Текст книги "Что удивительного в благодати?"
Автор книги: Филип Янси
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
Я уже проводил параллель между священной и бюрократической иерархией, отмечая, что никому из посетителей не позволено без предварительной договоренности самовольно вторгаться в Овальный кабинет Для личной встречи с президентом. Однако из этого правила имеются исключения. Во времена президента Джона Кеннеди фотографам удавалось подчас заснять трогательную сцену: вокруг большого стола сидят министры в строгих костюмах и обсуждают дела государственной важности, например, Карибский кризис. А по столу ползет двухлетний малыш Джон–Джон, понятия не имеющий о строгом протоколе и важных государственных делах. Джон–Джон заглянул навестить папочку. К радости президента, он обычно врывался в Овальный кабинет даже без стука.
Такая шокирующая доступность Бога явлена в произнесенном Иисусом слове «Авва». Бог – суверенный владыка вселенной, но через Своего Сына Он сделался доступным для нас, как всякий любящий отец. В Римлянам 8 Павел еще более выразительно передает эту близость. Он говорит, что Дух Господень обитает в каждом из нас, и даже когда мы не знаем, как молиться, «Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными».
Нам нет нужды карабкаться к Богу по иерархической лестнице и беспокоиться о своей чистоте. Если бы на Царстве Божьем висела надпись «Чудикам вход воспрещен», никто из нас не смог бы попасть внутрь. Иисус сошел на землю, чтобы засвидетельствовать: святой и совершенный Господь охотно помогает и вдове с двумя медными грошами, и римскому сотнику, и жалкому мытарю, и разбойнику на кресте. Достаточно позвать: «Авва!» Достаточно застонать, если уж и крикнуть нет сил. Бог услышит, Он подошел вплотную.
* * *
И второй близко затрагивающий меня аспект «революции Иисуса»: отношение к непохожим на меня людям. Сегодня пример Иисуса мне особенно дорог, потому что я замечаю некоторый сдвиг в противоположном направлении. По мере того, как общество рушится и падает нравственность, христиане порой зовут вернуться к ветхозаветному образу жизни.
Я очень люблю одно выражение, встречающееся и у Петра, и у Павла. Оба апостола говорят, что мы призваны «распределять», «рассеивать» благодать Божью. Сразу представляется старомодный «распылитель», каким пользовались женщины, пока не были изобретены современные дезодоранты. Он был устроен так: нажимаешь на резиновую грушу, и из крошечных отверстий на другом конце фонтаном разлетаются мелкие брызги. Достаточно нескольких капелек, чтобы освежить все тело. Несколько нажатий на грушу – и атмосфера в комнате меняется. Вот как, на мой взгляд, действует благодать. Она не преображает весь мир или общество в целом, но безусловно освежает атмосферу.
Однако боюсь, как бы вместо этого образа – распылителя духов – при слове «христианин» не возникала иная ассоциация: баллончик с ядовитым газом. Таракан ползет! Нажать – брызнуть – нажать – уничтожить! Грех, зло! Нажать – брызнуть – нажать – уничтожить! Я лично знаю христиан, взявших на себя функцию «моральных дезинсекторов» и пытающихся таким образом очистить окружающий их испорченный мир.
Конечно, я разделяю всеобщую озабоченность состоянием нашего мира. Но глубоко верую в альтернативную силу – в силу милосердия, явленную нам Иисусом, Который пришел к больным, а не к здоровым, к грешникам, а не к праведникам. Иисус никогда не боролся со злом силой, но всегда был готов простить. Ему удалось стяжать себе репутацию Человека, любящего грешников, а нынешние христиане вот–вот это преимущество утратят. Как сказала Дороти Дей: «Моя любовь к Богу измеряется моей любовью к человеку, которого я люблю меньше других».
Понимаю, как сложны эти проблемы, и потому отвожу им отдельную главу.
13. Благодать, возвращающая зрение
– Разве в Библии не сказано, что надо любить всех?
