Текст книги "Абсент"

Автор книги: Фил Бейкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 6. С древности до Зеленого часа

Как и многие другие истории с плохим концом, история абсента начиналась хорошо. В древнем мире полынь (artemisiaabsinthium) была широко известна как одно из ценнейших медицинских растений. Папирус Эберса, египетский папирус XVI века до н.э., рекомендует полынь как стимулирующее, тонизирующее, антисептическое и глистогонное средство, а также как лекарство от жара и менструальных болей. Пифагор полагал, что листья полыни, вымоченные в вине, облегчают роды, а Гиппократ рекомендовал ее от болей при менструации, а также от анемии и ревматизма. Гален советовал применять полынь от обмороков и общей слабости, а древнеримский естествоиспытатель Плиний верил, что она полезна для желудка, желчного пузыря и вообще пищеварения. Диоскорид же писал в своей книге «De Materia Medico», что полынь – хорошее средство от пьянства [41]41
  Это может показаться иронией, но и здесь больше здравого смысла, чем кажется, как мы увидим из 11-й главы.


[Закрыть].

Апулей пишет, что это растение даровала кентавру Хирону богиня Артемида. Отсюда слово «artemisia» в его имени, а самое распространенное современное название полыни произошло от греческого слова «apsinthion» – негодное для питья, из-за горечи.

Парацельс, средневековый алхимик и врач, возродил египетский обычай применять полынь против горячки, особенно малярии, а в книге XVII века «Английский врач» Николаса Кульпепера содержится целый кладезь недостоверных сведений о полыни:

Полынь – трава Марса… горячая и сухая в третьей степени. Она радуется Марсовым местам, около кузниц и железных мастерских можно набрать целую повозку полыни. Она вылечивает проделки Венеры и распутного мальчишки. Она исцеляет своим сочувствием от холеры. Так как полынь – трава Марса, она сразу же исцеляет от укусов крыс и мышей. Грибы – под властью Сатурна, и если кто-нибудь ими отравится, Полынь, трава Марса, вылечит его, так как Марс усиливается в Козероге. Если кто укушен или ужален существом Марса, например осой, шершнем или скорпионом, Полынь… мгновенно исцелит вас.

Дальше – больше, Кульпепер сообщает, что полынь предотвращает пьянство и сифилис, освобождает девственниц от «коросты», излечивает стариков от уныния, хотя алчных людей делает вспыльчивыми.

Полынь всегда считалась хорошим средством против глистов для людей и животных. Она так же отгоняет моль, как и ее родственница камфара, и убивает насекомых. «Книга Св. Албания о соколиной охоте» XV века рекомендует применять сок полыни, чтобы вывести клещей с сокола: «Возьмите сок полыни, капните его туда, где эти клещи, и они умрут». В книге «Бережливость» Тассера (1580) есть такие познавательные стихи:

 
Пол подмети, полынью покропив,
И блохи сгинут, ужас ощутив.
Мало того:
Полынь, отрада сердцу и уму,
Полезна господину своему.
 

Полынь – не единственный инсектицид, который использовали для приготовления напитков. В 50-х годах XXвека в США появился коктейль «Микки Слим» – джин с небольшой долей ДДТ. Считалось, что ДДТ придает коктейлю дополнительный «кайф», будоражит пьющего и бередит нервы, а это некоторым нравится. Такую логику и ее отношение к абсенту мы рассмотрим в этой главе.

Если речь идет о влиянии на психику, приятней, что полынь связывали с вещими снами. Когда-то верили, что в день Св. Луки можно увидеть «свою мечту», если выпить варево из уксуса, меда, полыни и других трав. Леди Уилкинсон пишет в своей книге 1858 года «Травы и дикие цветы»:

Это старое поверье связано с тем, что мертвые корни полыни, черные и твердые, долго не гниют под живым растением. Если положить «полынный уголь» под подушку влюбленного, считается, что он увидит во сне ту, кого любит.

