Текст книги "Жизненная сила"

Автор книги: Фэй Уэлдон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Как только они скрылись из виду, я направилась к телефонной будке за углом и позвонила Лесли Беку. Чтобы набраться смелости, мне понадобилось несколько минут. Номер я хорошо помнила. Казалось, я вновь стала школьницей, вновь испытала почти забытое ощущение: мне представлялось, что я стою на перекрестке тысячи дорог и за каждым углом меня подстерегают приключения. Я понимала: время лишило меня альтернативы, и сознавать это было неприятно. «Я уже старая, – думала я, – но не такая старая, как Лесли Бек, который уже ни на что не способен; что же мне нужно от него?» Но кое в чем я нуждалась – мне требовалось признание, хотелось вновь помолодеть, увидеть себя его глазами. В глазах Эда я давным-давно перестала отражаться.

Словом, я вошла в телефонную будку, решив не пользоваться домашним телефоном. Сказались давняя привычка, притягательность, тайны. Мне нечего было скрывать, но я боялась, что меня подслушают – что, если каким-то загадочным образом наш разговор запишется на автоответчик? Техника – друг человека, но враг женских тайн.

Лесли Бек подошел к телефону. Его голос ничуть не изменился.

– Лесли, это я, Нора! – выпалила я. – Мы с Эдом сожалеем о смерти Аниты. Должно быть, ты убит горем. – Эту фразу я придумала заранее.

Ответом мне стала длинная пауза. Я продолжала тараторить:

– Мэрион говорила, что перед смертью Анита занялась живописью. Где можно увидеть ее работы? Ты намерен выставлять их только в галерее Мэрион? Я видела снимок в «Гардиан» – но разумеется, звоню не поэтому… – Я разволновалась. Разговор не клеился.

Наконец Лесли произнес:

– Ты отрепетировала свою речь, Нора.

– О Господи, Лесли! – выдохнула я обычным голосом. Только что он звучал сдавленно и почти визгливо.

– Почему же, черт возьми, ты не пришла на похороны?

– Терпеть не могу похороны. – Оправдание было жалким. Меня охватило чувство вины.

– Никто из вас не заметил одного, – сказал Лесли Бек, – Анита понимала меня. Почему бы тебе не приехать сюда?

Мне только хотелось услышать его голос. Происходящее напоминало разглядывание старых семейных снимков в альбоме, я казалась себе другим, незнакомым, человеком.

– Мне надо приготовить воскресный обед, – неловко возразила я, словно опять стала девятнадцатилетней девчонкой.

Лесли Бек сказал, что мне надо почаще упражняться в остроумии. Оно присуще мне с рождения. Им восхищалась Анита. Я вернулась домой и оставила на кухонном столе записку такого содержания: «Я ушла к Розали, ей нездоровится, мы могли бы всей семьей пообедать не дома, а в ресторане „Золотой монах“, там мы и встретимся». На самом же деле я села в поезд и поехала к Лесли Беку.

Дом номер двенадцать по Ротуэлл-Гарденс заметно обветшал. Перед ним стояла табличка «Продается» – как и перед другими четырьмя домами на этой улице. Экономический спад больно ударил по тем людям, которые еще недавно процветали и покупали подобные особняки, – старшим менеджерам, ведущим архитекторам и юристам. Любой бизнес шел туго, благоденствовали лишь сборщики налогов.

Лесли Бек открыл дверь. Он был в халате и босиком. Он сразу извинился и сообщил, что у пего, кажется, грипп. Его лицо избороздили морщины, волосы потускнели, приобрели скорее песочный, нежели рыжий цвет и утратили пышность. Полные губы стали тоньше.

– Ты прекрасно выглядишь, Нора, – сказал Лесли. – А у меня выдался неудачный день. Я страдаю от депрессии, она то усиливается, то отпускает меня. Без Аниты так одиноко. Я совсем запустил дом.

