Текст книги "Ветеран войны"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Филип Кинред Дик
Ветеран войны

* * *

Старик сидел на скамейке под ярким, горячим солнцем и смотрел на гуляющих по парку людей. Чистый и аккуратный парк, газоны искрятся от водяных брызг, рассыпаемых сотнями блестящих медных поливальных фонтанчиков. Безукоризненно начищенный робот-садовник перекатывается с места на место, вырывает из земли стебельки сорняков, собирает мусор в широкую щель на своей груди. Весело галдят и носятся дети. Сидящие на скамейках юные парочки держатся за руки, сонно греются на солнце. Тесными группами лениво разгуливают бравые солдаты; засунув руки в карманы, они с восторгом взирают на бронзовотелых обнаженных девушек, загорающих вокруг плавательного бассейна. Где-то дальше, за пределами парка, ревут машины, возносит к небу сверкающий хрусталь своих шпилей Нью-Йорк. Старик с натугой прокашлялся и сплюнул в кусты. Яркое солнце раздражало – чересчур желтое и греет так, что выношенная рваная куртка насквозь промокла от пота. Кроме того, в этом безжалостном свете старик еще острее ощущал свой давно небритый подбородок и стекляшку на месте, где когда-то был левый глаз. И глубокий, безобразный шрам – след ожога, после которого от одной из его щек не осталось почти ничего. Старик раздраженно подергал слуховой аппарат на серой костлявой шее. Расстегнул куртку и разогнул спину. Одинокий, полный скуки и горечи, он ерзал на матово Поблескивающих металлических планках скамейки, крутил головой, пытаясь вызвать в себе интерес к мирным идиллическим декорациям – купам деревьев, зеленым газонам, беззаботно играющим детям.

Скамейку напротив заняли трое молодых солдат; незагорелые, белые, как молоко, они раскрыли коробки с завтраком.

Слабое, чуть кислое дыхание старика замерло в горле. Изношенное сердце часто и болезненно заколотилось; он снова чувствовал себя живым – впервые за много часов. Кое-как всплыв из глубин охватывавшего его оцепенения, старик сделал мучительное усилие и сфокусировал на солдатах взгляд мутных подслеповатых глаз. Вынув носовой платок, он промакнул усеянное крупными каплями пота лицо и заговорил.

– Хороший денек.

Глаза парней рассеянно скользнули по дряхлой фигуре.

– Ага, – лениво подтвердил один.

– Хорошая работа. – Рука старика указала на желтое солнце и силуэт города. – Отлично смотрится.

Солдаты не отвечали. Все их внимание было сосредоточено на яблочном пироге и чашках с дымящимся черным кофе.

– Все совсем как настоящее, – заискивающе добавил старик. – А вы, ребята, минеры? – спросил он наобум.

– Нет, – мотнул головой один из молодых парней. – Ракетчики.

– А я служил в истребительных. – Старик покрепче перехватил свою алюминиевую трость. – Еще в прежней флотилии – Б-3.

Никто ему не ответил. Солдаты перешёптывались, поглядывая на девушек, сидевших на соседней скамейке.

Старик сунул руку в карман куртки и извлек серый, грязный пакет. Медленно, дрожащими пальцами развернув рваную бумагу, он так же тяжело поднялся и, пошатываясь, неуверенно переставляя подламывающиеся ноги. Пересек посыпанную мелкой щебенкой дорожку.

– Хотите посмотреть? – На его ладони лежал блестящий металлический квадратик. – Я получил его в восемьдесят седьмом. Думаю, вас тогда еще и на свете не было.

В глазах молодых солдат вспыхнуло любопытство.

– Ничего себе, – уважительно присвистнул один из них. -Хрустальный Диск первого класса. Вас наградили такой штукой? – Он вопросительно поднял глаза.

Старик гордо хохотнул – правда, этот звук больше походил на хриплый кашель.

– Я служил под командованием Натана Уэста на «Уайнд Гайанте». И схлопотал свое только в самом конце, в момент последней атаки. Вы, наверное, помните: мы раскинули сеть на всем протяжении от…

– Вы уж нас извините, – как-то неопределенно сказал один из парней. – У нас с историей не очень-то… Наверное, меня тогда и на свете не было.

