Текст книги "Валис. Трилогия"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Мы еще немного поболтали, и я повесил трубку с ощущением, что все впустую. Еще я ощутил легкий укол стыда за беззастенчивое вранье, хотя и знал, что это вскоре пройдет.

Является ли Эрик Лэмптон тем самым пятым Спасителем, которого ищет Жирный?

Странное дело, как реальность соотносится с нашими представлениями. Жирный был готов вскарабкаться на самую высокую гору в Тибете и найти там двухсотлетнего монаха, который объяснил бы ему: «Сын мой, все, что случилось, означает…» «Что время обращается в пространство», – сказал бы я. Но я ничего не сказал – мозговые цепи Жирного и так уже были перегружены информацией дальше некуда. Жирному требовался кто–то, на кого он мог бы эту информацию вывалить.

– Гусыня в Штатах? – спросил Кевин.

– Да, – ответил я, – если верить Джемисону.

– Ты не сказал ему о шифровке, – заметил Жирный.

Мы едва не испепелили его взглядами.

– Шифровка для Гусыни, – сказал Кевин. – Когда он позвонит.

– Когда… – эхом отозвался я.

– Ну пусть тогда твой агент свяжется с агентом Гусыни, – предложил Кевин.

Энтузиазм в нем теперь бурлил сильнее, чем в Жирном. В конце концов, ведь именно он обнаружил фильм «ВАЛИС» и втравил нас в это дело.

– Такого рода кино, – проговорил Дэвид, – изрядно всколыхнет болото. Наверное, Гусыня осторожничает.

– Ну, спасибо, – сказал Кевин.

– Я не нас имел в виду, – начал оправдываться Дэвид.

– Он прав, – кивнул я, вспомнив, какие письма иной раз получал по поводу своей писанины. – Вполне возможно, Гусыня предпочтет связаться с моим агентом. – И мысленно добавил: «Если он вообще захочет с нами связываться».

Его агент против моего агента. Этакий баланс разумов.

– Я займусь этим, – пообещал я.

Так случилось, что заниматься ничем не пришлось. Неделей позже я получил письмо от самого Матушки Гусыни, Эрика Лэмптона. В письме было одно слово – ЦАРЬ. А рядом знак вопроса и стрелочка, указывающая вправо.

Я чуть не обделался. Я задрожал. И приписал слово ФЕЛИКС. А потом отправил письмо обратно Матушке Гусыне.

Там был конверт с обратным адресом.

Сомнений в том, что все мы связаны друг с другом, не осталось.

* * *

Итак, человек, которому предназначалась шифровка из двух слов ЦАРЬ ФЕЛИКС – пятый Спаситель, который, если верить Зебре – или ВАЛИСу, – уже родился или родится очень скоро. Я был страшно напуган, когда получил письмо от Матушки Гусыни. И гадал, что почувствует Гусыня – Эрик Лэмптон и его жена Линда, – когда получат ответ с добавленным словом ФЕЛИКС. С правильно добавленным словом, именно так. Лишь одно–единственное слово из сотен тысяч английских слов могло подойти. Нет, не английских – латинских. В английском это имя, а в латинском просто слово.

Процветающий, счастливый, плодотворный… – латинское слово FELIX появляется даже в устах самого Бога, который в Книге Бытия говорит: «плодитесь и размножайтесь, и наполняйте воды в морях, и птицы да размножаются на земле». Вот где главный смысл слова felix , в этом Божьем приказе, отданном с любовью. Мы не просто должны жить, но должны быть счастливы и процветать.

FELIX. Плодоносный, плодотворный, изобильный, продуктивный. Словно все благородные сорта деревьев, чьи плоды подаются на изысканный стол. Приносящий удачу, служащий добрым предзнаменованием, благоприятный, благосклонный, благожелательный, процветающий, успешный. Благотворный. Более успешный в.

Последнее значение заинтересовало меня. «Более успешный в». Царь, который более успешен в… в чем? В свержении тирании темного царя, которого он заменяет своим собственным счастливым и легитимным правлением? В окончании века Черной Железной Тюрьмы и наступлении века Пальмового Сада под теплым солнцем Аравии? (Слово felix относится еще и к плодородным землям Аравии.)

После получения письма от Матушки Гусыни наша маленькая группа собралась на заседание.

– Жирный сгорает от нетерпения, – лаконично заявил Кевин.

