Текст книги "Жизненная сила"

Автор книги: Фэй Уэлдон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Розали проводила меня до ворот.

– Когда родилась Кэтрин, Джослин навестила меня в больнице, – сообщила она. – Я испугалась, когда она склонилась над кроваткой Кэтрин и откинула угол одеяла, чтобы получше рассмотреть ее. Уоллес тоже был рядом. «Вылитый Уоллес, – заявила Джослин. – Точная его копия. Удивительно, какими похожими на отцов бывают малыши с первых дней жизни!» После этого никто не сомневался, что Кэтрин похожа на Уоллеса, – я час-то слышала это, даже от собственной матери, хотя сама не находила ни малейшего сходства.

– Уж я-то никогда не говорила, что Кэтрин похожа на Уоллеса, – напомнила я.

– Лесли тоже побывал у меня в больнице. Я так удивилась! Он сел на стул и долго смотрел на меня и на малышку, затем поднял руки и отсчитал девять пальцев – но одному на каждый месяц. Я промолчала. Он улыбнулся. Потом поцеловал меня в лоб, наклонился над Кэтрин и поцеловал ее. Медальон вывалился из воротника его джинсовой рубашки и ударился о кроватку, мне стало дурно. Ты же знаешь, как тяжело даются дети. «Вот видишь, – сказал Лесли Бек мне, матери его ребенка, – ну разве можно противостоять жизненной силе?» И он ушел.

– Это ты тоже выдумала, – не поверила я.

– Да, – кивнула Розали, – просто я об этом мечтала. Знаешь, как это бывает, когда ребенок рождается и ты перестаешь быть в центре внимания. Споры об отцовстве помогли бы мне снова выдвинуться на первый план, но я поборола искушение и ни в чем не призналась. А теперь необходимость в этом окончательно отпала.

– Если Кэтрин когда-нибудь понадобится ссуда, – заметила я, – ей будет полезно знать, что Лесли Бек – ее настоящий отец. Еще живой, деятельный и здоровый в свои шестьдесят. Лучше упомянуть в документах о нем, чем о человеке, сорвавшемся с горы в пятьдесят два года.

– Ты спятила, – ужаснулась Розали. – Чем скорее ты бросишь работу в «Аккорд риэлтерс», тем лучше.

Писатель подобен Богу. Если бы так! Я не отказалась бы стать Богом. Я бесшумно выбралась из постели, когда Эд уснул, и продолжила писать. Готовые листы я свернула и сунула в сумочку. Не хочу, чтобы Эд узнал, что я пишу автобиографию. Разумеется, он пожелает прочесть ее. И конечно, это мне ни к чему. К писательницам-женам относятся иначе, чем к писательницам, работающим в конторах на полставки.

В пригородах часто возникают и распадаются компании молодоженов и супругов с небольшим стажем. Они появляются в жизни друг друга и покидают ее, входят в дома и выходят из них, держатся бодро и довольно, демонстрируют, что наконец-то покинули родительский дом и очутились в обществе, во всех отношениях превосходящем круг общения их родителей. Мама, папа, вы только посмотрите! Полюбуйтесь на меня! Это свидетели моей жизни! Люди, которые воспринимают меня всерьез, как и вы, достаточно близкие, чтобы тревожиться о моей заболевшей кошке, но вместе с тем далекие, чтобы судить о работе, которую мне посчастливилось или нр посчастливилось получить. А вы, родители, только и знаете, что читать нотации. Вы думали, мне достался всего лишь муж, но как видите, передо мной открылась новая жизнь, новый прекрасный мир…

Компании служат наковальней, на которой оттачиваются навыки поведения в обществе и уточняются политические убеждения; вылетающие из-под молота искры разногласий быстро гаснут. В компании ты узнаешь, как принято себя вести, как правильно рассадить гостей за столом, чего ждать от детей, как положить конец надоедливым звонкам, как приготовить coq au vin[2]2
  Coq au vin (фр.) – петух в вине, французское блюдо из курятины.