Существует предание о том, что полынь «выросла в извивающемся следе змея, когда он покидал рай», а «Откровение» Иоанна Богослова повествует о том, что после того, как откроется седьмая печать, с неба упадет горькая звезда. «Имя сей звезде „полынь“; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки». В русском языке один из видов полыни называется «чернобыльник» или «чернобыль», что придает явные апокалиптические коннотации Чернобыльской ядерной катастрофе, а во французском переводе Библии звезда «полынь» называется просто «absinthe».

Самое горькое из известных нам растений, возможно, рута душистая, но полынь на втором месте, а разница очень мала благодаря химическому соединению под названием абсинтин (С30 Н40 О6), горечь которого определяется в соотношении 1:70 000. Плиний сообщает, что после древнеримских гонок на колесницах победителю давали напиток из полыни, чтобы напомнить о том, что даже в победе есть горечь. Благодаря своей горечи полынь метафорически связана в англоязычном мире с «горестями души», как пишет Оксфордский словарь английского языка.

Приведено в этом словаре и несколько цитат из литературных произведений, например – из книги 1612 года «Диалоги странника» Бенвенуто: «Пусть полынь и яд будут мне пищей». В трагедии Джона Уэбстера «Белый дьявол» времен короля Иакова I есть такой диалог между Викторией и «макиавеллем» Фламинео, который участвовал в убийстве ее мужа, убил своего собственного брата и свел свою мать с ума:

Виктория: Ты пьян?

Фламинео: Да, да, водой полынной. Ты сейчас Ее попробуешь…

Такие диалоги характерны для трагедий того времени. Они обычно заканчиваются жутким смехом, а подмостки покрыты мертвыми телами. Как говорит один из персонажей другой пьесы Джона Форда: «В этом смехе есть полынь».

До появления собственно абсента существовало несколько напитков из полыни. В эпоху Возрождения, а также в Древней Греции и Риме пили «абсинтит», или полынное вино, которое изготовляли, вымачивая листья полыни в вине, не давая ему бродить. Оно описывается в книге Морвинга 1559 года «Сокровище Бересклета» и в «Тезаурусе» Купера (1565). Желудочные боли лечили полынной водой, существовало и полынное пиво, называвшееся «purl».

Сэмюэль Пепис (Пипс) в своих «Дневниках» вспоминает, что пил его в лондонском публичном доме XVII века, а в XIX Роберт Саути пишет, что такое пиво подавали в оксфордском кабачке «Всех святых»: «Серебряные бокалы… называются там „бычьи глаза“, и „бычий глаз“ полыни – любимый местный напиток. Вы больше нигде не найдете пива с такой примесью».

Считается, что абсент, каким мы его знаем сегодня, возник лишь в конце XVIII века. Некоторые исследователи называют датой его возникновения 1792 год, история гласит, что его изобрел доктор Пьер Ординэр. Будучи монархистом, Ординэр бежал от Французской революции и поселился в швейцарской деревушке Куве. Здесь он, по преданию, нашел дикую полынь, создал свой особый рецепт, и его напиток быстро завоевал большую популярность в округе. Когда Ординэр умер, в 1821 году, этот необычайно крепкий алкогольный напиток уже называли «Зеленой Феей», и в тех местах он считался тонизирующим. Сейчас известно, что сестры Энрио уже делали абсент до приезда Ординэра, хотя некоторые утверждают, что это Ординэр открыл им свой рецепт.

Когда некий майор Дюбье попробовал этот напиток, он обнаружил, что тот лечит несварение желудка, улучшает аппетит и помогает при жаре и ознобе. Он так впечатлился, что купил у сестер Энрио рецепт и стал сам делать абсент. В 1797 году его дочь вышла замуж за Анри-Луи Перно, и так началась династия этой марки. Вскоре Дюбье перенес производство из Швейцарии во Францию, чтобы сэкономить на экспортной пошлине. Он построил фабрику в Понтарлье, в провинции Жюра, граничащей со Швейцарией. По мере того как абсент становился все популярнее, ежедневное производство «Перно» увеличилось с 16 литров до 408, а потом и до 20 000. Появились конкуренты, и к тому времени, когда абсент запретили, в маленьком городке Понтарлье работало не менее двадцати пяти заводов.