– Ну, ясно, – охотно поддержал его старик. – Шестьдесят с лишним лет прошло. Вы ведь слыхали о майоре Перати? Как он загнал их флот в метеоритное облако, когда они сходились для последнего удара? И как Б-третья месяцами сдерживала их? – Он горько, со злобой выругался. – Мы сдерживали их из последних сил, и нас становилось все меньше. И вот когда осталась всего пара кораблей, они ударили. Налетели, как стервятники! И все, что попадалось им на глаза, они…

– Прости, папаша, – солдаты дружно встали, собрали свои коробки и направились к соседней скамейке. Девушки искоса, застенчиво поглядывали на них и нервно хихикали. – Поговорим как-нибудь в другой раз.

Старик повернулся и яростно заковылял к своей скамейке. Злой и разочарованный, он бормотал что-то неразборчивое, плевал в искрящиеся капельками влаги кусты и пытался хоть как-то успокоиться. Но яркое солнце раздражало, шум людей и машин доводил до бешенства.

Он снова сел на скамейку, полуприкрыв глаза, скривив бескровные иссохшиеся губы в безнадежной и горькой гримасе. Никому не интересен дряхлый, полуслепой старик. Никто не хочет слушать его путаные, бессвязные рассказы о битвах, в которых он участвовал, никому не нужно его мнение о стратегии и тактике проигранной войны. Можно подумать, что никто даже и не помнит войну, разрушительным, всесжигающим пламенем горевшую в еле живом мозге старика. Войну, о которой он страстно хотел говорить, – если только удастся найти слушателя.

* * *

Вэйчел Паттерсон резко остановил машину.

– Ну вот, – сказал он через плечо. – Устраивайтесь поудобнее. Здесь нам придется постоять.

До тошноты знакомая сценка. Несколько сотен, а, пожалуй, и тысяча землян в серых шапочках и в серых нарукавных повязках. Плотными потоками они двигаются по улице, горланя лозунги и размахивая огромными транспарантами:

ПЕРЕГОВОРАМ – НЕТ! ПРЕДАТЕЛИ БОЛТАЮТ – МУЖЧИНЫ ДЕЙСТВУЮТ! НЕ НАДО НИЧЕГО ИМ ОБЪЯСНЯТЬ – ПОКАЖИТЕ ИМ! СИЛЬНАЯ ЗЕМЛЯ – ЛУЧШАЯ ГАРАНТИЯ МИРА!

– Почему мы стоим? В чем дело? – удивленно хмыкнул сидевший сзади Эдвин Ле Марр. Отложив пленки с делами, он близоруко прищурился.

– Опять демонстрация, – устало откинулась на спинку Ивлин Каттер. – Она закурила, всем видом своим выражая отвращение.

Демонстрация была в полном разгаре. Мужчины и женщины, взрослые и школьники, напряженность и возбуждение, горящие ненавистью глаза. У некоторых в руках плакаты и транспаранты, у других – палки, обрезки труб; вооруженные люди по большей части одеты в нечто вроде полувоенной формы. Прохожие останавливаются на тротуарах, смотрят на колонну, кое-кто присоединяется. Одетые в синее полицейские перекрыли уличное движение; стоят с безразличным видом и ждут – не попробует ли кто-либо помешать демонстрантам. Никто, конечно, не пытается, дураков нет.

– Но почему Директорат не прекратит это безобразие? -возмущенно спросил Ле Марр. – Пары бронеколонн вполне хватит, чтобы восстановить спокойствие.

– Директорат, – холодно засмеялся его сосед Джон В-Стивенс, – финансирует их, организует, дает им бесплатное время на видеоканалах.

Глаза Ленарра близоруко, недоуменно заморгали.. – Паттерсон, неужели это правда?

Теперь искаженные яростью лица были совсем близко, они с обеих сторон обтекали приземистый, сверкающий «бьюик». Хромированная приборная доска вздрагивала и слегка дребезжала от тяжелого топота ног по мостовой Доктор Ле Марр спрятал пленки в металлическую кассету и нервно огляделся по сторонам; втянувший голову в плечи, он очень напоминал перепуганную черепаху.

– А вы-то чего боитесь, – хрипло сказал В-Стивенс. – Вас они пальцем не тронут – вы ведь англичанин. Это мне надо бояться.