У него тоже глаза горели от возбуждения и радости. Радости, которую разделяли все мы.

– Вы со мной, – проговорил Жирный.

Мы сбросились на бутылку коньяка «Курвуазье Наполеон» и теперь сидели в квартире Жирного, согревая рюмки, потирая их ножки, словно это палочки для добывания огня, и чувствовали себя большими умниками.

Кевин протянул, не обращаясь ни к кому персонально:

– Любопытно будет, если сейчас проявятся люди в облегающей черной одежде и перестреляют нас. Из–за звонка Фила.

– Не выйдет, – проговорил я, подыгрывая Кевину. – Мы посадим Кевина в коридоре со шваброй в руках и посмотрим, осмелится ли кто–нибудь сунуться.

– Если и сунется, это ни о чем не говорит, – подхватил Дэвид. – Кевин у половины Санта–Аны в печенках сидит.

Три дня спустя в два часа ночи зазвонил телефон. Я еще не ложился, поскольку писал предисловие к сборнику рассказов, отобранному из всего, что я сочинил за двадцать пять лет. Я снял трубку и услышал, как мужской голос с легким британским акцентом произнес:

– Сколько вас?

– Кто это? – в замешательстве спросил я.

– Гусыня.

О Господи, подумал я; меня начала бить дрожь.

– Четверо, – проговорил я дрожащим голосом.

– Доброе предзнаменование, – сказал Эрик Лэмптон.

– Процветания?

Лэмптон рассмеялся:

– Нет, у царя с финансами не очень.

– Он… – Я не мог продолжать.

– Вивит. Кажется. Или вивет? – спросил Лэмптон. – В любом случае он жив. Надеюсь, вы счастливы слышать это. С латынью у меня не очень.

– Где? – спросил я.

– Где вы? Телефонный код 714.

– Санта–Ана. Графство Оранж.

– Рядом с Феррисом, – сказал Лэмптон. – Вы севернее его усадьбы–у–моря.

– Верно.

– Мы можем встретиться?

– Конечно, – сказал я, а голос в моей голове произнес: «Это все взаправду!»

– Можете прилететь ко мне? Все четверо? В Соному?

– О да, – сказал я.

– Летите в Окленд, оттуда удобнее добираться, чем из Сан–Франциско. Вы видели «ВАЛИС»?

– Несколько раз. – Мой голос все еще дрожал. – Мистер Лэмптон, в этом деле замешана временная дисфункция?

– Как может быть дисфункция в том, чего нет? – ответил он вопросом на вопрос. Потом помедлил. – Об этом вы не подумали.

– Нет, – признал я. – Позвольте сказать, что «ВАЛИС» – один из лучших фильмов, что мы когда–либо видели.

– Надеюсь когда–нибудь выпустить версию без купюр. Обязательно дам вам возможность увидеть. Мы не хотели купюр, но, сами понимаете… из практических соображений. Вы ведь писатель–фантаст? Вы знаете Томаса Диша?

– Да, – сказал я.

– Он очень хорош.

– Да.

Мне было приятно, что Лэмптон знаком с произведениями Диша. Хороший знак.

– В некотором смысле «ВАЛИС» – дерьмо, – продолжал Лэмптон. – Пришлось сделать его таким, чтобы прокатчики не отказались. Для любителей похрустеть поп–корном в зале. – Голос стал веселым, в нем появились музыкальные нотки. – Они думали, я буду петь. «Эй, человек со звезд, куда тебя несет?» Боюсь, я их разочаровал.

– Ну…

– Значит, увидимся. Адрес у вас есть, верно? В следующем месяце я уезжаю из Сономы, поэтому встретимся либо сейчас, либо уже в конце года. Мне нужно лететь в Британию, снять там телефильм. А еще концерты. Запись пластинки в Бербанке. Можем встретиться и там… как вы это называете? В Саутлэнде, на Южных Землях.

– Мы прилетим в Соному, – сказал я. – А другие есть? Кто связывался с вами?

– Люди Счастливого Царя? Поговорим при встрече, когда соберемся вместе: ваша группа, и Линда, и Мини. Вы в курсе, что Мини написал музыку к фильму?

– Да, – ответил я. – Синхроническую музыку.

– Он очень хорош. В его музыке многое. Вот только песен не пишет, говнюк. А я бы так хотел. Он бы писал чудные песни. Мои песни недурны, но я не Пол. – Он помедлил. – Я имею в виду Саймона.