Он не солгал. Полы давно пора было подмести, ковры – пропылесосить. Вещи валялись где попало, беспорядок нагонял тоску. По какой-то причине вся мебель была сдвинута в центр комнаты, комод стоял на расстоянии шести дюймов от стены, диван – напротив двери, словно Лесли гонялся за мышью и вдруг утратил всякий-интерес к погоне. Пол усеивали грязные носки и апельсиновые корки, на столе горой высились старые газеты, счета, вскрытые конверты с нацарапанными на них телефонными номерами. Среди бумажных пакетов из супермаркета попадались еще не разобранные, с кошачьим кормом. Все растения в горшках завяли.

– Разве Полли не приходит помогать тебе? – спросила я.

– Мы с Полли рассорились, – объяснил Лесли. – Она свинья. Все мои дочери – свиньи.

Только не Аманда, хотелось возразить мне. И не Кэтрин. Но я промолчала. Мне осточертели исповеди. Я не стала даже спрашивать Лесли, из-за чего он поссорился с дочерью.

– И конечно, незадолго до смерти Анита перестала заниматься домом, – продолжал Лесли. – Каждый день она запиралась в студии и работала. Она наконец-то стала самой собой.

– Что нам нужно, – сказала я, оглядывая замусоренную кухню, – так это позвать Мэрион и попросить сделать здесь уборку.

– А я думал, уборкой займешься ты. – Лесли коснулся узловатым пальцем моего рукава.

– Ты ошибся.

– У тебя, случайно, нет свободных денег? – поинтересовался нищий старый Лесли Бек. – Пока я не получу деньги за картины, мне не на что жить.

Я сказала, что денег у меня нет. В банке у меня лежало пять тысяч долларов – все, что осталось от отцовского наследства. Остальное съели повседневные расходы. До меня вдруг дошло, что мы с Эдом не можем позволить себе развестись. Он зарабатывал нам на хлеб, я обеспечивала комфорт.

– Почему бы тебе не купить какую-нибудь картину прямо сейчас? – спросил Лесли. – И не платить комиссионные галерее?

Это было бы несправедливо по отношению к Мэрион, но все мы знали, что Мэрион богата, как Крез, к тому же она продала ребенка Лесли Бека и не заслуживала снисходительности.

Лесли повел меня наверх по пыльной лестнице, тяжело опираясь на перила. Я решила, что он переигрывает, изображая старика, добивается, чтобы я посочувствовала ему и в конце концов легла с ним в постель, но надеялась, что этого не случится. Он не будил во мне желания, и это меня печалило. Во мне образовалась пустота, темный уголок, из которого, как от объявления о вакансиях в окне дешевого отеля, тянуло ветерком неудач, несбывшихся надежд и уменьшающихся доходов.

Мы поднимались по узкой винтовой лестнице, к пыльным ступеням которой присох кошачий помет. Я задумалась о том, что стало с кошкой: Лесли их терпеть не мог. Лесли открыл дверь студии, и солнечный свет хлынул потоком со всех сторон, всепроникающий, как радиация. Я поняла, почему Лесли Бек выглядит так жалко: ему слишком долго пришлось быть сильным, и его силы иссякли. В воздухе еще витал запах масляной краски и скипидара. Студия помещалась на чердаке, это была большая комната с огромными квадратными окнами в крыше.

Я надеялась, что прогулка Эда в ричмондском парке прошла приятно; зной и духота проникали даже сюда, в студию, вместе с выхлопными газами. Должно быть, теперь Эд дома. Он собирается с детьми в ресторан и жалеет, что меня нет с ними. Наверное, они даже позвонили Розали, но трубку никто не взял. Розали сегодня обедала с мистером Кольером, которого мне когда-нибудь придется называть Сэнди, по ее примеру.

Залитые солнцем холсты, прислоненные к стенам, излучали сияние, которое поразило меня, едва Лесли Бек распахнул дверь. Здесь были ковры, книги и фотографии, засушенные цветы и расписные ширмы, сухие краски в банках и прочие атрибуты мастерской художника – именно к такому творческому беспорядку стремился Винни и потерпел фиаско. Но разве он мог позволить себе беспорядок, живя бок о бок со Сьюзен? Когда я была молода, считала, что наши неудачи проходят незамеченными. Мы маскировали их плодовитостью, смехом, хмелем, оливковым маслом и чесноком, персиками и помидорами, спорами и болтовней – всем тем, в чем мы отказывали Аните Бек потому, что презирали ее. А она старалась сберечь все, что могла, и теперь дарила нам свои сокровища.