[Закрыть], как избежать немыслимого сочетания шоколадного мусса с тушеным мясом, как выкрутиться, если тебя застали в разгар вечеринки в чужой спальне, с чужим мужем. В компании редко приглашают неженатых и незамужних: они остаются желанными гостями до тех пор, пока помнят свое место и не стремятся выдвинуться на первый план. При всем уважении к Мэрион.

Беда в том, что в компаниях возникают не только социальные, но и эротические узы. Достаточно подслушанного разговора по телефону, подмеченного взгляда, нарастающего напряжения – и компании как не бывало. Кто что-то знал, но промолчал, кто ничего не знал, но не сумел удержать язык за зубами. Предательство больно ранит, доверие теряется в мгновение ока, разрыва не избежать. Если ты дружишь с одним человеком, то не имеешь права дружить с его недругом – это уж слишком.

Компания, формальным центром которой на время стали супруги Бек, распалась сама по себе – внезапно, но без скандала, просто Анита вытеснила Джослин. Когда мы переехали из Ричмонда, где остались Лесли и Анита, то снова начали встречаться, пока однажды я не застала Сьюзен в постели с Эдом, они лежали на покрывале. Эд уверял, что это нелепая случайность, и я поверила ему, точнее, мне пришлось поверить: мы прожили вместе слишком долго, были слишком добры друг к другу, чтобы дать волю подозрениям и всему, к чему они могут привести. Но в то же время наша компания перестала собираться за ужином: то ли продукты подорожали, то ли все мы слишком устали, а может, нас не обошли стороной модные в восьмидесятых диеты. Клетчатка, пониженное содержание жиров и отказ от алкоголя отнюдь не способствовали застольям. Мы ощутили потерю, но она была не настолько велика, чтобы спохватиться и вновь разослать приглашения.

Нельзя требовать от писательницы-жены большего – ее давно клонит в сон. Отрывок был записан на дискету в директорию «Пробелы», где хранилась и автобиография.

Тем вечером, когда я вернулась от Розали, Эд уже лежал в постели. Мне пришло в голову разбудить его и рассказать о том, что однажды произошло между мной и Лесли Беком, а также между мной и Винни, и таким образом вновь очутиться в центре внимания. (Помните Винни? Это врач, муж Сьюзен – полный, энергичный, деятельный врач, так не похожий на Эда.) После этого я смогу со спокойной совестью обо всем поведать Розали, не боясь, что она проболтается, потому что кому какое дело, кроме Эда? Или Лесли?

Но я сразу поняла, что ни в чем не признаюсь. Я по-прежнему стараюсь, чтобы в мире все шло правильно, а не кое-как. Если вы похожи на меня, значит, и вы явились в этот мир с изрядным запасом амбиций. Вы молотили по воздуху красными пухленькими младенческими ручками и ножками и призывали окружающих к порядку. Вы плакали, выражали протест, мурлыкали от удовольствия, озабоченные соображениями не столько голода, жажды, боли и удовольствия, сколько справедливости и несправедливости. На меня неизменно производит впечатление праведное негодование младенцев. Мы рождаемся в уверенности, что все должно быть в порядке, и злимся и теряемся, обнаруживая, что жестоко ошиблись. И сдаемся слишком быстро.

«Ты была плаксой, – часто повторяла моя мать. – Ты родилась первой, хныкала днем и ночью и чуть было не отбила у меня желание иметь других детей. Но к шести-семи годам ты изменилась и превратилась в настоящую маленькую помощницу».

Ну что ж, спасибо тебе, мама. Ты укачала меня, убаюкала и заставила примириться с миром. Но и тобой мне пришлось делиться: ты населила мой мир другими жадными детскими ротиками – как больно рвать себя на части, смиряться и становиться послушной девочкой! Я сдалась, научилась выдерживать экзамены, чистить обувь, переводить через дорогу младших братьев и сестер, вместо того чтобы толкать их под машины, поступила в колледж, ужаснулась своей безмозглости, чудом избежав изнасилования со стороны шофера грузовика, и бросилась в объятия милого Эда, вполне приемлемого, хоть и бедного жениха для меня, двадцатилетней.