– Могу я спросить? – проговорил я. – Где Он?

– О. Конечно, вы можете спросить. Но никто не собирается вам отвечать, пока мы не встретимся. Послание из двух слов не слишком много говорит о вас, не так ли? Хотя кое–что я уже выяснил. Вы сидели на наркоте, потом завязали. Знакомы с Тимом Лири…

– Только по телефону, – поправил я. – Один раз разговаривал с ним по телефону. Он был в Канаде с Джоном Ленноном и Полом Вильямсом – не певцом, писателем.

– Вас никогда не арестовывали? За наркотики?

– Никогда.

– В свое время вы были своего рода наркогуру для тинейджеров – где же?.. – ах да, в округе Марин. В вас даже стреляли.

– Не совсем так, – возразил я.

– Вы пишете весьма странные книги. Вы точно уверены, что никогда не подвергались аресту? Если такое случалось, мы не сможем встретиться.

– Уверен, – сказал я.

Лэмптон мягко, даже с некоторым удовольствием проговорил:

– Какое–то время вы были связаны с негритянскими террористами.

Я промолчал.

– Ваша жизнь – целое приключение, – заметил Лэмптон.

– Да, – сказал я.

Это и в самом деле так.

– Вы же сейчас не принимаете наркотики? – Лэмптон рассмеялся. – Снимаю вопрос. Мы знаем, что сейчас у вас все в порядке. Хорошо, Филип, я буду рад встретиться с вами и вашими друзьями. Кому из них… как это… кому был глас свыше?

– Информацией выстрелили в моего друга Жирного Лошадника.

– Но ведь это вы. «Филип» по–гречески значит «любитель лошадей», «Лошадник». «Жирный» – перевод немецкого слова «дик». Вы просто перевели свое имя.

Я промолчал.

– Могу я называть вас Жирным Лошадником? Так вам будет приятнее?

– Как скажете, – деревянным голосом проговорил я.

– Выражение из шестидесятых, – засмеялся Лэмптон. – Хорошо, Филип, думаю, мы узнали о вас достаточно. Кстати, поговорили и с вашим агентом, мистером Галеном – он показался нам весьма решительным и откровенным.

– Он молодчина, – сказал я.

– И явно понимает, куда ветер дует, как говорят в здешних краях. Вы издаетесь в «Даблдэй»?

– В «Бэнтаме».

– Когда вы приедете?

Я спросил:

– Как насчет нынешнего уик–энда?

– Очень хорошо. Вам понравится, не сомневайтесь. Все беды позади, не сомневайтесь, Филип. – Голос Лэмптона сделался серьезным. – Все позади, правда.

– Отлично.

Мое сердце заколотилось о грудную клетку.

– Не бойтесь, Филип, – мягко проговорил Лэмптон.

– Ладно, – сказал я.

– Вам через многое пришлось пройти. Девушка, которая умерла… теперь можно отпустить это. Все прошло. Понимаете?

– Да. Понимаю.

И я понял. Я надеялся, что понял; пытался понять, хотел понять.

– Вы не поняли. ОН здесь. Это правда. «Будда сидит в парке». Понимаете?

– Нет, – сказал я.

– Гаутама родился в огромном парке под названием Лумбини. Такая же история, как про Иисуса и Вифлеем. Вы знаете, что я имею в виду, не так ли?

Я кивнул, позабыв, что разговариваю по телефону.

– Он спал почти две тысячи лет, – продолжал Лэмптон. – Очень долго. А события шли своим чередом. Но… Впрочем, думаю, пока достаточно. Теперь он пробудился, вот в чем суть. Итак, Линда и я встретимся с вами вечером в пятницу или в субботу утром.

– Отлично, – согласился я. – Возможно, в пятницу вечером.

– Просто помните: Будда в парке. И постарайтесь быть счастливым.

Я спросил:

– Это он вернулся? Или пришел другой?

На другом конце провода повисла пауза.

– Я имею в виду…

– Я знаю, что вы имеете в виду. Видите ли, время не реально. Это снова он и в то же время – не он, другой. Существует много Будд, но в то же время только один. Ключ к пониманию – время. Когда вы слушаете пластинку во второй раз, играют ли второй раз музыканты? Если слушаете ее в пятидесятый раз, играют ли музыканты пятьдесят раз?

