Текст книги "Жизненная сила"

Автор книги: Фэй Уэлдон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

НОРА

Воображать себя Мэрион уже нет необходимости. Переходя от автобиографии к биографии, от себя не убежишь. Рано или поздно приходится столкнуться лицом к лицу со своим «я».

Я позвонила Эду в офис по прямому номеру. Мне ответила его секретарь. Очевидно, она прикрывала микрофон ладонью, но я различила приглушенные голоса. Издательство возглавляют консерваторы, которые к тому же не могут позволить себе телефонные аппараты новых моделей. Наконец трубку взял Эд.

– Что ты хочешь мне сказать?

– Где ты был прошлой ночью?

– Там, где хотел быть. За дополнительной информацией обратись к своему адвокату.

– Эд, но что случилось? Ровным счетом ничего. Почему ты так поступил? – И так далее и тому подобное. Это выходит само собой. Я закончила монолог словами: – Ты испортил Колину жизнь, посеял в его душе сомнения, от которых ему никогда не избавиться. Ты сам толкнул его в объятия Аманды!

– Все это натворила ты, Нора, а не я. Я просто перестал терпеть и молчать. С меня довольно. Всего хорошего.

– Видимо, теперь, когда ты потратил все мои деньги, ты решил, что сможешь обойтись и без меня, – заметила я.

Пауза.

– Ну что ж, Нора, можно сказать и так.

Мне стало стыдно, одновременно со стыдом нахлынула паника. Ничего подобного Эд никогда не делал и не говорил. Он ожесточился. Я поняла – возвращаться домой он не намерен, потому что много лет назад я изменила ему и не явилась в «Золотой монах».

К моему столу подошел мистер Кольер.

– Нора, кажется, я просил вас не пользоваться служебным телефоном для личных разговоров.

Эд уже повесил трубку, я последовала его примеру. Мистер Кольер уставился на меня, его глаза убийцы казались добродушными. Если Розали согласится лечь с ним в постель, сумеет ли она когда-нибудь покинуть ее? А если откажется? Пощадит ее мистер Кольер или прикончит на месте?

Без Эда я оказалась беззащитной. Я осталась одна. У меня есть пять тысяч фунтов в банке, на моем иждивении ребенок, который меня ненавидит. А еще у меня есть дом, продать который невозможно, а выплаты по закладной с каждым месяцем растут. Хорошо, что я не купила картину Аниты Бек.

Что изменится, если я уговорю Колина и Эда сдать на анализ образцы тканей? Наверное, ничего. Эд верит в то, во что желает верить. Паранойя. Может, он сошелся со Сьюзен? Я набрала ее номер.

Нора. Привет, Сьюзен.

Сьюзен. А, это ты, Нора!

Нора. Прошлой ночью Эд был у тебя?

Сьюзен. Ну конечно, нет!

Ее голос был лживым.

Мистер Кольер. Нора, я же просил вас не звонить из офиса по своим делам!

Должна ли я подчиниться ему? Да, конечно. Внезапно лишившись зарплаты Эда, я не могу позволить себе бросить работу, тем более что она оставляет мне время для рукописи, которую читатели сочтут романом, а издатели, возможно, приобретут за хорошие деньги. Ричарда и Бенджамина еще нельзя назвать совершенно самостоятельными. Эд полагает, что дети, которым больше двадцати трех лет, уже не должны зависеть от родителей, и отказывается помогать Ричарду и Бенджамину. В отличие от меня. Что принесет им максимальную пользу? Моя скрытность или материальная помощь, позволяющая им найти свое место в мире?

– Мистер Кольер, простите меня, – произнесла я. – Просто я очень обеспокоена. Вы не могли бы дать мне выходной?

– Пожалуй, это удачная мысль, – отозвался он. – И вы простите меня за упреки. Дело в том, что я жду звонка адвоката. Мы с Розали надеемся ускорить судебный процесс и добиться, чтобы Уоллеса официально признали погибшим. Само собой, я волнуюсь. Мы хотим пожениться как можно быстрее.

Невесты в ванной! Мистер Кольер потирал руки, как, должно быть, делал мистер Криппен, знаменитый серийный убийца, жены которого завершали свою жизнь в ванной. Но всецело сосредоточиться на бедах Розали мне не удалось.

