Текст книги "Отголоски иного мира"
Автор книги: Филип Янси
Жанры:
Прочая религиозная литература
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)
Мы живем в страшное время. Повсюду острейшие проблемы – не только экология, но и терроризм, войны, сексуальная распущенность, нищета. Мы пытаемся размыть, затуманить определения жизни и смерти. Обществу насущно необходимо вновь обрести нравственные границы, или, как выразился Гавел, «систему координат». Нам нужно понимать, какое место мы занимаем в мироздании, каковы наши обязанности перед ближними и перед Землей. Можно ли ответить на эти вопросы без Бога?
Современная литература славит бунтаря, который живет в бессмысленном мире, но не сдается. Эволюционная философия уверяет, что человек разумный, Homo Sapiens, – такой же вид, как и все прочие. Им движет программа «эгоистичного гена». Но что если в обеих этих концепциях упущено самое большое, главное, судьбоносное? Что если их авторы проглядели нечто очень важное, как туземцы Огненной Земли не заметили проплывавших мимо них кораблей Магеллана?
***
Глава 2. Вести
За трупом в резервуаре, за призраком бледным в петле,
За леди, танцующей в зале, за пьяным беднягой в седле,
За взглядом усталым, за вздохом, мигренью,
прошедшей враз
Всегда скрывается нечто – не то,
что высмотрит глаз.
Однажды мы с женой были в Тасмании. Это скалистый остров к югу от Австралии. Хозяин овечьего ранчо построил в поле коттедж для гостей, где мы и остановились. За дополнительную плату на ранчо можно было не только завтракать, но и обедать. Понимая, что такой свежей баранины нам нигде больше отведать не удасться, мы согласились.
Как–то за обедом я задал хозяину вопрос о странных пятнах, которые мы приметили на попах у овец: оранжевых, красных, синих и зеленых. «А, пятна! – хозяин хихикнул. – Так легче следить за случкой. Я вешаю каждому барану на стратегическое место коробочку с краской. Исполнив свой долг, он оставляет на овце отметину. Так я знаю, что, скажем, овечки с оранжевыми пятнами были обслужены двадцать первого числа. Беременность у овец протекает очень предсказуемо, и я всегда могу рассчитать дату родов. Я всегда знаю, когда у какой овечки подходит срок. Отвожу ее в отдельное стойло и уделяю ей особое внимание».
В последующие несколько минут я узнал о размножении овец много нового. Оказывается, оптимальное время для спаривания длится всего каких–то шесть часов, но бараны тонко чувствуют момент и безошибочно угадывают, к какой овце подойти. У нашего хозяина на четыре тысячи овец было всего лишь десять баранов. Соответственно, на протяжении нескольких недель бараны работали до седьмого пота: труд, труд и труд, и никакой романтики. Когда я увидел тощего и замученного после случки барана, он выглядел не жильцом на этом свете. То ли дело красота и привлекательность человеческого секса. Кстати, зоологи говорят, что лишь немногие виды – люди, дельфины, некоторые приматы, да еще коты – занимаются сексом ради удовольствия.
На следующее утро, совершая пробежку по полю, я попытался взглянуть на жизнь глазами овцы. Девяносто процентов времени бодрствования овцы, склонив голову, бродят в поисках сочной зеленой травы. Возле них все время крутится надоедливая, постоянно гавкающая собака и, чтобы ее умиротворить, приходится идти в направлении, нужном этой псине. Ах! Оказывается, там, куда гонит псина, и трава получше! Но иногда налетает непогода, и тогда надо сбиваться в кучу и ждать, пока ненастье пройдет.
Раз в год среди овечек появляется баран и переходит от самки к самке, оставляя странные цветные отметины. Потом у овцы набухает брюхо, и на свет появляются ягнята. Все внимание матери переключается на маленькие игривые создания: они крепнут, резвятся на траве. Время от времени братья и сестры пропадают. Их уносят либо страшный тасманский дьявол – этот сумчатый хищник в природе куда опаснее, чем в мультфильмах! – либо существа двуногие. Те же самые двуногие иногда загоняют их в стойла и стригут, после чего овцам становится холодно и неловко.