– Они свихнулись, – пробормотал Ле Марр. – Все эти идиоты, шагающие строем и рвущие глотки.

– Ну зачем же так сразу – идиоты, – спокойно повернулся к нему Паттерсон. – Они слишком доверчивы, вот и все. Они верят тому, что им говорят, равно как и все мы, остальные. Беда в том, что им говорят ложь.

Он указал на один из плакатов, огромный стереоскопический портрет, тяжело раскачивающийся в руках тащивших его людей.

– Обвинять надо его. Это он выдумывает всю эту гору лжи. Это он давит на Директорат, разжигает ненависть и насилие – что ж, его кошелек это может позволить.

С портрета смотрело суровое благородное лицо седовласого джентльмена, гладко выбритого и высоколобого. Крепко сложенный мужчина лет под шестьдесят, чем-то похожий на университетского профессора. Доброжелательные голубые глаза, твердый подбородок -одним словом, весьма впечатляющая фигура достойного и уважаемого человека с высоким общественным положением. А под этим портретом -личный лозунг, плод минутного вдохновения:

ВСЕ КОМПРОМИССЫ – ПРЕДАТЕЛЬСТВО!

– Фрэнсис Ганнет, – пояснил Ле Марру В-Стивенс. -Великолепный образчик человека, не правда ли? Земного человека, – поправил он себя.

– Но ведь у него очень благородное лицо, – запротестовала Ивлин Каттер. – Разве может человек такой интеллигентной внешности иметь что-нибудь общее со всем этим?

В-Стивенс затрясся от смеха, но веселья в его иронии не было.

– Эти изящные, белые, чистые руки гораздо грязнее рук водопроводчиков и плотников, которые орут за окнами нашей машины.

– Но почему…

– Ганнету и его группе принадлежит «Интерплан Индастриз», холдинговая компания, контролирующая чуть не все экспортно-импортные операции внутренних планет. Получив независимость, мы и марсиане неизбежно влезем в его поле деятельности. Появится конкуренция. А так нас ограничивает нечестная, да что там – откровенно жульническая система коммерческого законодательства.,

Колонна приблизилась к перекрестку. Плакаты и транспаранты куда-то исчезли, в руках вожаков демонстрации замелькали булыжники и дубинки. Криками и жестами увлекая за собой остальных, лидеры мрачно двинулись к небольшому современному зданию, над которым мигала светящаяся надпись: «Кока-Кола».

– Господи, да они же собрались громить отделение «Кока-Колы»! – Паттерсон начал открывать дверцу машины.

– Ничего вы тут не сделаете, – остановил его В-Стивенс. – Да и вообще там никого нет. Обычно их предупреждают заранее.

Окна из толстого, прозрачного, как хрусталь, пластика разлетелись вдребезги, и толпа начала протекать внутрь маленькой, подчеркнуто щегольской конторы. Полицейские неторопливо профланировали мимо, зрелище им явно нравилось. Через разбитые окна на тротуар полетели столы, стулья, папки с документами, мониторы, останки компьютеров, пепельницы и даже веселенькие плакаты с изображением прелестей жизни на других планетах. Взметнулись черные языки едкого, копотного дыма – это кто-то поджег помещение тепловым излучателем. Теперь участники разгрома повалили наружу, счастливые и довольные.

На лицах стоявших вдоль тротуаров людей отражались самые разные чувства. У некоторых – восторг, у других – любопытство, но у большинства – тревога и ужас. Они отворачивались и уходили, а мимо них грубо проталкивались погромщики – возбужденные, с перекошенными лицами, нагруженные добычей.

– Видели? – спросил Паттерсон. – Все это сделали несколько тысяч человек за плату, полученную от Ганнетовского комитета. «Первопроходцы» – наемники Ганнета, его охранники и штрейкбрехеры. Сегодняшнее мероприятие для них что-то вроде сверхурочной работы. Они пытаются выдать себя за голос всего человечества, но ничем подобным в действительности не являются. Шумное, скандальное меньшинство, маленькая кучка фанатиков.

Группа демонстрантов рассыпалась и быстро таяла. Цель была достигнута – отделение «Кока-Колы» превратилось в черную, дотла выгоревшую коробку, жутко зиявшую пустыми провалами окон, уличное движение было остановлено, чуть не половина Нью-Йорка видела угрожающие, кровожадные лозунги, слышала топот ног и полные ненависти крики. Теперь люди начали расходиться по своим конторам и магазинам, возвращаться к повседневным заботам.

