Текст книги "Иисус, которого я не знал"

Сёрен Кьеркегор писал о легкой руке Господа Бога: «Всемогущий, который может простереть свою карающую десницу над миром, может также и коснуться его с такой легкостью, что творение получит независимость». Иногда, признаюсь, мне хочется, чтобы рука Бога была тверже. Моя вера страдает от переизбытка свободы, от слишком многих искушений неверием. Иногда я хочу, чтобы Бог ошеломил меня, превратил мои сомнения в уверенность, предъявил окончательное доказательство его существования и того, что он не чужд человеку.

Я бы хотел, чтобы Бог принимал более активное участие в делах человеческих. Если бы Бог просто проявил свою волю и сбросил с трона Саддама Хусейна, сколько жизней было бы спасено во время войны в Персидском заливе. Если бы Бог сделал то же самое с Гитлером, сколько евреев осталось бы в живых. Почему Бог сидит «сложа руки»?

Я хотел, чтобы Бог принял более активное участие и в моей собственной жизни. Я хочу быстрых и эффектных ответов на мои молитвы, исцеления моих болезней, защиты и безопасности для моих близких. Я хочу, чтобы. Бог не был двусмысленным, я хочу, чтобы он был тем, к кому бы я мог апеллировать, убеждая моих сомневающихся друзей.

Когда меня посещают такие мысли, я чувствую в себе грех, приглушенное эхо того вызова, который сатана бросил Иисусу две тысячи лет назад. Теперь Бог преодолевает эти искушения, как некогда Иисус преодолел их на Земле, делая ставку на неторопливость и мягкость. Как пишет Джордж Макдональд,

Вместо того, чтобы сокрушить зло своей божественной силой; вместо того, чтобы творить правосудие и наказывать виновных; вместо того, чтобы посредством правления совершенного государя установить мир на земле; вместо тог, чтобы собрать детей Иерусалима под Своим крылом, хотят они того или нет, и спасти их от тех ужасов, которые мучили его всезнающую душу – Он позволил злу править бал, пока оно в состоянии это делать; Он довольствовался неторопливой, не впечатляющей и только самой необходимой помощью; Он делал людей добрыми; предоставил свободу сатане, нисколько его не контролируя…

Любить добродетель, значит, стимулировать ее рост, а не мстить за нее… Он отвергал всякое побуждение действовать быстрее, принося при этом меньше добра.

«Иерусалим, Иерусалим, – воскликнул Иисус в эпизоде, на который ссылается Макдональд, – сколько раз я стремился собрать ваших детей вместе, как курица собирает цыплят под своим крылом, но вы не желали этого». Ученики предлагали, чтобы Иисус обрушил огонь на не желающие каяться города; Иисус же, напротив, испустил беспомощный крик, как бы ни удивительно было слышать фразу «если только» из уст Сына Божьего. Он не хотел навязывать себя тем, кто этого не желал.

Чем больше я пытаюсь узнать Иисуса, тем большее впечатление на меня производит то, что Иван Карамазов назвал «чудом сдержанности». Чудеса, которые предлагал сатана, знамения и чудеса, которых требовали фарисеи, те окончательные доказательства, которых жажду я, – это не было бы серьезной проблемой для всемогущего Бога. Гораздо более удивителен его отказ демонстрировать свою силу и ошеломлять. Настоятельное желание Бога предоставить человеку свободу настолько абсолютно, что Он подарил нам способность жить так, как будто Он не существует, плевать Ему в лицо, распинать Его на кресте. Безусловно, Иисус знал обо всем этом, когда стоял лицом к лицу с искусителем в пустыне, сосредоточив свою мощь на энергии сдержанности.

Я верю в то, что Бог сдерживает себя, потому что никакая пиротехническая демонстрация всемогущества не достигнет той цели, которой Он жаждет достичь. Хотя сила и может принудить к подчинению, только любовь может вызвать любовь в качестве ответной реакции, что и является тем единственным условием, которого Бог требует от нас, и той причиной, по которой он нас создал. «И когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе», – сказал Иисус. Если не принимать во внимание слова, сказанные в добавок к этому Иоанном, «сие говорил Он, давая разуметь, какою смертью Он умрет». Природа Бога раскрывается в том, что он отдает себя; Он взывает к священной любви.