Марки абсента сильно отличались по качеству. Самый лучший абсент дистиллировали, используя виноградный спирт, а более дешевые сорта изготавливались из промышленного спирта, в котором вымачивали листья полыни или просто добавляли экстракты. Самым распространенным рецептом был такой: сушеную полынь (artemisiaabsinthium или grandeabsinthe), анис и фенхель вымачивали целую ночь в спирте. Затем эту смесь кипятили для получения дистиллированного спирта в сочетании с парными дистиллированными терпеноидами из трав. Для улучшения вкуса иногда добавляли другие травы, например «petiteabsinthe» (artemisiapontica), иссоп аптечный и лимонную ароматическую добавку, после чего абсент фильтровался. Его могли дистиллировать дважды для большей мягкости и лучшего соединения элементов. Процессы производства и рецепты разных марок различались, но главным было то, что при производстве абсента не создается крепкий алкоголь, как в случае виски или бренди; спирт, полынь и другие травы просто соединяются вместе, хотя степень очистки – разная. Традиционный зеленый цвет обусловлен, или поначалу был обусловлен, хлорофиллом, который выцветает под воздействием света. Поэтому пришлось разливать абсент в бутылки из темно-зеленого стекла.

Фабрика Перно была образцом эффективности, гигиены и хороших промышленных традиций, и к 1896 году она производила невероятное количество абсента – 125 000 литров в день. Все шло гладко, пока в воскресенье 11 августа 1901 года в фабрику не ударила молния. На территории было так много алкоголя, что на тушение пожара ушло несколько дней; бутылки плавились и взрывались. Все могло быть еще хуже, если бы один из рабочих не выпустил огромные резервуары горючего абсента в протекавшую по соседству реку Дуб, что придало ей запах абсента на целые мили. Барнаби Конрад рассказывает, что это происшествие принесло неожиданные плоды для геологии. Геолог Фурнье верил, что река Лу, протекавшая в тринадцати милях от Понтарлье, связана с рекой Дуб подземными каналами, и попытался это доказать, вливая флуоресцентные вещества в Дуб и следя за их движением, но тщетно. Однако, подойдя к реке Лу через три дня после взрыва на фабрике, Фурнье увидел, что вода приобрела знакомый молочный желто-зеленый цвет, и почувствовал запах алкогольных паров, напоминающий дыхание пьяницы.

Популярность абсента резко возросла во время французских колониальных войн в Северной Африке, которые начались в 1830 году и достигли пика в 1844 – 1847 годах. Французским военным выдавали определенное количество абсента для профилактики малярии, дизентерии и других болезней, а также для дезинфекции питьевой воды. Он оказался настолько эффективным, что прочно вошел во французскую армейскую жизнь от Мадагаскара до Индокитая. В то же время в войсках Северной Африки стали все чаще встречаться случаи параноидной шизофрении, называвшейся «l e cafard». Среди французских колонистов и эмигрантов в Алжире тоже распространилась мода на абсент, и если арабы хотели приобрести его на черном рынке, им было достаточно украдкой подойти к французскому солдату и намекнуть на то, что верблюды страдают глистами.

Колониальные ассоциации очень устойчивы. Много лет спустя мсье Рикар, владевший крупным производством анисовой водки, ради рекламы проехал по Елисейским полям на верблюде. Когда французские военные из Африканского батальона вернулись во Францию, они привезли с собой и свое пристрастие к абсенту. Африканский батальон прославился во время чрезвычайно успешных войн, и стало благородным, даже эффектным пить абсент на парижских бульварах. Вскоре эта привычка перешла от военных к буржуазии. Так началась золотая эра абсента, короткая пора, когда он еще не стал проблемой. Позднее, когда все, связанное с абсентом, резко изменилось, во Франции вспоминали это время с тоской.

Питье абсента было одной из определяющих черт парижской жизни во время Второй империи, правления Наполеона III, которое длилось с 1852 до франко-прусской войны 1870 года. После подавления революций 1848 года, буржуазия получила полную власть, на изменчивом фондовом рынке сколачивались и терялись огромные состояния. Это была золотая эра оперы, проституции в высших классах общества и беззастенчивого потребительства.