– О, в Библии! В Библии много чего сказано, но ведь никто этого не делает…
Гарриет Бичер Стоу «Хижина дяди Тома»
Стоило мне заскучать, я сразу же звонил Мелу Уайту. Нет другого человека среди моих знакомых, который так умел жить «на всю катушку». Мел объездил весь свет. У него всегда был наготове очередной рассказ о том, как он занимался подводным плаванием среди акул в Карибском море, или как пробирался по колено в накопившемся за века окаменевшем голубином навозе, чтобы заснять восход солнца с вершины марокканского минарета, или как пересек Атлантику на борту «Королевы Елизаветы II» в качестве гостя знаменитого кинопродюсера, или как брал интервью у членов секты Джима Джонса, уцелевших после бойни на Гайяне…
Щедрый до глупости, Мел – идеальная мишень для любого мошенника. Если мы попивали кофе на веранде ресторанчика и к нам подходила цветочница, Мел тут же покупал самый большой букет, чтобы порадовать мою жену. Если фотограф предлагал сделать групповой снимок (за явно преувеличенное вознаграждение), Мел соглашался без спора. «Это же на память, – отвечал он на все наши возражения. – Хорошие воспоминания бесценны». От его шуточек и прибауточек заходились официанты, швейцары и кассиры.
Когда мы жили в Чикаго, Мел навещал нас по пути в Мичиган, куда он ездил в качестве консультанта христианской киностудии. Мы ходили в кафе, заглядывали в галереи и кинотеатры, просто бродили по улицам и гуляли по берегу озера вплоть до полуночи. В четыре часа утра Мел вскакивал, одевался и четыре часа кряду яростно стучал по клавишам компьютера, создавая тридцатистраничный документ, который в тот же день предстояло увидеть его клиенту в Мичигане. Посадив Мела в такси, увозившее его в аэропорт, мы с женой возвращались домой усталыми, но счастливыми. Только в его присутствии мы ощущали полноту жизни.
* * *
В нашем квартале проживало множество гомосексуалистов, особенно на авеню Диверси, которую по этой причине прозвали «Перверси». Помнится, я шутил на этот счет с Мелом. Как–то раз, проходя по Диверси, я сказал: «Знаешь, какая разница между нацистом и геем? Шестьдесят градусов!» И изобразил оба жеста – напряженно выброшенную в фашистском салюте руку и вялое приветствие «гомика».
– Гомосексуалиста отличить несложно, – приговаривала моя жена. – Их сразу видно. Что–то в них есть такое.
После пяти лет близкой дружбы Мел как–то раз позвонил и предложил встретиться в отеле «Марриот» возле аэропорта О'Хары. Я приехал в назначенное время, просидел полтора часа в ресторане, читая газету, меню, надписи на пакетиках с сахаром и все, что попадалось на глаза. Мел не появлялся. Когда я поднялся было, чтобы уйти, обозлившись на такую неточность, в ресторан ворвался Мел. Он рассыпался в извинениях и весь дрожал. Он поехал не в тот отель «Марриот», попал в знаменитую чикагскую транспортную пробку и так далее. До вылета оставался всего час. Могу ли я провести это время с ним, помочь ему успокоиться?
– Конечно, – сказал я.
Мел выглядел растерянным и напуганным, словно готов был заплакать. Прикрыв глаза, он сделал несколько глубоких вздохов и начал разговор с фразы, которую я никогда не смогу забыть: «Филип, ты, наверное, уже догадываешься, что я – гей».
Мне такая мысль и в голову не приходила. У Мела была преданная, любящая жена и двое детей. Он преподавал в Фуллеровской семинарии, был пастором церкви, готовил христианские фильмы и писал пользующиеся успехом книги для христиан. Мел – гей? Папа Римский – мусульманин?
В ту пору, живя в «квартале геев», я ни с одним из них не был лично знаком и понятия не имел об этой среде. Все, что я мог – посмеиваться и рассказывать друзьям анекдоты насчет гей–парада, который проходил под моими окнами. У меня не было знакомых, а тем более друзей среди гомосексуалистов. Сама идея казалась мне отвратительной.