Анита любила яркие цвета. Картина, которую Лесли Бек принес в галерею Мэрион Лоуз, была самой светлой из ее работ и по-ученически робкой. Я так и не поняла, нравятся ли мне ее полотна. И потом, какое отношение имело мое мнение к самим картинам? Мэрион не терпела, когда кто-то заявлял при ней, что та или иная картина ему нравится. «Субъективной оценке здесь не место, – заявляла она, – вы не имеете никакого отношения к картине. Это нечто объективное, существование чего вам придется признать; человек либо обладает эстетической восприимчивостью, либо нет». А когда мы пытались выяснить, в чем состоит суть эстетической восприимчивости, она отвечала только, что все дело в способности человека совершать высоконравственные поступки. И мы отступали, подозревая ее в попытке возвыситься над нами, даже над Сьюзен.

На одной картине был изображен каркас недостроенного здания, с платформой на высоте четвертого этажа и тесной клетью, и где-то наверху угадывались фигурки людей. Анита густо накладывала краску, мазки разного цвета застывали один поверх другого. Здесь была комната одного из дешевых захудалых отелей, каких много в окрестностях вокзала Кингс-Кросс. Был и морской пейзаж с приливом, бьющимся о скалы на мысу, и узкой светлой полосой песчаного пляжа. Была удивительная пещера со сталактитами и сталагмитами причудливой формы, сросшимися и переплетенными, как фигуры на картинах Иеронима Босха. И множество спален – довольно скромных, почти заурядных, но уютных, как будто художница видела их мельком, но все-таки решила проявить снисходительность и внимание к ним. И одна подвальная комната со странным грибом, выросшим посреди нее. Я и не подозревала, что Анита была настолько талантлива.

– Я был источником ее вдохновения, – пояснил Лесли Бек. – Никто не верит мне, но это правда. Ей нравилось быть со мной, она нуждалась во мне, использовала меня. Жизненная сила принадлежала ей, а не мне. Я был ничтожеством. Чем-то вроде одной из ее кистей. Она оставалась здесь, а я покидал дом. Она отсылала меня прочь.

Он заплакал. Мне было больно видеть это. Пожалуй, мне следовало бы обнять его, но я не решилась.

– Конечно, – добавил Лесли, – женщины редко удостаиваются признания, которого заслуживают. Пожалуй, мне следовало просто сжечь все картины. Какой в них прок?

Я спросила, какая картина ему особенно правится, и он указал на изображение недостроенного здания с дощатой платформой на высоте четвертого этажа. Неожиданно для себя я обрадовалась. Я поняла, зачем приехала сюда: за чувством превосходства, за особым отношением, за тем, чтобы перестать быть женщиной, с которой жил Эд и без которой сумел обойтись Винни, женщиной, презираемой Сьюзен и подвергающейся насмешкам Розали. Мне хотелось сделаться той, чью энергию Аните Бек удалось лучше всего запечатлеть на холсте. Я тоже заплакала, хотя давно разучилась делать это изящно.

– Эта картина стоит двенадцать тысяч фунтов, – сообщил Лесли Бек, успокоившись.

– Она мне не по карману.

– Но я не могу позволить себе продать ее за бесценок.

– Об этом не может быть и речи.

– Почему бы тебе не купить ее в складчину со Сьюзен? – предложил Лесли.

– Пожалуй, нет, – отказалась я.

– Тогда возьми какую-нибудь подешевле, – настаивал он, – с интерьером спальни, например.

– Вряд ли такая меня удовлетворит, – ответила я, и Лесли хватило ума засмеяться.

Мы вышли из студии, захлопнули дверь источника энергии и зашагали по захламленным, грязным комнатам и коридорам, которые оттеняли студию, как, по словам Мэрион, унылая, ничем не примечательная рама порой подчеркивает прелесть яркой картины.

Я вернулась домой. Открыв дверь, я лицом к лицу столкнулась с Колином. Он был взволнован и зол.

– Неужели в «Золотом монахе» вас так скверно накормили? – изумилась я.

– Нора, нам не до шуток, – вмешалась Аманда. – Это ужасно!

