Текст книги "Дейр (другой перевод)"

Автор книги: Филип Хосе Фармер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Филип Хосе Фармер
Дейра

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

В очередной том собрания сочинений Филипа Хосе Фармера вошли роман «Дейра» и рассказы, объединенные темой религии и веры.

История романа «Дейра» запутала, а путь его к читателю – на удивление тернист даже для книги, созданной автором столь скандальной известности. Написанная одновременно с первым вариантом «Мира Реки» в середине 50-х, «Дейра» разделила его судьбу. Из-за внезапного банкротства журнала «Startling Stories» он так и не бил напечатан и впервые попал к читателю десятью годами позже, в сильно переработанном варианте.

Филип Фармер способен самую заезженную идею повернуть необычной стороной. Вот и в «Дейре» он пользуется этой способностью с большим успехом. Загадочные инопланетяне, похитившие в XVI веке несколько сот землян и переселившие их на планету Дейра в системе тау Кита, и не предполагали, наверное, что их жестокий эксперимент приведет к таким результатам. Лишенная запасов металла планета стала полем боя на стеклянных мечах. А две расы люди и «жеребяки», – которые должны были бы жить в мире и согласии, находятся на грани истребительной войны, разжигаемой сторонниками воинствующего христианства в его таукитянском варианте – ведь у жеребяк нет душ, а значит, и убивать их не грех.

Автор смело соединяет жанры. Романтическая история любви Джека Кейджа и сирены Р'ли переплетается с политическими интригами районного масштаба, начинающейся войной… а затем с далекой Земли прибывает звездолет, экипаж которого готов вступить в контакт с обитателями Дейры – как с потомками невольных переселенцев, так и с жеребяками, которых тоже нельзя назвать аборигенами планеты. Но какова будет цена земной помощи? Что станет с культурой Дейры? Не станет ли она, приняв помощь пришельцев, бледной копией Земли? Найти ответы на эти вопросы героям придется самим.

Вторую часть книги составляют рассказы и повести, посвященные религиозной теме – в расширительном ее понимании. Тут и детективно-приключенческая повесть «Дочь капитана», в которой обычаи неопуританской секты становятся причиной эпидемии, и юмористический и одновременно серьезный «Божий промысел» – рассказ о гом, как богом стал университетский профессор литературы, и жуткозатые библейские фантазии «Чаша больше, чем Земля» и «На пути к Возлюбленному городу». И, конечно, сюда мы должны отнести и рассказ, посвященный другой разновидности веры – веры в героев масс-культуры. Вниманию читателей представляется уникальное интервью, взятое автором у лорда Грейстока, более известного публике под псевдонимом Тарзан.

ПРОЛОГ

Бог весть куда все они подевались!

Более сотни мужчин, женщин и детей – сто восемь, если быть совершенно точным, – никак не могут исчезнуть бесследно.

Но обитатели колонии Роанок, штат Вирджиния, похоже, как-то исхитрились. Среди них, канувших в Лету, оказалась и малышка Вирджиния Дейр, первая белая уроженка Северной Америки. Никто никогда более не встречал ни Вирджинию со всею многочисленной ее родней, ни других англичан из Роанока, равно как и никого из находившихся при них индейцев племени кроу. Они исчезли – испарились, пропали, как сквозь землю провалились – между 1587 и 1591 годами от Рождества Христова.

Чарльз Форт, известный летописец неординарных событий – тех, что маститые академики от историографии предпочитают оставлять без внимания, а то попросту и опускать, – толкователь самых загадочных, порой и. вовсе необъяснимых явлений, о вышеупомянутом случае был осведомлен. Но от его пытливого взора, от его неусыпного внимания ускользнули некоторые иные, не менее интригующие факты. А жаль – они привели бы исследователя в неуемный восторг. Какие изящные гипотезы, затейливые домыслы и блистательные парадоксы, исполненные едва уловимого сарказма, сошли бы с кончика пера неутомимого литератора!

Как досадно, например, что южноамериканские корреспонденты не осведомили его об одном любопытном случае из средневековой истории бесследном исчезновении генуэзского корабля «Буона-Вита». В последний раз он был замечен испанской каравеллой «Тобоза» в виду Больших Канарских островов, в шестидесяти лигах от ближайшего берега.