– Только один, – сказал я.

– Спасибо, – проговорил Лэмптон, и в трубке раздались короткие гудки.

Не каждый день такое увидишь, сказал я себе. То, о чем сообщил Гусыня.

К своему удивлению я понял, что перестал дрожать.

* * *

Такое было впечатление, что я дрожал всю свою жизнь, дрожал от какого–то хронического подспудного страха. Дрожал, бежал, попадал в неприятности, терял близких. Не человек, а персонаж из мультфильма. Наивного мультфильма начала тридцатых. Страх был первопричиной всего, что я делал.

Теперь страх умер, новости, которые я услышал, смели его прочь. Новости, вдруг осознал я, которые я мечтал услышать с самого начала. В некотором смысле я на свет–то появился, чтобы не упустить момент, когда они придут. Ни по какой иной причине.

Теперь я мог забыть о мертвой девушке. Сама вселенная в ее макрокосмических масштабах уняла горе. Рана исцелилась.

Поскольку час был поздний, я не мог сразу же сообщить остальным о звонке Лэмптона. И не мог связаться с «Эр Калифорния», чтобы забронировать места в самолете. Впрочем, не успело наступить утро, а я уже позвонил Дэвиду, Кевину, а потом Жирному. Они поручили мне заняться приготовлениями к отлету – вечер пятницы их вполне устраивал.

В тот же вечер мы собрались вместе и решили, что нашу маленькую группу нужно как–то назвать. После легкой перебранки решение оставили за Жирным. Учитывая то, что сказал Лэмптон о Будде, мы решили назвать себя «Общество Сиддхартхи».

– Тогда меня вычеркивайте, – заявил Дэвид. – Жаль, но я не могу оставаться с вами, коль нет никакого упоминания о христианстве. Я не фанатик, однако…

– Ты фанатик, – сказал ему Кевин.

Мы опять начали спорить. В конце концов остановились на названии, достаточно мудреном, чтобы удовлетворить Дэвида – для меня все это не казалось столь уж важным. Жирный рассказал нам о сне, который ему приснился недавно, и в этом сне фигурировала большая рыба. Вместо рук у нее были огромные плавники, похожие то ли на паруса, то ли на веера, и в одном из плавников рыба держала винтовку «М–16», но оружие упало на землю, когда голос произнес:

– Рыбы не могут носить оружие.

Поскольку в греческом есть для таких плавников слово «рипидос» – как у рептилий класса «рипидоглосса», – мы решили назвать себя «Рипидоновым обществом», намекая таким образом на христианскую рыбу.

Жирному это тоже понравилось, поскольку напоминало о племени догонов, у которых символ рыбы означал принадлежность к божественному.

Итак, теперь мы могли отправляться к Лэмптонам – Эрику и Линде, – будучи своего рода официальной организацией. Хоть и маленькой. Нас это, по–моему, немного пугало.

Я положил руку Жирному на плечо.

– Все прошло. Он мне так сказал. Время гнета закончилось в августе одна тысяча девятьсот семьдесят четвертого. Время печали подходит к концу. Лады?

– Лады, – проговорил Жирный со слабой улыбкой, как будто не мог поверить в наши слова.

– Знаешь, ты вовсе не сумасшедший, – сказал я Жирному. – Помни, тебе больше этим не отмазаться.

– Он существует? Уже? На самом деле?

– Так сказал Лэмптон.

– Значит, правда.

Я сказал:

– Возможно, правда.

– Но ты ведь веришь.

– Думаю, да, – сказал я. – Скоро мы все выясним.

– Любопытно, он старик? Или ребенок? Мне кажется, он еще ребенок. Фил… – Жирный едва не поперхнулся. – А если он не человек?

– Ну, – проговорил я, – проблемы будем решать по мере их поступления.

А про себя подумал: возможно, он пришел из будущего – очень возможно. В каком–то смысле он не человек, но в остальных – человек. Наше бессмертное дитя… форма жизни, которая возникнет через миллионы лет. Зебра, подумал я. Теперь я увижу тебя. И остальные.

Царь и судья. Как обещано. Назад к Заратустре.

Нет, назад к Осирису, а из Египта к догонам… а оттуда к звездам.

– Хлебнем коньячку. – Кевин принес из гостиной бутылку. – Тост!

– Черт, Кевин, – запротестовал Дэвид, – не можем же мы пить за Спасителя. Уж во всяком случае, не коньяк.