– Дрянь! – выпалил мне в лицо обычно вежливый и ласковый Колин, бросился к себе в комнату и хлопнул дверью.

– Что случилось? – встревожилась я. – Где Эд?

Я устала, вымоталась, не знала, что еще сумею вымести. Год за годом жизнь идет мирно, все вокруг улыбаются, а потом словно просыпается спящий вулкан. У меня заболела голова.

– Кажется, Эд ушел, – ответила Аманда, и меня будто внезапно переключили на другую скорость. Голова болела по-прежнему, по я перестала обращать на это внимание. – Мы с Колином – брат и сестра, – продолжала Аманда. – Так говорит Эд. Точнее, сводные брат и сестра. Значит, мы не можем ни спать вместе, ни жить под одной крышей. Эд был в ярости.

– Но это неправда! – воскликнула я. Метнувшись к двери спальни Колина, я барабанила по ней кулаками, пока он не открыл мне. – Это нелепость! – заявила я. – Ты – сын Эда, и больше ничей!

– Колин, успокойся, – просила Аманда. – Не надо расстраивать родителей.

Она явно не собиралась предоставлять мне право во всем разобраться самостоятельно. Она никуда не желала уходить. Заявив, что Эд ошибся, утверждая, что она не дочь Винни, она пришла к выводу, что и насчет Колина он заблуждается. Видимо, Эд просто спятил. Я отметила, насколько Аманда похожа на свою мать.

– Колин, – продолжала я, – сделай анализы крови, образцов тканей, что хочешь. Я не обижусь. Но ты действительно сын Эда.

– Тогда почему папа сказал, что я не его сын? – возразил Колин. – И вообще кто этот Лесли Бек?

Я увидела, как мир перед моими глазами поплыл: плавно наклонился влево, затем начал медленно крениться вправо. Заметив, что я покачнулась, Аманда поддержала меня. Мне казалось, время остановилось навсегда.

– Ты пьяна, – процедил Колин. Он был самым младшим из моих детей. Ричард и Бенджамин учились в колледже. Колин с детства был самым послушным и покладистым. Меня подмывало отвесить ему пощечину, но я удержалась. Все-таки Колин – самый рослый из моих сыновей. Я заплакала. Точнее, разрыдалась.

– Прости, мама, – пробормотал Колин, но по-прежнему смотрел на меня с ненавистью, а Аманда, похоже, готовилась к моей продолжительной исповеди. Я присела на стул в кухне.

Постепенно я собрала воедино всю мозаику.

Место действия: ресторан «Золотой монах», бойкое заведение без претензий в той же торговой аркаде, что и «Аккорд риэлтерс». Его любят дети, здесь подают ската в черном масле, которого обожает Эд.

Колин . Я закажу пикшу с картошкой и горошком.

Аманда . А я – цыпленка-гриль и салат без заправки.

Эд . Сначала дождемся маму.

Дети удивленно уставились на него. Обычно Эд охотно идет у них на поводу. Они стали ждать. Даже не заказали кока-колу. Прошло пятнадцать минут. Мама не появлялась.

Колин . Это, случайно, не Розали – вон там, в углу!

Эд . Да, Розали.

Аманда . С кем это она?

Колин . С мистером Кольером. Мама работает у него.

Аман да. Это у Розали муж однажды исчез, и до сих пор неизвестно, жив он или нет? По-моему, она вправе встречаться с другим мужчиной. Что ей еще остается?

Колин . Ждать мужа.

Эд встал и направился к Розали. Дети посовещались и быстро заказали кока-колу, рыбу с картофелем, цыпленка и салат, а ската с черным маслом попросили принести, когда вернется Эд.

Аманда . А твоя мама не предупредила, куда уходит? Не к Розали, которая вроде бы заболела?

Колин . Самое забавное, так и было.

Принесли кока-колу. Вернулся Эд. Увидев бутылки, он швырнул их через весь зал, повсюду разлетелись осколки стекла и брызги. Гул голосов утих.

Эд . Твоя мать – тварь. Но больше она никогда не выставит меня на посмешище. И вы двое тоже. Хватит трахаться в моем доме. За кого вы меня принимаете?