Мне вспоминается один день в Чикаго, послеобеденные часы которого я проводил в ресторане на открытом воздухе, слушая, как пожилой человек рассказывает историю своего «блудного сына». Джейк, его сын, не мог удержаться ни на одном из рабочих мест. Он спускал все свои деньги на наркотики и алкоголь. Домой он звонил редко и доставлял мало радости и много горя своим родителям. Отец Джейка описал мне ту беспомощность, которую он чувствовал, в своих словах, подобных тем, которые Иисус обращал к Иерусалиму. «Если бы я только мог вернуть его, дать ему кров и попытаться показать ему, как я его люблю», – сказал он. Он с трудом совладал со своим голосом, затем добавил: «Странно то, что хотя Джейк отвергает меня, но его любовь значит для меня больше, чем любовь остальных моих трех сыновей, которые отвечают мне взаимностью. Странно, не так ли? Такова любовь». Мне кажется, что в этой последней фразе, состоящей из двух слов, больше проникновения в тайну Божественной сдержанности, чем в любой книге по теодицее, которую мне приходилось держать в руках. Почему Бог довольствуется неторопливым и не впечатляющим ростом добродетели, вместо того, чтобы мстить за нее? Такова любовь. Любовь обладает своей собственной силой, единственной силой, которая способна полностью овладеть человеческим сердцем.

Хотя и потерпев неудачу во всех трех попытках, сатана все же покидает поле брани с деланной улыбкой. Твердый отказ Иисуса играть по тем правилам, которые предлагает ему сатана, не означал того, что сам сатана не может продолжать игру по этим правилам. В конце концов, в его распоряжении все еще оставались все царства Вселенной, а теперь вдобавок к этому он еще и познакомился с самообладанием Бога. Самообладание Бога создает благоприятную возможность для тех, кто ему противостоит.

Конечно, последовали и другие стычки. Иисус силой изгонял демонов, но Дух, которым он заменял их, был гораздо менее властным и всегда зависел от воли того человека, который был им одержим. Возможности для совершения зла предоставлялись в изобилии: Иисус также допускал их в своем подобии Царства Божьего, растущего посреди зла, как колосья пшеницы, окруженные сорняками.

С точки зрения сатаны, искушение предоставляет новую возможность проявить себя. Дети из «Повелителя мух» могли излазить свой остров вдоль и поперек, абсолютно свободные от авторитета взрослых. Более того, Бог мог быть обвинен в произошедших несчастиях. Если Бог собирался сидеть сложа руки, в то время как происходили такие злодеяния, как крестовые походы и Холокост, то вполне естественно обвинить в этом отца, а не детей. Мне кажется, что, выдержав искушение в пустыне, Иисус подверг риску репутацию Бога. Бог обещал Когда–нибудь вернуть земле былое совершенство, но как быть, пока этого не произошло? Болото человеческой Истории, насилие, присутствующее даже в истории церкви, грядущий апокалипсис – стоит ли все это Божественной сдержанности? Проще говоря, стоит ли платить такую цену за человеческую свободу?

Ни один человек, живущий в процессе возвращения Земле совершенства, а не наслаждающийся его плодами, не может честно ответить на этот вопрос. Все, что я могу сделать, это вспомнить о том, что Иисус, единственный боец, стоящий во всеоружии лицом к лицу со Злом, обладающий силой, способной уничтожить его, избирает другой путь. Защита свободной воли этого известного своей греховностью рода казалась ему стоящим делом. Этот выбор не мог даться ему легко, поскольку он подразумевал не только его собственные страдания, но и страдания его последователей.

Когда я обозреваю последние годы жизни Иисуса, я понимаю, что идея сдержанности, зародившаяся в пустыне, оставалась с ним до самого конца. Я не могу себе представить, чтобы Иисус кого–нибудь принуждал. Напротив, он демонстрировал последствия выбора, а затем предоставлял человеку возможность принимать решение. Он бескомпромиссно отвечает на вопрос богатого человека, а затем отпускает его. Марк дает очень точный комментарий: «Иисус, взглянув на него, полюбил его». Иисус не испытывал иллюзий по поводу того, чем мир ответит ему: «И по причине умножения беззакония во многих охладеет любовь».