– Не жужжи! – отрезал Кевин.

Все, включая Дэвида, взяли по рюмке «Курвуазье».

– За «Рипидоново общество», – провозгласил Жирный.

Мы чокнулись.

Потом я добавил:

– За наш девиз.

– У нас есть девиз? – спросил Кевин.

– «Рыбы не носят оружие», – сказал я.

И мы выпили за это.

11

Много лет прошло с тех пор, как я в последний раз бывал в Сономе, что в Калифорнии, на земле виноделов. Городок с трех сторон окружен очаровательными холмами. Там очень красивый городской парк, прямо в центре. Поблизости старинное здание суда, пруд, в котором плавают утки, пушки, оставшиеся от давних войн.

Парк окружает множество магазинчиков, предназначенных для туристов, что приезжают на выходные, – там очень ловко умеют всучить доверчивому ротозею никому не нужный хлам. А рядом стоят старые здания, оставшиеся от мексиканского правления. Они свежевыкрашенны и снабжены табличками, оповещающими об их исторической ценности.

Воздух приятно пах – это особенно заметно, если вы приезжаете из Южных Земель, – и, хотя было уже темно, мы побродили немного по городу, прежде чем зайти в бар под названием «У Джино», чтобы позвонить Лэмптонам.

Когда Эрик и Линда Лэмптоны приехали за нами на белом «фольксвагене–рэббите», мы сидели в баре, попивая коктейль «сепаратор» – фирменный напиток Джино.

– Простите, что не смогли встретить вас в аэропорту, – сказал Эрик Лэмптон, подойдя вместе с женой к нашему столику.

Видимо, он узнал меня по фотографиям в прессе.

Эрик Лэмптон оказался стройным мужчиной с длинными светлыми волосами. На нем были красные джинсы – «колокола» и футболка с надписью «Спасите китов». Кевин, само собой, сразу его узнал, как, собственно, и многие посетители бара. Со всех сторон раздавались приветственные возгласы – Лэмптоны едва успевали улыбаться и кивать знакомым. Рядом с Эриком шла Линда – тоже стройная и с зубами, как у Эммилу Харрис. В отличие от мужа у нее были длинные мягкие темные волосы. Застиранные шорты, клетчатая рубаха и бандана на шее. Оба носили ботинки: Эрик – на молнии, Линда – на шнуровке.

Мы погрузились в «рэббит» и вскоре уже ехали по улице, застроенной относительно современными домами с большими лужайками.

– Мы – «Рипидоново общество», – сказал Жирный.

Эрик Лэмптон ответил:

– А мы – «Братья Божии».

Кевин потрясенно уставился на Эрика. Мы, в свою очередь, на Кевина.

– Значит, название вам знакомо, – констатировал Эрик.

– Gottesfreunde , – сказал Кевин. – Четырнадцатый век!

– Верно, – кивнула Линда. – «Братья Божии» появились в Базеле. Потом распространились в Германию и Нидерланды. Вы должны знать о Мейстере Экхарте.

Кевин кивнул.

– Первый человек, кто предположил различие между Божеством и Богом. Величайший из христианских мистиков. Он учил, что человек может достичь единения с Божеством, говорил, что Бог существует в человеческой душе! – Мы еще никогда не видели Кевина таким возбужденным. – Душа сама способна узреть и познать Бога. Сегодня этому никто не учит! И… и… – Кевин начал заикаться – такого мы еще не видели. – Шанкара в Индии, в девятом веке, учил тому же самому. Это трансхристианский мистицизм, там говорится, что человек может познать Бога, потому что в самом человеке есть «несотворенная искорка», единосущная Богу. Брахма… вот почему Зебра…

– ВАЛИС, – сказал Эрик Лэмптон.

– Не важно кто, – продолжал Кевин, поворачиваясь ко мне. Он крайне возбудился. – Это объясняет откровения по поводу Будды, и Святой Софии, и Христа. Такие вещи не ограничены странами, культурами или религиями. Извини, Дэвид.

Дэвид дружелюбно кивнул, хотя было видно, что он потрясен. Ортодоксальностью здесь и не пахло.

Эрик сказал:

– Шанкара и Экхарт – одна и та же личность, живущая одновременно в двух местах и двух временах.

Жирный пробормотал себе под нос:

– Он заставляет вещи казаться другими, чтобы создавалось впечатление, что время меняется.