Колин . Папа, пойдем отсюда.

Эд . Ты мне даже не сын. Только посмотри на себя! Что за дурацкие кольца у тебя в носу?

Аманда . Сейчас все так ходят, Эд. Пожалуйста, успокойтесь.

Эд(язвительно ). «Эд, Эд»! Ты только посмотри на себя, послушай, что ты несешь! «Эд»! И ты тоже дочь Лесли Бека, а не Винни. Как этот подкидыш. Это кровосмешение, и мне противно, что ни у кого не хватает духу открыто заявить об этом. Где, по-твоему, сейчас твоя мать, черт бы ее побрал? У нее опять течка!..

Молодые парни, знакомые Колина, помогли вывести Эда из ресторана. Розали заплатила за кока-колу. Мистер Кольер стряхивал мелкие осколки со штанин. Почти все стекло полетело в его сторону.

По дороге домой Эд попросил у детей прощения, объяснил, что не смог сдержаться, что с него довольно, что дети ни в чем не виноваты, но добавил: насчет отцов он сказал правду. Потом Эд ушел к себе в комнату. Аманда приготовила тосты с фасолью, но Колин был слишком взвинчен, чтобы есть. Эд покинул дом с чемоданом в руке. Аманда и Колин решили, что, если инцест самое страшное из того, что с ними случилось, им наплевать. Все равно никто не запретит им жить вместе, и чем скорее они уйдут из родительского дома, тем лучше. Потом домой вернулась я. И так далее.

Наша спальня показалась мне пустой. Я проспала три часа. Мне снилось, что я в «Галерее Мэрион Лоуз», роюсь в пустом кошельке, пытаюсь занять денег у Розали. Проснувшись, я узнала, что Эд так и не вернулся. Я стала обзванивать друзей, которые выражали удивление и беспокойство, но не представляли, где он. Дозвониться до Сьюзен мне не удалось номер был постоянно занят.

Колину и Аманде я сказала то, что должна была сказать: они еще слишком молоды для серьезных отношений. И он, и она так разозлились, что мне пришлось замолчать. В этот момент я беспокоилась не за них, а за себя. К поступку Эда у меня было двойственное отношение. С одной стороны, жизненная сила Лесли Бека ликующе забила ключом, напомнила о свободе, с другой – дом превратился в пустыню, в нем царил невыносимый зной. Телевизор работал, но его никто не смотрел.

Ко мне зашла Розали.

– Колин, – сказала она, – ты на самом деле сын своего отца. Мы с твоей матерью знакомы с давних пор. Никому и в голову не пришло бы утверждать, будто ты чужой сын. Просто твой отец помешался. Скоро он вернется.

Аманда смотрела в зеркало и твердила:

– Я не похожа на своих родителей, и никогда не была похожа. В своей семье я всегда чувствовала себя чужой.

Колин обратился ко мне:

– Тогда где же ты была? Ты написала, что уходишь к Розали, но где была на самом деле? Неужели все женщины такие?

Чертов Эд, думала я. Я была готова убить его. От этого мне стало бы легче.

– Почему ты меня не предупредила? – спросила Розали. – Мы выбрали «Золотой монах» только потому, что надеялись не встретить там знакомых. Кому придет в голову обедать в этом ресторане?

И так далее и тому подобное.

– Если Эд никогда не вернется, как мне получить образцы его тканей для анализа? – поинтересовался Колин.

Аманда сказала, что ее мать тоже лицемерка и вообще, кто такой Лесли Бек? Что мне известно о нем?

Я не стала объяснять, что это мужчина с самым огромным членом на земле. Это уже не казалось мне забавным и к тому же перестало быть правдой.

Розали уложила меня в постель и дала снотворного. Я услышала ее голос:

– Кстати, Нора, я почему-то стала бояться мистера Кольера. Больше не хочу встречаться с ним, а приходится. Я опасаюсь сердить его. Он очень странно смотрит на меня – знаешь, как спаниели, не поймешь, то ли они преданы тебе, то ли задумали тебя искусать. Вот такой у него взгляд. А может, мне просто показалось.

Она еще не успела переспать с ним; с этим она не торопилась. Я уснула.