Иногда мы используем термин «комплекс спасителя», описывая нездоровый синдром, сопровождающийся навязчивой идеей решать чужие проблемы. Однако настоящий Спаситель, похоже, был свободен от этого комплекса. Он не был обязан при жизни переделывать ;весь мир или исцелять людей, которые не были готовы к тому, чтобы быть исцеленными. Как пишет Мильтон, «сначала в Иисусе было больше от человека и небес, / когда он находил слова, чтоб покорить согласные сердца, / заставить веру сделать то, что делал страх».

Короче говоря, Иисус проявлял невероятное уважение к человеческой свободе. Когда сатана попросил предоставить ему возможность испытать Петра и просеять его как пшеницу, даже тогда Иисус не отказал ему в просьбе. Его ответ: «Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя». Когда от него отвернулись люди и многие ученики покинули его, Иисус сказал Двенадцати избранным, и в голосе его слышалась горечь: «Не хотите ли и вы отойти?» Когда его жизнь достигла роковой черты в Иерусалиме, он догадался о замыслах Иуды, но не попытался предотвратить его злодеяние – что также является следствием сдержанности.

«Возьми крест свой и следуй за Мною», – сказал Иисус, пригласив их следовать за собой самым бесхитростным образом.

Эта сдержанность Иисуса – качество, которое кто–то назовет Божественной скромностью, – поразила меня. Погрузившись в чтение Евангелий, я осознал, что я ожидал увидеть в нем те же качества, которые я встретил в южной фундаменталистской церкви моего детства. Там я часто ощущал себя жертвой эмоционального давления. Вера проповедовалась в стиле «Веруй и не задавай вопроспв!». Обладая властью творить чудеса, тайной и авторитетом, церковь не оставляла места сомнению. Я также познакомился с манипулятивными приемами «спасения души», некоторые из них подразумевали то, что я должен был преподносить себя человеку, с которым я разговаривал, с самой неприглядной стороны. Однако теперь я не могу обнаружить ни одно из этих качеств в жизни Иисуса.

Если я правильно читал историю церкви, многие из последователей Иисуса поддались тем искушениям, которые он преодолел. Достоевский искусно воспроизвел сцену искушения в пыточной камере Великого Инквизитора. Как церковь, основанная Тем, кто выдержал искушения, могла произвести Инквизицию для навязывания веры, которая не прекращалась в течение пятисот лет? Между тем, даже в Женеве – наиболее мягком протестантском варианте, власти сделали посещение церкви вынужденным, а отказ от евхаристии – преступлением. Еретиков здесь также сжигали на костре.

К своему стыду, христианская история обнаруживает постоянные попытки сделать путь Христа более удобным. Иногда церковь идет на сотрудничество с правительством, что представляет собой кратчайший путь к власти. «Поклонение успеху в общих чертах является формой идолопоклонничества, которую дьявол насаждает наиболее усердно», – писал Гельмут Тилике о немецкой церкви времен слепого увлечения личностью Адольфа Гитлера. «В первое время после 1933 года мы могли наблюдать наводящий на размышления факт добровольного подчинения, которое коренится в большом успехе, наблюдать, как под влиянием этого успеха люди, даже христиане, переставали спрашивать себя, во имя чего и какой ценой…»

Иногда церковь взращивает своих собственных мини–Гитлеров, таких как Джим Джонс и Дэвид Кореш, которые слишком хорошо понимают, какая сила заключена в чуде, тайне и авторитете. Но случается также, что церковь просто заимствует приемы манипуляции, отточенные политиками, коммерсантами и рекламными агентами.