И тут погромщики увидели венерианскую девушку, которая прижалась к двери закрытого подъезда одного из домов.

* * *

Паттерсон бросил машину вперед. Дико скрежеща, чуть не вставая на дыбы, она пересекла улицу, вылетела на тротуар и помчалась вслед за группой побагровевших, рвущихся вперед бандитов. Первую волну нос машины раскидал по сторонам, словно смятые бумажные игрушки, остальные, отброшенные сверкающим металлическим бортом, повалились на мостовую.

Венерианская девушка увидела приближающуюся машину и землян на переднем сиденье. На мгновение она застыла, парализованная ужасом, а затем повернулась и в отчаянии бросилась прочь по тротуару, в кипящую массу людей. Преследователи заулюлюкали:

– Держи утколапую!

– Утколапых – на Венеру!

– Земля – землянам!

А за всеми этими лозунгами – отвратительный привкус похоти и ненависти.

На мгновение остановив машину, Паттерсон съехал с тротуара на мостовую. Непрерывно сигналя, он мчался за девушкой и быстро обогнал погромщиков. В заднее стекло врезался увесистый булыжник, за ним последовал целый град камней. Толпа, заполнявшая улицу, безразлично расступалась, освобождая путь машине и погромщикам. В полном отчаянии, задыхаясь и всхлипывая, девушка бежала между стоящими у обочины машинами и группами людей. Ни одна рука не задержала ее, но и ни один человек не попытался помочь ей.

Паттерсон обогнал девушку и резко затормозил. Словно перепуганный заяц, она развернулась и помчалась назад, прямо в руки погромщикам. В одно мгновение распахнув дверцу, В-Стивенс бросился за ней, схватил за шиворот и рванулся к машине. Ле Марр и Ивлин Каттер втащили их внутрь, Паттерсон резко бросил машину вперед.

Секунду спустя автомобиль свернул за угол; резко щелкнул рвущийся трос полицейского заграждения, и они оказались на мирной, спокойной улице. Рев людских голосов, топот ног по мостовой остались позади.

– Все хорошо, все в порядке, – ласковым, успокаивающим голосом повторял В-Стивенс. – Мы твои друзья. Посмотри, я ведь тоже утколапый.

Сжавшись в комок, плотно подтянув колени к животу, девушка отодвинулась на самый край сиденья, к дверце. В широко раскрытых зеленых глазах застыл ужас, худое личико мучительно передергивалось. На вид ей было лет семнадцать. Тонкие пальцы с перепонками между ними судорожно цеплялись за порванный воротник. Левой туфли нет, волосы всклокочены, глубокие царапины на лице сочатся кровью.. Из дрожащих губ вылетают какие-то нечленораздельные звуки.

– Ее сердце готово выскочить наружу, – пробормотал Ле Марр, пощупав пульс девушки, а затем вынул из кармана капсулу и ввел ее содержимое в тонкую, дрожащую руку.

– Все уже позади, – продолжал говорить В-Стивенс. – Мы – врачи из Городской больницы, все, кроме мисс Каттер, которая заведует у нас канцелярией. Доктор Ле Марр – невролог, доктор Паттерсон – специалист по раковым опухолям, а я – хирург, видишь мою руку? – Он провел по лбу девушки тонкими сильными пальцами. – Я уроженец Венеры, как и ты. Мы отвезем тебя в больницу, и ты немного поживешь у нас.

– Что же теперь будет? – впервые заговорила девушка. Голос ее дрожал и срывался.

– Улетайте-ка лучше с Земли, – все так же мягко сказал В-Стивенс. – Ни один венерианец не будет чувствовать себя здесь в безопасности. Возвращайтесь домой, пока все это не кончится.

– А вы думаете, кончится? – В глазах девушки стояла тоска.

– Раньше или позже. – В-Стивенс протянул ей взятую у Ивлин сигарету. – Такое положение не может сохраняться долго. Мы должны получить свободу.

– Спокойнее, спокойнее. – Теперь ровный голос Ивлин звучал угрожающе, ее глаза вспыхнули враждебным блеском. – Мне казалось, вы выше этого.