На свадьбу съехалась вся родня, все радовались и завидовали моим родителям, которым я никогда не доставляла хлопот.

«А если и доставляла, то лишь в первые пять лет», – уточняла мама, и, похоже, она была разочарована тем, что я не сдержала обещание стать буйным, непослушным ребенком, с которым неприятностей не оберешься. Можно дожить до моих лет и по-прежнему ничего не знать о себе.

Эд уже успел получить первую ученую степень к тому времени, как я очутилась на полпути к тому же диплому бакалавра английского языка, поэтому мне хватило ума забыть про колледж, уехать с ним на юг и окончить курсы секретарей – весьма практичное решение для молодой замужней женщины. И вот теперь я тружусь на полставки в «Аккорд риэлтерс» или буду трудиться где-нибудь еще, где найдется работа; у большого мира свои реалии.

Видимо, вы уже догадались, к чему я клоню: я подыскиваю убедительное оправдание своему роману с Лесли Беком. По-моему, я просто обязана оправдаться. У Розали не было детей, замужем она пробыла недостаточно долго, чтобы уверенно причислять себя к кругу матерей и жен, понимать, что эти роли одинаковы для всех женщин и что, тайно совокупляясь с чужими мужьями, мы не только повышаем свою самооценку и привносим пикантность в рутинную жизнь, но и унижаем себя. Розали можно простить: о подобных осложнениях она не подозревала. Это как раз тот случай, когда незнание освобождает от ответственности.

Но я, Нора, прекрасно понимала, что делаю. В свою защиту могу сказать только одно: послушайте, я способна на большее, чем быть просто доброй женой добряку Эду; другими словами, я наступаю на горло своей песне, не реализую собственный потенциал, и это мучительно, я не хочу умереть вот так.

Однажды, когда я осталась наедине с Лесли Беком у него в офисе, он вдруг пристально посмотрел на меня и попросил:

– Расскажи мне все, Нора.

Я была застигнута врасплох и растерялась.

– О чем? – спросила я.

– О том, почему ты несчастна, – объяснил он, тем самым положив конец взаимным приглашениям на ужин и поддержке за пределами офиса. Мы с Лесли вступили в совершенно новую фазу отношений.

Вы наверняка захотите узнать, что я делала в офисе Лесли Бека на Фицрой-стрит. Сидела за столом очередной миссис Бек, в комнате, где вибрации несносной сумасшедшей Джослин (или бедной помешанной Джослин, в зависимости от вашей точки зрения) еще так часто напоминали о себе, что Хлоя (хорошенькая чернокожая девушка из приемной, предмет сексуального вожделения почти всех клиентов-мужчин компании «Эджи, Бек и Роулепдс» и наглядный пример равенства возможностей) даже теперь, спустя год, нервно вздрагивала при любых неожиданных звуках с улицы – резкого звонка в дверь, треска селектора у крыльца. Рост Хлои – шесть футов три дюйма, по сравнению с ней я казалась себе бледной, неприметной коротышкой; впрочем, будучи женой и матерью, я давно привыкла к своей незаметности.

Это Эд пригласил меня поработать в конторе «Эджи, Бек и Роулендс». Я оскорбилась, услышав подобное предложение, – в нем чувствовалась непоколебимая уверенность в моем здравом смысле и преданности. Неверие Эда в то, что бизнесмен Лесли Бек способен стать его соперником, представлять реальную угрозу, независимо от размеров его жезла, я истолковывала как типичную реакцию человека науки – из тех, кто получает степень бакалавра и покидает колледж, чувство интеллектуальной значимости которого так велико, что его не поколебать никакому самоуничижению. Такие люди убеждают себя: моя жена (или мой муж, если речь идет о женщине) ни за что не изменит мне с менее интеллигентным человеком, не сочтет мещанство притягательным, не польстится на физические достоинства. Мы живем в мире, где с интеллектом принято считаться. Даже если моя жена окажется в кабинете Лесли Бека Великолепного, она устоит перед искушением.

