабыл об этой встрече.

– А он шутник, – сказал другой.

– Что, это идея Гейдриха, вот так приглашать людей в гости?

– Эй ты, побереги пасть, а то и сигарету некуда будет воткнуть! И влезай в свой костюм, а то мы стащим тебя вниз прямо в твоей чертовой пижаме.

Я тщательно оделся, выбрав самый дешевый костюм и старые ботинки. Набил карманы сигаретами. Даже захватил с собой номер "Берлинских иллюстрированных новостей". Если Гейдрих приглашает позавтракать, лучше всего приготовиться к тому, что это будет не очень приятный визит, возможно, длительный.

* * *

Сразу же к югу от Александрплац, на Дирксенштрассе, лицом к лицу столкнулись два здания – Имперский полицейский президиум и Центральный уголовный суд, законная администрация напротив правосудия. Они напоминали двух борцов-тяжеловесов, ожидавших с минуты на минуту сигнала к началу схватки, а пока что каждый пытался взглядом повергнуть другого.

Из этих двоих Полицейский президиум, или Алекс, называемый еще иногда "Зеленой тоской", выглядел грубее, так как был построен в виде готической крепости с башнями на каждом углу, увенчанными куполами, и с двумя башенками меньшего размера на обоих фасадах. Занимая площадь примерно в шестнадцать тысяч квадратных метров, это сооружение олицетворяло собой силу, не отличаясь особыми архитектурными достоинствами.

Несколько меньшее по размерам, здание Центрального суда выглядело более привлекательно. Его фасад в стиле необарокко, построенный из песчаника, смотрелся более утонченно и интеллигентно, чем фасад дома напротив.

Трудно угадать, кто из этих двух гигантов окажется победителем, но, поскольку обоим борцам за схватку уже заплачено, не было никакого смысла торчать здесь и ждать конца состязания.

Солнце уже всходило, когда машина въехала в центральный внутренний двор Алекса. Рановато ломать голову над тем, почему Гейдрих приказал привезти меня сюда, а не в штаб-квартиру службы безопасности на Вильгельмштрассе, где у него был свой кабинет.

Двое моих провожатых втолкнули меня в комнату для допросов и ушли. Из соседней комнаты доносились крики, что заставило меня призадуматься. Этот ублюдок Гейдрих никогда не сделает так, как следует. Я вытащил сигарету и, начиная нервничать, закурил. Сигарета имела кислый привкус. Зажав ее в уголке рта, я встал и подошел к грязному окну. Из него были видны только такие же окна и антенна полицейской радиостанции на коньке крыши. Я бросил сигарету в банку из-под кофе "Мексиканская смесь", служившую пепельницей, и снова присел к столу.

Все было сделано так, чтобы заставить меня нервничать, чтобы я почувствовал их власть. Вероятно, таким образом Гейдрих надеется скорее получить мое согласие, когда он наконец решит посетить меня. Возможно, он еще сладко спит в своей постели.

Если мне отводилась именно такая роль, то я решил спутать все их карты. Поэтому, вместо того чтобы грызть ногти и стоптать вконец свои дешевые ботинки, метаясь по комнате, я решил заняться саморелаксацией или как там называл это доктор Майер. Закрыв глаза, глубоко дыша через нос и сконцентрировав свои мысли на чем-то простом, я сидел совершенно спокойно. Так спокойно, что даже не услышал, как отворилась дверь. Через несколько мгновений я открыл глаза, с удивлением уставившись на вошедшего полицейского. Тот медленно кивнул.

– А вы не из слабаков, – отметил он, взяв мой журнал.

– Да неужели? – Я взглянул на часы. – Я здесь уже полчаса. А вы не торопитесь.

– В самом деле? Простите. Рад, что вы не скучали. Я вижу, вы думаете, что не задержитесь здесь надолго.

– А разве другие так не думают? – Я пожал плечами, рассматривая нарыв на его шее размером с орех, натертый засаленным воротником.

Когда он снова заговорил, его голос звучал так, как будто он шел у него откуда-то изнутри. При этом подбородок, покрытый шрамами, опускался на его широкую грудь – как у тенора, поющего в кабаре.

– Ну-ну, – сказал он. – Вы ведь частный сыщик, не так ли? Профессиональная ищейка. Позволено ли мне будет спросить, как вы зарабатываете себе на жизнь?

– А в чем дело? Вам что, перестали регулярно поступать взятки? – Он заставил себя ответить улыбкой на мои слова. – У меня все в порядке.

– Вам не скучно работать одному? Вы ведь были полицейским. У вас здесь остались друзья.

– Не смешите меня. Я работаю с напарником, так что у меня есть плечо, в которое я могу поплакаться, понятно?

– Ах да, ваш напарник. Должно быть, Бруно Штальэкер, верно?

– Точно. Я мог бы дать вам его адрес, но, мне кажется, он уже женат.

– Хорошо, Гюнтер, я вижу, вас трудно напугать. Хватит ломать комедию. Вас взяли в четыре тридцать. Сейчас семь...

– Если хочешь узнать точное время, спроси полицейского.

– Но вы так и не поинтересовались, зачем вас привезли сюда.

– Думаю, именно об этом мы и говорим.

– Неужели? Предположим, я ничего не знаю. Для такой ищейки, как вы, не составит труда это выяснить?

– Черт возьми, послушайте, это вы разыгрываете комедию, а не я, поэтому не ждите, что я подниму для вас занавес и включу свет. Давайте играйте, а я попытаюсь понять, когда надо будет смеяться и хлопать в ладоши.