Потом мне пришло в голову, что овечки (в той мере, в какой они вообще способны думать) могут полагать, что они – хозяйки собственной судьбы. В конце концов, они жуют, гуляют и занимаются своими делами, а все прочие – собаки, хищники, бараны и люди – вмешиваются в их жизнь лишь изредка. Овцы и не догадываются, что весь сценарий их жизни, от рождения до смерти, расписан хозяевами ранчо.
Клайв Льюис предположил, что «возможно, существуют иерархии природ, каждая из которых – сверхъестественная по отношению к тем, которые находятся ниже ее».
Находимся ли мы в таком же положении по отношению к Богу, как овца – по отношению к нам? Судя по Библии, это вполне возможно. Недаром говорит псалмопевец: «Познайте, что Господь есть Бог, что Он сотворил нас, и мы – Его, Егонарод и овцы паствы Его»(Пс 99:3). Обратим внимание на притяжательные местоимения: Его народ, Его паства.
Если псалмопевец прав, то мы живем в мире, который принадлежит не нам. Мы можем мнить себя независимыми – «все мы блуждали как овцы» (Ис 53:6), – но наша автономия не больше, чем у тасманской овцы.
Если Бог есть, и если Он создал нашу планету, то, не приняв во внимание эту реальность, мы никогда не поймем, кто мы и зачем мы здесь оказались.
***
Слухи об ином мире долетают и до тех, кто верит только в материальное. Скажем, ученые, которые не смеют упомянуть Бога или Создателя, говорят об «антропном принципе» в творении, который гласит: Вселенная должна иметь свойства, позволяющие развиться разумной жизни. Иными словами, природа тончайшим образом настроена на возможность жизни: были бы силы взаимного гравитационного притяжения хоть чуточку иными, Вселенная бы не сформировалась; были бы электромагнитные силы немного другими, не возникли бы органические молекулы. Как сказал физик–теоретик Фримен Дайсон, «Вселенная словно знала, что мы появимся».
Те, кто знают толк в физике, понимают, что Вселенная не похожа на случайное образование. В ней просматривается замысел. Но чей и какой?
Секулярные исследователи на сей счет высказываются почтительнее иных богословов. Самые умные из светских ученых признают: чем больше мы знаем, тем отчетливее понимаем, сколько еще нам неизвестно. Ясные и рациональные конструкции вроде ньютоновской физики уступили место загадкам. Лишь на моей памяти астрономы открыли семьдесят миллиардов галактик, а также признали, что 96% состава Вселенной остаются для них загадкой («темная энергия» и «темная материя»). Попутно они изменили дату большого взрыва (момент начала Вселенной): теперь считается, что он произошел не четыре, а пять миллиардов лет назад. А биологи с помощью мощнейших микроскопов увидели, как неизмеримо сложны даже простейшие клетки.
Парадоксальным образом, редукционизм сделал мир не проще, а сложнее. В человеческой ДНК содержатся три миллиарда нуклеотидных пар, которые несут информацию обо всей анатомии, выставленной в «Мирах тела». Но кто создал все эти нуклеотиды, генетический код, необычайно сложные биологические молекулы? И зачем? Как нам прочесть не только «микрокод», хранящийся внутри каждой клетки, но и «макрокоды», руководящие всей планетой или Вселенной?