Но для чего устраиваются эти кровосмесительные ужины в компаниях, если не для того, чтобы потешить воображение? Лесли и Джослин Бек, мы с Эдом, Сьюзен с Винни, Розали с Уоллесом, а также Мэрион, произведенная из нянек в гостьи, – все мы собирались за обеденным столом, смаковали мидии «мариньер», но вместе с тем демонстрировали свои достоинства, безмолвно восклицали: «Смотрите, что у меня есть! Не соблазняет?» Крепкие руки альпиниста Уоллеса, изгиб шеи Сьюзен, добрый и озорной взгляд Эда, округлые груди Розали – каковы эти люди в постели?

Каждый из нас невольно задумывался: как вышло, что моим партнером оказался один человек, когда его место легко мог занять другой? И разве тот, другой, не предпочтительнее первого? А если, подняв голову, задержать на ком-нибудь взгляд на долю секунды дольше положенного? Удивительно, что супружеские пары вообще способны дружить; осторожность усиливает желание. И разумеется, речь идет не только о сексе, а о супружестве в целом. Стоять босиком у кухонной раковины, сидеть за столом, отвечая на письма из банка, – как это могло бы быть?

Как я уже упоминала, после того как Лесли развелся с Джослин и заменил ее Анитой, чтобы было кому присматривать за Хоуп и Сереной, приглашения на ужин с Ротуэлл-Гарденс стали приходить к нам все реже и еще реже мы приглашали Беков. Вынуждена с сожалением признаться, что проблему представляло не столько поведение Лесли, сколько безнадежная, непроходимая тупость Аниты. Она одевалась в бесформенные бурые платья, примирить с которыми окружающих могли лишь жизнерадостность и бойкость их хозяйки, но Анита не была ни бойкой, ни жизнерадостной. Платья она дополняла длинными нитями бус, но даже самые модные из них выглядели старушечьими. Еду она ковыряла так, словно боялась отравиться, открывала рот, только когда к ней обращались, а в попытке поддержать разговор могла ляпнуть что угодно – к примеру, когда все наслаждались цыпленком с эстрагоном под соусом из красного вина, произнести: «А я читала в газете, что восемьдесят процентов цыплят погибают от рака». Или же, если речь заходила, о Южной Африке и санкциях, способна была высказаться: «По-моему, те, кто там не бывал, не вправе высказывать свое мнение». Лесли, который теперь отзывался о ее смерти как о трагедии, старался не обращаться к пей без необходимости, и все мы видели это, но бездействовали, мало того – злорадствовали.

Нам не следовало насмехаться над Анитой: нашим долгом было сблизиться с пей, помочь ей, отшлифовать ее манеры и добиться их утонченности, объяснить, в чем она заблуждается, посоветовать ставить на стол подогретые тарелки, если уж еда подается чуть теплой, но мы не тратили на нее ни времени, ни сил. Ровно без пятнадцати одиннадцать Анита смотрела на часы и гнусаво напоминала Лесли о приходящей няне, а он делал вид, что не расслышал. Она нервничала, краснела, дулась, и к половине двенадцатого Лесли наконец сдавался и уводил ее. Остальные вздыхали с радостью и облегчением, а потом мучились угрызениями совести.

Когда я вспоминаю об Аните, мне почему-то представляются заломленные, огрубевшие от работы руки. Я вспоминаю, как слушала объяснения Лесли, лежа рядом с ним в постели, принадлежащей ему и Аните: «В довершение всего она страдает паранойей. Она тайком читает мои дневники, надеясь поймать меня с поличным. Она убеждена, что я изменяю ей, хотя я не давал ей ни малейшего повода для подозрений».

Помню, я подумала о том, как жаль, что Лесли женат на тупой, нудной, параноидальной женщине, и задалась вопросом: зачем он вообще женился на ней? И почему я вышла за Эда – ведь стоило мне немного подождать, и моим мужем мог стать более великодушный, сексуальный, талантливый и, если уж говорить начистоту, менее самодовольный человек. Мужчина, с которым я познала вкус изнеможения, уставала от секса так, что мне хватало сил только на то, чтобы принять душ, одеться и успеть уйти домой, пока не вернулась Анита. В душевой Аниты и Лесли на веревочке висело мыло в форме Микки-Мауса. Ничего подобного я никогда не видела. В нашем кругу белое мыло без запаха скромно лежало на белых подставочках: Винни был убежден, что функциональность – это красота, а красота – в первую очередь функциональность. Впрочем, и в те времена Розали предпочитала ярко-розовое мыло с ароматом роз.