Пассажирами генуэзского судна, ходившего под португальским флагом, в том приснопамятном рейсе были сорок миссионеров из Ирландии, а также трое итальянских монахов. В Бразилии они собирались с помощью Божьей заняться обращением дикарей в благочестие и истинную веру. Но до конечной цели своего путешествия так и не добрались. Никто не встречал их более – ни в христианском мире, пи среди краснокожих язычников.

Диковинны дела Твои, о Господи!

Само по себе исчезновение это ничуть не выходит за рамки привычных представлений. Как это ни печально, корабли имеют обыкновение время от времени тонуть без свидетелей в безбрежном океане. И «Буона-Вита» не удостоилась бы специального упоминания в церковных хрониках и отдельной строки в анналах бразильской истории послеколумбова периода, когда бы не одна весьма немаловажная деталь: обязанности аббата у миссионеров, направлявшихся в Бразилию, отправлял некто Марко Сузини, более известный под именем преподобного Маркуса Социнуса – кровный родич, точнее, родной племянник еретика Фаустуса Социнуса. В Бразилию, кораблю вослед, была направлена из Рима депеша, в коей Маркусу повелевалось безотлагательно предстать перед Святейшим престолом на предмет разбирательства и вынесения высочайшего вердикта.

Но ни папскому посланию, ни легату, его доставлявшему, не суждено было сыскать указанного адресата – даже будь всем известно местонахождение последнего.

И еще одно событие того же исторического периода, дознайся о нем Форт, заставило бы писателя запрыгать от радости.

Книга, опубликованная в 1886-м и уже успевшая стать библиографическим раритетом, содержала перевод фрагментов трактата достопочтенного Ибн Кхулейля «Из истории мусульман». По забавному (а может, и не случайному?) совпадению переводил книгу однофамилец Чарльза – методистский священник, преподобный Карл Форт. Подстрекаемый любознательностью и столь же неуемной тягой ко всему из ряда вон выходящему, как и его литературный потомок, святой отец приводит сделанное арабским историком описание исчезновения в одну ночь большого арабского каравана.

Вкратце суть произошедшего такова: в год 1588-й по христианскому летосчислению девяносто бесценных черкесских наложниц, предназначенных для гаремов богатых мусульманских шейхов, и до сорока стражей различного происхождения при них разом пропали, исчезли с глаз людских. Остались лишь стреноженные на ночь лошади да натянутые шатры, внутри которых еще остывала нетронутая вечерняя трапеза.

Единственная примета беспорядка – окровавленный ятаган на песке. Дюжину длинных и грубых рыжеватых волосков, приставших к лезвию, знатоки не сумели соотнести ни с одним известным им обитателем Земли. Некоторые приписывали все ю же принадлежность волосков огромному медведю, ибо рядом с шатрами обнаружился отпечаток в песке – всего один – след, оставленный чудовищной лапой, несколько схожий с необычно большим медвежьим.

Куда же могли подеваться все эти люди? – задается вопросом высокомудрый Ибн Кхулейль. Быть может, их унес злой джинн – в свой неприступный, окруженный пылающим рвом дворец? Не его ли волоски и прилипли к окровавленному клинку?

Ответов на эти вопросы не больше, чем в истории о жителях Роанока, штат Вирджиния, а также и в случае с теми, кто был на борту «Буона-Виты». Все упомянутые события окутаны равно плотным покровом мрачной тайны.

И вот еще один любопытный штрих на замету неугомонному Форту. Не существующее ныне парижское издательство «Эжилетт» (в переводе с французского – «Игла») некогда выпустило в свет сборник эссе китайского мудреца Хо Ки, сочиненных им в середине восемнадцатого века. В главе «Леденящие мысли» мудрец мимоходом упоминает жителей деревушки Хунг Чу, решившихся в один прекрасный день, а вернее, ночь отправиться всем скопом невесть куда – в путешествие, возврата из которого уже не было.