– Надеюсь, я буду подружкой невесты, – пробормотала я.

Я поспешила на Кью-Гарденс-сквер, расталкивая толпу, как пловец брассом раздвигает мутные, опасные воды. Машина Эда стояла возле дома Сьюзен. Когда черная ярость паранойи и ревности внезапно оказывается оправданной, испытываешь странное чувство. Эмоции угасают, а не усиливаются. Это почти облегчение.

Мне открыла дверь Сьюзен. На ней была черная шелковая пижама из тех, которые в каталогах обычно именуют «гарнитуром-неглиже», волосы спадали на один глаз; она выглядела нелепо. Для романтического дезабилье она уже слишком стара. Мне не верилось, что Эд купился на такие уловки. На носу Сьюзен сидели очки, руку оттягивал толстенный том «Социобиологии» Уилсона. Несомненно, она ждала меня. И конечно, приготовилась к встрече.

Я решительно шагнула через порог, оттеснив ее в холл. Она прислонилась спиной к зеркалу на стене, на ее лице застыло полунасмешливое, полувстревожепное выражение. Это задело меня за живое.

– Нора, с тобой все в порядке? – осведомилась она.

– Где Эд? – спросила я.

– На работе. Где же еще ему быть?

– Почему же его машина стоит возле твоего дома?

– Правда?.. Наверное, он уехал поездом. Отсюда добираться до работы легче, чем из Ричмонда. Как это тяжело – каждый день мотаться между офисом и Ричмондом! Не знаю, как я терпела эту пытку.

– Прошлой ночью он был здесь?

– Да.

– А где Винни?

– Еще не вернулся. А тебе нужна замена Эду?

Она явно терпеть меня не могла.

Я спросила, долго ли это продолжается, и она ответила, что не понимает, о чем речь, что у меня паранойя. Я заявила, что она разрушила мою семью, а она возразила, что виновата не она, а моя безрассудная ревность – из-за этого Эд и ушел из дома. И к тому же ему надоели мои постоянные измены. Я растерялась. Значит, я потерпела поражение, а Сьюзен празднует нравственную победу? Разве такое возможно?

– Он подал на развод, – сообщила Сьюзен.

Я вспомнила про развод Джослин и Лесли Бека и сумела сохранить спокойствие. Я уже знала, к чему приводят вспышки ярости.

Сьюзен провела меня в гостиную и приступила к очередной исповеди.

Она объяснила, как несчастен был Эд со мной, как он долгие годы нуждался в интеллигентном собеседнике, и если бы не я и не мое настойчивое желание иметь детей, сейчас он был бы уже не старшим редактором, а владельцем собственного издательства.

Она растолковала мне, что Эд терпел меня только ради детей, старался уделять одинаковое внимание всем детям, относился к Колину, как к родному, хотя все знали, что он сын Лесли Бека.

– Но это же неправда! – возмутилась я. – Колин – сын Эда.

Сьюзен приподняла бровь. Она сообщила мне, что Винни с самого начала знал, кто отец Аманды, что она предложила сделать аборт, но Винни уговорил ее родить ребенка. Намек был ясен: именно так я должна была поступить с Колином. Что я могла сказать? Я молчала. Судилище продолжалось.

Сьюзен порицала мою суетливость и шумный нрав, поставив мне в пример тихого и спокойного Эда. Эти слова она произнесла на удивление мягко. Она вообще изменилась.

Я поняла, что оказалась жертвой ловких манипуляторов: Сьюзен заняла высоконравственные позиции и никого не пускает на свою территорию, она увлекла Эда, и отныне в ее глазах, а следовательно, и в глазах Эда я навсегда смешана с грязью. Она объяснила, с каким трудом Эд терпел мою привычку курить, как боялся, что пассивное курение повредит детям.

Я заметила, что фотография Винни исчезла со стола, а ее место заняла фотография Эда.

Сьюзен заявила, что если бы не произошел инцидент в «Золотом монахе», то все равно случилось бы что-нибудь другое и Эд воспользовался случаем, расстался со мной и воссоединился с ней, Сьюзен. И что теперь я ничтожество, достойное презрения, нравственная прокаженная.

По ее мнению, Анита Бек сумела отомстить за себя: причинами всех недавних событий стали мастерская в доме номер двенадцать по Ротуэлл-Гарденс и появление Лесли Бека. Но мне об этом лучше даже не заикаться, иначе меня упрячут в психушку.