В тот раз домой меня позвали дети, а не Эд. Их беспомощные голоса до сих пор звучат у меня в ушах. «Мама, мама, ты нужна нам. Мы еще не выросли, ты должна кормить нас, уделять нам внимание, утешать, защищать от большого мира, пока не придет время нам покинуть гнездо, и тогда мы так рванемся к двери, что собьем тебя с ног! Мама, мамочка, вылезай из постели любовника, возвращайся домой и поскорее накрывай на стол. Ты нужна нам дома, твое дело – выскакивать из супружеской постели, едва прозвенит будильник, и делать вид, будто ты всем довольна – конечно, если у тебя не подгорят тосты. Мама, мы же не просили рожать нас. Ты сама подарила нам жизнь, вот и изволь заботиться о нас!»

Читатель, мне трудно переходить к этому эпизоду. Описывать, как вышло, что мы с Лесли летним днем очутились вдвоем в кабинете, когда его секретарша ушла в отпуск, а ее временные заместительницы оказались либо слишком неопытными, либо требовали большое жалованье и не соответствовали вкусам Лесли, и он попросил: «Расскажи мне все, Нора». Пожалуй, я предпочла бы появиться у него в кабинете по волшебству, по прихоти судьбы, даже не подозревая, чем все это кончится.

Но в реальности дело было не так. Вопрос о моей работе решился на одном из ужинов у супругов Бек (в новом стиле), пока Анита пыталась приготовить баранину с абрикосами, которую в конце концов недожарила и подала почти сырой (Джослин пережаривала мясо, Анита – недожаривала). Тем временем я переглянулась с Лесли и на секунду помедлила, прежде чем отвести взгляд. Продолжение было таким.

Лесли . В офисе накопилась гора писем, на звонки некому отвечать. Мы совсем сбились с ног. Лучше бы я закрыл контору в начале сезона отпусков. Это какой-то кошмар!

Эд . Почему бы тебе не попросить помощи у Норы? Она ищет работу на июль.

Анита . Лесли, как ты думаешь, баранина уже готова?

Эд . Сказать по правде, с начала июля она могла бы работать, если бы нам не пришлось грузить машину на поезд в Бордо и везти ее через всю Францию.

Анита . Почему же вы не взяли машину напрокат?

Лесли . Предупреждаю, Нора: компания «Эджи, Бек и Роулендс» славится тем, что требует полной самоотдачи, а платит мало. И кроме того, все считают меня деспотом. Но если ты готова рискнуть, я не против.

Эд . Ну, что скажешь, Нора? Несколько недель дети обойдутся без тебя.

Анита . Почему же ты не предложил место секретаря мне, Лесли? Ты в первую очередь должен был обратиться ко мне.

Лесли . У тебя и без того полным-полно хлопот по дому, дорогая.

Анита . А разве у Норы их нет?

Лесли . По-моему, баранину надо поставить обратно в духовку, Анита.

Лесли . О Господи!

Лесли . Только постарайся не испачкать это нарядное коричневое платье соусом. Неси осторожно.

Но Анита все-таки пролила соус и расплакалась, уверяя, что сильно обожглась, чего никак не могло быть. Наверное, она просто чувствовала себя несчастной. К тому времени она была уже беременна.

Пожалуй, я взялась за эту работу из любопытства, чтобы выяснить, почему Лесли женился на Аните. Но если вы поверите этому, значит, поверите чему угодно: с моей стороны это был пробный шар.

– Нора, – наконец попросил Лесли Бек по прошествии двух унылых недель моей секретарской работы, в течение которых он часто уезжал на осмотры строительных площадок, а я назначала встречи с клиентами, оплачивала счета, когда их присылали в третий раз, выписывала и отправляла счета, изредка – письма местным властям и градостроительным комиссиям, расшифровывала и перепечатывала записи телефонных разговоров. – Расскажи мне все, Нора.