Респектабельный буржуазный обычай пить абсент стал практически повсеместным. Тогда считалось, что абсент улучшает аппетит перед ужином. Время между пятью и семью часами вечера называлось «l’heureverte», «зеленым часом», и в эту пору запах абсента носился в предвечернем воздухе бульваров. Учитывая его крепость («Перно», пожалуй, самая уважаемая марка, содержала 60 процентов алкоголя или 120 градусов, то есть была почти в два раза крепче виски), питье абсента было и приятным ритуальным способом завершить день и перейти в вечернее настроение. Поначалу считали, что можно выпивать только одну порцию.

Строгий промежуток времени, отведенный для питья абсента, до некоторой степени защищал людей от злоупотребления. Можно было пить абсент перед ужином или даже выпить стакан перед обедом, но если бы кто-то пил всю ночь, это «faux pas» [42]42
  Промах, неприличный поступок (франц.)


[Закрыть] вызвало бы презрительное удивление официантов. И все-таки риск был с самого начала и увеличивался по мере того, как люди стали приобретать вкус к напитку. Писатель и критик Альфонс Доде обвинял абсент в распространении алкоголизма и писал другу Эрнеста Доусона Роберту Шерарду: «До этих войн „Алжирских“ мы были очень трезвым народом». Сам Шерард отмечает, что более или менее респектабельному любителю абсента было стыдно слишком много пить на людях, и он вскоре научился переходить из одного кафе в другое:

Он выпивает первый абсент в одном кафе, второй – где-нибуць еще, а десятый или двенадцатый в десятом или двенадцатом кафе. Я знаю одного очень знаменитого музыканта, который обычно начинал пить в «Cafe Neapolitain», а заканчивал на Северном вокзале…

Шерард сообщает, что некоторые марки абсента содержали 90 процентов чистого спирта, в три раза больше, чем бренди.

Кроме того, это коварный напиток, и привычка к нему быстро овладевает своей жертвой, которая рано или поздно отказывается от попыток обуздать свою страсть… У людей, которые никогда в своей жизни не пробовали абсента, привычные результаты злоупотребления – хриплый гортанный голос, блуждающий, тусклый взгляд, холодные и влажные руки… Горькие настойки, и даже, как полагают некоторые, безобидный вермут, если их некоторое время употреблять в чрезмерных количествах, приведут к эпилепсии, параличу и смерти. Абсент выполняет свою работу быстрее.

Алкоголики всегда высоко ценили абсент, но вскоре он начал привлекать более широкий круг новообращенных, и его меняющийся образ стал оказывать особое воздействие на три новые группы: представителей богемы, женщин и, наконец, рабочий класс.

Английский писатель Х. П. Хью ярко живописует Зеленый час на Монмартре. Он, собственно, длится больше одного часа и, переходя в сумрачный мир богемы, может затянуться на всю ночь.

Когда наступает вечер, можно с изумлением увидеть, как полоски света постепенно выползают наружу по мере того, как улицы загораются одна за другой, и весь город выстраивается у ваших ног в огненные линии. Вращаются красные мельничные крылья Мулен-Руж, прожектор Эйфелевой башни касается Сакре-Кер и белит тысячелетнюю церковь Святого Петра. Когда тихие жители холма идут спать, просыпается другой Монмартр. Этот полуночный Монмартр – странный этюд в серых тонах, происходящее и происшедшее, происшедшее и происходящее. Художники, полные надежд, поэты, способные остро ощущать только какую-нибудь девицу, а бок о бок с ними – тревожные лица неопрятных женщин и мужчин с усталыми, бегающими глазами.

Воздух пропитан тяжелым, тошнотворным запахом. «Час абсента» на бульварах начинается примерно в полшестого и так же смутно заканчивается к половине восьмого, но на холме он не кончается никогда. Дело не в том, что это – прибежище пьяниц в каком-либо смысле, просто мертвенно-опаловый напиток длится дольше, чем любой другой, а цель Монмартра – как можно дольше задержаться на террасе кафе, наблюдая, как мир проходит мимо. Проведя час в действительно типичном, облюбованном представителями богемы месте, получаешь гуманитарное образование. Здесь нет беспечного веселья Латинского квартала, зато вы найдете мрачную насмешку над смертью и гибелью.