Я встала, собираясь уйти.

– Я рада, что высказала тебе все, – закончила Сьюзен. – Думаю, ты скоро поймешь, что эти перестановки в наших общих интересах. Не пройдет и года, как ты осознаешь, сколько у тебя причин радоваться.

Я позвонила Мэрион из телефонной будки.

– О Нора! – воскликнула она. – По-моему, я была слишком резка с тобой в тот день. Я нагрубила тебе, да? Если так, прошу прощения. Розали рассказала мне про Эда. Она корит себя за бестактность. Надеюсь, ты на нее не сердишься. Она связалась с этим ужасным человеком, которого до смерти боится.

И она сообщила мне, что Розали приглашена на ужин в тюдоровский особняк мистера Кольера и теперь мучительно ищет предлог отказаться от интимной близости, не показавшись при этом невежливой. Еще я узнала, что Лесли Бек сделал Мэрион предложение, она не решила, что ответить, и впала в депрессию. Такой подавленной она не была с тех пор, как ей минуло восемнадцать. Очевидно, она всю жизнь спасалась от депрессии бегством.

Я повесила трубку, поняв, что мне не с кем поговорить. Никто мне не поможет. Я осталась одна.

Я купила билет до Эрл-Корта. Выйдя на станции, я нашла большой магазин, набрала бананов, хлеба, растопки для камина, молока и воска для полировки. Затем взяла билет до Чок-Фарм. На Пиккадилли я пересела на другой поезд, оставила сумку с продуктами бездомным, прихватив с собой только растопку. В пути я проверила, при мне ли зажигалка и работает ли она.

От Чок-Фарм я поднялась по склону холма и дошла до Ротуэлл-Гарденс. Я постучала в дверь дома номер двенадцать. Мне никто не открыл, и я вынула связку ключей – один из них я хранила по той же причине, что и пояс от коричневого платья с оранжевыми цветами. Я привязчива и романтична, убеждена, что слияние тел означает слияние душ. С удивлением и вместе с тем с облегчением я обнаружила, что за долгие годы замок так и не поменяли. От этого зависел мой план.

Я направлялась наверх, в студию. Мне показалось, что из-под комода в одной из комнат первого этажа доносится слабое мяуканье, и я заглянула туда. Из кучи перепачканных простыней выползла тощая заморенная кошка. Судя по всему, бедняжка уже отжила свое. Мучиться ей осталось недолго.

Я открыла дверь студии, буйство цвета подхватило меня, закружило так, что я ослабела. Вынув из сумки пакет с растопкой, я сломала щепку, поскольку мне казалось, что так она вспыхнет быстрее, и подожгла. Как часто бывает, растопка оказалась старой, пламя разгоралось постепенно. Но когда оно наконец вспыхнуло, угрожая обжечь мне руки, я швырнула растопку в дальние углы студии – одну половину в правый, вторую в левый, где в банке со скипидаром мокли кисти. Пламя взвилось вверх, опалило бахрому викторианской шали, и она начала скручиваться и тлеть. Оставив дверь открытой для притока воздуха, я сбежала с лестницы, по пути прихватив издыхающую кошку. Пусть поищет счастья у добрых обитателей Ротуэлл-Гарденс. Впрочем, на женщину с кошкой наверняка обратят внимание.

Мне понадобилось несколько минут, чтобы поймать животное. Поначалу кошка оцепенела от неожиданности и притихла, но потом принялась отбиваться с неожиданной силой и оцарапала мне руку. Мне пришлось вытаскивать ее из-под кухонного шкафа, а времени осталось в обрез. Затем понадобилось дать кошке воды.

В дверь позвонили. Меня поймали с поличным. Кто-то заметил дым и прибежал на помощь. Значит, это судьба. Я прижала к себе притихшую кошку – она была рыжеватой, старой, жилистой и худой. Я открыла парадную дверь.

На пороге стоял Лесли Бек, и в то же время не он. Это был прежний Лесли – энергичный, живой, с вьющимися, но не слишком жесткими волосами, с широко раскрытыми изумленными карими, а не голубыми глазами. Глазами котенка. Глазами Мэрион. Они казались странными на лице такого молодого человека, словно жизнь постоянно преподносила ему неприятные сюрпризы, а он никак не мог к этому привыкнуть.