– И время, и пространство, – проговорила Линда.

– А что такое ВАЛИС? – спросил я.

– Всеобъемлющая Активная Логическая Интеллектуальная Система, – ответил Эрик.

– Хорошее описание.

– Какое есть, – хмыкнул Эрик. – Нормальное описание. Или вам хочется давать имена, вроде как человек давал имена животным по указанию Бога? ВАЛИС – это имя. Называйте его так и будьте довольны.

– ВАЛИС – человек? – спросил я. – Или Бог? Или что–то еще?

Эрик с Линдой улыбнулись.

– Он пришел со звезд? – продолжал я.

– Место, где мы сейчас находимся, тоже одна из звезд, – сказал Эрик. – Наше Солнце – звезда.

– Ребусы, – пробормотал я.

Жирный спросил:

– ВАЛИС – Спаситель?

Оба, и Эрик, и Линда, на мгновение замолкли, потом Линда сказала:

– Мы – «Братья Божии».

Больше никто из них ничего не добавил.

Дэвид внимательно посмотрел на меня и сделал жест, который я понял как: «Они достигли ТАКОГО уровня?».

– «Братья Божии» – очень древняя группа, – ответил я вслух. – Я думал, они все умерли столетия назад.

Эрик проговорил:

– Мы никогда не умирали, и мы гораздо старше, чем вы можете себе представить. Старше, чем вам говорили. Даже мы не скажем вам правды, насколько мы стары, если вы спросите нас.

– Значит, вы существовали до Экхарта! – отрезал Кевин.

– За века до него?

Ответа не последовало.

– За тысячелетия? – спросил я.

– Высокие горы – сернам; каменные утесы – убежище зайцам, – нараспев произнесла Линда.

– Что это? – в унисон воскликнули мы с Кевином.

– Я знаю, что это, – сказал Дэвид.

– Быть не может, – прошептал Жирный.

Через некоторое время Эрик проговорил:

– На них гнездятся птицы: ели – жилище аисту.

Жирный повернулся ко мне.

– Раса Эхнатона. Псалом 103, из гимна Эхнатона. Он вошел в Библию… и он старше Библии.

Линда Лэмптон заговорила:

– Мы – уродливые строители с руками, подобными когтям. Мы стыдливо прячемся. Вместе с Гефестом возвели мы великие стены и жилища для самих богов.

– Верно, – пробормотал Кевин. – Гефест был уродом. Бог–строитель. Вы убили Асклепия.

– Они – циклопы, – слабым голосом произнес Жирный.

– Значит – круглоглазые, – сказал Кевин.

– Но у нас три глаза, – проговорил Эрик. – Так что в исторические записи вкралась ошибка.

– Не случайная? – поинтересовался Кевин.

– Нет, – ответила Линда.

– Вы очень стары, – сказал Жирный.

– Да, – подтвердил Эрик, Линда кивнула. – Мы очень стары. Но время – не реально. Во всяком случае, для нас.

– Бог ты мой! – потрясенно проговорил Жирный. – Это изначальные строители.

– Мы никогда не останавливались, – сказал Эрик. – Мы по–прежнему строим. Мы построили этот мир, эту пространственно–временную матрицу.

– Вы – наши создатели, – выдавил из себя Жирный.

Лэмптоны кивнули.

– Вы и в самом деле Божии братья, – сказал Кевин. – В буквальном смысле.

– Не бойтесь, – произнес Эрик. – Помните, как Шива держит руку, чтобы показать, что бояться нечего?

– Но ведь Шива – разрушитель, – запротестовал Жирный. – Его третий глаз разрушает.

– Он еще и созидатель, – заметила Линда.

Наклонившись ко мне, Дэвид прошептал:

– Они сумасшедшие?

Они боги, сказал я себе. Они – Шива, который одновременно разрушает и защищает. Они судьи.

Наверное, мне следовало испугаться… Тем не менее я не испугался. Они уже совершили акт разрушения – низвергли Ферриса Ф. Фримонта, как было показано в «ВАЛИСе».

Наступило время Шивы Созидателя. Время воссоздания всего, что утеряно. Двух погибших девушек.

Как и в кино, Линда Лэмптон оказалась способна поворачивать время вспять… и воскрешать умерших.

До меня начал доходить смысл фильма.

«Рипидоново общество», словно рыба, осознал я, покинуло морские глубины и вынырнуло на поверхность.