Между богемой и абсентом, самым мощным и, казалось бы, самым интеллектуальным напитком, почти сразу же родилось сильное влечение. У богемы всегда была мрачная и напряженная сторона, она была не кругом, а, скорее, стадией карьеры – порой безвестности начинающих писателей и художников, которые могли в один прекрасный день оказаться среди членов Французской Академии, а могли закончить дни в сумасшедшем доме, благотворительном приюте или морге. Для многих представителей богемы эта стадия продолжалась всю жизнь или вплоть до какого-нибудь происшествия. После того как Анри Мюрже, автор «Сцен из жизни богемы», умер в 1861 году в возрасте 39 лет, один из братьев Гонкур написал в их журнале:

Эта смерть поразила меня как смерть богемы, смерть от разложения. В ней соединились вся жизнь Мюрже и весь мир, который он изображал: оргии ночной работы, время бедности, за которым следовало время пиршеств, запущенный сифилис, взлеты и падения бездомности, ужины вместо обедов, стаканы абсента, приносящие утешение после ломбарда, словом – все, что выматывает человека, сжигает и в конце концов убивает…

Абсент, несомненно, был профессиональным напитком интеллектуалов и начинающих художников и поэтов. Флобер говорил о литературной жизни того времени:

Быть драматургом – не искусство, а профессиональный трюк, и я сумел ухватить его у одного из тех, кто им владеет. Вот он. Прежде всего выпейте несколько стаканов абсента в «Cafe du Cirque». Затем говорите о любой пьесе: «Неплохо, но нужно сократить», или «Игры, игры не хватает».

Самое главное, говорит Флобер, ни в коем случае не сочинять самому: «Как только вы напишете пьесу… вам конец».

Дает Флобер и приятную светскую формулу парижских клише об абсенте в своем «Лексиконе прописных истин»:

Абсент: Чрезвычайно сильный яд. Один стакан и вы мертвы. Журналисты пьют его, когда пишут свои статьи. Он убил больше солдат, чем бедуины. От него погибнет французская армия.

Несомненно, некоторые журналисты действительно пили его, когда писали статьи.

Абсент называли «Зеленой (или Зеленоглазой) музой». Считалось, что он гений для бездарностей, но гибель для истинного гения. Множество французских карикатур той поры обыгрывают клише «абсент как источник вдохновения» (как часто случается с карикатурами XIX века, смешных – очень мало). «Поразительно! – гласит подпись под одной из них. – Я выпил уже четыре абсента, но еще не написал ни катрена… Гарсон! Абсент!» Другая карикатура изображает славного монмартрского поэта «Вер-де-Гри» [43]43
  Зелено-серого (франц.)


[Закрыть], который приходит в кафе с маленькой картонной рамкой в поиске прекрасных наитий. Он ставит рамку перед стаканом абсента и наливает в абсент воду, веря, что перед ним бурлит Ниагарский водопад. Другой сатирический рисунок рассказывает грустную историю «Декадента», который ходит в кафе лишь для того, чтобы изучать нравы для книги, которую пишет уже десять лет. К сожалению, ему не удается выпить пятнадцать стаканов абсента и остаться трезвым, а потому на следующий день он абсолютно ничего не помнит, и приходится ходить в кафе каждый вечер. Самый грустный карикатурный образ – растрепанный художник, у которого на седьмом стакане абсента кончились деньги, а он знает, что вдохновение приходит после восьмого.

Глава 7. Перед запретом

Среди других, обычно мрачных, описаний богемной жизни в журналах братьев Гонкур есть особенно неприятные рассказы о злоупотреблении абсентом. Леон Доде рассказал Гонкурам о своей любовнице Мари Риэ, по прозвищу «Chien Vert» («Зеленая собака»), которая стала прототипом Сафо в одноименном романе Доде. Доде, пишет Гонкур,

…говорил о Зеленой собаке и о своем романе с этой сумасшедшей, безумной, слабоумной женщиной… безумном романе, пропитанном абсентом, которому несколько сцен с ножом, чьи следы он показал на своей руке, придавали время от времени драматические штрихи.