– Чем я могу вам помочь? – спросила я. – Боюсь только, я спешу.

– Здесь живет мистер Пекер? – спросил незнакомец. Странный акцент. Несомненно, южноафриканский.

– Нет, – решительно покачала головой я. Мне надо было поскорее убраться отсюда и увести гостя. – Вы ошиблись адресом. – Сверху донеслось потрескивание огня. Я закрыла парадную дверь и вместе с юношей спустилась с крыльца.

Он двинулся за мной. Кошку я оставила возле дома номер шесть – помнится, здесь жили милые, приятные люди. Возможно, они давным-давно переехали, но я надеялась, что их дом достался не менее приятным новоселам.

– Вы хотите оставить кошку здесь? – спросил незнакомец.

– Да, – ответила я, и его лицо стало озадаченным. – Это ее дом, – пояснила я.

Шагая рядом со мной, юноша разговорился. Он объяснил, что Ротуэлл-Гарденс был его последним шансом. Завтра он улетает обратно в Кейптаун. Он пытался разыскать своих настоящих родителей, о которых ничего не знает, кроме фамилии – Пекер, или Бекер, что-то в этом роде. Его приемный отец умер, приемная мать почти ничего не помнит – она страдает запоями. Он перерыл весь телефонный справочник, звонил по всем номерам; дом Лесли Бека был его последней надеждой. Глупо все вышло. Его здесь никто не ждал. Но в этой стране он почему-то чувствовал себя как дома.

– Поедемте со мной, – предложила я, – но сначала немного подождите.

Он согласился.

Со станции «Чок-Фарм» я позвонила в пожарное депо. Три телефонных автомата оказались неисправными, четвертый работал. В «Аккорд риэлтерс» любят с гордостью повторять, что в Ричмонде муниципальные службы отличаются добросовестностью. Актов вандализма почти не наблюдается. Да, мы убиваем жен и их любовников в ванной, зато уличные телефоны исправны.

Я сообщила в депо, что видела пламя в окнах дома номер двенадцать по Ротуэлл-Гарденс. Чем скорее приедут пожарные, тем лучше. Мне хотелось сжечь только студию и картины, против остального дома я ничего не имела. Аните там было не место. Дом принадлежал Джослин. Анита не имела никакого права мстить нам.

Мы с юношей, которого звали Джейми Стрейзер, просидели на скамейке до тех пор, пока с холма, со стороны Кингс-Кросс, не донеслись завывания сирен. Успокоившись, я взяла два билета до Грин-Парка.

– А вы странная женщина, – заметил Джейми вскользь.

– Это верно, – согласилась я. – Но не более странная, чем ваши родители.

Он вырос привлекательным и дружелюбным парнем; превосходное вложение средств, мелькнуло у меня в голове. Сначала получаешь полмиллиона, а потом и весь свой капитал! Я рассказала ему обо всем. Мэрион я посочувствовала в большей степени, чем Лесли. Я понимала, как много зависит от реакции Джейми. Он надолго задумался.

– Я пишу картины, – сообщил он. – Это и довело мою приемную мать до алкоголизма.

Мне казалось естественным, что дети не воспринимают как родных женщин, усыновивших и воспитавших их, но теперь я поняла: дети просто приспосабливают мир к своим потребностям.

– Кажется, моей родной матери принадлежит галерея?

– Да.

Джейми улыбнулся.

– Какая удача, – сказал он. – А я боялся, что она окажется старой ведьмой. Она замужем?

Я дала отрицательный ответ. Джейми заметил, что, вероятно, она считала себя недостойной такого счастья. Он сожалел об этом.

– У нее есть другие дети?

– Нет.