– О чем?

– О том, почему ты несчастна.

– Я счастлива.

– Неправда. Я же вижу по твоим глазам.

В этот момент позвонил мистер Эджи, и Лесли отошел, оставив меня погруженной в размышление о моем несчастье и недовольстве.

Я ушла в туалет и уставилась в зеркало, проверяя, можно ли прочесть истинные чувства в моих глазах. Что можно заметить, если я постоянно улыбаюсь, подобно многим людям? Вошла Хлоя и спросила, чем я занята. Я объяснила, что ищу на своем лице признаки того, что я несчастлива. Хлоя засмеялась и сообщила:

– Это испытанный прием. На мне Лесли его уже пробовал.

Но откуда мне было знать, что это прием? Я осознала, как мало у меня женского опыта, и забеспокоилась. Кому нужна неопытная женщина?

На следующий день Лесли Бек обратился ко мне:

– Так ты успела подумать, Нора? О том, почему ты несчастна?

Я опять возразила, что я вовсе не несчастна. И он снова отошел, оставив за собой вакуум.

На третий день Лесли Бек заявил:

– Нора, у тебя проблемы с жизненной силой. Она заперта в тебе, ты препятствуешь ее течению. Ты послушная девочка, тебе мешают правила и запреты, и ты замужем за Эдом.

– Я люблю Эда, – напомнила я.

– Конечно, – согласился он, – и я люблю Аниту. – Это покоробило меня. – Письмо в Вестминстерскую проектную комиссию уже готово?

Лист с письмом торчал из моей пишущей машинки. Лесли заглянул в него через мое голое плечо, обдавая его горячим дыханием.

– Ты изменила текст, – заметил он.

– Он был безграмотным, – объяснила я.

Он укусил меня в плечо. Теперь, когда работаю в «Аккорд риэлтерс» у мистера Кольера и мистера Рендера, я избавлена от проявлений мужского деспотизма. Они отдают мне распоряжения и упрекают меня, следят, чтобы я не опаздывала, поощряют или грозят уволить, действуют методом кнута и пряника, но при этом я не чувствую себя наложницей. А когда я работала на Лесли Бека, я поняла, почему к женщинам в офисах относятся почти как к проституткам. Подобное положение терпеть нельзя. Мужчины всесильны, женщины бесправны. Что им остается делать, кроме как стараться получить хоть какое-то удовольствие? Браки (тех, кому повезло) заключают равные. Секс – удел мужчин, зарабатывающих больше женщин. Мне следовало сразу покинуть офис, как только Лесли укусил меня в плечо, но я исправила его ошибки, чувствовала себя неловко и считала, что заслуживаю наказания острой болью.

– Жизнь женщины ужасна, – заверил Лесли Бек, – когда единственное, что она может сделать для мужчины, – исправить грамматические ошибки в его письме. Вот что я тебе скажу, Нора: мы не будем обсуждать твои и мои чувства. Это слишком скучно и банально. Мы просто будем заниматься каждый своим делом и посмотрим, что из этого выйдет.

– Надо ли завтра сопровождать тебя на строительную площадку? – спросила я. – Должен же кто-то делать записи во время осмотра. Письма я уже привела в порядок, но, по-моему, этого недостаточно.

– Неплохо, – поощрительно отозвался Лесли Бек. – Стоит жизненной силе найти отверстие величиной с булавочную головку, и она хлынет в него потоком, как вода, размывшая трещину в плотине в старых фильмах. Надеюсь, ты не боишься высоты.

Той ночью мне приснился Лесли Бек. Разрушающиеся плотины здесь были ни при чем. У каждого своя система образов. Мы находились внутри шара, наполненного горячим воздухом, и поднимались все выше в темно-синий эфир, где тучи громоздились волнами и бились о сферу шара. Я так ворочалась во сне, что разбудила Эда, который до этого спал крепким сном невинности, и мы занялись любовью, и он даже встал, чтобы включить свет, настолько распалила его моя вновь обретенная чувственность, порожденная, кстати сказать, навязчивым, по незримым присутствием Лесли Бека, в объятия которого Эд сам меня толкнул. Порой я подолгу размышляю о мужчинах и их якобы собственнических чувствах по отношению к женщинам. Похоже, кое-кто из них не прочь поделиться своей собственностью.