В журналах Гонкуров часто упоминались разные напитки – вино, пиво, шампанское, но упоминания абсента были сугубо мрачными, как в описании отеля «Абсент», когда-то респектабельной гостиницы, прежде называвшейся «Chateau Rouge»:

…которая стала грязной ночлежкой, где даже комнату любовницы Генриха IV превратили в «Морг» – туда приносят пьяниц и складывают друг на друга в несколько слоев, чтобы позже выбросить в канаву. Владелец, великан в кроваво-красной фуфайке, всегда держит под рукой пару дубинок и арсенал револьверов. В этой гостинице можно встретить странных, обнищавших мужчин и женщин, скажем – старую светскую даму, которая «употребляет» в день двадцать один стакан абсента – ужасного абсента, окрашенного сульфатом цинка…

История этой дамы становится еще страшнее: мы узнаем, что ее сын, почтенный адвокат, не сумел излечить ее от пристрастия к абсенту и покончил с собой от отчаяния и позора [44]44
  Ж.К. Гюисманс тоже описывает «ChateauRouge» в своем романе 1898 года «Бьевр и Сен-Северэн».


[Закрыть]. Не менее жуток и зловещий, леденящий кровь отрывок из журнала братьев Гонкур 1859 года:

Моя любовница лежала рядом со мной, мертвецки пьяная от абсента. Я накачал ее, и она спала. Спала и говорила во сне. Я слушал, затаив дыхание… Ее странный голос будил во мне необычное чувство, близкое к страху, этот голос, непроизвольно пробивавшийся в неуправляемой речи, этот медленный голос сна – с интонациями, акцентом, желчностью голосов бульварной драмы. Вначале, понемногу, от слова к слову и от воспоминания к воспоминанию, она вглядывалась, будто глазами памяти, в свою ушедшую юность, видя, как под ее неподвижным взглядом из темноты, в которой дремало ее прошлое, появляются предметы и лица: «О да, он меня любил!.. Да… говорили, что у его матери такой самый взгляд… У него были светлые волосы… Но из этого ничего бы не вышло… Мы были бы теперь богаты, правда?.. Если бы только мой отец не сделал этого… Что ж, ничего не попишешь… хотя мне не хочется так говорить…»

Я испытывал смутный ужас, склоняясь над этим телом, в котором угасло все, кроме животной жизни, и слушая, как возвращается ее прошлое, словно призрак, вновь приходящий в заброшенный дом. А потом ее тайны, которые вот-вот появятся, неожиданно прервались, и эта загадка неосознанной мысли, этот голос в темной спальне пугали меня, как тело, одержимое наваждением…

Париж конца XIX века был наводнен разными дурманящими веществами. Клубника в эфире была модным десертом, а среди светских дам был в моде морфин, лучшие ювелиры продавали серебряные и позолоченные шприцы. Александр Дюма сокрушался, что морфин быстро становится «женским абсентом». Это яркое, но не совсем точное сравнение; настоящим женским абсентом был абсент.

Анри Балеста пишет о женщинах, пьющих абсент, уже в 1860 году. По его словам, они подхватили эту привычку, как болезнь: «Абсентомания, в сущности, заразна, от мужчин она передается женщинам. Из-за нас теперь появились и absintheuses [45]45
  Любительницы абсента (франц.)


[Закрыть]». Кроме того, женщины пьют абсент с вызовом. Посмотрите на бульвары, говорит Балеста, и вы увидите, что любительницы абсента так же надменны, как и любители.

Обычаи менялись, и женщины теперь могли пить в кафе, абсент же был современным напитком, в своем роде таким же современным для женщин, как сигареты или велосипед. Дорис Ланье описывает плакат того времени, на котором изображена молодая дама полусвета со стаканом абсента, сообщающая, что абсент – один из ее мелких пороков.