Темно-зеленое лицо В-Стивенса налилось кровью.

– Вы что, думаете, я могу так вот стоять в стороне и смотреть, как мой народ оскорбляют и убивают, как нашими интересами пренебрегают, и все это для того, чтобы протухшие ублюдки вроде Ганнета могли жиреть на крови?

– «Протухшие ублюдки»? – недоуменно отозвался Ле Марр. – Что это такое, Вэйчел?

– Это они так землян называют, – ответил Паттерсон. – Слушайте, В-Стивенс: для нас с вами это совсем не «наш народ – ваш народ». Мы принадлежим к одной и той же расе. Ваши предки – земляне, поселившиеся на Венере в начале двадцать первого века.

– Ваши отличия от землян – всего лишь мелкие мутации адаптивного плана, – заверил В-Стивенса Ле Марр. – Мы все еще можем производить совместное потомство, а значит, принадлежим к одному биологическому виду.

– Можем, – криво улыбнулась Ивлин Каттер. – Только кому же вздумается производить потомство от утколапых или от ворон?

Какое-то время все молчали. В машине, приближавшейся к больнице, стало душно от пропитавшей воздух враждебности. Венерианская девушка, по-прежнему сжавшаяся в комок, молча курила, опустив полные ужаса глаза.

У ворот Паттерсон притормозил и показал пропуск. Охранник махнул рукой, и машина снова набрала скорость. Убирая пропуск в карман, Паттерсон наткнулся на какой-то предмет и вдруг вспомнил:

– Вот почитайте, может, сумеете отвлечься ото всех этих неприятностей. – Он кинул В-Стивенсу короткий круглый металлический пенал. – Вояки вернули сегодня утром. Говорят, какая-то канцелярская ошибка. Изучите сами, а потом передайте Ивлин; вообще-то, это по ее части, но я посмотрел и заинтересовался.

Открыв пенал, В-Стивенс занялся его содержимым. Самое обычное прошение о предоставлении места в государственной больнице, помеченное регистрационным номером ветерана войны. Ветхие, покрытые грязью и пропитанные потом пленки, рваные и истертые бумаги. Чем-то заляпанные листики металлической фольги, которые годами складывались и разворачивались, лежали в кармане гимнастерки, надетой на чью-то потную грудь.

– А что, это так важно? – раздраженно поднял голову В-Стивенс. Паттерсон вывернул машину на стоянку и заглушил мотор.

– Обратите внимание на номер, которым помечено прошение, -сказал он, открывая дверцу. – У просителя имеется ветеранское свидетельство – с регистрационным номером, который до настоящего момента не присвоен даже новобранцу, какие уж там ветераны.

Совершенно ничего не понимающий Ле Марр беспомощно перевел взгляд с Ивлин Каттер на В-Стивенса.

* * *

Охватывавшая костлявую шею старика С-петля (слуховой аппарат) вывела его из беспокойного, волнами накатывавшего оцепенения.

– Дэвид Ангер, – повторил жестяной голос. – Вас просят вернуться в больницу. Вам нужно немедленно вернуться в больницу.

Что-то проворчав, старик потряс головой и кое-как пришел в себя. Крепко вцепившись в свою алюминиевую трость, он поднялся с мокрой от пота металлической скамейки и заковылял в направлении спасательной эстакады – так он называл про себя выход из парка. Ведь только-только он стал засыпать, отключился от этого слишком яркого солнца, от визгливого смеха детей, от всех этих молокососов в форме и девиц… На краю парка две неясные тени, крадучись, пробирались среди кустов. Не веря своим глазам, Дэвид Ангер остановился и начал приглядываться к беззвучно скользящим по тропинке фигурам. Его поразил звук собственного голоса; полные ярости и отвращения вопли громким эхом раскатывались по парку. Он орал изо всех сил, во все горло.

– Утколапые! – кричал он, пытаясь бежать следом за ними. -Утколапые и вороны! Помогите! Да помогите же кто-нибудь!