И вот я узнаю, что один из ближайших моих друзей имеет такого рода «темную сторону». Я уселся поудобнее, в свою очередь глубоко вздохнул и попросил Мела начать рассказ.
Я не предаю его доверие, пересказывая то, что слышал в тот раз, потому что Мел сам исповедался в книге «Чужак у ворот: гей–христианин в Америке». В этой книге он рассказывает о нашей дружбе и о работе с некоторыми весьма консервативными христианами, за которых он писал книги в качестве литературного секретаря. В их число входят Фрэнсис Шеффер, Пэт Робертсон, Оливер Норт, Билли Грэм, У. Крисвелл, Джим и Тэмми Фой Бэккер, Джерри Фэлвелл. Никто из них не был осведомлен о тайне Мела в ту пору, когда он работал на них, и кое–кто впоследствии, естественно, поссорился с ним.
Должен сразу сказать, что я не намерен вникать в богословские или этические проблемы гомосексуализма, как они ни важны. Историю Мела я привожу здесь лишь по одной причине: она существенно повлияла на мои представления о том, как благодать сказывается в отношениях с непохожими на меня людьми, даже когда наши отличия принципиальны или непреодолимы.
* * *
Мел объяснил мне, что гомосексуализм – не произвольный выбор образа жизни, как я до тех пор в блаженном неведении полагал. В своей книге Мел рассказывает о том, что впервые ощутил влечение к лицам того же пола еще в отрочестве. Он изо всех сил старался подавить в себе эти чувства, а став взрослым, испробовал все в поисках «исцеления». Он постился и молился, его помазали елеем, чтобы исцелить. Он прошел через обряды экзорцизма у католиков и у протестантов. Он подвергся шоковой терапии, его били электрическим током всякий раз, когда фотография мужчины вызывала у него возбуждение. Его одурманивали лекарствами, так что он не мог работать. Превыше всего Мел хотел перестать быть геем.
Однажды ночью меня разбудил телефонный звонок. Даже не представившись, Мел тусклым голосом сообщил: «Я стою на балконе пятого этажа, подо мной – Тихий океан. У тебя есть десять минут, чтобы отговорить меня от прыжка». Это не было фокусом с целью привлечь к себе внимание. Незадолго до этого случая Мел чуть было не преуспел в попытке самоубийства, причем потерял много крови. Я принялся уговаривать его, приводя все личные, экзистенциальные и богословские доводы, на какие только был способен спросонья. К счастью, в тот раз Мел не спрыгнул.
Помню и другую душераздирающую сцену, произошедшую спустя несколько лет, когда Мел привез в мой дом вещи, оставленные ему партнером на память. Он передал мне голубой вязаный свитер и просил его сжечь. Мел сказал, что он грешил, а теперь покаялся и возвращается в семью. Мы ликовали и молились вместе.
Помню я и другую печальную сцену, когда Мел расправился с членской карточкой Калифорнийских бань. Среди калифорнийских геев начала распространяться загадочная болезнь, геи сотнями покидали «банный клуб». «Я делаю это не из страха перед болезнью, а потому, что так правильно», – заявил Мел, взяв ножницы, и разрезал пополам твердую пластиковую карточку.
Он то и дело переходил от целомудрия к распущенности. Он вел себя то как подросток во власти гормонов, то как мудрец. «Я постиг разницу между добродетельной скорбью и скорбью–раскаянием, – сказал он мне как–то раз. – Обе они совершенно реальны, обе мучительны. Но скорбь в сочетании с виной хуже во сто крат. Добродетельная скорбь – это скорбь аскетов, они сознают, чего у них нет, но не понимают, чего лишились. Скорбь в сочетании с виной знает». В ситуации Мела скорбь в сочетании с виной означала кошмарное будущее, которое ожидало его, если он открыто признается в своей ориентации: он утратит брак, карьеру, служение в церкви, а может быть, и веру.