Вести об ином мире просачиваются и в искусство. Поэты, художники, писатели, драматурги – одним словом, люди, которые и сами творят миры, – чувствуют вдохновение, даже если не понимают его источника. Британская писательница Вирджиния Вулф говорила о «моментах бытия», которые поражали ее с силой электрошока:
«Да и для меня самая большая радость – когда во время работы над книгой все вдруг становится на свои места: обретает правильные контуры сцена или характер героя… Я все время думаю: в какой же загадочный узор, мы, люди, вплетены! Весь мир – шедевр искусства, и мы – часть этого шедевра. «Гамлет» или квартет Бетховена – вот правда о громаде, называемой миром. Однако же не существует Шекспира, не существует Бетховена. Говоря грубо и прямо, Бога нет! Мы – слова, мы – музыка. Все дело в нас. И когда меня поражает шок, я это вижу…»
Для художника весь мир – творение сродни квартету Бетховена или «Гамлету» Шекспира. Но что если Вулф ошибается, и Творец–Личность существует? Что если мы– слова и музыка, но не просто слова и музыка, а Божьи слова и музыка? Какой мелодией нам должно звучать? Какой текст нам создавать? Сквозь время доносится до нас вопрос Мильтона:
Иногда шок бытия сотрясает не одного человека, а целое общество и даже целую страну. Но, в отличие от Вирджинии Вулф, люди при этом обращаются мыслями к Богу. Так случилось с Америкой 11 сентября 2001 года. Чудовищное зло обнаружило мелко–травчатость нашего общества. Были приостановлены спортивные состязания, сняты с эфира комедии и реклама. Мы внезапно увидели, сколь много в нашей жизни бессмысленного. То, что три тысячи человек пошли, как обычно, на работу и не вернулись, напомнило нам о нашей бренности и смертности. Многие мужья и жены раздумали разводиться, а родители стали раньше приходить с работы, чтобы больше времени уделять детям. Мы узнали новых героев: пожарников и полицейских, которые, вопреки социобиологии, отдавали жизнь за незнакомых им людей.
В следующие месяцы «Нью–Йорк таймс» посвятила каждому погибшему по статье. Каждому, а не только людям известным и публичным. Газета словно хотела сказать, что в тот день жизнь каждого убитого имела ценность и смысл. На какое–то время народ устремился в церкви. Шок от случившегося донес до нас весть о добре и зле, жизни и смерти, абсурде и смысле в столь жестокой форме, что мы обратились за ответами к людям – священникам, пасторам, раввинам, – которые всегда предупреждали нас не строить дома, а тем более небоскребы, на песке.
Американцы тогда узнали – и узнают поныне, – что в наши заумные, гордые, рациональные времена трансцендентное не похоронено, но старательно маскируется жалкими подделками. В отличие от былых поколений, сегодня многие сомневаются, что Бог и невидимый мир действительно существуют. И все же мы жаждем чего–то большего, чем дает нам наш приземленный материализм.
***
Общество, которое отвергает сверхъестественное, обычно обожествляет естественное, природное. Энни Диллард описала энтомологический эксперимент: ученые попытались соблазнять бабочек–самцов картонными копиями бабочек–самок. Эти копии были яркими, цветастыми, более крупными и даже более привлекательными, чем оригиналы. И одураченные самцы попадались на обман. «А совсем рядом настоящая живая самочка открывала и закрывала крылышки напрасно…»
Имея в виду, что такая же опасность грозит и человеку, Льюис говорит о «сладкой отраве дурной бесконечности» [8]8
Клайв Льюис. «Переландра». Перевод Л. Сумм.
[Закрыть].
Мы допустили, чтобы вакуум нашего разочарованного мира заполнили ложные идеалы. Яркий пример – политика.
В 1961 году Хрущев уверял Насера, что коммунизм священен.
А десятью годами позже Брежнев повторил, что священно все, связанное с именем и делами Ленина.
Тысячи статуй Ленина в Советском Союзе, мавзолей с его мумией на Красной площади – чистейшее идолопоклонство. Однако в наши дни коммунистические идеалы, как и другие ложные подделки под священное, рассеялись как дым: им остались верны лишь немногие упрямцы. Английский писатель и журналист Эндрю Норман Уилсон говорит: «Это поколение свергло с трона Бога, но не сумело оставить святилище пустым. На Его место оно поставило человека. Однако, парадоксальным образом, это не возвысило человеческую природу, а позволило ей скатиться в беспрецедентную жестокость, испорченность и глупость».