– Значит, она будет принадлежать мне одному, – заключил он. – Пожалуй, я поменяю обратный билет. Правда, при этом потеряю пару сотен фунтов, но ведь не каждый день находишь родную мать. Как хорошо, что я встретил вас! Стоило нам разминуться всего на минуту…

Я попросила его забыть о встрече на крыльце. Мне грозила тюрьма, но теперь она казалась мне не таким уж плохим местом. Я пополнила ряды помешанных злоумышленников, уничтожающих произведения искусства. Кассандра Остин рвала письма своей сестры Джейн. Служанка Рескина сожгла его рукопись, плод девятилетних трудов. Жена Бертона швырнула эротический дневник мужа в огонь. А Нора подожгла студию Аниты Бек вместе со всеми картинами. Теперь никто не узнает об Аните Бек, она не займет свое место в анналах истории искусств, и это меня вполне устраивало. Нет, я решительно встала на сторону разрушителей. Искусство причиняет столько страданий ни в чем не повинным обывателям, что время от времени они вынуждены защищаться. И они правы.

Джейми Стрейзер вошел в «Галерею Мэрион Лоуз».

– Где моя мать? – спросил он, демонстрируя явную склонность к драматизму.

Мэрион вышла из хранилища в сопровождении Лесли Бека. Ее щеки пылали, Лесли самодовольно усмехался. Смущенные Барбара и Афра старались ни на кого не смотреть. Афра поправила картину Аниты Бек. Она сорвалась с крюка, упала на ребро, содрогнулась и привалилась к стене.

Мэрион ничего не заметила. Они с Джейми смотрели друг на друга. Мэрион вздохнула. Лесли бросился к картине, боясь, что она испорчена.

– Лесли, – заговорила Мэрион, – прости меня. – Предложение было лестным, но я не могу стать твоей женой. Вряд ли наш брак будет удачным. Моя жизнь и без того очень насыщенная, в ней нет места браку. Ты же знаешь, что значит иметь свой бизнес. Вечные дела, проблемы, хлопоты! Я довела бы тебя до помешательства.

Мне показалось, что я слышу шквал аплодисментов. Я огляделась, но все стояли неподвижно. Я достала сигарету.

– Нора, пожалуйста, не кури здесь, – попросила Мэрион. – Дым вреден для холстов.

Я убрала сигарету.

Лесли с горечью сказал Мэрион:

– Видимо, это один из твоих молодых поклонников. Ты еще пожалеешь, что отказалась. Имей в виду, уговаривать тебя я не стану. Ты уже сейчас довольно стара и с каждым днем будешь стареть все быстрее. Мужчины остаются молодыми дольше, чем женщины. – И уехал домой, на Ротуэлл-Гарденс.

Если поначалу ничего не происходит, то потом случается все сразу. Все время быть Норой слишком неудобно, я уступлю роль рассказчицы Розали.

Розали одевается, собираясь на свидание с мистером Кольером. С тех пор как они познакомились, она сидит на диете; после исчезновения Уоллеса в ее жизни не происходило ровным счетом ничего, и вдруг все круто изменилось.

В ее гардеробе есть два платья, соответствующих случаю, ей предстоит выбрать одно из них. Первое – черное с блестками, второе – белое, с отделанным кружевом лифом. Маленькое белое платьице уместно в любой ситуации, так же, как и черное. Розали в нерешительности. Но на черном платье блестки, наверное, металлические, а металл, кажется, проводит электричество…

Розали (кричит ). Кэтрин, Кэтрин!

Кэтрин . Что, мама? Я ищу свои ботинки для хоккея. Если меня возьмут в команду колледжа, папа сможет мной гордиться.

Кэтрин считает, что, если она добьется успехов в спорте, произойдет чудо: в ее жизни вновь появится отец.

Розали . Это металлы проводят электричество или неметаллы?

Кэтрин . А почему ты спрашиваешь, мама?

Розали . Не важно.

Розали откладывает черное платье, верный путь к смерти. Ей хочется поскорее со всем покончить. Смерть витает над ней в виде телефонных звонков мистера Кольера, в виде сновидений: прошлой ночью она видела скелет с влажными живыми глазами Уоллеса в глазницах, с ногами мистера Кольера в брюках и черных ботинках. Если мистер Кольер и вправду убийца, возможно, она погибнет. А если нет, тогда жизнь – неплохая штука Сегодня ей предстоит это выяснить. Что-то должно произойти, слишком долго в ее жизни не случалось хоть сколько-нибудь заметных событий.

Она берет белое платье. Она часто надевала его, когда бывала вместе с Уоллесом в альпинистских клубах. Тогда она приносила себя в жертву, вот и теперь ей предстоит жертвоприношение. Невеста в ванной Убийства, убийства повсюду.