Задыхаясь, хватая воздух ртом, он размахивал тростью и ковылял за этими фигурами – марсианином и венерианцем. Появились люди, на лицах большинства из них читалось полное недоумение. Собралась небольшая толпа, все стояли и смотрели, как дряхлый старик пытается догнать убегающих иноземцев. Истратив остаток сил, он натолкнулся на питьевой фонтанчик и тяжело осел на асфальт; негромко звякнув, покатилась выскользнувшая из пальцев трость. Его сморщенное лицо приобрело багрово-синий оттенок, чудовищный след ожога еще отчетливее выступил на пятнистой коже. Единственный глаз старика налился кровью, сверкал гневом и ненавистью, на бескровных губах пузырилась слюна. Он жалко размахивал иссохшими, похожими на птичьи лапы, руками, указывая на фигуры, скрывающиеся в кедровой роще на противоположном краю парка.

– Остановите их, – бормотал Дэвид Ангер, заливая слюной подбородок. – Не дайте им уйти! Да что же с вами такое? Трусы!

– Ну чего ты расшумелся, папаша, – добродушно тронул его за плечо какой-то солдат. – Они же никому не мешают.

Трость, подобранная Ангером с земли" просвистела в сантиметре от головы солдата.

– Трепло! – хрипло выкрикнул он. – Ну какой из тебя солдат? Старика прервал приступ тяжелого удушающего кашля он согнулся пополам, хватая ртом воздух.

– В наше время, – прохрипел он наконец, – мы обливали их ракетным топливом, вздергивали и поджигали. И отрубали ихние вонючие утиные и вороньи лапы!

Мутантов остановил выросший на их пути полицейский.

– А ну-ка, проваливайте отсюда, – угрожающе приказал он. – Вам здесь не место.

Замершие было беглецы торопливо направились к выходу, но полицейскому этого было мало; лениво подняв дубинку, он ударил марсианина поперек глаз. Ослепленный, согнувшийся от страшной боли, марсианин покатился в кусты.

– Вот это уже получше.

В задыхающемся голосе Дэвида Ангера появился намек на удовлетворение. – Мерзкий, грязный старикашка. – На него смотрело побелевшее от ужаса женское лицо. – Вот из-за таких, как ты, все и происходит.

– А ты кто такая? – взвизгнул Ангер. – Тебе что, вороны нравятся?

Толпа начала расходиться. Тяжело опираясь на трость, Ангер снова заковылял к выходу. С трудом передвигая ноги, он непрерывно бормотал какие-то угрозы и проклятия, отплевывался и сокрушенно тряс головой.

У дверей больницы старик все еще дрожал от ярости и возмущения.

– Чего надо? – грубо спросил он, подойдя к стоящему посреди приемного покоя столу. – Не понимаю, что у вас тут происходит. Сперва вы будите меня, как только я по-настоящему уснул в первый раз за время пребывания в этом вшивом городишке, и что я вижу потом? Двух утколапых, нагло разгуливающих по парку среди белого дня.

– С вами хочет побеседовать доктор Паттерсон, – терпеливо прервала его сестра. -Триста первый кабинет. Проводите мистера Ангера в триста первый, – кивнула она роботу.

Старик мрачно побрел за роботом, шагающим точь-в-точь, как человек.

– А я-то думал, что все жестянки переколотили еще на Европе в восемьдесят восьмом. Ничего не понимаю, – сказал он роботу. -Чем занимаются все эти пай-мальчики в военной форме? Шляются, понимаешь, развлекаются себе, хихикают и лапают девок, которым, видно, делать больше нечего, кроме как валяться на траве в чем мать родила. Нужно что-то делать…

– Сюда, пожалуйста, – сказал робот, открывая дверь кабинета.

Опираясь на свою алюминиевую трость и все еще горя возмущением, старик остановился перед столом врача. Вэйчел Паттерсон слегка привстал и кивнул головой;' врач и пациент смотрели друг на друга внимательными, оценивающими глазами – тощий, горбоносый, изуродованный в бою старый солдат и респектабельно одетый доктор: темные, начинающие редеть волосы аккуратно причесаны, добродушные глаза прикрыты очками в тяжелой черепаховой оправе. А рядом, с бесстрастным видом посторонней наблюдательницы, Ивлин Каттер – в ярких губах зажата сигарета, золотистые локоны откинуты назад.

– Я – доктор Паттерсон, а это – мисс Каттер. Садитесь, пожалуйста, мистер Ангер. – Паттерсон задумчиво взял одну из разложенных на столе мятых, грязных пленок, взвесил ее на ладони и вернул на место. – Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов. Тут у нас возникли некоторые… неясности. Скорее всего -обычные канцелярские накладки, но давайте уж решим эти формальности…

Ангер осторожно присел на край стула.

– Сплошная бюрократия! Я здесь уже целую неделю, и каждый день здесь что-нибудь новенькое. Наверное, они считают, что мне следовало лечь на улице и сдохнуть.

– Согласно этим документам вы здесь уже восемь дней.

– Ну конечно же, восемь. Если так сказано в бумажках, значит, так оно и есть, – голос старика был полон сарказма.

– Вас приняли в госпиталь как ветерана войны. Все расходы по вашему лечению несет Директорат.

– Ну и что? – ощетинился Ангер. – Уж хотя бы это я заслужил, верно?

Привстав со стула, он ткнул в сторону Паттерсона корявым пальцем.

– Я в армии с шестнадцати лет. Всю свою жизнь я сражался за Землю. И сейчас был бы в армии, не уделай они меня почти насмерть во время этого подлого налета. – Он машинально провел рукой по своему страшному шраму. – Вот вы, смотрю, никогда, вроде, не служили. Странно, что вообще были такие места, где можно отсидеться. Никогда не думал. Ивлин Каттер и Паттерсон переглянулись.

– Сколько вам лет? – неожиданно спросила Ивлин.

– А что, разве в ваших бумажках не написано? – возмущенно прохрипел Ангер. – Восемьдесят девять.

– Год рождения?

– Посмотрите документы: две тысячи сто пятьдесят четвертый! Вы что, считать не умеете?

Паттерсон что-то отметил на одном из листков фольги. – А в каких частях вы служили?

Ангер окончательно вышел из себя.

– Б-третья, если только вы о такой когда-нибудь слышали. Глядя как тут у вас поставлено дело, я и сам начинаю уже сомневаться, а не приснилась ли мне эта война?

– Б-третья, – повторил Паттерсон. – И ваш стаж?

– Пятьдесят лет. А потом вышел в отставку. Я имею в виду – в первый раз. Мне было тогда шестьдесят шесть. Обычный возраст. Получил пенсию и клочок земли.

– И вас снова призвали?

– Ну конечно! Вы что, забыли, как Б-третья вернулась в строй, вся старая гвардия. Мы почти сумели их остановить тогда в последний раз. Вы в это время еще, наверное, пешком под стол ходили, но уж в учебниках-то об этом написано!

Сунув руку в карман, Ангер вытащил свой Хрустальный Диск первого класса и со стуком опустил его на стол.

– Его получили все, кто остался в живых. Все десять. Из тридцати тысяч.

Дрожащими непослушными пальцами он подцепил медаль и зажал ее в ладони.

– Меня тяжело ранило. Видите, какое у меня лицо? Обожгло, когда взорвался крейсер Натана Уэста. А потом два года провалялся в лазарете. Это было, когда они прорвали оборону Земли.

Жалкие старческие руки сжались в кулаки.

– Мы сидели и смотрели, как они превращают Землю в дымящуюся пустыню. Не осталось ничего – только пепел и шлак, миля за милей -одна смерть. Ни городов, ни деревень. Мы сидели и смотрели, а мимо неслись их снаряды с углеродными головками. Ну а потом, покончив с Землей, они взялись за нас, уцепившихся за Луну. С нами было покончено еще быстрее.

Ивлин Каттер попыталась что-то сказать, но не смогла. Лицо Паттерсона стало белым, как мел.

– Продолжайте, – выдавил он с трудом. – Я слушаю.

– Мы держали оборону близ кратера Коперника, а они долбили нас углеродными снарядами. И так пять лет! А потом им это надоело, и они высадили десант. Все, кто остался жив, ушли на скоростных ударных катерах. Мы создали пиратские базы в области внешних планет.

Ангер неуютно поерзал на стуле.

– Все это вам должно быть известно. Поражение, конец. Зачем вы меня расспрашиваете? Я строил 3-4-9-5, лучшую из наших баз. Между Ураном и Нептуном. А потом снова вышел в отставку. Но пришли эти грязные утколапые и лениво, не спеша, разнесли ее в клочья. Пятьдесят тысяч человек. Мужчины, женщины, дети. Вся наша колония!

– А вы спаслись? – прошептала Ивлин Каттер.

– А что, разве не видно? Я был в патруле… Расшиб один из кораблей этих утколапых. Влепил заряд и смотрел, как они дохнут. Затем перелетел на 3-6-7-7 и пробыл там несколько лет. Пока и ее не атаковали. Это было в начале нынешнего месяца. Я дрался до последнего, поверьте!

Рот старика мучительно скривился, мелькнули желтые, грязные зубы.

– Тут уж бежать было некуда. Во всяком случае, я таких мест не знал.

Он обвел роскошный кабинет взглядом единственного, налитого кровью глаза.

– Не думал, что такое еще существует. Вы, ребята, здорово оборудовали свою базу. Все почти в точности как было на Земле. Ну, малость ярковато и суеты много; раньше было спокойнее.

Некоторое время все молчали.

– Значит, вы попали сюда после того, как… как эта колония была уничтожена? – хрипло спросил Паттерсон.

– Ну да, – устало пожал плечами Ангер. – Последнее, что я помню: треск купола, свист уходящего воздуха… И вдруг – лежу здесь, на улице, и кто-то помогает мне встать… Ну поболтался я здесь, пока меня не доставили в больницу.

Паттерсон с шумом выпустил из легких воздух.

– Понятно, – его пальцы бесцельно перекладывали истрепанные, грязные документы. – Ну что ж, ваш рассказ вполне объясняет недоразумение.

– А разве всего этого нет в бумагах? Чего-нибудь не хватает?

– Все ваши документы на месте. Когда вас доставили, пенал висел на запястье.

– Само собой. – Цыплячья грудь Ангера надулась от гордости. – Этому меня научили еще в шестнадцать лет. Даже если ты погиб, трубка должна быть при тебе. Это как бы твое второе "я".

– Документы в порядке, – глухим голосом повторил Паттерсон. – Вы можете вернуться в палату. Или в парк. Куда хотите. – Он сделал знак, и робот бесстрастно проводил старика в коридор.

Как только дверь закрылась, Ивлин Каттер начала ругаться – медленно, монотонно и грубо.

– Боже милосердный, в какое дерьмо мы влипли? Схватив интервид, Паттерсон набрал шифр коммутатора.

– Свяжите меня с Генеральным Штабом. И сейчас же, – бросил он оператору.

– С Луной, сэр?

– Да, – резко кивнул головой Паттерсон. – С Главной лунной базой.

На стене кабинета, вдоль которой, словно зверь в клетке, вышагивала стройная, подтянутая Ивлин Каттер, висел календарь с датой: четвертое августа две тысячи сто шестьдесят девятого года.

Если Дэвид Ангер родился в две тысячи сто пятьдесят четвертом, ему сейчас пятнадцать. А он действительно родился в две тысячи сто пятьдесят четвертом. Так значилось в этих истрепанных, пожелтевших, насквозь пропитанных потом документах. Эти документы он пронес через войну… которая еще не началась.

* * *

– Он действительно ветеран, – сказал Паттерсон В-Стивенсу, – ветеран войны, которая по его информации, начнется через месяц. Чего уж удивляться, что компьютеры выкинули его заявление.

– Схватка между Землей и двумя колонизованными планетами? – В-Стивенс нервно облизал темно-зеленые губы. – И Земля ее проиграет?

– Ангер прошел всю войну. Он видел ее от начала до конца – полного уничтожения Земли.

Подойдя к окну, Паттерсон пустыми, отсутствующими глазами посмотрел наружу.

– Земля проиграла войну, и земная раса перестала существовать.

Из окна кабинета В-Стивенса открывался прекрасный вид. Паттерсон смотрел на город. Миля за милей зданий – белых, сверкающих в косых лучах заходящего солнца. Одиннадцать миллионов людей. Огромный центр торговли и промышленности, ось, вокруг которой вращается вся система. А дальше, за горизонтом, вся планета с ее городами, фермами и дорогами. Три миллиарда мужчин и женщин. Здоровая, процветающая планета, мир, из которого вышли предки этих мутантов, самоуверенных поселенцев Венеры и Марса. Бессчетные грузовые корабли, снующие между Землей и ее колониями, нагруженные рудами, сырьем, товарами. А экспедиционные корабли исследуют тем временем окрестности внешних планет, объявляют собственностью Директории все новые и новые источники сырья.