В наши дни, пожалуй, самой заметной подделкой под священное является секс. Помню, много лет назад мне в руки впервые попал номер журнала «Плейбой». И передо мной, подростком, словно спала завеса тайны. Меня поманил новый, неизведанный мир соблазнов… А сейчас такими вещами никого не удивишь: по части откровенности и дерзости «Плейбой» давно перещеголяли. Только сегодня утром я обнаружил в электронном почтовом ящике послание от некой восемнадцатилетней девицы: она призывала посмотреть себя, обнаженную, по веб–камере. Еще одна нимфа обещала сделать для меня «абсолютно все», пока ее муж в отлучке. Никакие фильтры для спама не могут заблокировать весь порно–спам: что–то обязательно, да просочится.
Я не собираюсь брюзжать о сексе и строить из себя старого моралиста. Я лишь хочу сказать, что Запад, по сути, обожествил секс. Журнал «Спортс иллюстрейтед» именует красоток в бикини «богинями», а компания «Секрет Виктории» одевает супермоделей в наряды ангелов. Былые поколения чтили девственность и безбрачие. Мы же изображаем секс наивысшим благом. Это волшебный ключик рекламы, причем даже такой, как реклама кока–колы и зубной пасты. В фильме «Давний друг» один человек ухаживает за умирающим любовником. И вот о чем они говорят: «Как ты думаешь, что будет после смерти?» – «После смерти мы снова займемся сексом». Сравните этот идеал вечности с тем, что ответили бы большинство жителей Средневековья: после смерти мы возрадуемся присутствию Божьему.
Один мой знакомый священник говорит, что сомневается в трансцендентной силе секса, которую воспевают реклама и рок–музыка. Согласно опросам, каждый третий или четвертый человек из тех, кого священник видит ежеутренне в пригородной электричке, занимался в прошедшую ночь сексом. Но эти люди не выглядят полноценнее и счастливее остальных. «Если секс действительно столь могуществен, как уверяют, – я говорю это как целибатный священник, – почему его действие столь краткосрочно?»
В Ветхом Завете Бог сетовал: «Меня, источник воды живой, оставили, и высекли себе водоемы разбитые, которые не могут держать воды» (Иер 2:13). Идолопоклонник выбирает вещи, которые сами по себе, возможно, и хороши. Но он приписывает им силу, которой эти вещи не обладают. То, что некогда называлось идолопоклонством, просвещенные жители Запада именуют «пристрастиями».
Однако в конце концов идол («пристрастие») поглощает человека, овладевает его волей. Известный режиссер Вуди Аллен, объясняя свой роман с двадцатидвухлетней приемной дочерью, сказал: «Сердцу не прикажешь. В таких вещах не бывает логики. Встречаешь человека и влюбляешься. Вот и все».
Поэт Майкл Райан в автобиографии «Тайная жизнь» открыто признал, что его сексуальные пристрастия приобрели форму идолопоклонства: «Они определяли мои мысли и чувства. Они формировали мою личность. Служению им были посвящены все мои таланты, все мои добрые человеческие качества. Ради них я был готов пожертвовать чем угодно. И хотя с практическими задачами я справлялся неплохо, моей жизнью управляла страсть».
Да, видимо, неслучайно в некоторых языках слова «страсть» – «страдание» – «страх» являются родственными и входят в одну этимологическую семью.
Идолом может стать практически все. Древние египтяне почитали навозных жуков, а некоторые современные индусы почитают кобр и даже вирус оспы. В Меланезии есть самолетопоклонники: они молятся о том, чтобы на них снова, как во времена второй мировой войны, низошли ящики с тушенкой и галетами. За каждой такой подделкой стоит искажение системы ценностей, и она многое говорит об обществе, которому присуща.
Спортивные журналисты подсчитали, что когда Майкл Джордан во второй раз ушел из баскетбола, он получил от участия в рекламе в два с лишним раза больше, чем все американские президенты за все время своих сроков. Один только рекламный контракт с фирмой «Найк» принес ему денег больше, чем зарабатывают все малайзийские рабочие на фабриках «Найка». Прошу меня правильно понять: я хорошо отношусь к Джордану и желаю ему всего самого наилучшего, но если общество платит ему за год (да еще когда он не играет в баскетбол!) больше, чем всем своим президентам вместе взятым, с этим обществом что–то неладно.