Появляется все больше плакатов, на которых эмансипированные женщины пьют абсент и даже курят при этом сигарету. Картины же того периода рассказывают совсем другую историю – об изможденных женщинах, тупо смотрящих в пустоту поверх стакана. Доктор Ж. А. Лаборд писал в 1903 году:

Женщины имеют особый вкус к абсенту. Даже если они редко пьют вино и вообще крепкие напитки, приходится признать, что, по крайней мере в Париже, их часто привлекают аперитивы. Не рискуя преувеличить, замечу, что эта привычка распространена среди женщин не меньше, чем среди мужчин. Можно сказать, что явный хронический абсентизм развивается уже после восьми, десяти или двенадцати месяцев употребления абсента у молодых женщин и даже у девушек восемнадцати-двадцати лет.

Парижский корреспондент газеты «Нью-Йорк Тайме» сообщал, что французские женщины все чаще болеют циррозом печени, и объяснял их любовь к абсенту «тем, что женщины склонны подражать мужчинам, – возьмем, к примеру „…“ стрижку „под мальчика“, мужской крой одежды и то, как охотно они начинают курить».

Тот же корреспондент, Стерлинг Хейлиг, замечает, что женщины часто пьют абсент неразбавленным, и объясняет это тем, что они не хотят пить слишком много, потому что носят корсет. Может быть, это правда. Мгновенное, «прямое» воздействие абсента на мозг сравнимо с действием сигарет, привлекательным для многих женщин, а чистый вкус неразбавленного абсента, столь непохожий на привычный вкус перебродивших напитков, мог нравиться тем, кто не любил пива, вина или, скажем, коньяка. Даже белое вино может показаться после абсента каким-то нечистым на вкус. Абсент выделяется особым привкусом, как сигареты с ментолом.

В своих воспоминаниях о жизни Монмартра Франсис Карко пишет, что «абсент всегда подчеркивал определенные черты капризного нрава, достоинства, упрямства, буффонады, особенно в женщинах». Многие думали, что на карту поставлено далеко не только это, а здравая тревога, вызванная пьянством, усугубляла страх «вырождения», который можно найти у таких разных авторов, как Макс Нордау, Мария Корелли и Золя. Стерлинг Хейлиг говорит об этом очень выразительно:

В женском алкоголизме врачей больше всего пугает склонность к абсентизму, особенно потому, что, по их словам, она приводит к возникновению особого человеческого типа, отличающегося и умственно, и физически. Тип этот, по мнению врачей, может вполне успешно существовать какое-то время со всеми своими физическими дефектами и порочными наклонностями, иногда он выдерживает несколько поколений, но, не защищенный от болезней и несчастных случайностей, а чаще всего – и бесплодный, вскоре гаснет. Семья вымирает.

Не так страшно описывает женскую приверженность абсенту Эмиль Золя. В романе «Нана» (1880) он рассказывает о женщине времен Второй империи, которая становится дамой полусвета. В одной из сцен, вдалеке от блестящего мирка, где она «работает», Нана беседует у себя дома с подругой-лесбиянкой по прозвищу Атласка.

Она болтала часами, изливая признания. Атласка лежала на кровати в одной сорочке, задрав ноги, слушала и курила. Иногда у обеих что-то не ладилось, они угощались абсентом, «чтобы забыться». Атласка, не спускаясь вниз и даже не надевая юбку, перегибалась через перила и кричала десятилетней дочке привратницы: «Принеси стакан абсента!», что та и делала, искоса посматривая на ее голые ноги. Все разговоры клонились к тому, какие мужчины свиньи.

Это уединенное, неприглядное, жалкое пьянство выразительно противопоставлено той публичной жизни, где Нана пьет с мужчинами шампанское.

Двусмысленная, но спокойная картина, которую рисует Золя, отличается от истерической борьбы с абсентом, значительно усилившейся к концу века. Ее можно сравнить с двумя полотнами Мане и Дега. В них есть какая-то таинственность, а в остальном они похожи разве что намеренно прозаической, неприглядной атмосферой.

Известная картина Эдуарда Мане «Любитель абсента» (1859) была его первым крупным полотном, с которого немного неловко началась его карьера. Натурщиком был алкоголик, старьевщик Коллардэ, часто бывавший в районе Лувра. Мане находил в нем странное достоинство и даже какой-то аристократизм. Алкоголизмом художник интересовался еще тогда, когда учился живописи у Тома Кутюра. Завершив работу, он пригласил учителя, но тот реагировал на картину неожиданно. «Любитель абсента! – сказал Кутюр. – Зачем рисовать такие мерзости? Мой бедный друг, это вы – любитель абсента. Это вы утратили нравственность».