Несмотря на терзавшее его чувство вины Мел в конечном счете пришел к выводу, что ему остается лишь одна альтернатива: безумие или исцеление. Все попытки подавить в себе гомосексуальные желания и зажить либо в обычном браке, либо в полном воздержании вели к безумию. (В ту пору Мел посещал психиатра пять раз в неделю по сто долларов за сеанс). По мнению Мела, исцелиться для него означало найти партнера–гея и принять себя в качестве гомосексуалиста.
* * *
Перипетии жизни Мела озадачивали и смущали меня. Мы с женой немало бессонных ночей провели в разговорах с наших другом, обсуждая его будущее. Вместе мы прочли все библейские тексты, имевшие отношение к его ситуации, и пытались постичь их смысл. Мел все спрашивал, почему христиане так активно осуждают однополые союзы и не обращают внимание на другие запреты, содержащиеся в тех же отрывках.
По просьбе Мела я принял участие в первом походе геев на Вашингтон в 1987 году. Я пошел не в качестве демонстранта или репортера, а как друг Мела. Ему требовалась моя помощь, поскольку приходилось принимать жизненно важные решения.
Примерно 300 000 борцов за права гомосексуалистов собрались в одном месте, нарядившись в костюмы, явно предназначенные для того, чтобы шокировать публику – вряд ли их решилась бы показать какая–либо новостная передача. Был прохладный октябрьский день. Из серых туч на колонны, тянувшиеся по улицам столицы, падали капли дождя.
Я остановился на обочине у входа в Белый Дом и стал свидетелем жестокого столкновения. Конные полицейские образовали защитное кольцо вокруг небольшой контр–демонстрации, которая сумела привлечь к себе внимание многих фотографов благодаря ярко–оранжевым плакатам с наглядными изображениями адских мук. Хотя на каждого из этих христиан–демонстрантов приходилось по пятнадцать тысяч геев, они бесстрашно выкрикивали свои агрессивные лозунги прямо в лицо участникам марша.
«Гомики вон!» – кричал в микрофон руководитель акции и все подхватывали его призыв: «Гомики вон, гомики вон!» Когда это прискучило, они затянули другой мотив: «Стыд и позор вам, стыд и позор!» В промежутках между пением их лидер произносил краткие проповеди об адском пламени, уготованном Богом содомитам и прочим извращенцам.
«СПИД не спит, СПИД не спит!» – это была последняя стрела из колчана христиан, и этот лозунг они выкрикивали с особым азартом. Только что мимо нас прошла печальная процессия из нескольких сотен больных СПИДом. Многие передвигались в инвалидных креслах. Тела их превратились в скелеты, точно у заключенных концлагеря. Я не мог постичь, как христиане способны желать кому–то подобного несчастья.
Геи тоже отвечали христианам по–разному. Более разнузданные слали воздушные поцелуи или орали: «Лицемеры! Ханжи! Это вам – стыд и позор!» Группа лесбиянок привлекла внимание прессы, спародировав один из лозунгов контр–демонстрации: «Отдавайте ваших жен!»
Среди геев–демонстрантов по крайней мере три тысячи принадлежали к определенным религиозным группировкам: католическое движение «Достоинство», епископальная группа «Честность» и даже небольшие вкрапления мормонов и адвентистов седьмого дня. Более тысячи человек прошло под знаменем церкви Метрополитен, принадлежащей к одной из евангельских деноминаций, но лояльно относящейся к гомосексуалистам. Эта группа дала свой ответ разъяренным защитникам христианства: обернувшись к ним лицом, демонстранты запели «Иисус любит нас, Он Сам так сказал».
Меня поразил этот парадокс: по одну сторону баррикады стояли христиане–фундаменталисты, защищавшие чистоту своего учения, по другую – «грешники», откровенно признававшиеся в гомосексуальных склонностях. Христиане–фундаменталисты источали ненависть, а их противники пели песнь о Христовой любви.
В те выходные в Вашингтоне Мел успел познакомить меня со многими руководителями религиозных групп. В жизни мне не приходилось посещать столько богослужений за пару дней. Меня удивило, что на «альтернативных» богослужениях поют обычные евангельские гимны, соблюдают те же обряды. Да и в проповедях не было ничего «подозрительного» с богословской точки зрения. «Большинство геев придерживаются вполне традиционного богословия, – пояснил мне один из их руководителей. – Церковь отвергает нас с такой ненавистью, что мы бы вовсе не стали ходить на службу, если бы не верили в евангельские истины». Я выслушал много личных признаний, которые подтверждали эти слова.
Каждый из геев, с которыми я имел возможность общаться, рассказывал дикие примеры отвержения, ненависти, унижений. От половины моих собеседников отвернулись родные и близкие. Даже заболев СПИДом и попытавшись примириться с семьей, они не могли добиться участия. Одного все–таки пригласили домой в Висконсин на День благодарения после десятилетней разлуки. Родная мать накрыла ему отдельный стол с одноразовыми тарелками и пластмассовыми приборами.
Некоторые христиане возражают: «Да, мы должны относится к геям сочувственно, но в то же время обязаны нести им весть о суде». После этих разговоров я понял: каждый гей уже выслушал в церкви весть о суде, выслушал ее неоднократно и не получил ничего другого. Те из моих собеседников, кто имел склонность к богословию, пытались по–своему истолковать тексты о гомосексуализме. Они предлагали своим консервативным собратьям открытую дискуссию, но никто не пошел им навстречу.
Я покидал Вашингтон. Голова у меня раскалывалась. Я побывал подряд на нескольких богослужениях с восторженным пением, молитвами, свидетельствами, и вокруг меня были люди, образ жизни которых всегда считался греховным. Помимо прочего, я видел, что мой друг Мел стоит на грани выбора, который я считал дурным и неверным: он собирался развестись и отказаться от сана, чтобы начать иную, страшную жизнь на пути искушения.
Мне казалось: насколько проще была бы моя жизнь, если бы мы не были знакомы с Мелом Уайтом. Но я был с ним знаком, был его другом. Какую же позицию мне следовало занять в отношении него? К чему призывала меня благодать? Как поступил бы Иисус?
* * *
Когда Мел открыто признал свою ориентацию, и его книга была опубликована, прежние коллеги и работодатели отвернулись от него. Прославленные христианские проповедники, привечавшие Мела, путешествовавшие вместе с ним, наживавшие сотни тысяч долларов на его труде, попросту забыли о нем. В аэропорту Мел подошел к известному политику–христианину, с которым был хорошо знаком, протянул руку, а тот, нахмурившись, повернулся спиной и даже словечка из себя не выдавил. Когда вышла в свет книга Мела, некоторые христианские руководители, с которыми он сотрудничал, созывали пресс–конференции и опровергали близкое знакомство с ним.
Какое–то время на Мела был большой спрос. Его приглашали на радиопередачи и телевизионные ток–шоу, в том числе в «Шестьдесят минут». Светской прессе нравилась история: тайный гомосексуалист работает на консервативных христиан, и в поисках свежих сплетен они расспрашивали его об известных в христианских кругах руководителях. После участия в таких шоу Мел получал угрожающие звонки. «Почти каждый раз, – говорил он мне, – кто–нибудь звонит только затем, чтобы назвать меня позором рода человеческого и потребовать, чтобы со мной обошлись согласно предписаниям Книги Левит, то есть побили камнями».
Лишь потому, что Мел упомянул меня в своей книге, до меня христиане–фундаменталисты тоже добрались. Один из них послал мне копию письма, отправленного Мелу, с таким итогом:
Я искренне молюсь о том, чтобы однажды вы смогли искренне покаяться, возжелать свободы от поработившего вас греха и отвергнуть лживое учение так называемой церкви геев. Но если вы этого не сделаете – благодарение Богу, вы получите по заслугам вечность в аду, уготованную всем, кто погряз во грехе и не желает покаяться.
Я написал автору этого послания и спросил его, в буквальном ли смысле он употребил выражение «благодарение Богу». Он ответил утвердительно, подкрепив свои слова длинным списком библейских цитат.
Я начал знакомиться с другими геями в своем квартале. В том числе с теми, кто вырос в христианских семьях. «Я сохранил веру, – признался мне один из этих людей, – хотел бы посещать церковь. Но куда бы я ни пришел, слух обо мне уже донесся и туда, и все от меня отворачиваются». Он добавил страшную фразу: «Мне, гею, скорее достанется секс на улице, чем объятия в церкви».
Я знал и христиан, пытавшихся подойти к гомосексуалистам с любовью. Барбара Джонсон, автор популярных христианских книг, узнала, что ее сын – гей. Позже она убедилась, что церковь не знает, что делать с такими людьми. Она создала организацию «Скребок» (мол, разбилась в лепешку – отдирайте теперь), чтобы помогать другим родителям, оказавшимся в таком же положении. Барбара уверена, что Библия осуждает гомосексуализм и решительно против «голубых» церквей. Но она пытается протянуть руку помощи семьям, которые не находят поддержки в церкви. Ее рассылки полны рассказов о семьях, которые сперва пережили разрыв, а потом мучительное и болезненное воссоединение. «Это наши сыновья, наши дочери, – твердит Барбара. – Мы не можем просто захлопнуть перед ними дверь».
Я общался и с Тони Камполо, известным христианским оратором, который выступает против однополого секса, но признает, что гомосексуальная ориентация является врожденной и ее практически невозможно изменить. Он отстаивает идеал полного целомудрия для таких людей и подвергается нападкам со стороны христиан–фундаменталистов. Отчасти и потому, что его жена служит в коммуне геев. Нередко срываются заранее запланированные выступления Тони. На одном собрании его противники распространяли «подозрительную» переписку Тони с лидерами геев, причем эти письма оказались подделкой.
Неожиданно я довольно много узнал о взаимоотношениях с «не такими, как мы» от Эдуарда Добсона, выпускника университета Боба Джонсона, в недавнем прошлом – помощника Джеррри Фэлвелла и основателя «Фундаменталистского журнала». Добсон ушел из организации Фэлвелла и сделался пастором в Гранд Рапидз (Мичиган), где ему пришлось столкнуться с проблемой СПИДа. Он встретился с лидерами геев города и предложил помощь добровольцев из числа своих прихожан.
Хотя Добсон по–прежнему считает однополый секс недопустимым, он видит свой долг в том, чтобы проявить христианскую любовь к геям. Активисты этой группировки встретили первые попытки сближения, мягко говоря, недоверчиво. Им была хорошо известна репутация Добсона как фундаменталиста, а фундаменталист – это человек вроде тех контр–демонстрантов, которых я наблюдал в Вашингтоне.
Однако постепенно Эд Добсон завоевал доверие коммуны геев. Он уговаривал своих прихожан подготовить рождественские подарки для больных СПИДом, искал другие способы помочь больным и умирающим. Многие из числа его паствы никогда раньше не соприкасались с гомосексуалистами. Кое–кто отказался участвовать в этой работе, но понемногу обе стороны присматривались друг к другу. Один из геев признался: «Мы видим вашу позицию и знаем, что вы не с нами. Тем не менее, вы проявили к нам любовь Христову, и это нас привлекло».
Теперь для многих больных СПИДом в Гранд Рапидз слово «христианин» имеет совсем не то значение, что несколько лет назад. Опыт Добсона доказал: христианин способен сохранять твердые этические убеждения по поводу того или иного вида поведения, не отказывая при этом ближним в любви. Как–то раз Эд сказал мне: «Если на моих похоронах только и скажут: «Эд Добсон любил гомосексуалистов», я буду рад».
Я брал интервью у д–ра Эверетга Купа, когда он был назначен министром здравоохранения. Это был евангельский христианин с самой безупречной репутацией. Вместе с Фрэнсисом Шеффером он организовал консервативных христиан для политической борьбы против абортов.
В качестве «главного врача страны» Куп посещал больных СПИДом. При виде этих изнуренных, обтянутых кожей, покрытых лиловыми язвами скелетов он чувствовал глубочайшее сострадание – и как врач, и как христианин. Куп дал клятву Гиппократа заботиться о больных и беспомощных, а более обделенной и несчастной группы людей не нашлось бы во всей Америке.
Семь недель Куп работал исключительно с религиозными группировками, в том числе церковью Джерри Фэлвелла, компанией Национального религиозного радиовещания, консервативными иудейскими кругами, католиками. В парадном мундире министра здравоохранения Куп произносил речи в защиту моногамии и целомудрия, но тут же добавлял: «Я – врач для гетеросексуалистов и для гомосексуалистов, для молодых и для старых, для соблюдающих мораль и для тех, кто ее нарушает». Он наставлял собратьев–христиан: «Ненавидьте грех, но возлюбите грешника».
Куп постоянно подчеркивал личное отвращение к половой распущенности, а гомосексуальный акт именовал «содомией». Но в качестве главного врача страны он лоббировал законопроекты о медицинском обслуживании гомосексуалистов и проявлял всяческую заботу о них. Он едва поверил своим ушам, когда, выступая перед двенадцатью тысячами геев в Бостоне, услышал единодушные приветственные возгласы: «Куп! Куп! Куп!» «Они так преданно поддерживали меня, хотя я всегда осуждал их образ жизни! Наверное, это потому, что я заявил: я – врач всей страны и пойду к своим больным, где бы они ни были. Я просил проявить к ним сочувствие, просил добровольных помощников позаботиться о них», – вспоминал Куп. Куп никогда не шел на компромисс в своих убеждениях (разве что прекратил употреблять излишне резкий термин «содомия»), но ни один ортодоксальный христианин не удостаивался столь теплого приема среди гомосексуалистов.
И наконец, урок обращения с «не такими людьми» преподали мне родители Мела Уайта. По кабельному телевидению показывали интервью с Мелом, его женой, друзьями и родителями. Замечательно, что жена продолжает поддерживать Мела после развода. Она написала предисловие к его книге и всегда прекрасно отзывалась о нем. Родителям Мела, консервативным христианам, столпам общества (отец Мела некогда занимал должность мэра в родном городе) было не так–то легко смириться с новой ситуацией. После того, как Мел объяснился с ними, они прошли через все стадии шока и отрицания.
В прямом эфире репортер задал родителям Мела вопрос:
– Вам хорошо известно, как отзываются о вашем сыне христиане. Они считают таких, как он, мерзостью перед Господом. А что вы скажете?
– Что ж, – нежным, дрожащим голосом ответила мать, – пусть он и мерзость, он по–прежнему – радость и утешение для нас.
Я запомнил ее слова – высшее, душераздирающее выражение благодати. Так, я уверен, взирает Бог на каждого из нас. Все мы – мерзость перед Господом, ибо все грешники и лишены славы Божьей, но каким–то образом, вопреки всякой логике, Бог любит нас. Благодать твердит нам, что мы по–прежнему радость и утешение для Него.
* * *
Пол Турнье писал о своем друге, решившемся на развод:
Не могу одобрить его поведение, ибо развод всегда – непослушание Богу. Я бы предал свою веру, если б скрыл от него это убеждение. Я знаю: и помимо развода всегда найдутся способы решить супружеский конфликт, стоит только поискать эти средства под руководством Бога. Но я знаю также, что такое непослушание не более подлежит осуждению, чем клевета и ложь, чем проявления гордыни, которыми я грешу ежедневно. Мы находимся в разных обстоятельствах, но состояние сердец – одно и то же. Окажись я на его месте, смог бы я поступить по–другому? Отнюдь не уверен. По крайней мере я понимаю, что мне понадобились бы друзья, любящие меня таким, каков я есть, со всеми моими слабостями, принимающие и не осуждающие. Если мой знакомый получит развод, он столкнется с еще большими проблемами, чем те, которые беспокоят его нынче. Ему еще нужнее станет мое участие, и эту поддержку я обязан ему оказать.