Из всех живых существ только у человека есть способность и свобода сосредотачивать все свои душевные силы, всю жизнь в один импульс. Создается впечатление, что мы попросту не в силах жить без поклонения [9]9
Один из персонажей «Бесов» Федора Достоевского говорит: «Весь закон бытия человеческого лишь в том, чтобы человек всегда мог преклониться пред безмерно великим. Если лишить людей безмерно великого, то не станут они жить, и умрут в отчаянии. Безмерное и бесконечное так же необходимо человеку, как и та малая планета, на которой он обитает». Французский философ и религиозный мыслитель Симона Вейль добавляет: «Существует выбор только между Богом и идолопоклонством. Другой возможности нет. Ибо в нас заложена способность к поклонению. И она направляется либо на что–то в мире сем, либо в мир иной». – Прим. автора.
[Закрыть].
Поэтому, если мы убираем Бога, нам приходится глотать «сладкую отраву» и творить себе кумиров.
«А совсем рядом настоящая живая самочка открывала и закрывала крылышки напрасно…»
***
Католический священник, профессор богословия Роберт Баррон пишет:
«Похоже, Богу нравится использовать деревья и цветы, реки и машины, друзей и врагов, храмы и картины, чтобы возвещать о Своем присутствии или осуществлять Свои замыслы. Представления о Боге, Который вмешивается в пьесу напрямую как deus ex machina [10]10
«Deus ex machina» – лат. «бог из машины». Выражение, означающее неожиданную развязку той или иной ситуации с помощью внешнего, ранее не действовавшего в ней фактора. Возникло в древнегреческом театре, где «машиной» назывался кран, которым актера поднимали над сценой. Так греки обычно называли бога, появляющегося в развязке спектакля, например, «спускающегося с небес» и решающего проблемы героев. – Прим. ред.
[Закрыть], прерывая диалоги других героев и нарушая действие, слишком грубы. Насколько возвышеннее Бог, Который скрывается, намекает, уговаривает главного героя устами других людей или через события его жизни, часто неведомым герою образом. Это смиренный Бог…»
Сверхъестественное скрыто в обычном природном мире. Это необходимо, ибо мы не способны общаться со Всевышним напрямую. Бога лучше всего наблюдать как затмение Солнца: смотреть на солнечный диск без светофильтров нельзя: ослепнешь.
К сожалению, у людей слишком часто создавалось впечатление, что Церковь выступает против естественных желаний человека, считая их «бездуховными». Отрекаясь ради поисков сверхъестественного от всего мирского, уходили в пустыни и пещеры мистики. Клеймя всякое выражение природных желаний, впадали в законничество целые деноминации.
Я и сам, даже после того как отпал от южного фундаментализма с его сплошными запретами, прошел через периоды умерщвления плоти. Начитавшись рассказов о верующих в концлагерях – Солженицыне в советском ГУЛАГе, Бонхеффере и Корри Тен Бум в нацистских застенках, Эрнесте Гордоне в японском трудовом лагере – я попытался изменить образ жизни, то ли из солидарности с узниками, то ли в параноидальном ожидании чего–то возвышенного, сейчас уже не помню. Я пил кофе через день (ибо в какой тюрьме подают хороший кофе?), перестал закапывать в глаза капли и пользоваться лосьоном. Я отдавал на благотворительность две трети заработка, носил изо дня в день одну и ту же опостылевшую одежду и пытался избавиться от «лишней» собственности.
Жизнь простую я приравнял к жизни скучной. Я решил терпеть, даже страдать, в ожидании жизни будущего века. Однако потом меня осенило: почему нужно ждать лучшей жизни исключительно в будущем? Почему бы не вкусить ее предвосхищение здесь, на земле? Я осознал, что естественные желания не враг сверхъестественному, и что подавлять их – не выход. Более того, радость несла намек на ее запредельный Источник.
Здравому подходу я научился у Клайва Льюиса, который понял реальность иного мира через скандинавские мифы, природу и музыку Вагнера. В земных радостях Льюис увидел не просто вести и слухи, но даже отголоски горнего мира. Проблески красоты и щемящая сладость – это «еще не есть самое подлинное, но лишь запах цветка, которого мы еще не нашли, эхо мелодии, которую мы еще не слышали».