Это все, что сообщает на данную тему мудрец, и не стоило бы заострять внимание читателя на его фантастической зарисовке, когда бы не одно интригующее обстоятельство: случилось упомянутое Кхулейлем событие в год 1592-й по григорианскому календарю.

Год 1592-й отделяют от 2092-го пять столетий – не столь уж долгий для истории срок. Но от Земли до планеты Дейра и путь весьма неблизкий – даже для светового луча.

Дейра-вторая планета в системе звезды, именуемой нынешними астрономами тау Кита.

Население планеты говорит на английском, на весьма архаичной латыни, а также по-жеребякски.

На древней карте, рисованной самим достопочтенным Хананием Дейром, отцом Вирджинии, до сих пор можно разобрать очертания континента, на который высадили похищенных землян. Имя этой земле – Авалон. Грубые линии, начертанные неумелой рукой за то короткое время, пока планета вырастала в иллюминаторах, изображают неправильный четырехлепестковый контур, небрежно брошенный на шар. Остальная поверхность планеты – сплошной океан.

Жирный крест на карте пометил место первого поселения, названного поначалу Нью-Роанок и переименованного в Неблизку сразу же после вопроса, заданного маленькой Вирджинией: «Это ведь далеко от места, где я родилась, папочка?»

Древняя карта также пестрит весьма однообразными пометами мифологического толка – о местах, где люди впервые столкнулись с неведомыми тварями, окрестив их с ходу на лривычный земной манер: «Здесь водятся единороги… Здесь встречаются оборотни-людоеды…», и прочее в том же духе.

И, разумеется, великое множество раз на карте повторяется одна и та же краткая надпись: «Жеребяки».

По старинному тысячелетнему большаку, залитому лучами не по-весеннему жаркого солнышка, шел человек. Шагал он не спеша, то и дело окидывая внимательным взглядом карих глаз из-под полей шляпы с высокой тульей заросли по обочинам.

Левая рука Джека Кейджа – а именно так величали нашего путника сжимала упругий лук из ветви дерева татам, на спине висел полный стрел колчан, на левом боку – ятаган в ножнах, справа на широком ремне – кожаный футляр с толстой стеклянной колбой, доверху наполненной черным порохом. Из узкого горлышка бомбы торчал короткий фитиль. Рядом с футляром с ремня свисал еще и кинжал медного дерева.

Джек был готов к отражению атаки дракона, откуда бы тот ни напал: сверху ли, сзади, или из чащи вдоль дороги. Первым делом – всадить стрелу чудищу в глаз. Именно в глаз, ибо целить куда-либо еще – бесполезная трата стрел и драгоценного времени. Кремневому наконечнику никак не пробить двухдюймовую ороговевшую шкуру.

Поговаривали, что живот у дракона вроде бы помягче, но полагаться на досужие домыслы в его положении – непозволительная глупость. Слухи, как гласит народная мудрость, сгубили кошку. И хотя сам он далеко не безобидная кошка – что бы там это древнее словцо ни означало на самом деле, – испокон веку охота на дракона оставалась занятием весьма и весьма рискованным. И с досадной возможностью быть съеденным самому считаться следовало всерьез.

Словно прочитав мысли Джека, трусивший впереди, шагах в десяти, Самсон – огромный рыжий пес львиной породы – застыл как вкопанный и, косясь на хозяина, глухо заворчал на заросли по правую от дороги сторону.

Джек мигом извлек из колчана стрелу и изготовился. Повторил свой незамысловатый урок: стрелять только в глаз и – независимо от того, попал или промахнулся, – сразу бросать лук. Выхватить из футляра бомбу, поднести к запалу люциферку и швырнуть чудовищу в морду – авось расчет оправдается и шкуру разворотит взрывом или хотя бы как следует посечет острыми осколками.

Затем, не дожидаясь результата, повернуться и бежать, на ходу выхватывая ятаган из ножен. У первого же толстого дерева на обочине занять оборону. Уж там-то, отмахиваясь дамасским клинком и уворачиваясь от бешеных, но легко предсказуемых наскоков – может ли дракон быть вертким при его-то туше? – Джек как-нибудь сумеет за себя постоять. Самсон же тем временем не даст чудищу покоя, нападая с тыла.