Мел в разгар одной из кампаний протеста позвонил мне. Он проводил голодовку, живя в трейлере в Колорадо Спрингс (штат Колорадо), в крайне консервативном районе, который защитники прав сексуальных меньшинств окрестили «нулевой зоной». На стенах трейлера Мел развесил «геедробительные» послания христианских организаций Колорадо Спрингс и просил местных христианских руководителей воздержаться от подстрекательской риторики, поскольку на многие области страны обрушилась эпидемия насилия над геями.
Это были тяжелые для Мела дни. Местные радиостанции произносили в его адрес не слишком завуалированные угрозы. По ночам к его трейлеру приезжали чьи–то машины, гудели, сигналили, не давая спать.
– Один репортер пытается собрать обе стороны для диалога, – сказал мне по телефону Мел. – Он пригласил представителей геев, нескольких священников–лесбиянок из церкви Метрополитен, а также активистов из организаций «В фокусе семья» и «Навигаторы». Не знаю, как все обернется. Я очень устал, ослаб от голода и напуган. Помоги мне!
И я приехал. Из всех моих знакомых только Мел способен организовать подобную встречу. В одной гостиной сошлись представители правых и левых партий, в воздухе ощутимо сгущалось напряжение. Многое мне запомнилось в тот вечер, но одно – главное. Когда Мел передал мне слово, он представил меня, как друга, и кое–что рассказал о наших отношениях. «Не знаю, что именно думает Филип по вопросам гомосексуализма, – сказал он напоследок, – и, по правде говоря, боюсь даже спрашивать. Но я знаю, как он относится ко мне – он меня любит».
Дружба с Мелом позволила мне многое узнать о благодати. Иногда это понятие приравнивают ко всеобщей либеральной терпимости: дескать, мы вполне можем ужиться, несмотря на все различия. Однако благодать – это нечто совершенно иное. Богословские корни этого понятия не позволяют нам забыть о ее высокой цене, о самопожертвовании.
Я видел, как Мел вновь и вновь проявляет благодать по отношению к поносящим его христианам–фундаменталистам. Однажды я решил полистать письма, которые он получал от них, и меня чуть не стошнило. Их послания источали ненависть. От имени Бога авторы этих писем сыпали проклятиями, мерзкими ругательствами, угрозами. Мне хотелось крикнуть: «Прекратите! Мел – мой друг. Вы же его не знаете!» Для тех, кто писал эти письма, Мел был не человеком, а явлением – извращенцем. Наблюдая за борьбой Мела, я лучше понимал, о какой опасности Иисус столь настойчиво предупреждает в Нагорной Проповеди: мы готовы предъявить другому обвинение в убийстве, не видя, сколь убийственен наш гнев. Мы вопим о прелюбодеянии, предаваясь собственной похоти. Когда мир делится на «мы» и «они», благодати в нем делать нечего.
Я читал и письма, пришедшие в ответ на книгу «Чужак у ворот». В основном писали геи, рассказывали о своих судьбах. Как и Мел, многие из них подумывали о самоубийстве. В церкви они встретили осуждение и отвержение. Восемьдесят тысяч проданных экземпляров книги, сорок одна тысяча писем читателей – разве эти цифры не говорят о том, как гомосексуальная община истосковалась по благодати?
Я наблюдал и за тем, как Мел пытается заново выстроить свою карьеру. Лишившись прежних клиентов, он потерял и почти все доходы. Из прекрасного дома переехал в небольшую квартирку. Теперь, в качестве «служителя справедливости» церкви Метрополитен, он большую часть времени посвящает работе с группами мужчин и женщин гомосексуальной ориентации, и эта работа, мягко говоря, не увеличивает его популярность в евангельских кругах.