Я решил прислушаться к музыке и к запахам цветов, чтобы услышать весть о горнем, которую они доносят. Перестал жестко делить жизнь на естественную и сверхъестественную, духовную и недуховную. Я попытался сочетать эти стороны жизни, чтобы обрести единство и целостность, задуманные Создателем.
«Какие радости можно вкусить?» – спрашивал я сам себя. Я стал находить вкус в диких местах. Я погружался в тишину лесной опушки. Осторожно ступал по скользкому горному утесу. Я слушал раскаты грома и наблюдал за всполохами молний неподалеку. Столкнувшись на тропинке с медведем–гризли, я понимал, что самое мудрое мое решение ничего не изменит: здесь выбирает только зверь. Я знакомился с экзотическими культурами, где и еда, и запахи, и звуки – все было мне незнакомо. А есть и маленькие домашние удовольствия: кофе гурме, мороженое крем–брюле, персики и черника. Сейчас, когда я живу в сельской местности, мне не хватает радостей, которые дарит искусство: европейских фильмов, хорошей музыки, театральных спектаклей, о которых потом вспоминаешь неделями.
Я стал относиться к этим радостям как к весточкам об ином мире, как к намеку на характер Творца. Я понял: было ошибкой считать весь природный мир бездуховным, а в Боге видеть врага всему приятному. Ведь именно Бог создал материю, включая органы чувств, через которые мы получаем удовольствие. Природное и сверхприродное – не разные миры, а разные грани одной и той же реальности.
Неожиданно я нашел наставника в лице блаженного Августина – знатока женщин, искусств, еды и философии. Он учил о благости всего тварного. «Вся жизнь хорошего христианина есть благое желание», – писал Августин.
В его сочинениях часто встречается латинская фраза dona bona («благие дары»). «Мир – место улыбки, – утверждает святой, – и Бог есть largitor, податель даров». Эти дары блаженный Августин уподобляет обручальному кольцу, которое жених дарит возлюбленной. Но какая невеста скажет, что ей достаточно только кольца, а без жениха она уж как–нибудь обойдется? Нет, кольцо – знак и залог любви ее суженого.
Августин, как никто, знал соблазн желаний, способных отвлечь, увести от Подателя благих даров. Он молился о том, чтобы его «рассеянные» желания были собраны и сосредоточены в нужном направлении. О своих желаниях в языческой жизни он сказал: «Я стоял спиной к свету и лицом к тому, что было освещено».
Лишь обратив лицо к свету, блаженный Августин увидел щедрый источник благ [11]11
Цитаты из книг: Августин «Проповеди» (158:7) и Августин «Исповедь» (пер. М. Сергеенко). – Прим. переводчика.
[Закрыть].
Мы находим похожие мысли и у других духовных авторов. По словам американского поэта, монаха, богослова Томаса Мертона, в его обращении важную роль сыграло религиозное искусство Рима. «После пресной, скучной, полупорнографической скульптуры империи какое счастье было увидеть гений искусства, исполненный духовной подлинности и силы: искусства предельно серьезного и актуального, жизненного и красноречивого».
Мертон стал искателем Бога постепенно, почти случайно. И это вполне понятно, замечает он, коль скоро религиозные произведения искусства создавались для назидания людей, душа которых еще не способна вместить откровения более высокие.
Симона Вейль, философ и революционерка, повторяла наизусть стихи Джорджа Герберта, особенно «Любовь» – это было ее средством против мигреней. Она обнаружила в стихах Герберта не только эстетическую, но и анестетическую силу, а потом, к ее удивлению, эти стихи стали молитвой. «Сам Христос сошел и овладел мною». В минуту острой физической боли она ощутила «присутствие более личное, более несомненное, чем присутствие любого человека».
Сам Джордж Герберт уповал на грядущее:
В великий День Пришествия красоте, искусству, природе и культуре будет возвращен их первоначальный смысл. А пока нам остается лишь улавливать намеки. Подобно реставраторам, которые перебирают кусочки разбитой бомбежкой мозаики, мы ищем следы первоначального источника и замысла.