Джек осторожно поравнялся с застывшим псом. Сквозь просвет в чаще мелькнуло нечто светлое, и охотник расслабился, перевел дух. Что бы там на поверку ни оказалось, но по цвету это безусловно не дракон. Либо человек, либо жеребяк – одно из Двух.

Бесполезную в густых зарослях стрелу Джек вернул в колчан, лук закинул за спину и обнажил ятаган.

– Тс-с-с, Самсон! Молчок, – шепотом приказал он. – Давай вперед, но только без лишней суеты!

Огромный пес, бесшумно переставляя мохнатые толстые лапы, метнулся вперед по едва различимой в зеленой чащобе тропинке. Собачий нос в поисках следа то приникал к земле, то вздымался – точь-в-точь рыбацкий поплавок на прибрежной волне. И след этот определенно обнаружился – вместо того чтобы направиться по тропке напрямую, Самсон, как заправский охотник, стал петлять в густом подлеске.

Ярдов через тридцать-сорок, передвигаясь медленно и почти беззвучно, друзья выбрались к небольшой поляне.

Самсон остановился. Нутряной низкий рокот исторгла отнюдь не глотка пса, послушного хозяйскому запрету шуметь – казалось, заклокотали сами собой напрягшиеся могучие мышцы и даже волоски ощетинившейся шкуры.

Джек глянул поверх вздыбившегося собачьего загривка.

И тоже застыл. И невольно содрогнулся. От леденящего душу ужаса.

Впереди, сидя на корточках над поверженным телом сатира, само-хабвенно трудился Эд Вонг, кузен Джека. Из тела, повернутого спиной к победителю и невольным зрителям, вовсю хлестала кровь. В крови была вся гривастая спина жеребяка и вся трава поблизости.

А Эд, грубо орудуя кинжалом медного дерева, срезал хвост вместе с изрядным куском кожи. Закончив, вонзил на мгновение кинжал в почву, чтобы очистить лезвие от крови, и выпрямился с жутким трофеем в руке, не отрывая от него завороженного взора.

– Давно ли в цирюльники записался? – взяв себя в руки, спросил Джек слегка охрипшим, но ровным голосом.

Обронив добычу, Эд круто развернулся, продемонстрировав отвисшую от испуга челюсть и выпученные глаза, и угрожающе взметнул руку с кинжалом. Разобрав, что нарушитель уединения всего-навсего Джек, малость расслабился, но прятать кикжал в ножны пока не стал. Искаженное лицо мало-помалу приняло нормальное выражение.

– О, святой Дионисий! – выдохнул он. – Я едва не принял тебя за жеребяка.

Джек тронул Самсона коленкой. Пес послушно выпрыгнул с тропы на прогалину и занял выжидательную позицию в стороне. Хотя он и знал Эда, дальнего родича хозяев, тому сейчас лучше бы избегать резких движений.

Джек опустил ятаган, но прятать в ножны тоже пока не собирался.

– Ну а окажись я жеребяком, что тогда? – полюбопытствовал он.

– Пришлось бы тоже убить, за компанию. – Эд ловил настороженным взглядом впечатление, какое произведут на родственника его слова, но лицо Джека оставалось непроницаемым.

Пожав плечами, Эд медленно, косясь на пса, повернулся, склонился над телом и еще раз отер лезвие – на сей раз о пышную пшеничную гриву убитого.

– Первый жеребяк на моем счету, – хрипло выдавил он, – но клянусь, не последний.

– Даже так? – откликнулся Джек, вложив в короткую реплику весьма сложный букет чувств: отвращение, ужас и даже некий недвусмысленный намек.

– Да, именно так! – злобно рявкнул Эд. И повторил уверенней: – Клянусь, этот сатир далеко не последний!

Затем медленно выпрямился и вызывающе уставился на родича.

Джек видел, что тот близок к истерике. Он помнил Эда в подобном состоянии – в пьяной кабацкой потасовке. Суматошные бешеные удары кузена тогда причинили своим ущерба не меньше, чем тем, кому на самом деле были адресованы.

– Остынь, Эд! Неужто я похож на жеребяка? – примирительно произнес он и сделал шаг к распростертому телу. – А кто это здесь?

– Вав.

– Вав?

– Да, Вав. Из той семейки вайиров, что проживают на ферме твоего отца. Я долго его выслеживал – шел по пятам, пока не убедился, что он один-одинешенек. Затем под предлогом, будто собираюсь показать гнездовье мандрагоров, заманил на эту полянку. Никаких мандрагоров здесь, понятное дело, и в помине нет, но, пока он озирался и соображал, я ударил в спину. Это оказалось чертовски несложным делом, Джек! Он даже и пикнуть не успел. И это после всего того звона, будто врасплох жеребяка никогда не застать! Завалить его оказалось легче легкого, уверяю тебя! Буквально раз плюнуть!

– Ради всего святого, Эд! За что? Что он тебе такого сделал?

Кузен грубо выругался и, взметнув блеснувшее матово-красным лезвие, шагнул навстречу. Угрожающе рыча, Самсон ощерился и подобрался для прыжка. Его хозяин почти машинально взмахнул клинком – с тихим свистом сверкнула безупречная дамасская сталь, готовая отразить любую угрозу.

Но Эд даже и не думал нападать. Словно не заметив эффекта, какой возымело неосторожное движение, он продолжил разговор – уже тоном пониже. Джек опустил ятаган; похоже, они с Самсоном поторопились с выводом темпераментный кузен просто подкреплял свои слова выразительным жестом.

– Разве мало тебе уже того, что он жеребяк? – выдохнул Эд. – А мы с тобой люди? Послушай, Джек! Ты ведь с Полли О'Брайен знаком?

Джек мигнул от неожиданности при таком резком повороте разговора, но ответил кивком. Разумеется, он прекрасно помнит Полли. Девушка живет в приграничном городке Сбейптаху (названном так по вине неисчислимых стай крохотных крылатых разбойников – сбейпташек), куда недавно переселилась из столицы – Сент-Диониса – вместе с матерью, вдовой аптекаря.

На новом месте мать сразу же открыла лавчонку и вовсю торгует целебными снадобьями, винцом, притираниями и, ходят слухи, чуть ли не приворотным зельем. А дочка помогает.

Встретив Полли впервые, он и сам разве что не влюбился – настолько хороша показалась девушка. Точеная фигурка, нежный овал личика, на котором полыхали магическим светом невинно-шаловливые серые глазища.

И невзирая на риск получить втык от Бесс Мерримот, за которой ухлестывал уже давно, а с родителями ее так даже собирался приступить к обсуждению приданого, Джек навряд ли удержался бы от соблазна приударить за Полли, когда б не кузен Эд. За кружкой пива в таверне «Алый рог» тот исповедался в самых серьезных намерениях по отношению к девушке.

И как друг и брат Джек вынужден был отступиться. К глубочайшему своему огорчению.

– Разумеется, знаком, – ответил он. – Ты ведь, когда положил глаз на нее, распространялся об этом чуть ли не на каждом шагу.

– Она попросила убежища, Джек, – глухо вымолвил кузен. – Полли в кадмусе.

– Постой, постой! Что ты мелешь такое! Когда это могло произойти? Ведь я провел в горах всего ничего – не больше пяти дней! – О, святая Вирджиния! Да за это время весь мир мог бы встать на уши! Мамашу О'Брайен застукали за торговлей жеребякскими снадобьями и упрятали за решетку. Претензий самой Полли сперва не предъявляли; не было бы их и после, не дай она деру, когда заявился шериф. Сыскать ее нигде не смогли; но Винни Арчард – помнишь ее, старушка божий одуванчик, день-деньской в окошке торчит – сообщила, что видела Полли. Наблюдала свидание ее с сатиром на окраине города. С тех пор никто больше Полли не видел, и нетрудно сообразить, что она уже в кадмусе. Эд перевел дыхание и пригорюнился.

– Ну и?.. – с деланным равнодушием спросил Джек.

– Ну а на следующий день шериф издает приказ об аресте Полли. Как тебе этот анекдот? Смех! Слыханное ли дело, объявлять в розыск попавшего в подземелье к жеребякам! Разве кто их встречал когда потом?

– Думаю, что нет.

– И это гнусная, поганая правда! Никто не знает, что ожидает людей в кадмусе. Может, как уверяют некоторые, жеребяки пожирают их живьем. А может, как болтают другие, утаскивают в Социнус. Лишь– одно я знаю твердо: Полли на этот раз от меня не уйти!

– Ты так сильно втрескался, Эд?

– Нет!!!

Эд исступленно уставился на родича; затем смущенно потупился:

– Ладно, твоя правда – я чертовски любил ее. Но с этим все. Точка. Перегорел. Теперь я только ненавижу. Она поганая ведьма и трахалась с этим мерзким сатиром. И не смотри на меня такими глазищами, Джек! Сомнений никаких нет! Полли встречалась с Вавом тайком, под предлогом покупки запретных снадобий, и трахалась! Нет, ты подумай только, Джек! Вообрази себе такое! С этой дикой, тупой, заросшей скотиной! Она трахалась, а я… я подыхал от тоски по ней!

– А кто выдвинул обвинение против миссис О'Брайен?

– Понятия не имею. Кто-то письменно известил епископа и шерифа. А они не выдают своих информаторов, сам понимаешь.

Джек задумчиво потеребил кончик носа, покусал губы и сказал:

– Не потому ли Нейт Рейли и закрыл свою аптеку, что не мог тягаться с мамашей О'Брайен?

– А тебе, как я погляжу, пальца в рот не клади! – криво усмехнулся кузен. – Быстро соображаешь. Чуть не каждый второй в городе по зрелом рассуждении пришел к такому же выводу. Тем более что у супруги Рейли самый длинный в Сбейптаху язык. Пусть даже так – и что с того? Если мамаша О'Брайен приторговывала этими дьявольскими снадобьями, тюряга самое что ни на есть место для таких, как она. Так что Рейли тут особо ни при чем.

– И какое же наказание светит мамаше О'Брайен?

– Светит? Да ее уже приговорили – к пожизненной каторге на золотых копях, что в Хананийских горах.

Джек недоуменно поднял брови: – Уже? Не слишком ли резво для нашего правосудия?

– Ничуть! Она созналась спустя всего шесть часов после ареста, а по этапу ее отправили лишь через два дня.

– Шесть часов на дыбе развяжут язык любому, не только пожилой женщине. Что, если об этом прознает местный Блюститель Завета?

– Ты что же, защищать ее взялся, что ли? Ты ведь знаешь, когда вина подсудимого бесспорна, можно чуток и поприжать. Правосудию от этого никакого вреда – кроме пользы. И жеребякам никогда не проведать, какие устройства есть в наших тюремных подвалах. А даже узнай они что, чего нам бояться? Ну, нарушили мы маленько договор. Так что теперь, вешаться, что ли?

– Стало быть, ты все же уверен, что Полли прячется в кадмусе на нашей ферме?

– А где же еще? Собственно, этого, – Вонг махнул рукой в сторону тела, – я собирался сперва припереть к стенке и выведать всю подноготную, но, когда остался с ним с глазу на глаз, так меня разобрало! Удержаться не смог. И вот в результате… – Он присовокупил к последним словам еще один выразительный жест.

Машинально проследив взглядом линию жеста, Джек заметил нечто, всмотрелся, нервно шагнул вперед и ткнул кончиком клинка:

– А это еще что такое?

Вонг нагнулся и приподнял голову сатира за густую гриву.

На каждой щеке мертвого алели грубо вырезанные ножом письмена.

– Разобрал буковки? – спросил Эд. – Это УЖ. Отныне будешь встречать их часто. Наступит день, они украсят щеки каждого в Дионисии жеребяка. А если нам удастся сговориться с остальными народами, то и во всем Авалоне. Каждый сатир и каждая сирена будут помечены этим знаком, и каждый посмертно!

– Слыхал я в таверне какую-то болтовню, – протянул Джек, – о некоем тайном обществе, посвятившем себя борьбе с жеребяками. Но не поверил, решил – пьяная блажь. Во-первых, какая уж там тайна, если о ней болтают последние пропойцы. А во-вторых, подумал, что байками подобного сорта люди всегда тешились, обсуждая Преткновение. Одни лишь разговоры. Никогда никаких поступков.

– Во имя всего, что людям свято и дорого – отныне ты увидишь множество поступков! – Эд сбросил с плеча котомку. – Пойдем, поможешь захоронить останки.

Он извлек из мешка короткий заступ со штыком каленого стекла. При виде его Джек ужаснулся еще сильнее. Предусмотрительность кузена красноречиво свидетельствовала о том, что случившееся можно трактовать лишь как преднамеренное и хладнокровное убийство.

Эд принялся нарубать дерн и складывать его в стороне.

Копая затем неглубокую могилу, он продолжал просвещать родича, не давая тому и словечка вставить:

– Ты пока еще не член нашей организации, но сейчас уже влип по уши – не меньше меня. Я так даже рад, что столкнулся здесь с тобой, а не с кем другим. Хватает у нас еще таких, что готовы чуть ли не лизаться с жеребяками. Такой холуй, вместо того чтобы руку мне пожать, того и гляди за шерифом поскачет. Но ничего, их время уже на исходе. И надпись эту ты увидишь вскоре не только на мордах жеребяков. Кожа предателей под ладно заточенным ножом ничуть не тверже, чем у сатиров. Ты вполне просек, что я имею в виду?

Джек ошеломленно покачал головой. Ничего себе выбор предлагал родственничек: либо присоединиться к хладнокровному убийце, отождествляющему себя со всей человеческой расой, либо записаться в предатели рода человеческого! Мог ли он выбрать последнее? Джек и так уже чувствовал себя чуть ли не больным после случившегося; как он досадовал на чуткий нюх и острый слух верного Самсона, посадившего хозяина в такую глубокую и грязную лужу! Развернуться бы и улепетнуть очертя голову и забыть напрочь обо всем увиденном. Уверить себя, что ничего не видел, а если даже и видел что, ничего поделать не мог. Но куда теперь денешься?..

– Давай берись за ногу, – велел Эд. – Я за другую, и оттащим тело в яму.

Джек нехотя вложил ятаган в ножны. Вдвоем с кузеном они поволокли через поляну увесистого вайира; его безвольно раскинутые руки тянулись по траве, как брошенные весла за дрейфующей лодкой. Кровь оставляла на примятой зелени отчетливую бордовую дорожку.

– Придется и травку схоронить, – деловито заметил Эд, отдуваясь.

Кейдж кивнул. Он уже давно перестал удивляться, отчего кузену невысокому, но на редкость крепко сбитому парню – понадобилась его, Джека, помощь. И почему место для могилы тот выбрал аж в тридцати ярдах от трупа. Все понятно – Эд втягивает его в дерьмо по самые уши, делая соучастником грязного преступления.

Но хуже всего, что он не мог отказаться. Не страх или сила кузена тому причиной, лихорадочно утешал себя Джек. Не боялся он Эда; не пугала его и огромная мрачная тень у того за спиной: призрак тайного общества «УЖ» – убей жеребяка.

Вся беда в нем самом, в его собственной неколебимой вере, что жеребяки – не люди. Нелюди. Нет у них бессмертной души, пусть и смахивают чем-то на род человеческий.

И расправу над жеребяком убийством не назовешь. Убийством в полном смысле этого слова. Хотя юридически оно было именно таковым. Но в глубине души никто из людей, даже самый строгий крючкотвор, с законом не согласится. Разве прикончить пса – убийство? А чем вайир лучше пса?

Но по целому ряду причин суды рассматривали дела иначе.

И наиважнейшей из них было элементарное законопослушание. Правительство Дионисии строго соблюдало соглашение, установившее порядок судопроизводства в тяжбах меж людьми и вайирами. Но люди, замешанные в преступлениях против вайиров, виновными себя все же не ощущали – ни юридически, ни перед Богом. Убийство жеребяка – отнюдь не смертный грех.

«Тогда почему же так муторно у меня на душе?» – хмурился Джек.

Совершенно машинально он заметил:

– А не кажется ли тебе, что могила мелковата? Дикие собаки или оборотни легко доберутся до трупа.

– Вон оно что. Так ты этим так озаботился, Джек? А я уж было решил… Ну, не бери в голову. Натурально, собакам не составило бы труда докопаться до тела. Но не тут-то было. Глянь-ка! – Сунув руку в котомку, Вонг извлек небольшой прозрачный пузырек. – Антипах. Новинка! Уничтожает все запахи на круглые сутки. А за это время с трупом успеют разобраться поминальщики ничего, кроме начисто обглоданных костей, и не останется, Вонг побрызгал тело жеребяка жидкостью из бутылочки.

Она растеклась тонкой пленочкой и бесследно впиталась в кожу. Эд сделал круг по полянке, роняя где каплю, где две на примятую и окровавленную траву. Вполне удовлетворенный проделанной работой, он поднял с травы отрезанный хвост, побрызгал и его и сунул свой зловещий трофей в котомку.

Затем деловито поинтересовался:

– Тебя не затруднит засыпать могилу, Джек?

Скрипнув зубами, Кейдж застыл в нерешительности. На кончике языка завертелись слова категорического и грубого отказа. Сильное искушение заорать: «Убийца! Кровавый потрошитель!», а затем удрать, – пришлось в себе подавить.

Сейчас следовало подчиниться – в надежде, что после удастся как-то разойтись с кузеном или посчитаться, а то и – воображение, невзирая на протесты желудка, с готовностью подсовывало картинку следующего возможного шага – прикончить того и схоронить в одной могиле с жеребяком.

Каким бы чудовищным все это ни представлялось, выбор был весьма незамысловат. Присоединиться сейчас к «ужам» – или умереть. Или самому стать убийцей.

Тяжко вздохнув, Джек взялся за лопату.

– Эй, Джек, ты только погляди! – радостно воскликнул кузен.

По палой листве, извиваясь, уже поспешал крохотный, не больше фаланги большого пальца, поминальщик. Ввинтившись тонким клювиком-сверлом в почву, он тут же исчез – Джек не успел и глазом моргнуть.

– Готов биться об заклад на последние штаны, – прибавил кузен, – что он с тысячей своих сородичей уже к ночи справится с работенкой!

– Пожалуй, – кисло согласился Джек. – Но боюсь, ты не учел одно немаловажное обстоятельство. Стоит этим маленьким могильщикам закончить трапезу, рыхлая почва даст усадку. Возникнет впадина. И когда ее заметят вайиры, то, выкопав останки, не усомнятся в убийстве сородича. Пожалуй, разумнее было бы не закапывать тело. По голым костям на траве вряд ли можно определить, как погиб их владелец. И смерть списали бы либо на несчастный случай, либо на что другое. А сейчас никаких сомнений – сразу видно, что произошло убийство.

– Вот черт! – ругнулся Эд. – А у тебя котелок что надо! Вот бы с тобой раньше посоветоваться! Как погляжу, ты сможешь принести «ужам» немалую пользу.

Досадливо крякнув, Джек добавил:

– Но, с другой стороны, изрезанная спина тоже может выдать. Оставим, пожалуй, все как есть.

– Понимаешь, что я имею в виду? – не дал сбить себя с мысли кузен. – Ты молоток, тебе, в отличие от меня, хватило бы смекалки не прикасаться к его хребтине, не резать хвост – оставить все части на месте. Уверен, быть тебе выдающимся «ужом», одним из первых!

Джек уже не соображал, то ли смеяться, то ли плакать.

Эд неотрывно следил, как родич заравнивает могилу. Затем заговорил резко и отрывисто, словно внезапно на что-то решившись:

– Джек, должен кое в чем тебе признаться. Ты мне по душе, но в нашем деле личные чувства побоку. Когда мы сегодня встретились, могло повернуться и так, что пришлось бы заткнуть тебе рот – и навсегда. Рад, что не пришлось. Ты молодцом, Джек! Настоящий человек, с большой буквы.

– Разумеется, человек, – хмуро отозвался Кейдж. И продолжил трудиться. Пока Эд собирал по полянке окровавленные травинки, Джек успел разложить поверх притоптанной земли куски дерна и вспушил напоследок траву. Закончив, поднялся и оценил результаты работы.