Но на самом деле у меня не было причин сетовать на Эда, а тяга к Лесли была алчностью – алчностью младенца, жившего во мне. По случайному совпадению на следующее утро я получила письмо от Элисон. У меня есть сестры-близнецы, Элисон и Эйлин, годом моложе меня. Обе живут в Сиднее. Они проводят все время в кругу семьи, катаясь на яхте по гавани, потягивая белое вино в тени виноградных лоз. Мещанки. Я презираю их и завидую им, люблю их и ненавижу. Элисон собиралась на лето домой и планировала пожить у меня. Я сразу отмахнулась от этой мысли, даже не поговорила о сестре с Эдом. Уходя на работу, он трижды поцеловал меня. Зачем?

В то утро, собираясь в контору «Эджи, Бек и Роулендс», я надела джинсы и туфли без каблуков. Колин, который недавно получил водительские права, подвез меня до вокзала, что привело меня в ужас и в то же время успокоило – но, кажется, я обещала как можно реже упоминать о детях? К одиннадцати я прибыла вместе с Лесли на строительную площадку, надела каску и принялась делать записи. За последние несколько месяцев старинные здания, где раньше размещались конторы адвокатов, были снесены до основания, и за импровизированными оградами из элегантных парадных дверей, на которых еще сохранились начищенные медные ручки, бродили антиквары, восхищенно перебирая деформированные люстры и потолочную лепнину, паркетины черного дерева, потрескавшиеся задние стенки каминов, голландскую плитку, – в те времена строители любили уничтожать подобные вещи, не понимая, что им уготовано большое будущее.

Из двух гигантских призм из стекла и стали, которым предстояло занять место крепких, приземистых викторианских особняков, одна уже достигала высоты двадцати восьми этажей; в целом строители заметно отставали от графика. Для выяснения причин и устранения любых препятствий призвали Лесли, неутомимого борца в мире строительства. Целые этажи были уже арендованы компаниями, нуждающимися в респектабельном лондонском адресе. Их гибкие, жадные, холеные представители присутствовали на собрании; они тоже привезли с собой молодых женщин, задачей которых было записывать решения на пленку или в блокнот. Вместе с нашими боссами мы поднялись в лифте, напоминавшем шахтерскую клеть, на деревянный настил четвертого этажа и почему-то сочли это привилегией. Отсюда открывалась вся площадка. На востоке поблескивал купол собора Святого Павла, на западе реял флаг Букингемского дворца, возвещая, что сегодня королева дома; по какой-то акустической прихоти слышен был рык львов из Риджентс-парка на севере. Обзор с южной стороны почти полностью заслонял Лесли Бек, очутившийся в своей стихии.

Это сборище целеустремленных и властных мужчин вовсе не казалось мне шайкой злодеев, хотя Эд, Винни, Сьюзен и в меньшей степени Розали и Уоллес сходились во мнении, что плох всякий человек, занятый сносом старинных зданий и строительством новых. Предполагалось, что, работая в «Эджи, Бек и Роулендс», я имею дело с приземленными и безнравственными людьми, но несколько недель, проведенных в таком обществе, мне не повредят. Вероятно, если бы я задержалась там надолго, мои взгляды изменились бы, ибо я сталкивалась преимущественно с образованными, вежливыми и дружелюбными людьми, а эта группа в защитных касках, стоящая на одном из этажей недостроенного здания, казалась озабоченной прежде всего вместимостью автостоянок, транспортными пробками, густонаселенностью района и тем, впишется ли новый комплекс в общий архитектурный ансамбль. Лесли держал в голове уйму цифр, производил впечатление непогрешимой вычислительной машины, к нему постоянно обращались за помощью.