Таким образом, мои естественные желания – не помеха, а указатель на сверхъестественное. Бог хочет, чтобы в мире, отпавшем от первоначального замысла, мы принимали их не как собственность, а как дары. Не как саму любовь, а как ее залог любви. Следуя примеру блаженного Августина, я молюсь не о том, чтобы Бог развеял и угасил мои желания, а чтобы собрал и просветлил их в едином Источнике.
И когда в мой почтовый ящик упало приглашение восемнадцатилетней девицы посмотреть на нее, голую, через веб–камеру, я сразу подумал о неупорядоченном, редукционистском мире. Компьютер сулил мне не живого человека, а пиксели нагой плоти с цифровой камеры. У Бога же есть для моих рассеянных стремлений нечто гораздо большее, чем развоплощенный обман.
***
Мы, будучи странным сочетанием двух миров, постоянно разрываемся между ними. Мы словно застряли посередине: ангелы, барахтающиеся в грязи, и млекопитающие, пытающиеся взлететь. У Платона есть образ двух лошадей, которые тянут в противоположных направлениях: бессмертное начало влекомо к божественному благу, а животное – уводит прочь. По словам Екклесиаста, Бог «вложил мир» в наши сердца (Еккл 3:11), но мы, как гласит предание древних шумеров, склоняемся под «бременем богов». Мы спотыкаемся от колыбели до могилы, то устремляясь к вечности, то клонясь к земле, из которой были созданы и от которой получили имя.
Клайв Льюис заметил, что «почти все христианское богословие можно вывести из двух положений: а) люди склонны к грубым шуткам и б) смерть наводит на них особый, жуткий страх. Грубые шутки свидетельствуют о том, что мы – животные, которые стыдятся своего начала» [13]13
Клайв Льюис. «Чудо». Перевод под ред. Н. Трауберг.
[Закрыть]. Многие из них связаны с телесными выделениями и размножением, то есть, с двумя самыми естественными природными процессами на земле. (Овцы не уединяются, чтобы сходить в туалет, да и бараны, занимаясь сексом, не краснеют.) Мы же, люди, говорим об этих биологических функциях не иначе как с ухмылочкой, изъяснемся двусмысленностями, словно речь идет о чем–то неестественном, даже комическом.
К смерти мы тоже подходим иначе, чем животные. Смерть в природе – нечто естественное, она абсолютно в порядке вещей. Она шокирует лишь нас, людей. Лишь мы уделяем ей столько внимания, словно не можем с нею свыкнуться. Мы наряжаем трупы в новую одежду, бальзамируем, хороним в воздухонепроницаемых гробах и бетонных склепах, чтобы остановить естественное разложение. Нечто в нас противится самому факту смерти.
Эти две «неестественные» реакции недвусмысленно намекают на существование иного мира, намекают, что наш подлинный дом – не здесь. Нас влечет к чему–то более высокому и более долговечному. И хотя в наших клетках могут найтись следы звездной пыли, мы несем в себе еще и образ Бога, сотворившего звезды.
Меня мучает противоречие. С одной стороны, как я уже объяснил, редукционистская картина мира кажется мне весьма сомнительной. Вести о трансцендентном пробуждают мою духовную интуицию. Следуя ей, я могу найти хотя бы частичную разгадку бытия. Почему мы здесь? Потому что мы – творение Божие, незаконченный шедевр, в завершении которого и сами играем решающую роль.
С другой стороны, с трудом верится, что люди с их вопиющим несовершенством связаны со сверхъестественной реальностью. Мы – образ Божий, но мы лысеем, страдаем от геморроя, старческой дальнозоркости, остеопороза и сотен других болезней, не говоря уже о нравственном несовершенстве. Химические вещества, из которых состоят наши тела, стоят копейки. И все же апостол Павел пишет, что тело может стать храмом Духа Божия (1 Кор 3:16–17). Но как может сверхъестественный мир найти обитель в земной оболочке?