Она расчесывает волосы, дергает их. На гребне остается спутанный клубок. Ее волосы уже не так хороши, как прежде. Она вспоминает, как причесывалась по пути на вершину утеса, когда они с Лесли Беком возвращались к Джослин. Он одолжил ей свой гребень. Почему? Она старалась изо всех сил, но ветер свел на нет ее усилия. Наверное, потом Лесли положил этот гребень в серебряный футляр рядом со щеткой и зеркальцем Джослин. А позже предложил Аните нарисовать его. Связующее звено. Некоторые предметы соединяют прошлое с настоящим даже без вмешательства человека. Совсем простая, ничтожная вещица – гребень. Он есть у каждой женщины, им пользуются, смотрясь в зеркала.

Звонит телефон.

Кэтрин . Мам, возьми трубку!

Розали . Ладно.

Она надевает белое платье, поскольку оно лежит рядом, и видит, что платье стало ей мало. К тому времени как она подбегает к телефону, звонки прекращаются. Розали спешит в тюдоровский особняк в своем автомобильчике, одетая в тесноватое белое платье.

Мистер Кольер выходит ей навстречу, излучая радость. Розали сворачивает на подъездную дорожку. Она отделена от газона белым каменным бордюром; по обе стороны двери с медным молотком укреплены каретные фонари. Мистер Кольер срезал в саду розы. Он открывает дверцу автомобиля. Он не слишком высок, у него круглое добродушное лицо и остатки жидких волос. Мистер Кольер – полная противоположность Уоллесу: Уоллес высокий, у него густая шевелюра, и он худой. Мистер Кольер может подсоединить кабель к электрическому щиту, Уоллес в таких делах полный профан. Уоллес лишил себя жизни потому, что жена однажды изменила ему; мистер Кольер лишил жизни жену по той же причине. Розали считает, что мистер Кольер заслуживает уважения; она готова переспать с ним. Этого события она ждет с нетерпением.

Мистер Кольер . Ну и ну! Вот это платье! Может, сегодня побудем дома? Ужин в духовке, горничная приготовила его перед уходом. Сегодня у нее выходной. Горничная, постоянно живущая в доме, – настоящая роскошь. Если на рынке недвижимости не начнется подъем, мне придется отказаться от ее услуг.

Он говорлив. Уоллес предпочитал помалкивать. Он часто хмурился, мысленно витая где-то на вершинах далеких гор. Мистер Кольер – ему нравится, когда Розали зовет его по имени, но для нее он по-прежнему остается мистером Кольером, боссом Норы, – показывает ей дом: полированную современную мебель из «Хэрродса», китайские ковры, чудовищные вазы, столики для коктейлей. Пекинес путается у них под ногами.

Мистер Кольер . Конечно, его нельзя назвать лучшей собакой в мире, но это любимец моей жены, Розали. Он – мое единственное утешение. Вы уже все знаете. Свенгали перевернул ее жизнь. Знаю, в суде говорили, что все было наоборот, но виноватыми чаще всего оказываются женщины. В тебе есть что-то от феминистки, ты должна об этом знать. Она не заслуживала смерти. Женщинам свойственно ошибаться, ей просто не повезло.

С каждой минутой он все меньше похож на убийцу, а Нора – все больше на паникершу. Но он наливает в ее бокал слишком много джина и чуть-чуть тоника, и Розали видит, как в свой бокал он плещет джин на донышко и доливает его щедрой порцией тоника. На верхней площадке лестницы он останавливается и поворачивается к ней. Он подходит ближе, целует ее, не обнимая, просовывает в ее рот язык. Что ж, это нормально.

Мистер Кольер . О, Розали! Мне было так трудно сохранять терпение. Я боялся потерять тебя. Знаешь, я много пережил. Как и ты.

Розали . Адвокат еще не звонил?

Она хочет, чтобы Уоллеса официально признали погибшим. И в то же время не хочет этого. Она мечтает об одном: не видеть во сне скелет Уоллеса, отбеленный горными ветрами, обклеванный птицами, скелет с еще живыми глазами Уоллеса, укоризненно смотрящими на нее. Некоторое облегчение приносит взгляд на ноги мистера Кольера в штанинах – конечно, если он не переодетая смерть. Все надежды напрасны.