Для меня не составит труда распознать все эти пороки. Однако когда я от анализа церковной истории обращаюсь к себе самому, я замечаю, что я тоже слишком уязвим для этого искушения. Мне недостает силы воли отказаться от простых решений человеческих проблем. Мне не хватает терпения, чтобы позволить Богу неторопливо и «по–джентльменски» выполнять свою работу. Я хочу добиться контроля над самим собой, чтобы заставить других участвовать в делах, в которые я верю. Я готов обменять некоторые свободы на гарантию безопасности и защиты. Я готов пожертвовать даже большим, чтобы получить шанс осуществить мои амбиции.

Когда я чувствую, что эти искушения овладевают мной, я обращаюсь к истории об Иисусе и сатане в пустыне. То, что Иисус не поддался искушениям со стороны сатаны, обеспечило мне свободу, в которой я упражняюсь, когда оказываюсь лицом к лицу с моими искушениями. Я исповедую то же доверие и терпение, которые продемонстрировал Иисус. И я радуюсь тому, что, как говорится в Послании к Евреям святого апостола Павла, «ибо мы имеем не такого первосвященника, который не может сострадать нам в немощах наших, но Который, подобно нам, искушен во всем, кроме греха… Ибо, как Сам Он претерпел, быв искушен, то может и искушаемым помочь».

5

В профиль: на что бы я обратил внимание?

Все в личности Христа поражает меня. Его дух внушает мне благоговейный страх, и его воля ставит меня в тупик. Не существует таких слов, которыми можно было бы обозначить сравнение между ним и кем–либо еще в мире. Он действительно непостижим… Я напрасно ищу в истории кого–нибудь, кто был бы похож на Иисуса Христа, или что–нибудь, что могло бы сравниться с Евангелием. Ни история, ни человечество, ни время, ни природа не несут в себе того, с чем бы я мог сравнить или чем бы я мог объяснить это явление. Все здесь исполнено исключительности.

Наполеон

Апостольское вероучение касается только одной грани жизни Иисуса, начиная с его рождения и перескакивая непосредственно к его смерти, сошествию в ад и восхождению на небеса. Подождите минуту – все ли мы учли? Что происходило в промежутке между тем, когда его родила Дева Мария, и тем, когда Понтий Пилат послал его на смерть? Каким–то образом, все то, что говорил и делал Иисус в течение его тридцатитрехлетнего пребывания на земле отходит на второй план в поспешной попытке интерпретировать его жизнь. Как прошла его жизнь здесь?

То, что я помню из воскресной школы, в значительной степени сводит на нет мои попытки изобразить повседневную жизнь Иисуса, поскольку там она представлялась в виде безжизненных фигурок. Вот он читает свои проповеди. Вот он держит на руках ягненка. Вот он говорит с самаритянкой, а вот другой разговор – с человеком по имени Никодим. Наиболее живой была сцена, изображавшая, как ученики в их миниатюрной лодочке качаются на волнах нарисованного голубого моря. Мне вспоминается один эпизод, изображающий Иисуса, стоящего в храме с хлыстом в руке, но все это совершенно не соответствовало тому, что я узнал о нем. Так, он никогда не изображался во время веселых праздновани и. Возможно, я и узнал в воскресной школе некоторые факты из его жизни, но как личность он оставался для меня далеким, и в его личности мне недоставало характерных черт.

Фильмы об Иисусе помогли мне оживить его образ. Заметно, что в некоторых из них, таких как «Иисус из Назарета» режиссера Дзефирелли, приложены большие усилия по воссозданию событий в точном соответствии с евангельскими повествованиями. В отличие от застывших школьных сценок, фильмы представляют Иисуса в действии, окруженного энергичными слушателями, которые толкают друг друга, чтобы протиснуться в первые ряды и обратиться к нему со своими претензиями.

Когда я смотрю эти кинокартины, а затем возвращаюсь к Евангелиям, то пытаюсь представить себя одним из действующих лиц в качестве журналиста или, по меньшей мере, в роли похожего персонажа из первого века нашей эры. Я стою в толпе, слушая и делая записи, намереваясь уловить какие–нибудь характерные черты для моих сообщений, и в то же время опасаясь того, как бы он не оказал влияния на меня лично. Что я вижу? Что производит на меня впечатление? Что разочаровывает меня? Как я могу представить его моим читателям?