Поскольку мы – существа из плоти и крови, Бог работает с нами на материальном уровне. Каждый духовный опыт требует от нас физических усилий. Инсульт может положить конец молитвенной жизни святого. Перестаньте есть и пить, и всякое мистическое состояние испарится. Почти все, что мы знаем о сверхъестественном мире, преломляется, фильтруется через мир обычный, природный, и это играет на руку скептикам.
Такое положение вещей искушало меня годами. Я сталкивался с мошенниками, которые вели себя в точности как верующие, но на самом деле это было надувательством, подделкой.
В свою бытность журналистом я познакомился с женщиной, которая, используя сорок вымышленных имен, выманила из церквей в разных штатах тысячи долларов. Она внимательно изучила поведение и язык евангелических церквей и научилась им подражать. Она приходила в «Часовню на Голгофе», Ассамблеи Божьи, баптистские церкви и свидетельствовала, что готова отказаться от мормонских верований. Всюду ее радушно привечали, «защищали» от мормонов (якобы ее преследовавших), давали деньги, еду и жилье, оказывали медицинскую помощь. Мошенница играла свою роль столь убедительно, что ей всячески сочувствовали. Потом она переезжала в другой город и приходила уже к мормонам, уверяя в своем желании отказаться от евангелических убеждений. Ее окрестили более пятидесяти мормонских церквей и множество евангелических. Наконец, она попалась в Бирмингеме выдавая себя за бывшую свидетельницу Иеговы.
А еще раньше я следил за деятельностью Марджо Гортнера. Он стал проповедником в четыре года. Я видел фильмы, как он, маленький ребенок, становится на стул для проповеди, кричит на дьявола и жестикулирует. Став подростком, Марджо широко развернул проповедническую деятельность, обращая тысячи людей и загребая миллионы долларов. Наконец, в двадцать восемь лет он признался, что сам не верит ни единому слову из того, что говорит, и решил «завязать», – но лишь после того, как организовал съемку документального фильма о своем миссионерском турне. В фильме он говорит на иных языках, льет крокодиловы слезы, просит (якобы находясь в Духе) о пожертвованиях, сулит громы и молнии ослушникам и призывает новообращенных к «молитве грешника». А потом мы видим, как за сценой он со смехом подсчитывает купюры и объясняет каждый из трюков, которые использовал во время богослужения.
Такие подделки задевали меня за живое. Я же сам подростком ходил на молитвенные собрания и подражал уважаемым христианам! Я быстро уловил, что в церкви лучше принимают тех, кто «свидетельствует»: мягким и душевным тоном рассказывает, как Господь благословил его и «говорил с ним». И вот, спустя несколько недель, я стал одним из лучших свидетелей в церкви. Я мог вызывать у людей молитву благодарения и покаянные слезы.
Мне тогда казалось, я изобличил безосновательность христианской веры. Ведь если, следуя определенной формуле, я схожу чуть ли не за святого, то о каком подлинном духовном опыте можно говорить? Мне стыдно и больно вспоминать о тех днях, ибо с тех пор я познал милость и благодать Божию, которые могут излиться даже на человека, пытавшегося опорочить веру. Однако из периода агностицизма я вышел с сочувствием к тем, кто хочет верить, но не видит доказательств сверхъестественного. Сейчас мне шлют письма люди сомневающиеся, скептики. Они требуют железных доказательств. А мне ничего не остается, как сказать, что явных и несомненных доказательств нет [14]14
Эта тема подробно раскрыта в книге Филипа Янси «В поисках невидимого Бога». М.: Триада, 2010. – Прим. ред.
[Закрыть].
Как сказал сомневающимся Сам Христос, нужны глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать (Мф 13:16). Это тайна веры: Бог никого к вере не принуждает. (В противном случае Воскресший явился бы не только ученикам, но и Пилату с Иродом.)
Значит, вместо доказательств у нас есть лишь вести, слухи о мире ином. Слова молитвы иногда кажутся пустыми и сонными: они отскакивают от стен и выше потолка не взлетают. Подчас, становясь на колени, чувствуешь лишь боль в них, а не присутствие Божие. Мы воспринимаем высшие реальности через низшие, и должны научиться видеть разницу между ними.