– Лесли, а что вы скажете о…

– Лесли, как, по-вашему…

– Мистер Бек, какого вы мнения…

И Лесли с неизменной находчивостью, уверенностью и непринужденностью сразу высказывал четкое мнение. Я гордилась им. Ветер свистел в балочных перекрытиях под нашими йогами. Все происходящее казалось мне осмысленным и разумным – те, кто непосредственно участвует в процессе строительства, всегда убеждены в своей правоте. Возможно, мы строили здание не так и не там, снеся то, которое было незаменимо, – не важно.

Постройка зданий приносит человеческим существам такое же удовлетворение, как приготовление ужина. Пещерные люди расчищали пещеры и выцарапывали рисунки на стенах, лесные дикари строили шалаши из веток, обитатели болот возводили жилища на сваях, эскимосы резали лед, складывали из ледяных блоков дома и жили в них. Строительство – столь же естественное занятие для мужчин, как приготовление пищи – для женщин. (Закончив этот дискриминирующий и дезинформирующий отрывок рукописи, я хотела бы привлечь ваше внимание к другому: очутившись в какой-нибудь неразвитой стране, оглядитесь по сторонам и вы увидите, что именно женщины таскают кирпичи, рубят деревья, строят шаткие жилища, а мужчины просто сидят и глазеют, одурманенные спиртным, наркотиками или депрессией; но я рискну утверждать, что виной тому упадок здорового образа жизни и угнетающая сущность капитализма, а не какой-нибудь изъян мужчин по сравнению с женщинами, поэтому забудьте обо всем, что я сказала.) Позвольте лишь добавить, что, находясь на высоте одной седьмой здания, я исполнилась убежденности, что эти мужчины в серых костюмах – порядочные люди, занятые мужским делом, как и полуголые татуированные рабочие на лесах, а мне, слабой женщине, положено слушать их, молчать и делать записи.

Поднялся ветер, собравшиеся в клетях спустились на строительную площадку и переместились в трейлер, где находилась контора. Какая-то девушка сварила нам кофе. Я заметила, что мне подали кружку в последнюю очередь. Мужчина, который, судя по всему, был чиновником из министерства общественных работ и значился в списке присутствующих как «мистер Д. Олтервуд», забыл о недавней официальности и дружески обратился к моему боссу:

– Ну, Лесли, как поживает Анита?

И Лесли ответил:

– Анита? Ведет жизнь, описанную Райли. Дом, в котором нужно поддерживать порядок, любимый мужчина, выходы в свет, будущий ребенок – о чем еще может мечтать женщина? Скоро вы станете дедом. – И я вспомнила, что девичья фамилия Аниты – Олтервуд, и поняла, что Лесли сделал выгодную партию, удачнее, чем моя, но предпочла оставить этот вывод при себе. Бедняжка Анита! Ради благосклонности ее мужа я пожертвовала даже удовольствием вернуться домой и сообщить Эду, Розали, Сьюзен и всем остальным: «Лесли женился на Аните по расчету. Никакой любви, о которой он твердит, там нет и в помине», чтобы потом, когда Лесли будет разливать вино, а Анита – вносить в комнату супницу, мы, их гости, могли втайне размышлять о том, какую жизнь она ведет, и переполняться жалостью. Лесли Бек женился на ней потому, что ее отец, выходец из бедного района, не выбирал средств, чтобы преуспеть, занял государственный пост и помогал зятю заставить местные власти плясать под его вульгарную дудку! Некогда верным средством разбогатеть был торговый корабль, или караван верблюдов на Великом шелковом пути, или десяток рабов, или плавильная печь, изрыгающая дым; в последние же пятьдесят лет, когда крупнейшие города мира изменились до неузнаваемости и вознесли в небо стальные шпили и стеклянные фасады, вместо того чтобы жаться к земле в страхе перед богами и непогодой, этим верным средством стало разрешение на проведение строительных работ – ради него женщины выходят замуж, а мужчины умирают.

Мое отношение к Лесли Беку не изменилось в худшую сторону только потому, что он женился на Аните по расчету. Просто то, к чему мы с ним медленно, но неуклонно приближались, почти перестало вызывать у меня угрызения совести.