Я не могу начать с того, с чего я обычно начинаю репортаж о каком–либо человеке, то есть с описания того, как выглядит мой персонаж. Этого никто не знает. Первые полуреалистичные изображения Иисуса появились не ранее пятого века нашей эры, да и те были основаны только на предположениях; пока греки не начали изображать его молодым, безбородым человеком, напоминающим бога Аполлона.

В 1514 году кто–то отыскал документ, подписанный именем Публия Лентула, римского правителя, пришедшего к власти после Понтия Пилата, и содержащий следующее описание Иисуса:

Это человек высокого роста, стройный и производящий дружелюбное и скромное впечатление; цвет его волос, ниспадающих изящно вьющимися локонами, трудно поддается описанию… разделенные прямым пробором, они струились ему на плечи по моде, существовавшей тогда в Назарете; у него был высокий, внушительный лоб; на его щеках с приятным румянцем не было и намека на прыщи или морщины; его нос и рот были четко очерчены; его борода, того же цвета, что и волосы, начиналась под подбородком и разделялась надвое; его глаза были ярко–голубыми, светлыми и спокойными…

Я узнаю в этом описании Иисуса с писанных маслом картин, висящих на бетонной стене в церкви, которую я посещал в детстве. Однако уже в следующей фразе фальсификатор выдает себя: «Никто не видел, чтобы он смеялся». Читал ли он те же Евангелия, что и я, документы, которые не говорят ни слова о внешности Иисуса, но изображают его творящим свое первое чудо на свадьбе, дающим игривые прозвища своим ученикам и каким–то образом завоевывающим репутацию человека, «который любит есть и пить вино»? Когда ханжи критиковали его учеников за их вольности в соблюдении обрядов, Иисус отвечал: «Могут ли поститься сыны чертога брачного, когда с ними жених?» Из всех тех имиджей, которые Иисус мог для себя выбрать, он остановился на образе жениха, чье сияние оживляет все свадебное веселье.

Однажды я показал в классе несколько десятков слайдов, по–разному изображающих Иисуса, – африканских, корейских, китайских, а потом попросил класс описать то, как, по их мнению, выглядел Иисус. Практически каждый предположил, что он был высокого роста (что нехарактерно для еврея первого века нашей эры), большинство сказало, что он имел привлекательную внешность, и никто не предположил, что он страдал излишним весом. Я показал им фильм, снятый Би–Би–Си о жизни Иисуса, где главную роль исполнял толстяк–коротышка, и некоторые ученики в классе сочли это вызывающим. Мы предпочитаем высокого, симпатичного и, главное, стройного Иисуса.

Одна из традиций, датированная вторым веком нашей эры, представляла Иисуса горбуном. В средневековье христиане повсеместно верили в то, что Иисус страдал проказой. Большинство сегодняшних христиан нашли бы такие замечания омерзительными и, возможно, еретическими. Разве он не был прекрасным представителем человеческого рода? Однако во всей Библии я нахожу только одно описание внешности, в пророчестве, написанном за сотни лет до рождения Иисуса. Это описание Исайи, находящееся в отрывке, который Новый Завет относит к жизни Иисуса:

Как многие изумлялись, смотря на Тебя, – столько был обезображен паче всякого человека лик Его, и вид Его – паче сынов человеческих… нет в Нем ни вида, ни величия; и мы видели Его, и не было в Нем вида, который привлекал бы нас к Нему. Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лицо свое; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его.

Поскольку Евангелие умалчивает об этом, мы не можем с уверенностью ответить на простой вопрос, как выглядел Иисус. Мне кажется, что это хорошо. Наши восторженные представления об Иисусе говорят больше о нас самих, чем о нем. В нем не было ничего сверхъестественного: Иоанн Креститель признал, что никогда бы не узнал Иисуса, если бы ему не было ниспослано особого откровения. В соответствии с тем, что пишет Исайя, мы не можем объяснить его притягательность ни его красотой, ни величественностью, ни чем–либо еще, относящимся к его внешности. Разгадка заключается не в этом.

*