Проснулась я внезапно, от странных звуков. Прислушавшись, я поняла, что в них нет ничего странного. Просто Колин и Аманда демонстрировали, как мало их волнует мнение окружающих. Чтобы доказать свою правоту, они наверняка решат зачать ребенка.

Снотворное произвело неожиданное действие: парализовало тело, приковало к постели, но взбудоражило разум. Видимо, так чувствуют себя люди, перенесшие инфаркт и способные только открывать и закрывать глаза, отвечая на вопросы. Уж лучше умереть. Но как?

Мой левый бок замерз – сказывалось отсутствие Эда. Я нашла убежище в теле Мэрион, мысленно перевоплотившись в нее. Широко открыла ее глаза и взглянула на мир под другим углом.

МЭРИОН

Сегодня Барбара опять принесла ребенка в галерею. Похоже, мне придется повысить ей зарплату, чтобы она наняла няню, в противном случае она каждый день будет брать Холли с собой на работу. А если я уволю ее, у нее, как у безработной, появятся дополнительные льготы и преимущества. Если же она уйдет по собственному желанию, то претендовать на пособие не сможет. Поскольку ее муж зарабатывает чуть больше установленного минимума (162, 25 фунтов чистыми), их маленькая семья не сможет рассчитывать на семейный кредит. Лишать ребенка отца она не вправе, к тому же она любит Бена. С тех пор как родился малыш, им ни разу не удалось хорошенько выспаться, и Барбара полагала, что именно поэтому Бен стал таким раздражительным. Он твердо уверен, что прокормить семью можно на двадцать фунтов в неделю – об этом как-то упоминала его мать, – поэтому именно столько он отдает Барбаре из своей зарплаты, а она дополняет их деньгами, заработанными у меня. Ее муж разорвал контракт о разделении домашних обязанностей, который они составили сразу после свадьбы и прикрепили к кухонной стене. Он счел его оскорблением мужского достоинства, и без того достаточно оскорбленного.

– И виной всему – секс с Лесли Беком, – подытожила я. – Стоила ли игра свеч?

– С Лесли Беком у меня ничего не было, – возразила Барбара, – хотя мы предприняли попытку. Мне было так жаль Лесли. Он пробудил во мне сочувствие, повел в студию Аниты. Это огромная комната, длиной во весь фасад дома. Вы не представляете себе, как там красиво. Лесли оплакивал Аниту, я тоже расплакалась и попыталась его утешить.

– Но у него ничего не вышло, – заключила Афра. Она снова дала ребенку пососать палец. – Надо давать ему пустышку.

– Мы с Беном против пустышек, – ответила Барбара и устремила на меня отчаянный и озлобленный взгляд. За последнее время она заметно изменилась, утратила прежнюю покладистость. – Что же мне делать? Я понятия не имела, как тяжело живется женщинам. Не знала, как несправедлива жизнь.

Я не знала, что сказать.

Мне пришел в голову единственный ответ: «Когда ты будешь вспоминать эти годы, они покажутся тебе счастливейшими в жизни». Я повторила его вслух.

– Я часто слышала это от других людей, – добавила я. – Они уверяли, что самыми счастливыми для них были первые, казалось бы, наиболее трудные годы супружества и рождение ребенка. – Но мой голос прозвучал фальшиво.

В галерею забрел какой-то идиот. Мне пришлось уйти, хотя обычно Барбара встречала любопытных посетителей, единственная цель которых – зайти в какую-нибудь галерею, спросить, сколько стоит первая попавшаяся картина, воскликнуть: «Что? Так дорого?! За эту мазню?» – и со смехом уйти. Так было и в этот раз. Впервые за много лет я пожалела, что открыла галерею. Если бы я могла просто хлопнуть дверью и уйти домой! В конце концов, что такое «Галерея Тейт» и музей «Метрополитен»? Мои кумиры, внимание которых так льстит мне? Из каждой сохни картин, выставленных там, только три процента написаны женщинами. Ну и что это им дало? Зачем все это? Что принесло им умение мазать краской холст? Я сделала глупость, впала в безумие, нашла самый нелепый из способов отомстить Аиде и Эрику. Преклонение перед куличиками из грязи. «Смотрите, смотрите! Видите, что я сделала? Я молодец, правда?»

Ребенок хнычет. Афра отдает его Барбаре. Я вдруг понимаю, что она совсем еще неопытная мать, и испытываю мимолетное сочувствие к Бену.

– Ты думаешь, Афра, у тебя все будет по-другому? – спрашивает Барбара. – Если позволишь приятелю купить квартиру в подвале дома Лесли Бека и переселишься к нему, не выйдя за него замуж, значит, ты спятила. Он вернет ссуду, купит машину и СД-плейер, а тебе достанутся походы по магазинам, оплата отпусков и повседневные расходы, потому что это выглядит справедливо. Когда же через десять лет он вышвырнет тебя вон, ему достанется все, а тебе будет уже тридцать три года, и ты останешься без средств.

– Он любит меня, – слабо возражает Афра. На мгновение мне кажется, что она говорит о Лесли Беке, но, конечно, она имеет в виду своего приятеля. – Если кто и окажется на улице, так это он.

– Так же считали все мои подруги, – уверяет Барбара. – Теперь все их время отдано младенцам и домашним делам, либо они остались ни с чем.

– Значит, твои подруги глупы, – отвечает Афра, но явно начинает беспокоиться.

– В подвале очень сыро и темно, – предупреждаю я. – Лесли так и не вытравил грибок.

Больше я ничего не добавляю. Барбара и Афра – мои подчиненные, я – босс, мы отнюдь не компания взбудораженных девчонок. Они предали меня, нанесли оскорбление, но так ничего и не поняли. Ребенок сидит в кресле в кабинете, обложенный подушками. Я посылаю Барбару купить для него хоть какую-нибудь переносную кроватку, каких теперь много, и выдаю наличные из кассы. Пожалуй, лучшее будет все-таки повысить ей зарплату, хотя она ясно дает мне понять, что няни в наши дни зарабатывают больше, чем она. По ее мнению, это вопиющая несправедливость, а по мнению Афры, вполне разумная оплата труда, поскольку работать в галерее гораздо увлекательнее, чем присматривать за младенцем. Расплакавшись, Барбара уходит в магазин.

Ребенок таращится на меня. Кажется, ему месяца четыре. Когда он не плачет, то смотрит в одну точку не мигая. Трудно поверить, что это существо доставляет взрослым столько хлопот. Я невольно вспоминаю о своем ребенке. Мне даже не пришло в голову выбрать ему имя. Надеюсь, у него все в порядке, он не пал жертвой статистики, отражающей внезапный рост смертности мальчиков-подростков. Интересно, каковы его политические убеждения? Мне редко случается думать о нем. Я не испытала ни малейшего потрясения, когда Бренда Стрейзер увезла ребенка: судя по восхищенному взгляду, она уже успела полюбить его всей душой. Исследования, проведенные на однояйцевых близнецах, свидетельствуют о том, что в отсутствие сильных потрясений и травм дети вырастают одинаковыми, какими им положено быть, независимо от того, кто их воспитал. Неутомимый экспериментатор Природа объединяет гены: эта мать с этим отцом, тот отец – с той матерью. Лесли Бек и Мэрион Лоуз тоже приняли участие в эксперименте, а потом пристального внимания удостоились другие поколения – предположительно в стремлении к совершенству. Вот и все, мы лишь второстепенные персонажи в драме жизненной силы.

Ребенок ревет.

– Сходите в магазин за углом и купите пустышку, – обращаюсь я к Афре. – Незачем травмировать ребенка.

Помнится, Розали постоянно совала своим детям пустышки. И Нора тоже. А Винни даже не желал слышать о них. Афра встает.

– Барбара будет недовольна, – предупреждает она. Я пожимаю плечами. В дверях Афра медлит. – По-моему, вы замечательный человек, Мэрион, – бросает она будто невзначай. – Я правда так считаю.

Жаль, что сегодня утром Моне и Мане опять проснулись с затекшими глазами. Жаль, что у меня в квартире так пыльно и тоскливо. Жаль, что картины на стенах вовсе не выглядят как куски холста, измазанные красками. Жаль, что в выходные мне бывает так одиноко и что у меня нет друзей. Жаль, что скоро мне исполнится сорок пять лет, а об этом никто не знает. Кому какое дело? Жаль, что будущее предвещает только перемены к худшему – в старости жизнь съеживается шагреневой кожей, превращается в безнадежную борьбу с одиночеством и болезнями, утешением служит лишь банковский счет, а гордость и разборчивость не позволяют мне пить и развлекаться с сомнительными людьми в пабах и клубах, где полным-полно женщин, подобных мне, разве что более добродушных и раскованных.

Я пожалела, что Лесли Бек однажды зашел ко мне в галерею с картиной Аниты в вытянутых руках – баскетболист, дотянувшийся через головы остальных игроков и забросивший мяч в корзину. Но говорят, одного роста мало, чтобы стать хорошим баскетболистом: нужны еще сноровка, знание стратегии и тактики игры.

Я позвонила Розали, чтобы поболтать. Во вторник утром в галерее почти всегда безлюдно. В наше время уик-энд многие растягивают до полудня вторника.

Розали я призналась, что чувствую себя подавленной. Она испытывала то же чувство, но не желала поддаваться ему. Розали сообщила, что Эд бросил Нору, и я сказала, что не верю своим ушам. А потом мне пришлось прервать разговор: в дверях галереи возник улыбающийся Лесли Бек. Видимо, я привыкла к его возрасту и перестала считать старым. Я ощутила болезненное облегчение, словно проплакала долгие годы и наконец успокоилась, обессилевшая и омытая слезами. Я была рада видеть его.

– Барбары и Афры здесь нет? – спросил он.

– Нет.

– Вот и хорошо, – заявил он. – Я флиртовал с ними, только чтобы подразнить тебя.

Я почти поверила, что он говорит правду.

– Думаю, нам надо пожениться, – продолжал Лесли Бек. – Этого требует жизненная сила. Это наш шанс изменить судьбу к лучшему, и твою, и мою.

– Ты хочешь сказать, – уточнила я, – что с моими деньгами и моей галереей у тебя начнется новая жизнь, несмотря на то что тебя вышвырнули из строительного бизнеса.

– Хорошо еще, что у меня есть крыша над головой, – заметил он. – Не надо так шутить. Я же не шучу.

– Я тоже.

– Ты одинока, я свободен. Вот только от кошачьей шерсти у меня астма. Мне стало легче с тех пор, как сбежала кошка Аниты. И выгляжу я лучше, правда?

– Да.

– Я по-прежнему Лесли Бек Великолепный?

– Да.

Он подошел ко мне вплотную. Его постаревшие руки были все еще красивыми. По привычке он прикоснулся к моему рукаву, предлагая и обещая множество удовольствий сразу.

– Ты ведь так честолюбива, – напомнил он, – и будешь уже не служанкой, а хозяйкой.

Афра и Барбара вошли одновременно, развеяв чары.

– Можешь подумать несколько дней, – разрешил Лесли. – Но не тяни с ответом. Меня могут увести у тебя из-под носа. Я – вдовец с большим домом, где есть центральное отопление, но все, что мне нужно, – это ты. Так было всегда.

– Негодяй! – хором выпалили Барбара и Афра, заметив, как Лесли держал меня за руку. Барбара даже не обратила внимания на пустышку, которую Афра сунула ребенку.

– Будьте осторожны, Мэрион, – предупредила Афра. – Это ловушка. Он охотится за вашими деньгами. С моего приятеля он запросил за квартиру в подвале вдвое дороже, чем следовало. А там нет даже центрального отопления.

– Центрального отопления? – переспросила Барбара. – С чего это ты вспомнила о нем? Твоя конура вообще не отапливается.

– Зато мы можем жечь мебель и потолочные балки в камине, – возразила Афра.

– В квартире Лесли нет камина, – ехидно сообщила Барбара.

Откуда ей это известно? Я не стала мешать им и снова позвонила Розали.

– Не знаю, что и сказать, – произнесла она. – Трудно жить, – рассчитывая только на себя. Но ты можешь влипнуть, тебе грозят серьезные неприятности! И потом, почему именно Лесли Бек, а не кто-нибудь другой?

Лесли Бек, единственный из всех.