Вторжение коллективного подсознательного, учил Юнг, способно уничтожить наше слабое индивидуальное эго. В глубинах коллективного дремлют архетипы. Пробудившись, они могут созидать либо разрушать. Вот в чем опасность архетипов: противоположные качества еще не разделены. Биполяризация на парные противоположности не возникает, пока не возникает сознание.

Так и с богами: жизнь и смерть, защита и разрушение – суть одно. Тайное единение существует вне пространства и времени.

Такое может очень сильно испугать, и неспроста. В конце концов, ставкой оказывается само ваше существование.

Настоящая опасность, а с ней и степень крайнего ужаса, приходит, когда сначала имеет место созидание и защита, а после грядет разрушение. Поскольку при такой последовательности все, что создано, должно погибнуть.

В каждой религии таится смерть.

Она вольна проявить себя в любой момент, и не исцеление несет она на своих крылах, но отраву.

Однако мы все были отравлены с самого начала. А ВАЛИС дал нам информацию, целительную информацию. ВАЛИС пришел к нам в облике врача, и век страданий, Железный Век был уничтожен вместе с ядовитой металлической занозой.

И все же… риск сохранился.

Все это что–то вроде какой–то ужасной игры. Игры, исход которой неизвестен.

Libera me, Domine, сказал я себе. In die illa. Спаси и сохрани меня, Господи, в этот день гнева. Вселенную пронизывает поток иррационального, и мы, маленькое доверчивое «Рипидоново общество», рискуем быть увлечены им и исчезнуть навсегда.

Как исчезли многие до нас.

Я вспомнил об открытии, которое совершил великий врач Возрождения. Яд в строго отмеренных дозах может служить лекарством. Парацельс первым использовал в качестве лекарства такие металлы, как ртуть. Именно благодаря этому открытию – использование ядовитых металлов в строго отмеренных дозах в качестве лекарства – Парацельс попал в учебники истории. Жизнь великого врача, впрочем, закончилась весьма неудачно.

Он умер от отравления металлом.

Так что, если взглянуть на вещи с другой стороны, то лекарство может быть и ядом, лекарство может убить.

«Время – ребенок, играющий в шахматы; царство ребенка». Так написал Гераклит двадцать пять сотен лет назад. Ужасная мысль во многих смыслах. Самая ужасная из всех. Ребенок, играющий в игру… с самой жизнью, играющий везде.

Я бы предпочел альтернативу. Я осознал вдруг важность девиза нашего крошечного общества, девиза, не позволяющего ни при каких обстоятельствах разорвать связь с сутью христианства.

Рыбы не могут носить оружие!

Если отказаться от этого, нам придется столкнуться с парадоксом, а потом и с самой смертью. Как бы глупо ни звучал наш девиз, он выражает именно наше понимание сути вещей. Больше ничего и не требуется.

В странном сне Жирного, там, где рыба уронила «М–16», Божественное обратилось к нам. Nihil Obstat . Мы обрели любовь и обрели свое место.

Однако божественное и ужасное очень близки друг к другу. Номмо и Йуругу были партнерами – оба были необходимы. Осирис и Сет тоже. В Книге Иова Яхве и Сатана тоже становятся партнерами. Чтобы мы продолжали жить, это партнерство должно быть разрушено. Закулисное партнерство должно закончиться, как только время и пространство и все создания обретут существование.

Не Богу и не богам надлежит господствовать, а мудрости, Святой Мудрости. Я надеялся, что пятый Спаситель будет таким: разрушит биполярность и явит себя единым. Не трое, не двое, а один . Не Брахма Создатель, Вишну Хранитель и Шива Разрушитель, а то, что Заратустра назвал Мудрым Разумом.

Бог может быть добрым и ужасным, но не по очереди, а одновременно. Вот почему мы ищем посредника между собой и Богом. Мы общаемся с Богом через священника и отгораживаемся от него при помощи обрядов. Мы поступаем так из соображений безопасности, ограничивая Бога рамками, внутри которых он безвреден.

Однако теперь, как понял Жирный, Бог разрушил границы и взялся за преобразование мира. Бог вырвался на свободу.

Нежные голоса, хором распевающие: «Аминь, аминь», делают это для успокоения паствы, а вовсе не для умиротворения Бога.