– Очень хорошо, – сказал он, его голос стал более твердым. – Итак, где вы были прошлой ночью?

– Дома.

– У вас есть алиби?

– Да. Мой плюшевый медвежонок может подтвердить, что я лежал в постели и спал.

– А до этого?

– Навещал своего клиента.

– Не можете ли вы мне сказать кого?

– Послушайте, мне это не нравится. Что вы все крутите? Говорите, в чем дело, или я не скажу больше ни слова.

– Там внизу ваш напарник.

– Что он натворил?

– Что он натворил? Он умер.

– Умер? – Я покачал головой.

– Точнее, его убили. Так мы обычно это называем.

– О Боже! – сказал я, снова закрывая глаза.

– Да, вы правы, Гюнтер, это мое представление. Но я надеюсь, что вы мне все-таки поможете с занавесом и светом.

Он ткнул указательным пальцем в мою окоченевшую грудь.

– Так что давайте не увиливайте, отвечайте.

– Вы безмозглый осел! Вы думаете, я в этом замешан? О Боже, это был мой единственный друг. Когда вы и ваши друзья-умники из Алекса услали его в какую-то дыру в Шпреевальде, я единственный помог ему оттуда выбраться. Только я понимал, что, хотя он и относился к нацистам с прохладцей, он все-таки хороший полицейский.

Я с горечью покачал головой и снова выругался.

– Когда вы его видели в последний раз?

– Прошлой ночью, около восьми часов. Я оставил его на автомобильной стоянке за театром "Метрополь" на Ноллендорфплац.

– Он работал?

– Да.

– Что он делал?

– Выслеживал одного типа. Вернее, наблюдал за ним.

– За тем, кто работает в театре или живет в близлежащем доме?

Я кивнул.

– Так все-таки за кем же?

– Я не могу вам этого сказать. По крайней мере, пока не могу. Я должен посоветоваться со своим клиентом.

– Которого вы мне, конечно, тоже не назовете. Вы думаете, вы священник? Это убийство, Гюнтер. Или вы не хотите поймать убийцу вашего напарника?

– А сами вы как считаете?

– Я считаю, вы должны учесть вероятность того, что ваш клиент мог приложить к этому руку. Предположим, он вам скажет: "Господин Гюнтер, я запрещаю обсуждать этот несчастный случай с полицией". Куда это нас приведет? – Он покачал головой. – Не надо юлить, Гюнтер. Или вы расскажете мне обо всем, или вам придется рассказать все на суде. – Он встал и направился к двери. – Решайте сами. Подумайте. Я никогда не тороплю.

Он закрыл за собой дверь, оставив меня терзаться чувством вины за все те случаи, когда я злился на Бруно и его безобидную трубку.

Примерно через час дверь снова открылась, и в комнату вошел человек в чине высшего офицера СС.

– Я все думал, когда же вы появитесь? – сказал я.

Артур Небе вздохнул и покачал головой.

– Мне очень жаль Штальэкера. Он был хорошим человеком. Естественно, ты бы хотел увидеть его. – Небе предложил мне следовать за ним. – А затем, боюсь, тебе придется встретиться с Гейдрихом.

За внешним кабинетом и анатомическим театром, где патологоанатом работал с обнаженным телом юной девушки, располагалась длинная холодная комната, в которой я увидел рядами стоящие столы. На некоторых из них лежали человеческие тела, одни – в обнаженном виде, другие – покрытые простынями, некоторые, как Бруно, были еще в одежде и больше напоминали предметы забытого, багажа, чем людей.

Я подошел к столу, где лежал мой мертвый напарник, и какое-то время с тяжелым чувством смотрел на него. Рубашка на груди Бруно выглядела так, будто он вылил на себя целую бутылку красного вина, рот широко раскрыт, словно он сидел в кресле у зубного врача. Существует много способов прекратить сотрудничество, но ни один из них не делает этот разрыв таким окончательным, как убийство.

– Никогда не знал, что у него была вставная челюсть, – рассеянно произнес я, увидев, как что-то металлическое сверкнуло во рту у Бруно. Удар ножом?

– Да, один удар, прямо в сердце. Били снизу под ребра, в подложечку.

Я взял его руки и внимательно их осмотрел.

– Ладони не порезаны, значит, он не защищался, – отметил я. – Где его нашли?

– На автомобильной стоянке у театра "Метрополь", – сообщил Небе.

Я распахнул его куртку и заметил, что в кобуре нет пистолета, расстегнул рубашку, все еще липкую от крови и принялся изучать рану. Чтобы сказать что-либо определенное, нужно смыть кровь, но было видно, что края входного отверстия разорваны, как если бы нож в ране повернули.

– Тот, кто это сделал, знал, как можно убить человека ножом, – сказал я, – Похоже на штыковую рану. – Я вздохнул и покачал головой. – Не стоит приглашать сюда его жену, я сам сделаю формальное опознание. Ей уже сообщили?

– Не знаю. – Небе пожал плечами. Он провел меня к выходу из анатомического театра. – Но думаю, что ей скоро сообщат.

Патологоанатом, молодой человек с большими усами, прервал работу над телом девушки, чтобы покурить. Сигарета, которую он держал рукой, одетой в перчатку, запачкалась в крови, и немного крови попало на его нижнюю губу. Небе остановился и посмотрел на курящего патологоанатома и мертвое тело с выражением, в котором угадывалось нечто большее, чем легкое отвращение.

– Что, – сердито спросил он, – еще одна?

Патологоанатом лениво выпустил дым, и лицо его скривилось в гримасе.

– Судя по этой стадии исследования, определенно схожий случай, – сказал он. – У нее все те же признаки.