Мистер Кольер . Я респектабельный человек, Розали. Прошу, поверь: к тому, что происходит между нами, я отношусь очень серьезно. Грязный секс – вовсе не предел моих мечтаний. Я хочу прочных и длительных отношений. Брака.

Грязный секс. Уживется ли она с человеком, который считает секс грязным? Пожалуй, да, если жить придется в тюдоровском особняке. Они смогут приглашать на ужины друзей. Она будет жить, как когда-то, давным-давно, жила Джослин Бек, – благопристойно. И потом, он не считает любой секс грязным, просто презирает случайные интимные связи. Это свойственно всем порядочным людям, в том числе и Уоллесу, такого мнения придерживаются почти все мужчины и только некоторые женщины. Розали хочет, чтобы мистер Кольер расстегнул молнию на ее платье, высвободил из его тисков тело. На ней туфли на шпильках. Они тоже жмут. Если бы он показал ей спальню, все случилось бы само собой: она увлекла бы его на кровать и сказала. «О, мистер Кольер… нет – Сэнди! Конечно, мы поженимся. Для меня ты навсегда останешься единственным». Потом раскрыла бы ему объятия. Его участь – убивать, ее – быть жертвой.

Что она слышит – неужели треск пламени, полыхающего в студии Алиты Бек? Чувствует, как пламя приближается, охватывает и пожирает всю комнату, а вместе с ней и прошлое, уничтожает его, втягивает в себя море, утесы, песчаный пляж, блестящие тела, соленые брызги, жаркое дыхание? Во всяком случае, что-то мешает ей рассуждать здраво.

Сначала мистер Кольер показывает ей не спальню, а ванную. Это просторная комната. Пол выложен плиткой, кое-где она потемнела и обуглилась. Ванна розовая, краны золотые. Унитаз прикрыт розовой мохнатой накидочкой.

Мистер Кольер. Здесь все и произошло. Здесь он пытался убить меня, а она – спасти. Она не желала мне смерти. Ума не приложу, почему судья не понял этого.

Почему-то мистер Кольер затыкает сток ванны пробкой и открывает воду. Пекинес сворачивается клубком на розовом пушистом коврике возле унитаза и томно вздыхает. Мистер Кольер подходит к Розали и расстегивает молнию на ее платье.

Мистер Кольер . Давай примем ванну вдвоем. Я обожаю ванны, могу проваляться в воде целые сутки. Мы выпьем джипу и посмотрим, что будет дальше.

Розали . Здесь? Прямо на этом месте?!

Мистер Кольер . Да. Призраки должны быть изгнаны. Она не стала бы возражать. Она хотела, чтобы я был счастлив. Ничего дурного она не замышляла. Он нацелился на мою собственность. Ему нужен был дом. Тогда цены на недвижимость достигли максимума, но в тот момент он этого не знал. Как и все мы.

Ванна наполнилась. Она очень большая, полукруглая. Он сыплет в воду соль для ванны. Какой приятный запах! Над розоватой водой поднимается пар. Может, это цианид? Мистер Кольер снимает с Розали белое платье.

Мистер Кольер . Белый – любимый цвет моей жены. Ее шкаф переполнен белыми платьями. Девственно-белыми. Ты так похожа на нее. Ты прекрасна! Заседание суда прошло для меня как в страшном сне. Я был убит горем. Понюхай, как пахнет вода. Нравится?

Она наклоняется и вдыхает аромат. Почему он не следует ее примеру?

Он вовсе не собирается раздеваться. Почему? Но ведь это нелепо – предполагать, что мужчина убьет в одной и той же ванне еще одну женщину. Одну – это еще куда ни шло, ему удалось избежать наказания, но двух?! Конечно, это немыслимо. И все-таки Розали старается не поворачиваться к нему спиной. У нее кружится голова. Сейчас что-то произойдет.

Она слышит вой сирены. Полиция? Но нет, это лишь дверной звонок – он трезвонит непрерывно, заглушая потрескивание и гул в ее ушах. Наверное, в этот розовый порошок, растворившийся в воде, подмешан какой-то наркотик. Или наркотик подмешан в джин, стакан с которым она по-прежнему держит в руке.

Мистер Кольер . Дьявол! Пойду посмотрю, кто там. Постараюсь побыстрее его спровадить. Эта ночь принадлежит только нам двоим.