Если осознаете это, значит, вы добрались до самой сердцевины религии. Хуже всего то, что Бог может проникнуть в паству и в конце концов стать ею. Вы молитесь Богу, а он платит тем, что овладевает вами. По–гречески это называется «энтузиазм», что переводится как «быть одержимым богом». Из всех греческих богов больше всего любил вытворять такое Дионис. И, на беду, Дионис был сумасшедшим.

Порассуждаем в обратном порядке: если вы одержимы богом, то не важно, как его зовут, – так или иначе это безумный Дионис. Еще он был богом интоксикации, что буквально означает «принятие токсинов». Другими словами – ядов. Вот она, опасность!

Если вы уловите это, то постараетесь убежать. Но как ни бегите, он все равно вас настигнет, ведь основой паники, ведущей к неконтролируемому бегству, является полубог Пан, а Пан – субформа Диониса. Так что, как от Диониса ни беги, все равно тебя поймают.

Я пишу все это через силу; я так устал, что едва не падаю со стула. То, что случилось в Джонстауне, было массовым паническим бегством, внушенным сумасшедшим богом. [17]17
  Имеется в виду трагическое самоубийство девятисот взрослых и детей, последователей проповедника Д. Джонса.


[Закрыть]Паникой, ведущей к смерти – логический итог одержимости безумным богом.

Для них просто не существовало иного пути. Чтобы понять это, нужно стать одержимым сумасшедшим богом. Понять, что когда такое случается, другого выхода нет, потому что безумный бог везде.

Трудно увидеть здравый смысл в том, как девять сотен человек договариваются о собственной смерти и смерти своих детей. Однако безумный бог не обладает логикой, во всяком случае – в нашем ее понимании.

Дом Лэмптонов – величавую фермерскую усадьбу – окружали виноградники. Как–никак, винодельческий край.

Мне тут же пришла мысль, что Дионис – бог виноделия.

– А тут хорошо пахнет, – сказал Кевин, вылезая из «фольксвагена».

– Воздух не всегда такой чистый, – заметил Эрик. – Даже здесь.

Внутри дом оказался теплым и весьма симпатичным. Повсюду в рамках под стеклом, не дающим бликов, висели плакаты с изображениями Эрика и Линды, придавая старому деревянному дому современный вид.

Линда с улыбкой сообщила:

– Мы тут сами делаем вино. Из собственного винограда.

Ясное дело, подумал я.

У одной из стен громоздился гигантский комплекс стереооборудования, весьма напоминающий «миксер» Николаса Брейди. Сразу стало понятно, откуда взялся этот образ.

– Сейчас поставлю одну из наших последних записей, – сказал Эрик, подходя к аудиокрепости и щелкая тумблерами. – Музыка Мини, слова мои. Я здесь пою, но мы не собираемся выпускать запись в свет – это просто эксперимент.

Как только мы расселись по местам, в гостиной, отражаясь от стен, загрохотали несусветные децибелы.

Я хочу увидеть тебя,

Хочу увидеть поскорей.

Дай мне свою руку, эй!

Не за кого уцепиться мне,

Я стар, ужасно стар, йе–е–е!

Что ж ты не посмотришь на меня?

Не дрейфь, это всего лишь я.

Раньше или позже

Я к тебе приду.

Так или иначе я тебя найду!

Господи, подумал я, слушая слова. Мы попали именно туда, куда нужно, нет сомнений. Получили что хотели. Кевин может сколько угодно развлекаться, разбирая слова песни, но они не нуждаются в анализе. Лучше обратить внимание на электронные шумы Мини.

Линда приблизила губы к моему уху и прокричала:

– Эти резонансы открывают высшие чакры.

Я кивнул.

Когда песня закончилась, мы наперебой стали говорить, какая она классная, даже Дэвид. Дэвид словно пребывал в трансе, глаза его затуманились. С ним так случается всякий раз, когда он сталкивается с чем–то, что ему трудно выносить. Церковь научила его отключаться на время, пока не пройдет стрессовая ситуация.

– Хотите познакомиться с Мини? – спросила Линда Лэмптон.

– Да! – воскликнул Кевин.

– Он, наверное, спит наверху. – Эрик Лэмптон направился к выходу из гостиной. – Линда, принеси из погреба «каберне–совиньон» семьдесят второго года.

– Хорошо. – Линда кивнула и направилась к другой двери. – Будьте как дома, – бросила она через плечо. – Я скоро.