Картина, действительно, кажется странной, особенно цилиндр и неестественно вывернутая ступня, и не только Кутюр осудил ее; она производила неприятное впечатление почти на всех, кто ее видел. Когда Мане представил ее на Салон 1859 года, ее почти сразу отклонили, что привело к перевороту в восприятии, благодаря которому через четыре года образовался «Салон отвергнутых» (Salon des Refuses). В картине чувствуется влияние друга Мане, Бодлера, писавшего о том, что нужно искать новые виды красоты и героизма в «современной» грязи больших городов; это отразилось, например, в стихотворении «Вино тряпичников». В самом цилиндре у Мане есть что-то бодлеровское, он ведь уже написал портрет Бодлера в том самом цилиндре. Поначалу на картине не было абсента, Мане пририсовал его позднее, чтобы добавить выразительности. «Любитель абсента», – одна из четырех связанных между собой картин, которым Мане дал общее название «Философы». Позднее он поместил того же любителя абсента на заднем плане другой своей картины, «Старый музыкант». Что же до натурщика, Коллардэ очень обрадовался, что его изобразили, и постоянно мешал Мане в его мастерской.

Рисунок Уильяма Орпена «Любитель абсента» (1910) – младший брат картины Мане, с тем же цилиндром и, в особенности, со странным поворотом ступни, который кажется ссылкой на более раннюю работу. Он мрачнее, чем картина Мане, штриховка напоминает паутину, но все же ощущается какое-то упадочное наслаждение. Орпен очень любил Мане и за год до этого написал картину в его честь (она так и называется «Homage to Manet» [46]46
  Приблизительно – «В честь Мане», «Дар Мане»


[Закрыть]).

На другой значительной картине Орпена, «Cafe Royale» (1912), изображено или, точнее, намечено не меньше пяти стаканов абсента. Если «Любитель абсента» был даром уважения к Мане, то «Cafe Royale» – дар Эдгару Дега, тоже оказавшему на Орпена большое влияние. Композиция – в стиле фотографий, люди входят и выходят по краям, что напоминает работы Дега. Мужчина на заднем плане – это Оливер Сент-Джон Гогарти, который упоминается в «Улиссе» Джеймса Джойса. Он пьет абсент вместе с мрачной Ниной Хэмнет, известной натурщицей. Нина Хэмнет дожила до 50-х годов XX века и, слоняясь по Сохо, все еще говорила: «Модильяни считал, что у меня лучшая грудь в Европе». Что до колонн-кариатид и зеркал на картине Орпена, они точно такие, какими их мог видеть Енох Сомс.

Известную картину Дега «Абсент», сначала называвшуюся «В кафе» (1876), с жалкой и унылой парой, приняли еще хуже, чем полотно Мане. Кто-то предположил, что мужчина, изображенный на ней, – Верлен. Это не так, но сходство, действительно, есть, и картина повлияла на композицию более поздних фотографий Верлена (фотограф Жюль Дорнак), где он сидит в кафе за белым мраморным столиком спиной к зеркалу. На самом деле изображен друг Дега Марселен Дебутен, который сам был художником и тоже учился у Кутюра. Дебутен даже не пьет абсент: в стоящем перед ним коричневом напитке можно узнать черный кофе в стеклянном стакане, так называемый «Мазагран». Абсент пьет женщина, актриса и натурщица Элен Андре, и именно ее пустое, непроницаемое, какое-то выжженное лицо придает картине особую силу. Две фигуры разъединены, уныло изолированы друг от друга в духе Эдварда Хоппера. Можно простить зрителя, который, глядя на эту картину, подумает: «Если это богема, ну ее совсем!» Герои картины сидят в кафе «La Nouvelle Athenes», которое стояло на площади Пигаль, в доме номер 9. Джордж Мур ярко описывает это кафе как свой университет. «Я не учился ни в Оксфорде, ни в Кембридже, – говорит он, – но посещал „Nouvelle Athenes“»: