Текст книги "Хэдон из Древнего Опара"

Автор книги: Филип Хосе Фармер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Потом они приблизились к лагерю, и тут же их окликнул часовой. Хэдон подвергся нелепой процедуре удостоверения своей личности и проводил троицу в свои покои, которые представляли собой крошечную хижину, сделанную из палок и покрытую ветками с листьями. Потом он попросил Тадоку собрать всех, чтобы сообщить им о том, что первая задача экспедиции выполнена. У него не было намерения отправляться на поиски Саххиндара. Если Минруту понадобится знать, где Саххиндар, то он в общих чертах может указать его место пребывания. Пусть посылает на его поиски кого-нибудь другого.

14.

Как и ожидалось, больше всего неприятностей доставлял Квазин. Все мужчины обожали Лалилу, но несмотря на то, что мечтали лечь с ней, они ни словом, ни прикосновением не осмелились бы предложить ей такое. Хэдон распорядился бы, чтобы с ней обращались как со жрицей, будь она даже дикаркой. В подобном приказе не было необходимости, поскольку по маленькому лагерю очень быстро распространилась весть о том, что она и в самом деле является жрицей луны. Это не было правдой. Таковой являлась ее мать, и Лалиле, в случае должного развития событий, предстояло стать ее последовательницей. Более того, имя Лалила, которое означало на кхокарсане луну в новой фазе, укрепляло веру в ее святость. А ее звание Белой Колдуньи с Моря и Возникшей из Моря, было достаточно, чтобы отпугнуть даже самых назойливых. Последнее звание, по еще одному совпадению, принадлежало также и богине сексуальной страсти и безумия, Аденет.

Конечно же, Квазин был единственным, кого все это не пугало. Впервые увидев ее, он воскликнул от изумления, упал на колени, схватил ее руку и поцеловал. Хэдон с тревогой наблюдал за ним, поскольку нельзя было предугадать, что следующее поцелует этот великан. Хэдон положил руку на эфес меча в готовности выхватить его и отрубить голову Квазина, если только тот оскорбит Лалилу. Квазин поднялся и проревел, что никогда не видел женщины, столь чудесной и столь лучезарной, что она и в самом деле похожа на богиню луны, прекрасную, далекую и святую. Он сам двинет в челюсть любого, кто осмелится лишь намеком оскорбить ее. Хэдон сейчас ненавидел его за эти слова. Говоря по правде, – в душе он так и делал – он страстно желал ее. И подозревал, что Квазин, если ему удастся уединиться с ней, поймет, что она не такая уж неприкосновенная. По крайней мере, его это не касалось.

А что с Авинет, молодой и красивой королевой, ожидающей его у трона, который, возможно, будет принадлежать ему? Ах, да, что с темноволосой, темноглазой, грациозной Авинет?

Она была далеко, образ ее бледен и едва различим, как призрак на рассвете. Хэдон сам себе признавался в том, что такое его отношение не соответствовало реальной действительности. Королева олицетворяла собой славу и могущество, и было бы безумием отказаться от всего этого, отвергнув ее саму. Более того, Авинет могла счесть подобные действия непростительным оскорблением. Она могла сама отказаться от него, если только пожелает, но для него отказ от нее, вероятно, своим последствием будет иметь… что? Сcылку? Или смерть на месте? Последнее наиболее вероятно.

Истинное безумие думать о подобных вещах. Невообразимо. Но он не мог отделаться от этих мыслей, и потому был безумен. И все же был счастлив. Почему он был счастлив? Лалила ни единым знаком не проявила к нему своих нежных чувств.

Ему предстояло проделать длинный путь, и кто знает, что может случиться, прежде чем он доберется до границ империи?

Кебивейбеса, барда, похоже, тоже коснулось безумие, которое иногда насылается полной луной или красивой женщиной. Он погрузился в сочинение Песни о Луне в Новой Фазе, Пвамвотлалила, и к концу второй недели путешествия к югу распевал ее. Творение его не носило эпического характера, а было скорее лирическим и следовало духу и структуре песен, которые распевались жрицами храмов луны, Вутлы, Голосов Луны, в начале ежегодных разнузданных обрядов, проводившихся в древние времена. Эти обряды подавлялись в течение пяти веков, но в сельских местностях и в горах они все еще втайне практиковались. Хэдон, слушая эти песнопения, ощутил возбуждение духа и плоти.

Квазин же разделся и стал танцевать Танец Спаривающегося Медведя, чем заставил Лалилу отвернуться от смущения и удалиться. Квазин продолжал свой безумный танец с остекленевшими глазами и, по-видимому, даже не осознавал, что передвинулся в темноту.

Хэдон пошел вслед за Лалилой, намереваясь принести ей свои извинения, и при свете луны обнаружил, что она и человечек стояли у огромного валуна.

– Я не смог остановить его, – произнес Хэдон. – Вмешаться означало бы нанести оскорбление богине луны, поскольку его охватил ее дух.

– Не извиняйся, – ответила она. – У моего народа есть – то есть существовали – подобные танцы, и я не однажды видела, как их исполняли, и это не оскорбляло меня. Но в данном случае исполнение танца не было безличностным. Танец, без сомнения, адресовался мне, и потому я очень смутилась. Я боюсь этого чудовища; нельзя и представить себе, на что он способен в одержимом состоянии. А из твоих слов и слов барда я поняла, что Квазин не из тех, кто уважает добродетель и святость, когда на него находит.

– Это правда, – подтвердил Хэдон, – но он предупрежден, что если согрешит еще раз, то может умереть. Если люди не накажут его, это может сделать Кхо. Кроме того, Квазин желает, чтобы его ссылка закончилась, а этого не случится, если он посмеет оскорбить тебя еще раз. Итак, несмотря на свою одержимость, он все же пытается контролировать себя. В этом я отдаю ему должное, хотя я не их тех, кто признает за ним излишние достоинства.

– Его телосложению и силе может позавидовать любой мужчина, – произнес Пага. – Но не я. Мы оба, Квазин и я, неправильных пропорций. Ему от природы дано чрезмерно много, мне же слишком мало. Но хотя божества сделали меня маленьким, укоротив мои ноги, они компенсировали этот недостаток, даровав мне ум. Ему же они дали слишком много тела, лишив при этом умственных способностей. У меня острый нюх, Хэдон, я чую, как от этого огромного тела несет бедой и дьявольским проклятием. Скажи мне, это правда, что в юности какое-то время ты жил вместе с ним?

– На свою беду, – ответил Хэдон. – Мы оба несколько лет проживали у моего дяди в пещере, расположенной высоко в горах над Морем Опара. Квазину был просто необходим кто-нибудь, над кем он мог бы издеваться, а поскольку он не осмеливался оскорблять дядю… тот мог запросто сбросить его со скалы в море – он издевался надо мной. Я по натуре покладистый и какое-то время терпел это, пытаясь завоевать его расположение и заставить быть более дружелюбным. В конце концов, я потерял терпение и однажды бросился на него. Это кончилось унизительно, поскольку он сильно побил меня, да при этом еще и смеялся надо мной. Я был силен, но по сравнению с ним просто слабак, как, впрочем, и все остальные мужчины.

– Мой дядя не сказал Квазину ни слова упрека по этому поводу, но устроил среди нас серию соревнований по атлетике, имея в виду заранее обдуманные цели. В соответствии с условиями соревнований, тот, кто оставался в проигрыше, получал наказание от дяди. Мой дядя понял, что эти игры ставили Квазина в невыгодное положение. Мы бегали на четверть мили и на полмили, а Квазин, несмотря на то, что был огромен, мог обогнать меня на пятьдесят ярдов, но когда мы одолевали более длинные дистанции, он сильно отставал от меня. А потом ему крепко доставалось от дяди. Силы у Квазина, вероятно, хватило бы и на то, чтобы совладать с дядей, но он боялся его. Я думаю, что мой дядя был единственным человеком, перед которым Квазин когда-либо испытывал страх. Возможно, потому, что тот был еще более шальной, чем он сам.

– Дядя также тренировал нас в сражении на деревянных мечах. Но хотя ему удалось нанести мне несколько ударов, едва не покалечивших меня, все же я был гораздо искуснее и благодаря своей технике одерживал верх над грубой силой Квазина. Частенько мне удавались удары, оглушающие его. Наконец, до Квазина дошло, что происходит, и он заявил, что не желает больше соревноваться в гонках и проводить поединки на мечах. Дядя улыбнулся и заверил, что теперь все будет в порядке. Но он оставил за собой право вновь возобновить эти состязания, если решит, что это нужно. Квазин прекратил издеваться надо мной, делал он это теперь только намеками, но так и не простил меня. Он считает, что я нанес ему поражение, а это та самая вещь, простить которую он не в состоянии. Он всегда должен на все наложить свою руку, верховодить во всем. Теперь, находясь под моим командованием, он ненавидит меня еще больше.

– Но все же иногда он шутит с тобой и даже кажется, что ты ему нравишься, – отметила Лалила.

– Квазин – это два человека в одном. Он принадлежит к числу тех несчастных, кому Кхо даровала две души. Очень часто им руководит душа дьявола.

Сидевшая рядом девочка принялась хныкать от усталости. Лалила прижала ребенка к себе и запела колыбельную. Хэдон вслушивался в ее голос, серебристый и мягкий, как свет луны, и его сжигало пламя, подобное жаркому солнцу; казалось, будто луна призвала солнце подняться раньше положенного часа.

Пага, наблюдавший за ним, произнес:

– Похоже, одним людям судьбой предначертано становиться безумным, а другим сводить с ума. Лалила, к несчастью для нее, относится к последней категории. Она не дьяволица, но несет с собой зло. Или скорей, можно сказать, способствует проявлению зла в людях. Ее красота – это проклятие для нее и для мужчин, желающих ее, а также и для женщин, ревнующих ее. Это печально, поскольку сама она хочет только спокойствия и радости; у нее нет стремления властвовать над другими.

– Тогда ей следует жить в пещере, вдалеке от всех мужчин, – проговорил Хэдон.

– Но она любит находиться среди людей, – сказал Пага. – Возможно, в ней глубоко живет желание властвовать над мужчинами. Кто знает?

– Это известно лишь Богине, – произнес Хэдон.

– Я не верю в богов и богинь! – даже вскочил Пага. – Они существуют лишь в сознании мужчин и женщин, создавших их, дабы иметь возможность винить кого-либо, кроме себя, за те неприятности, которые они сами навлекают на свои головы.

Пага, неся на плече топор, удалился, переваливаясь с ноги на ногу, под изумленные взгляды Хэдона. Но за его словами не последовало ни грома, ни молнии, ни земных толчков. Безмятежно светила луна, тявкали шакалы, раздавался смех гиен, где-то вдалеке слышалось рычание льва. Все было, как и прежде.

Группа продолжала двигаться на юг. Спустя десять дней вышли к реке, верховье которой терялось где-то в горах на севере. Пага повалил несколько деревьев своим топором с острыми краями, а сучья дружно обрубили бронзовыми топорами. При помощи огня и топора мужчины придали бревнам форму челноков и соорудили скамьи для сиденья. Сиденья вставили в желоба, выдолбленные изнутри, и для безопасности прикрепили деревянными скобами. Снаряжение, доспехи и оружие убрали под сиденья и с помощью весел, изготовленных из длинных деревянных чурбанов, отправились в путь.

Течение здесь было быстрое, и Хэдон надеялся, что оно таким и останется еще на протяжении сотен миль. Одно удовольствие ощущать, как течение берет на себя основную нагрузку, а потому путешественникам не приходилось прилагать больших усилий, налегая на весла. Добыть пропитание также не составляло труда. Река полнилась рыбой, и на ее поверхности и по берегам в изобилии водились утки и гуси. Рыба споро ловилась на крючок, легко также удавалось проткнуть ее копьем, а огромное количество крокодилов и гиппопотамов гарантировало, что путешественники не будут испытывать недостатка в мясе, хотя охота на них весьма опасна. Джунгли, тянущиеся вдоль реки, служили пристанищем различного вида антилоп. Не было недостатка и в растительной пище: в рационе присутствовали разные ягоды, орехи и разнообразная зеленая капуста.

К тому же у Хэдона теперь появилась возможность разговаривать с Лалилой, поскольку ее место в челноке располагалось прямо перед ним. По мере того, как безмятежно уходили дни, образ Авинет все больше и больше удалялся из мыслей и сердца Хэдона, вытесняемый образом Лалилы, с каждым днем становящимся все более и более ярким. Временами он испытывал страдания от уколов, которые трезубцем наносила ему его совесть, но не мог контролировать крепшее чувство любви к Лалиле.

Хэдон считал добрым знамением то, что они нашли эту реку. Однако на десятый день путешествия он изменил свое мнение. Болотистые берега, которые плавно спускались к реке, неожиданно сменились крутыми и скалистыми, а течение зажатой между ними реки стало гораздо более сильным. Прошло несколько часов, река еще глубже погрузилась в скалы, и в полночь вершины скал по обеим сторонам реки уже высились над ними на двадцать пять футов. Течение было слишком сильным и потому вернуться на веслах вверх по реке не представлялось возможным. Над ними шумел сильный ветер, а спустя полчаса полил дождь, настолько сильный, что временами Хэдон задумывался, не обрушилась ли на них река с высоких небес. Он поручил Паге и Абет вычерпывать воду из лодки кожаными шлемами, а сам с Лалилой и двумя солдатами на корме управлял веслами.

Над головой, свирепо освещая темноту и пугая их, раскалывались молнии. При свете вспышек определили, что теперь их окружали скалы футов пятьдесят высотой. Хэдон не нуждался в свете молний для того, чтобы понять, что вода стала намного более бурной, река стала еще более узкой; челноки начали натыкаться на огромные каменные глыбы.

Затем челноки прошли поворот и оказались во власти быстрины.

Ничего не оставалось делать, кроме как молиться Кхо и неведомому речному божку и мчаться вперед. Лодки то вздымались на гребень волны, то падали вниз, то поворачивались вокруг себя, временами ударяясь о расположенные перпендикулярно к ним стены каньона. Однажды при свете вспышки Хэдон оглянулся назад. Он увидел, что третья из следующих за ними лодок завертелась волчком, корма ее вдребезги разбилась об огромный камень у стены. Когда он опять оглянулся во время следующей вспышки молнии, лодка и плывшие в ней люди исчезли в пене. Бледное лицо Лалилы было напряжено. Пага побледнел, но улыбался Хэдону, большие зубы его смотрелись, словно золотые вставки в высеченном из алебастра черепе.

Это был последний взгляд Хэдона назад. Остаток пути целиком поглотил его силы и внимание. Он пытался удержать лодку, старался вырулить между грозящими столкновением скалами, временами отталкиваясь от стены каньона и удерживая лодку от катастрофы.

Все было бесполезно. Челнок поднимался все выше и выше по волне с белыми барашками, сильно накренился влево, поскольку бок суденышка скребся о стену, и перевернулся. Уже падая в водоворот, Хэдон услышал вопль Лалилы. Что-то тяжелое ударилось о его плечо – лодка или камень? – и вскоре голова Хэдона показалась на поверхности воды. Он снова ушел под воду, будто речной божок схватил его за лодыжки. Ободравшись о камни, пробился вверх, услышал грохот, который был еще громче, чем производимый стремниной шум, потом Хэдона выбросило наружу и вниз. Наполовину в воде, наполовину в брызгах он почувствовал, как плотный слой воды ударил его, затем, погрузившись на глубину, ободравшись вновь о каменистое дно, пробился вверх и неожиданно оказался в сравнительно спокойной воде. Течение все еще было сильное, и Хэдону пришлось приложить много усилий, чтобы пробиться к берегу.

Он вылез на покрытый травой отлогий берег и сел, отдуваясь. Затем он увидел Лалилу и ребенка, которые цеплялись за дно перевернувшегося челнока, и поплыл им на помощь. Лалила, задыхаясь, крикнула:

– Держи Абет! Я могу справиться сама!

Девочка, казалось, была в меньшей опасности, чем ее мать. Она уверенно плыла к берегу, и Хэдон, услышав сквозь грохот водопада крик, поплыл на него. На минуту огромная темная голова Паги показалась на поверхности воды. Хэдон нырнул и, случайно или по милости Кхо, коснулся Паги. Ничего не видя, он вытягивал руки, наконец вновь дотронулся до человечка, ощупал его руки по длине, ощутил прикрепленный к запястью ремень и понял, что на другом его конце находился предмет, явившейся причиной того, что человечка утащило вниз. Топор. Удивительно, что Паге удалось выплыть наверх хотя бы раз.

Хэдон схватил Пагу за длинные волосы и с трудом поплыл вверх. Уже на поверхности, влекомый течением, он заметил Лалилу и ребенка, которые ползком выбирались на берег. Хэдон, одной рукой держа Пагу под подбородком, тащил его на берег примерно в пятидесяти ярдах от них. Голова Паги все еще оставалась под водой, но он не оказывал Хэдону никакого сопротивления. Вдруг Хэдон почувствовал под ногами дно и встал на ноги. Он поднял Пагу над водой и пошел к берегу. Там он положил коротышку лицом вниз, одна рука человечка была вытянута, а топор все еще оставался в воде. Пага закашлялся и захрипел, изо рта и носа хлынула вода, но он был жив.

Так же неожиданно, как и начался, дождь прекратился.

Несколько лодок, некоторые перевернутые вверх дном, несло течением. Мимо проплывали Тадоку, книжник и бард, и Хэдон в который раз погрузился в воду, чтобы помочь им. Тадоку обошелся без него, но книжник и бард едва ли справились бы без помощи Хэдона. Все трое были разбиты, окровавлены.

Хэдон вновь пошел вброд по пояс в воде, ухватил жрицу клемкаба и подтащил ее к берегу. Мимо течение несло несколько челноков, в одном из них находился сержант клемкаба, за лодку цеплялся рядовой из клемклакор. Еще пятерым мужчинам удалось выбраться на берег; они рассказали, что их две лодки оставались невредимыми вплоть до водопадов.

Хэдон подумал, что этого следовало ожидать: высота водопада пятьдесят футов.

Хэдон вновь нырнул и вытащил на берег человека. Похоже, он был последний, кого они видели. Остальных или затянуло в водоворот бездны водопада или течение пронесло под водой. Из пятидесяти шести человек, покинувших аванпост вблизи Мукхи, в живых осталось лишь двенадцать. Кроме топора Паги и ножей в ножнах, у оставшихся оружия не было.

– Я не думаю, что даже речному божку удастся одолеть Квазина, – сказал бард. – Наверняка, он не мог утонуть. Это слишком заурядная смерть для такого героя. Если ему суждено умереть, то это должно произойти в окружении горы трупов его врагов, сам он и его дубина непременно обагрились бы кровью, а Сисискен парила бы над ним в ожидании того мгновения, когда она сможет взять с собой его душу в сад, заранее приготовленный для величайших героев.

Пага, уже державшийся на ногах, несмотря на слабость, недоверчиво фыркнул:

– Он, хотя и гигант, но все же человек, а для реки все люди равны.

Коротышка бросил взгляд вверх на Хэдона, странно улыбаясь:

– Теперь я твой раб, Хэдон. Я обязан тебе жизнью. Однажды Ви спас мне жизнь, и я стал, в соответствии с обычаями моего народа, его собственностью.

– Теперь ты не среди своего народа.

Пага сплюнул:

– Это правда. Правда также и то, что моего народа больше не существует. Выжил только я, Пага, уродливый одноглазый коротышка, отверженный. Но я хочу следовать традиции, и теперь я твой, Хэдон. Надеюсь, что принесу тебе больше удачи, чем я принес Ви. Однако я также принадлежу и Лалиле, и окажусь в очень затруднительном положении, если мне придется выбирать между вами двумя.

– Если я добьюсь своего, она и я станем одним целым, – почти отчеканил Хэдон.

Это заявление удивило его самого, но, похоже, Лалила поразилась еще больше. У нее перехватило дыхание и она посмотрела на Хэдона с неподдающимся прочтению выражением лица.

Итак, все идет своим путем, – подытожил Пага. – Однако этого и следовало ожидать.

Лалила не произнесла ни слова. Хэдон, чувствуя себя в дурацком положении, отвернулся. В этот момент остальные закричали. И тут Хэдон увидел массивную темную голову Квазина, появившуюся в брызгах на бурлящей поверхности воды ниже водопада. Он медленно плыл к ним, и, когда встал на мелководье, из глубокого пореза на боку ручьем потекла кровь. Квазин не обращал на рану никакого внимания. Лицо его потемнело и исказилось от ярости.

– Я потерял свою дубину! – рычал громила. – Моя драгоценная дубина! Выпала из рук, когда я силился уцепиться за камень! Я нырнул за ней, но течение, слишком сильное даже для такого гиганта, как я, снесло меня! Где этот речной божок? Я схвачу его и буду душить до тех пор, пока он не отдаст мне мое оружие!

– Храбро сказано, – ухмыльнулся Пага.

Квазин уставился на коротышку:

– Я могу наступить на тебя и вдавить в землю, будто отвратительную ящерицу, уродец. Не серди меня, поскольку я горю желанием убить кого-нибудь. Кто-то должен заплатить за мою потерю!

Пага поднялся на ноги и принялся развязывать узел, которым был привязан ремень к запястью.

– Этот топор чуть не погубил меня. Из-за него убили Ви. Я не думаю, что те желтоволосые преследовали бы нас с таким рвением, не гори они желанием заполучить топор, хотя с такой же долей вероятности можно предположить, что они стремились захватить Лалилу. В любом случае, я убежден, что Топор Победы, как иногда я называю это оружие, какое-то время приносит удачу своему владельцу, а затем доводит его до гибели.

Развязав узел, он протянул топор Квазину.

– На, гигант, держи подарок от карлика. Возьми топор и пользуйся им как подобает. Ви за несколько дней за своей гибели распорядился, как мне поступить в случае его смерти. Я сказал Ви, что не хочу владеть топором как своей собственностью. Я пообещал, что буду носить топор только до тех пор, пока не встречу достойного человека. Ты как раз тот, кто нужен, поскольку сомневаюсь, что на земле есть кто-нибудь сильнее тебя. Но предупреждаю: удача, которую приносит оружие, не длится долго.

Квазин взялся за древко правой рукой и стал вращать топором.

– Ха, вот это могучее оружие! С его помощью я смогу сокрушить орды!

– Вне всякого сомнения, – подтвердил Пага. – Но тот, кто любит убивать, в конце концов, обязательно будет убит сам.

– Меня не волнуют твои дикие суеверия! – проревел Квазин. – Однако я благодарен тебе, человечек, хотя, наверное, ты не ждешь от меня любви за этот подарок!

– Подарки не приносят любви ни тому, кто дарит их, ни тому, кто их получает, гигант, – проговорил Пага. – К тому же, я люблю Лалилу и Абет и, полагаю, Хэдона. Большего мне и не надо. А что касается твоей любви, так ты любишь лишь себя.

– Берегись, коротышка, или ты станешь первой жертвой своего собственного дара!

– Слон всегда трубит при виде мыши, – парировал Пага.

Топор и в самом деле был любопытной штукой. Если бы Хэдон не был фехтовальщиком, он, скорей всего, страстно желал бы иметь такой же. Массивная головка топора была столь тяжела, что лишь очень сильный человек мог им пользоваться. Топор, грубо исполненный из куска железа и какого-то другого металла, имел острый край. Рукоятка, по словам Паги, была изготовлена из прочной кости задней лапы антилопы[11] какой-то породы, которая встречается только в северной части земель за Звенящим Морем. Этот зверь вдвое больше антилопы канны. У него нет рогов, но на голове какие-то костяные наросты, острыми веточками расходящиеся во все стороны. Это животное Пага выкопал из болота, в котором зверь пролежал так долго, что почти превратился в камень. Человечек проделал глубокое отверстие на одном конце кости, чтобы вставить туда шейку топора, и перевязал его полосками шкуры похожего на антилопу существа, но меньших размеров[12]. После того, как древко и сам топор были накрепко скреплены меж собой при помощи этих полосок, Пага завязал узлами их концы и залил соединения смолой нагретого янтаря. Костяное древко также обмотал полосками шкуры. На другом конце кости, которая по крепости не уступала слоновой, имелась выпуклость – сустав. Пага так отшлифовал ее, что получился гладкий шар.

– Ты забыл, что ранен? – спросил Хэдон Квазина.

Квазин изумленно взглянул на свой бок:

– Мне нужно заняться раной. – И поспешил показать ее жрице, чтобы та позаботилась о ней.

Остаток дня путники провели, занимаясь изготовлением копий. Мужчины нашли несколько похожих на кварц камней, которые Пага затесал, придав им остроконечную форму. Пага единственный из всех владел этим искусством. Хэдон внимательно следил за его действиями: вдруг вновь понадобится изготовить оружие из камня.

В конце концов Хэдон решил, что простого наблюдения недостаточно. Он попросил Пагу научить его, и после нескольких болезненных ударов, разбив в кровь пальцы, Хэдону удалось отколоть от “мамы”, как называл Пага ту часть камня, с которой следовало работать, “дочек”. Первый камень Хэдон испортил, но со второй попытки сделал вполне сносный, по мнению Паги, наконечник копья, но особой похвалы, однако, не удостоился.

– Когда-нибудь это умение может спасти твою жизнь, – заметил Пага.

Той ночью Хэдон долго не мог уснуть из-за боли в боку, которым он ударился о камни быстрины, да и опухший от работы с камнем большой палец беспокоил его. Когда же наконец сон одолел его, ему пригрезилось, что к нему пришла Авинет; сперва она укоряла его в неверности, потом стала предупреждать о большой опасности. Хэдон очнулся от сна; все, не считая двух охранников, находившихся вблизи, под деревьями, еще спали. Над головой Хэдона проплыл призрачный филин и заставил его задуматься, не является ли это знамением, посланным Кхо. Но что толку в знамениях, если непонятно, что они означают?

Тем не менее, остаток ночи Хэдон провел без сна в раздумьях о том, что произошло нечто ужасное. Вдруг он заметил, что Лалила села и смотрит на него. Луна светила ярко, да и Лалила находилась достаточно близко от него – он мог разглядеть на ее лице то же самое не поддающееся разгадке выражение. Хэдон хотел заговорить с ней, но она улеглась обратно, а он вновь погрузился в свои мысли.