Мистер Кольер распахивает дверь ванной. Розали выходит вслед за ним на лестничную площадку. Она раздета, но это не имеет значения. Он открывает парадную дверь, Розали слышит голос Уоллеса. Ей представляется его скелет, костлявая рука тянется к звонку. Дверь открывается шире, Уоллес врывается в дом, несмотря на попытки мистера Кольера остановить его. Его руки и вправду очень худы – кожа да кости. Розали сбегает по лестнице навстречу Уоллесу. Он останавливается.

Уоллес . Господи, Розали, что за игру ты затеяла? Не одно, так другое!

Уоллес восстал из могилы. И Розали тоже.

Это моя заслуга. Я, Нора, довольна собой: ко мне вернулась смелость. Я сидела дома и ждала новых событий. К быстрой смене событий привыкаешь очень быстро и замечаешь, что их тебе уже не хватает. Я ждала, что за мной. приедет полиция или Эд вернется домой. Зазвонил телефон. В трубке послышался голос Уоллеса.

Уоллес . Нора?

Нора . Это ты, Уоллес? Где же ты пропадал?

Уоллес . И это все, что ты хочешь знать?

Нора . Да.

Уоллес . Можно поговорить с Эдом?

Нора . Его здесь нет. Поищи его у Сьюзен.

Уоллес . Ты что, пьяна?

Нора . Да.

Уоллес . А где Розали? Я наконец-то добрался до дому, а там пусто.

Уоллес перенес приступ амнезии. Он очнулся без денег и без документов на побережье Китая, нанялся на танкер, плавающий под либерийским флагом, чтобы отработать проезд до Эссена. Путь домой продолжался целую вечность. По крайней мере так утверждал он. Причем был так убедителен, что его могли бы вновь взять на работу в Би-би-си. Лично я считала, что он познакомился в клубе альпинистов с женщиной, способной вести такую же жизнь, как и он, и уехал с ней. А потом передумал и решил вернуться домой.

Я объяснила ему, где Розали. Сказала, что горе и отчаяние толкнули ее в объятия сумасшедшего ричмондского электрика; я пыталась остановить ее, но она заупрямилась. Уоллес должен немедленно отправиться в тюдоровский особняк и заявить о своих правах, пока мистер Кольер не успел окончательно запудрить Розали мозги.

Я села у окна и настроилась на ожидание. Колин и Аманда ушли. Я осталась в доме одна. В нем царило спокойствие, как в выжженной пустыне. Я гадала, давно ли Эд встречается со Сьюзен, давно ли говорит одно, а думает другое, как делала я сама после лета любви с Лесли Беком, и размышляла, имеет ли это хоть какое-нибудь значение. Паника, гнев, страх, черная ревность, порожденные беспомощностью и бездействием, сгорели, съежились, улетучились, едва я подожгла мастерскую Аниты Бек. Огонь опалил и очистил меня, заставил поверить в судьбу, которая свела меня с умирающей кошкой и сыном Мэрион, позволила наказать Лесли, заслуживавшего кары, и не навредить другим. Это судьба привела Уоллеса домой в последнюю минуту, чтобы спасти Розали, и теперь направила по тому же пути Колина, но не Аманду. Впервые в жизни я осознала, как мой сын похож на Эда. На Эда, вернувшегося домой, простившего и прощенного.

Колин сказал:

– Больше я не встречаюсь с Амандой – надеюсь, ты не против? Все кончено. Она все время навязывает мне свое мнение.

– Я не против, – ответила я.

– Это единственная причина, – уточнил Колин.

– Ну конечно.

– Не важно, чей ты сын, – продолжал Колин. – Ты – это ты.

– Правильно, – кивнула я.

– Поговорим потом, когда тебе станет лучше, – решил он.

– Со мной все в порядке, – возразила я, но он ушел за диет-пепси. Напоследок Колин добавил, что Кэтрин, дочь Розали, взяли в хоккейную команду колледжа, и я порадовалась за нее.

Я ждала, что будет дальше. Пожалуй, теперь я наконец-то смогу бросить курить. Эта мысль побудила меня открыть новую пачку сигарет. В жизни должны быть удовольствия, пусть даже опасные. Склонность к саморазрушению присуща человеку от природы, все остальное дается с трудом.