355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Филипп Керр » Бледный преступник » Текст книги (страница 11)
Бледный преступник
  • Текст добавлен: 6 сентября 2016, 23:23

Текст книги "Бледный преступник"


Автор книги: Филипп Керр



сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Мы знали, что Лиза Ганц пропала именно здесь, потому что один из продавцов рыбы нашел хозяйственную сумку, которую позже мать Лизы опознала как принадлежащую ее дочери.

Кроме этого, никто ничего не видел. На Моабитском рынке люди не обращают на вас особого внимания, если вы не полицейский, разыскивающий пропавшую девушку, и даже в этом случае на вас смотрят просто из любопытства.

Пятница, 30 сентября

Днем я был вызван в штаб-квартиру Гестапо на Принц-Альбрехтштрассе. Проходя через основной вход, я поднял глаза вверх и увидел женщину, сидевшую на завитке размером с шину грузовика, – она реставрировала лепное украшение. Над ее головой парили два херувима, один из которых чесал в затылке, а у другого на лице было написано удивление. Я подумал: наверное, они пытаются понять, почему Гестапо выбрало для себя именно это здание. На первый взгляд. Школа искусств, размещавшаяся раньше на Принц-Альбрехт-штрассе, 8, и Гестапо, занимающее это здание сейчас, не имеют между собой ничего общего, кроме стремления, если верить расхожей шутке, вставить всех в рамки. Но в тот день меня больше удивляло, почему Гейдрих вызвал меня именно сюда, а не во Дворец принца Альбрехта, расположенный рядом с Вильгельмштрассе. Без сомнения, у него были на то свои причины. Гейдрих ничего не делает без причины, и я был уверен, что нынешняя мне так же мало понравится, как и все остальные.

За главной дверью вас ожидает служба безопасности. После этого, пройдя вперед, вы оказываетесь у подножия лестницы размером с акведук. А поднявшись на один пролет, попадаете в зал для посетителей со сводчатым потолком и тремя окнами в виде арок, сквозь которые мог бы свободно пройти локомотив. У каждого окна – деревянная скамья, какие можно увидеть в церквах, я уселся на одну их них и, как мне было велено, стал ждать.

На постаментах между окнами стояли бюсты Гитлера и Геринга.

Я немного удивился – чего это вдруг Гиммлер оставил здесь голову Толстого Германа, учитывая их горячую ненависть друг к другу. Может быть, Гиммлер считал этот бюст произведением искусства? А может быть, его жена была дочерью главного раввина?

Прошел почти час, прежде чем передо мной из двойных дверей появился наконец Гейдрих. Он нес в руке портфель и, увидев меня, отослал своего адъютанта.

– Комиссар Гюнтер, – обратился он ко мне, и такое обращение, по-видимому, показалось ему забавным. Он повел меня вдоль по галерее. – Я думаю, мы можем снова прогуляться в саду, как в прошлый раз. Вы не откажетесь проводить меня до Вильгельмштрассе?

Мы прошли через арочную дверь и спустились по другой массивной лестнице в печально знаменитое южное крыло здания, где когда-то располагались мастерские скульпторов, а теперь были тюремные камеры Гестапо. Я их очень хорошо запомнил, потому что мне уже пришлось здесь однажды посидеть, правда, недолго, и я почувствовал облегчение, когда мы вышли из здания и оказались на свежем воздухе. Никогда нельзя распознать замыслы Гейдриха.

Он остановился на какое-то мгновение, глядя на свои часы "Ролекс". Я хотел было заговорить, но он поднял указательный палец и, словно соблюдая конспирацию, приложил его к своим тонким губам. Мы стояли и ждали, только я понятия не имел чего.

Через минуту или чуть больше раздался залп, и эхо от него раскатилось по саду. Затем еще один и еще. Гейдрих снова взглянул на часы, кивнул и улыбнулся.

– Ну что, пойдем? – сказал он, ступая на дорожку, посыпанную гравием.

– Это что, в мою честь? – спросил я, прекрасно зная, что это было.

– А, эта пальба? – Он усмехнулся. – Нет-нет, комиссар Гюнтер. Вы слишком много о себе воображаете. И кроме того, я не думаю, что вам нужен дополнительный урок, демонстрирующий силу. Просто я добиваюсь пунктуальности. Говорят, что для королей – это простая вежливость, но для полицейского – это критерий его профессиональной пригодности. В конце концов, если фюрер смог добиться, чтобы поезда не опаздывали, самое меньшее, что могу сделать я, – это потребовать, чтобы несколько священников были ликвидированы в точно назначенное время.

Я подумал, что Гейдрих все-таки преподал мне наглядный урок. Таким способом он хотел дать мне понять, что знает о моей стычке со штурмбанфюрером Ротом из 4В-1.

– А почему перестали расстреливать на рассвете?

– Жители соседних домов жаловались.

– Вам сказали священники, правда?

– Католическая церковь – это такой же международный заговор, как большевизм и иудаизм, Гюнтер. Мартин Лютер возглавил одну Реформацию, фюрер возглавит другую. Он ликвидирует власть Папы Римского над немецкими католиками, хотят этого священники или нет. Но это совсем другое направление деятельности, и пусть им лучше занимаются те, кто в этом хорошо разбирается. Я пригласил вас не для этого. Хотел рассказать вам об одной проблеме, с которой я столкнулся. Дело в том, что на меня оказывают определенное давление Геббельс и его писаки с Муратти, которые утверждают, что дело, которое вы расследуете, надо предать гласности. И я не знаю, сколько еще времени мне удастся сопротивляться их натиску.

– Когда вы поручили мне это дело, генерал, – сказал я, закуривая сигарету, – я был против запрета на освещение его в печати. Однако теперь я убежден, что наш убийца как раз и добивается, чтобы о нем писали все газеты.

– Да, Небе мне говорил, что вы разрабатываете версию о том, что это что-то вроде заговора, составленного Штрейхером и его дружками, ненавидящими евреев, с целью устроить погром еврейскому сообществу, проживающему в столице.

– Это звучит нелепо только в том случае, если вы не знаете Штрейхера, генерал.

Он остановился и, засунув руки глубоко в карманы своих брюк, покачал головой.

– Что касается этого баварского борова, то он меня не может удивить. Гейдрих хотел пнуть голубя носком своего сапога, но промахнулся. – Я хочу услышать от вас побольше.

– Мы показали фотографию Штрейхера одной девушке, и она заявила, что, скорее всего, именно этот человек пытался заманить ее в свою машину у ворот школы, из которой на прошлой неделе исчезла другая девушка. Ей кажется, что этот человек, скорее всего, говорит с баварским акцентом. А дежурный сержант, который разговаривал с неизвестным, указавшим нам совершенно точно, где можно найти труп еще одной пропавшей девушки, тоже утверждает, что у этого человека был баварский акцент.

Теперь поговорим о мотиве преступления. В прошлом месяце жители Нюрнберга сожгли городскую синагогу. А здесь, в Берлине, дело пока ограничилось несколькими разбитыми окнами и оскорблениями. Штрейхер был бы просто счастлив, если бы с евреями в Берлине стали обходиться так же, как в Нюрнберге. Более того, описываемое в "Штюрмере" ритуальное убийство очень напоминает modus operandi убийцы. Прибавьте все это к репутации Штрейхера, и эта версия покажется довольно убедительной.

Гейдрих ускорил шаги и обогнал меня, руки его болтались вдоль тела, как будто он ехал верхом на лошади в Венской школе верховой езды. Затем он повернулся лицом ко мне, восторженно улыбаясь.

– Я знаю одного человека, который был бы счастлив свалить Штрейхера. Этот глупый ублюдок в своих речах докатился до того, что утверждает: наш Премьер-министр – импотент. Геринг был в ярости. Но ведь у вас еще нет достаточно улик, не так ли?

– Нет, генерал. Да к тому же моя свидетельница – еврейка. – Гейдрих застонал. – И конечно, все остальное – пока только догадки.

– Тем не менее мне очень нравится ваша версия, Гюнтер. Мне она очень нравится.

– Я хотел бы напомнить вам, генерал, что мне потребовалось шесть месяцев, чтобы поймать Гормана-Душителя. А этим делом я еще и месяца не занимаюсь.

– Боюсь, что у нас нет этих шести месяцев. Послушайте, дайте мне хоть самую ничтожную улику, и я отобьюсь от Геббельса. Но эта улика мне нужна как можно скорее, Гюнтер. Даю вам еще месяц, самое большее – шесть недель. Вы меня хорошо поняли?

– Да, генерал.

– Итак, чем я вам могу помочь?

– Пусть Гестапо установит круглосуточное наблюдение за Юлиусом Штрейхером, – попросил я. – Полное тайное изучение всей предпринимательской деятельности самого Штрейхера и всех, кто с ним сотрудничает.

Гейдрих сложил руки на груди, а затем подпер одной рукой свой длинный подбородок.

– Мне придется переговорить об этом с Гиммлером. Но все будет в порядке. Коррупцию рейхсфюрер ненавидит даже больше, чем евреев.

– Ну что ж, это очень обнадеживает, генерал.

Мы двинулись к Дворцу принца Альбрехта.

– Кстати, – сказал он, когда мы приближались к его собственной штаб-квартире, – я получил несколько очень важных новостей, затрагивающих нас всех. Англичане и французы подписали соглашение в Мюнхене. Фюрер получил Судетскую область. – Он удивленно покачал головой. – Чудеса, да и только, правда?

– Да, чудеса, – пробормотал я.

– Неужели вы не понимаете? Войны не будет. По крайней мере, сейчас.

Я выдавил из себя улыбку.

– Да, это действительно хорошие новости!

Я все прекрасно понял. Войны не будет. Не будет никакого сигнала от англичан. А без этого не будет и никакого путча.

Часть вторая

Глава 15

Понедельник, 17 октября

Семья Ганцев, или, вернее, то, что от нее осталось, когда еще один неизвестный позвонил в Алекс и сообщил, где можно найти тело Лизы Ганц, проживала к югу от Биттенау в небольшой квартирке на Биркенштрассе, сразу же за госпиталем Роберта Коха; где фрау Ганц работала медсестрой. Господин Ганц служил клерком в Окружном суде Моабита, который также располагался поблизости.

Если верить словам Беккера, это были работящие люди, чей возраст приближался к сорока годам. Они проводили большую часть времени на работе, и Лиза часто оставалась одна. И вряд ли кто-нибудь заставал ее в таком виде, в котором только что увидел ее я – она лежала обнаженная на столе в Алексе, и профессор Ильман сшивал те части ее тела, которые он вынужден был вскрыть, чтобы узнать о ней все: начиная с того, была ли она девственницей, и кончая содержимым ее желудка. Однако смутные подозрения, появившиеся у меня, подтвердило изучение ее ротовой полости, в которую было гораздо легче проникнуть, чем в желудок.

– Что натолкнуло вас на такую мысль, Берни? – спросил Ильман.

– Не все так виртуозно скручивают самокрутки, как вы, профессор. Иногда крошечные чешуйки бумаги остаются на языке или под губой. Помните, та еврейская девушка, которая видела нашего убийцу, говорила, что он курил сигареты со сладким запахом, напоминающим лавровый лист или душицу? Речь шла о гашише. Вот как ему удавалось спокойно увозить их в своей машине. Им льстило, что он обращается с ними, как со взрослыми, предлагая сигарету. Но только это были не обычные сигареты.

Ильман покачал головой с нескрываемым восхищением.

– Подумать только, а я не додумался. Наверное, старею.

Беккер захлопнул дверь автомобиля, и мы пошли вместе по тротуару. Квартира Ганцев располагалась над аптекой. У меня появилось такое чувство, что мне придется еще раз побывать в ней.

Мы поднялись по лестнице и постучали в дверь. Нам открыл мрачный темноволосый человек. Узнав Беккера, он вздохнул и позвал свою жену. Затем бросил взгляд в глубь квартиры, и я увидел, что он мрачно кивнул.

– Проходите, – сказал он.

Я внимательно наблюдал за ним. Его лицо раскраснелось, и, протискиваясь мимо него, я заметил у него на лбу крошечные капельки пота. Пройдя в комнату, я почувствовал тепло и запах мыла и догадался, что он только что вышел из ванной.

Закрыв дверь, господин Ганц догнал нас и провел в маленькую гостиную, где стояла его жена и спокойно ждала нас. Высокая, болезненно-бледная женщина, как будто ей редко приходилось бывать на воздухе. По ее лицу было заметно, что она только что перестала плакать. В руках она комкала мокрый носовой платок. Ганц подошел к ней и обнял ее за широкие плечи, и тут стало видно, насколько он ниже ее ростом.

– Это комиссар Гюнтер из Алекса, – представил меня Беккер.

– Господин и госпожа Ганц, – обратился я к ним, – Боюсь, вам придется приготовиться к самому худшему. Сегодня утром мы нашли тело вашей дочери Лизы. Приношу вам свои соболезнования.

Беккер торжественно склонил голову.

– Да, – сказал Ганц, – да, я так и думал.

– Естественно, вы должны будете опознать труп, – продолжал я. – Но это не обязательно делать сейчас. Может быть, чуть попозже, когда сможете взять себя в руки.

Я ожидал, что фрау Ганц разразится рыданиями, но она вела себя сдержанно, по крайней мере, в эту минуту. Уж не потому ли, что она была медсестрой, привыкшей к страданиям и горю? Неужели и к своему собственному?

– Мы можем сесть?

– Да, пожалуйста, – сказал Ганц.

Я велел Беккеру пойти на кухню и сварить кофе. Он с готовностью отправился исполнять мое приказание, так как оно позволяло ему хотя бы на одну-две минуты вырваться из атмосферы горя.

– Где вы нашли ее? – спросил Ганц.

На этот вопрос мне совсем не хотелось отвечать. Как сказать родителям, что тело их дочери было найдено внутри автомобильных покрышек, поставленных одна на другую в брошенном гараже на Кайзер-Вильгельм-штрассе? Я ограничился тем, что сообщил им, где находится гараж, в котором было найдено тело. При этом известии произошел совершенно недвусмысленный обмен взглядами.

Ганц сидел, положив руку на колено своей жены. Она казалась спокойной, даже безучастной и, возможно, меньше нуждалась в кофе, который готовил Беккер, чем я.

– Кто бы, по-вашему, мог убить ее? – продолжал расспрашивать Ганц.

– Мы разрабатываем несколько версий, господин Ганц, – сказал я, чувствуя, как ко мне вновь возвращается способность изрекать обычные полицейские банальности. – Мы делаем все возможное, поверьте мне.

Ганц нахмурился еще сильнее. Он с негодованием покачал головой.

– Не могу понять, почему об этом молчат газеты.

– Чтобы не появились желающие подражать этому убийце. В подобных случаях такое часто случается, – заметил я.

– А не кажется ли вам, что важнее принять все меры для того, чтобы ни одну девушку больше не убили? – Фрау Ганц, смотрела на меня с озлоблением. Это ведь правда, что убили уже нескольких девушек? Так говорят люди. Вы можете не сообщать об этом в газетах, но вы не можете заставить людей молчать.

– Но ведь проводилась пропагандистская кампания, призывающая девушек быть осторожными, – возразил я.

– Да, но она не принесла никаких плодов, – сказал Ганц. – Лиза была умной девушкой, комиссар. Она не могла сделать какую-нибудь глупость. Значит, убийца тоже не дурак. И, как мне кажется, единственный способ заставить девушек быть действительно осторожными – это опубликовать всю эту историю в газетах, во всем ее ужасе, чтобы напугать их.

– Может быть, вы и правы, господин Ганц, – удрученно произнес я. – Но это не от меня зависит. Я только подчиняюсь приказам. – В те дни это был типично немецкий способ оправдать все и вся, и я почувствовал глубокий стыд, что мне пришлось прибегнуть к нему.

Беккер просунул голову в дверь кухни.

– Могу я попросить вас на пару слов, комиссар?

Теперь наступила моя очередь с облегчением покинуть комнату.

– В чем дело? – сурово спросил я. – Забыли, как вскипятить чайник?

Он протянул мне вырезку из газеты "Беобахтер".

– Взгляните на это, комиссар. Я нашел ее в ящике.

Это было объявление. "Рольф Фогельман, частный сыщик, специализируется на розыске пропавших" – точно такое же объявление, каким в свое время надоедал мне Бруно Штальэкер.

Беккер показал на дату в верхней части вырезки.

– Третье октября, – сказал он. – Через четыре дня после того, как исчезла Лиза Ганц.

– Людям не в первый раз надоедает ждать, пока раскачается полиция, заметил я. – В конце концов, таким способом и я сравнительно честно зарабатывал себе на жизнь.

Беккер нашел чашки с блюдцами и поставил их на поднос вместе с кофейником.

– Как вы полагаете, они могли обратиться к нему, комиссар?

– Не вижу никакого вреда, если мы их об этом спросим.

Ганц и не думал оправдываться, что обратился к частному сыщику, я сам был бы не прочь иметь такого клиента.

– Как я уже говорил, комиссар, в газетах не было ничего об исчезновении нашей дочери, а ваших сотрудников мы видели у себя только дважды. Время шло, и мы недоумевали – предпринимаются ли вообще какие-нибудь попытки найти нашу дочь? Сильнее всего угнетает неизвестность. Мы подумали, что если мы найдем господина Фогельмана, то по крайней мере будем уверены, что кто-то делает все возможное, чтобы найти ее. Я не хочу быть грубым, комиссар, но я рассказываю, как это было.

Я сделал глоток и покачал головой.

– Очень хорошо вас понимаю. Вероятно, я поступил бы так же. Мне только хотелось бы, чтобы этот Фогельман смог ее найти.

Ими можно только восхищаться, подумал я. У них, наверное, нет особых средств, чтобы прибегать к услугам частного сыщика, и все-таки они на это решились. Должно быть, потратили на оплату его услуг все свои сбережения.

Мы кончили пить кофе и стали прощаться. Я сказал господину Ганцу, что завтра рано утром полицейская машина может заехать за ним и доставить его в Алекс, чтобы он опознал тело.

– Спасибо вам за ваше внимание, комиссар, – сказала фрау Ганц, пытаясь улыбнуться. – Все так добры к нам.

Ее муж кивнул, соглашаясь с ней. Стоя у открытой двери, он, можно не сомневаться, страстно желал поскорее увидеть наши спины.

– Господин Фогельман отказался брать с нас деньги. А теперь вы собираетесь прислать машину за моим мужем. Не знаю, как выразить вам нашу признательность.

Я сочувственно пожал ей руку, и мы ушли.

В аптеке внизу я купил несколько порошков и проглотил один в машине. Беккер посмотрел на меня с отвращением.

– Бог мой, не понимаю, как вы можете их глотать, – сказал он, содрогаясь.

– Так они быстрее действуют. А после того, что мы сейчас пережили, я не могу сказать, чтобы я почувствовал их вкус. Ненавижу сообщать плохие известия. – Я облизал губы языком, чтобы на них не осталось порошка. – Ну? Какое у вас сложилось впечатление? То же самое, что и раньше?

– Да. Он постоянно бросал на нее многозначительные взгляды.

– Для этого я вас и взял с собой, – сказал я, все еще недоумевая.

Беккер широко улыбнулся:

– А она недурна, правда?

– Полагаю, вы хотите рассказать мне, что такая хороша в постели, правильно?

– Я думаю, она больше в вашем вкусе, комиссар.

– Да? Почему это вы так решили?

– По-моему, она относится к тому типу женщин, которые очень чутко реагируют на доброту. – Я засмеялся, несмотря на свою головную боль. – Более чутко, чем на плохие известия. Вдруг появляемся мы, шествуя тяжелой поступью и с мрачными физиономиями, не предвещающими ничего хорошего, а она выглядит так, будто самая большая неприятность у нее – это некоторая слабость по причине менструации.

– Она – медсестра. Ее профессия приучила к плохим известиям.

– Это мне тоже пришло в голову, но, по-моему, она просто успела выплакаться перед нашим приходом. А как вела себя мать Ирмы Ханке? Она плакала?

– О нет. Эта была тверда, как еврейские сладости. Она только немного пошмыгала носом, когда я появился у них в первый раз. Но атмосфера у них была такая же, как и у Ганцев.

Я посмотрел на часы.

– Мне кажется, нам нужно выпить.

Мы подъехали к кафе "Керкау" на Александрплац. В нем стояло шесть бильярдных столов, и оно всегда было заполнено полицейскими из Алекса, которые заходили сюда расслабиться после дежурства.

Я взял две кружки пива и принес их к столу, где Беккер уже сделал несколько ударов.

– Вы играете в бильярд? – спросил он.

– Вы что, смеетесь? Да я здесь раньше дневал и ночевал.

Я взял кий и посмотрел, как Беккер ударил: шар попал в красный, отскочил от бортика и ударил другой белый, шар.

– Как насчет небольшого пари?

– Не после такого удара. Вам надо еще долго учиться, как давать нужные направления. Если бы вы промахнулись...

– Просто удачный удар, – настаивал Беккер.

Он наклонился и ударил по шару. На этот раз он промахнулся на полметра.

Я прищелкнул языком.

– Как вы держите кий! Это же не палка. И не надо меня поддразнивать, хорошо? Ладно, чтобы доставить вам удовольствие, давайте сыграем по пять марок за игру.

Он слегка улыбнулся и согнул плечи.

– Двадцать очков с вас достаточно?

Начинать выпало мне, но я проиграл первый удар. После этого Беккер принялся разделывать меня, как младенца. В детстве он не терял времени в бойскаутах, это уж точно. После четырех игр я бросил двадцать марок на стол и запросил пощады. Беккер швырнул деньги мне назад.

– Не надо, – сказал он. – Вы мне просто поддались.

– Вам нужно будет усвоить еще одну вещь. Пари – это пари. Никогда не предлагайте играть на деньги, если не собираетесь забирать свой выигрыш. Человек, который прощает вам долг, может ожидать того же и от вас. Это только нервирует людей.

– Хороший совет. – Он сунул деньги в карман.

– Это же касается и работы, – продолжал я. – Никогда не работайте даром. Если вы не берете денег за свою работу, значит, она того и не стоит. – Я положил свой кий на полку и допил пиво. – Не доверяйте тому, кто готов работать задаром.

– Вы это поняли, будучи частным сыщиком?

– Нет, я понял это, будучи хорошим предпринимателем. Но поскольку уж вы заговорили об этом, то частный сыщик, который берется за поиски пропавшей девушки, а затем отказывается от вознаграждения, не внушает мне доверия.

– Рольф Фогельман? Так ведь он же ее не нашел.

– Вот что я хочу вам сказать. Сейчас многие люди пропадают в нашем городе, и причин тому много. Когда пропавший находится, это исключение, а не правило. Если бы я возвращал деньги всем клиентам, которым не смог помочь, я бы сейчас работал посудомойщиком. Частный сыщик должен гнать прочь все сантименты. Человеку, который не получает плату за свою работу, нечего будет есть.

– Может быть, у этого Фогельмана более великодушный характер, чем у вас, комиссар.

Я покачал головой.

– Не понимаю, как он может позволить себе быть великодушным. – Я развернул вырезку с объявлением Фогельмана и снова перечитал его. – Только не с такими объявлениями.

Глава 16

Вторник, 18 октября

Да, это была она. Только у нее такие золотистые волосы и такие изящные ноги. Я наблюдал, как она, нагруженная пакетами и коробками, пыталась проскочить через вращающиеся двери "Ка-де-Ве". Она выглядела так, как будто в последнюю минуту забежала в магазин купить рождественские подарки. Пытаясь поймать такси, замахала рукой, уронила пакет, наклонилась, чтобы поднять его, а когда выпрямилась, то обнаружила, то таксист упустил ее из виду и уехал. Хотя мне непонятно, как можно потерять ее из виду. Хильдегард Штайнингер заметишь, даже если у тебя на голову надет мешок. Она выглядела так, словно полдня провела в косметическом кабинете.

Сидя за рулем, я услышал, как она выругалась, и, подрулив к обочине, опустил стекло.

– Вас подвезти?

– Нет, не надо, – сказала она так, будто я на светском приеме загнал ее в угол и она высматривает из-за моего плеча, не проходит ли мимо кто-нибудь поинтересней. Но никто не проходил, она спохватилась, что нужно улыбнуться, поспешно изобразила на лице приветливость и затем добавила: – Впрочем, если это вас не затруднит.

Я выскочил из машины, чтобы помочь ей уложить покупки – множество коробок со шляпками, туфлями, парфюмерией, нарядами от самого модного портного на Фридрихштрассе и продукты из знаменитого зала "Ка-де-Ве". По-видимому, она относилась к тому типу женщин, для которых, чековая книжка – панацея от всех бед. Хотя, впрочем, таких женщин очень много.

– Совсем не затруднит, – сказал я, глядя на ее ноги, пока она забиралась в машину. На мгновение мне удалось насладиться зрелищем краешков ее чулок с подвязками. Не смей смотреть, приказал я себе. Эта дамочка тебе не по карману. Кроме того, ее мысли заняты совсем другим – подходят ли туфли к сумочке и что случилось с пропавшей дочерью.

– Куда ехать? – поинтересовался я. – Домой?

Она вздохнула, как будто я предлагал отвезти ее в ночлежку Пальме на Фробельштрассе, но потом, храбро улыбнувшись, кивнула. Мы поехали на восток по направлению к Бюловштрассе.

– Боюсь, что у меня нет для вас ничего нового, – сказал я, придавая своему лицу серьезное выражение и стараясь думать о дороге, а не о ее бедрах.

– Я на это и не рассчитывала, – произнесла она без всякого выражения. Ведь прошло уже почти четыре недели.

– Нужно надеяться на лучшее.

Еще один вздох, более нетерпеливый.

– Вы ее не найдете. Она мертва, не так ли? Почему просто не смириться с этим фактом?

– Для меня она жива, пока я не удостоверюсь в обратном, фрау Штайнингер.

Я повернул на юг по Потсдамерштрассе, и какое-то время мы молчали. Вдруг я заметил, что она трясет головой и дышит так, как будто ей пришлось подниматься по лестнице.

– Представляю, что вы обо мне думаете, комиссар, – сказала она. – У меня пропала дочь, возможно, ее убили, а я швыряю деньги, как будто ничего не произошло. Вы, наверное, думаете, что я бессердечная.

– Ничего подобного я не думаю, – поспешил возразить я и начал объяснять ей, что разные люди ведут себя в такой ситуации по-разному, что покупки помогают ей хоть на пару часов отвлечься от мыслей об исчезнувшей дочери, и все это совершенно нормально, и никто не будет ее ни в чем обвинять. Мне казалось, что я говорил очень убедительно, но когда мы подъехали к ее дому в Штеглице, Хильдегард Штайнингер плакала.

Я положил руку ей на плечо, легонько сжал его, чтобы успокоить ее, и сказал:

– Я предложил бы вам свой носовой платок, если бы мне не пришлось заворачивать в него бутерброды.

Она попыталась улыбнуться сквозь слезы.

– У меня есть платок. – Она вытащила из-под рукава кружевной квадратик. Затем взглянула на мой платок и рассмеялась: – Похоже, вы действительно заворачивали в него бутерброды.

Я помог ей отнести покупки наверх и подождал у двери, пока она искала ключ. Открыв дверь, она повернулась ко мне и благодарно улыбнулась.

– Спасибо за помощь, комиссар, – поблагодарила она. – Это было очень мило с вашей стороны.

– Пустяки, – сказал я, совсем так не думая.

Хотя бы пригласила на чашечку кофе, подумал я, вернувшись в свою машину. Разрешила подвезти себя и даже не предложила войти.

Но, впрочем, таких женщин много: для них мужчины существуют только для того, чтобы подвозить их на машинах, не получая даже на чай.

Стойкий запах духов "Байяди", оставшийся в машине, сыграл со мной злую шутку. Некоторые мужчины совершенно безразличны к женским духам, но для меня их запах – удар ниже пояса. За те двадцать минут, что я ехал до Алекса, мне показалось, что я, словно пылесос, всосал в себя весь аромат этой женщины до последней молекулы.

Я позвонил своему другу, который работал в рекламном агентстве "Дорланд". Алекса Зиверса я знал со времен войны.

– Алекс, вы все еще покупаете места для объявлений?

– Покупаем, поскольку это требует не больше одной извилины.

– Всегда приятно поговорить с человеком, который любит свою работу.

– К счастью, я гораздо больше люблю деньги.

Мы продолжали разговаривать в таком же духе еще минуты две, потом я спросил Алекса, нет ли у него сегодняшнего утреннего номера газеты "Беобахтер". Мне было интересно, есть ли там объявление Фогельмана.

– А в чем дело? – спросил он, – Не могу поверить, что даже люди твоей профессии в конце концов осознали, что живут в двадцатом веке.

– Это объявление появляется по крайней мере дважды в неделю уже в течение нескольких месяцев, – объяснил я. – Сколько бы это могло стоить?

– Для такого срока могла быть скидка. Послушай, я знаю кое-кого в редакции "Беобахтер". Может быть, мне удастся выяснить то, что тебя интересует.

– Я был бы тебе очень признателен.

– Может быть, ты хочешь сам дать объявление?

– К сожалению, Алекс, это относится к делу, которое я расследую.

– Понял. Шпионишь за конкурентами, да?

– Что-то в этом роде.

Остаток дня я провел, читая отчеты Гестапо о Штрейхере и его коллегах из редакции "Штюрмер": о связи гауляйтера с Анни Зайц, о других его связях, которые он поддерживал втайне от своей жены Кунигунды; о связи его сына Лотара с английской девушкой благородного происхождения по имени Митфорд; о том, что редактор еженедельника "Штюрмер" Эрнст Химер – гомосексуалист; о незаконной деятельности карикатуриста из "Штюрмера" Филиппа Рупрехта после войны в Аргентине и о том, как в число сотрудников "Штюрмера" вошел человек по имени Фриц Бранд, на самом деле еврей по имени Йонас Волк.

Впечатляющее чтение, полное непристойных подробностей, без сомнения, вполне в стиле самого "Штюрмера", но, прочитав все эти документы, я не смог в них найти ничего, что помогло бы мне установить связь между Штрейхером и убийствами.

Зиверс позвонил около пяти часов и сообщил, что объявления, которые давал Фогельман, стоили ему ежемесячно что-то около трех или четырех сотен марок.

– И когда же он начал так тратиться?

– С начала июля. Только он совсем не тратится, Берни.

– Не говори мне, что его объявления публикуются бесплатно.

– Нет, его счета оплачивают другие.

– Да? И кто же?

– Это очень забавно, Берни. Можешь ли ты придумать причину, по которой "Издательство Ланге" стало бы оплачивать объявления частного сыщика?

– Ты в этом уверен?

– Абсолютно.

– Это очень интересно, Алекс. Я твой должник.

– Обещай мне, что, как только тебе придет в голову мысль опубликовать объявление, ты обратишься ко мне. Хорошо?

– Будь уверен.

Я положил трубку и открыл записную книжку-календарь. Прошла уже целая неделя с тех пор, как истекли тридцать дней, в течение которых фрау Гертруда Ланге платила мне как частному сыщику. Взглянув на часы, я подумал, что еще успею проскочить в западную часть Берлина до часа пик.

В особняке на Гербертштрассе вовсю работали художники, и служанка фрау Ланге, открывшая мне дверь, принялась громко возмущаться, что в доме нет покоя: кто-то постоянно приходит или уходит. Она сбилась с ног. Однако по ее виду это было незаметно. Она еще больше потолстела.

– Вам придется подождать в прихожей, а я пойду узнаю, сможет ли она вас принять. Здесь все переделывается. Учтите, ничего нельзя трогать.

Она вздрогнула, когда весь дом потряс грохот, словно упало что-то тяжелое, и, бормоча какие-то слова о людях в грязной спецодежде, разрушающих дом, отправилась искать свою хозяйку, а я остался топтаться в прихожей на мраморном полу.

По-видимому, ремонт в этом доме – обычное дело. Вероятно, они делали его каждый год – вместо весенней уборки. Я провел рукой по бронзовой коже лосося, изогнувшегося в прыжке в центре огромного круглого стола. Если бы он не был покрыт пылью, мои пальцы, наверное, смогли бы почувствовать, какая гладкая у него кожа. Повернувшись, я увидел; что Черный Котелок ввалилась в прихожую. Я скорчил недовольную мину. Она ответила мне тем же, а затем взглянула на мои ноги.

– Посмотрите, что ваши ботинки сделали с моим чистым полом! – Она указала на несколько черных отметин, оставленных моими подошвами. Я театрально разахался.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю