Текст книги "На крыльях мечты"
Автор книги: Ферн Майклз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)
* * *
Билли с трудом поднялась по лестнице на второй этаж, где разместили Сета. Чем выше она поднималась, тем труднее давался каждый шаг, и к концу пришлось уже становиться на каждую ступеньку обеими ногами. Иссяк адреналиновый заряд, встряхнувший ее во всплеске чувств, и теперь Билли чувствовала себя совершенно обессиленной.
Как справедливо, подумала она, что Сет оказался в той самой постели, пленницей которой такое долгое время была Джессика. Это – почти божественное возмездие. Билли вошла в комнату и остановилась у кровати, ожидая, когда старик узнает ее. Сет вдруг как-то сразу стал очень старым, очень слабым человеком, жалким инвалидом. Агнес, сидевшая рядом с ним, посмотрела на Билли, будто соглашаясь с наблюдениями дочери. Потом быстро удалилась, радуясь, что можно выйти из комнаты. Однако задержалась у двери, прислушиваясь к голосу Билли и восхищаясь ее холодным тоном, в котором явно чувствовалась властность.
– Сет? Я Билли. Я только что вернулась домой.
– Что это тебе приспичило возвращаться? – неразборчиво пробормотал он. Разобрать слова было трудно, но сердитый блеск суровых глаз не оставлял сомнений в смысле сказанного. – Ты должна была быть со своим мужем!
Билли поняла. На самом деле Сет имел в виду, что это она должна была умереть.
– Я не собираюсь спорить с вами. Я пришла сказать, что Мосс жив. Он в Нью-Йорке.
Сет недоверчиво покачал головой. Нижняя губа начала дрожать, слезы набежали на глаза.
– Ты меня обманываешь, девочка.
– Когда-нибудь, Сет, вам наконец придется назвать меня по имени и говорить со мной с тем уважением, которого я заслуживаю. – Она взяла телефон с прикроватной тумбочки и набрала номер. Нью-йоркский номер. – Твой отец хотел бы услышать твой голос, – холодно проговорила она, когда откликнулся Мосс.
Сет с поразительной силой схватился за трубку. Билли помогла ему пристроить ее к уху. Нескрываемое волнение на лице и неуверенность в дрожащем голосе человека, который считал проявление чувств слабостью, ужасали.
– Сынок? – попытался он выговорить сквозь слезы.
Билли вышла из комнаты пошатываясь. Снова услышав голос Мосса, она совсем пала духом. За дверью она буквально наткнулась на Агнес, которая накинулась с вопросами:
– Это правда? В самом деле?
– Правда. Можешь мне верить.
– Он был с той женщиной? Снова? – настаивала Агнес.
– Да, он был с «той женщиной»! Не наседай на меня, мама. Я не хочу слышать, что, если бы я была хорошей женой, Мосс не стал бы таким подонком, каким является. Я не несу ответственности за его поступки. И, как ни трудно в это поверить, за его измены. Теперь я хочу видеть Сойер. Она в детской?
– Бедный Сет. – Агнес заломила руки.
– А вот это верно, мама, бедный Сет. Единственное, что тебя всегда беспокоило, это как бы я не вышла из милости и не лишила тебя династии Коулмэнов со всем ее престижем и властью. Ладно, прибереги свою жалость для самой себя, мама. Сет не оправится от этого удара, и я точно знаю, кто станет заботиться о нем с восхода до заката. Ты купила себе эту честь, мама, всеми твоими мелкими предательствами по отношению ко мне, к детям и к твоему корыстному союзу с Сетом. Очень скоро, мама, ты будешь выпрашивать немного жалости для самой себя.
Билли круто повернулась и направилась в детскую.
* * *
Дождь заливал стекла лимузина и стучал по крыше. Далекий раскат грома напомнил Моссу выстрел из винтовки. Он радовался, что сегодня не сам ведет машину; невозможно было сосредоточиться на дороге. Зигзагообразная молния блеснула в небе, заставив вздрогнуть. Хорошая техасская гроза, грозно бичующая равнины. Папа ненавидел грозы. Старик жаловался, что от грозы скот становится пугливым, но Мосс знал, что грозы – одно из тайных слабых мест отца. Другой такой слабостью являлся он, его сын.
Отец старился. Он привык быть жестоким, привык все держать в своих руках. О, Билли рассказывала ему, как Сет горевал, когда его самолет упал в море во время войны и они не знали, жив он или мертв. Но на сей раз старик не выдержал. Удар. Боже милостивый, удар! И все по его вине. Один злосчастный звонок телефона – и ничего этого не случилось бы. Ничего. Но он отменил последнюю часть запланированной поездки, потому что у Элис имелось свободное время между спектаклями и она не хотела оставаться одна. Он как вихрь промчался по лондонскому дому Амелии, прокричал своей сестре и Сьюзан «до свиданья». Сьюзан слабо улыбнулась и вышла, как бы говоря всем своим видом, что и не ожидает его присутствия на ее сольном концерте в Лондонской консерватории. Черт, как он мог поступить так эгоистично? Элис Форбс подождала бы, она всегда ждала. Как и Билли. Между прочим, все это из-за Билли. Из-за нее и ее эгоизма. Если бы она путешествовала с ним, как он планировал, не пришлось бы в такой спешке возвращаться в Штаты.
Неожиданно, впервые за все время, ему пришла в голову мысль, что он мог бы оказаться в этом самолете, что они с Билли могли бы погибнуть. Ужасная мысль. Но потом он отмел ее. Нет, их не было бы в нем, потому что Билли захотела бы остаться в Лондоне, чтобы присутствовать на концерте Сьюзан. Да, кивнул он сам себе, во всем виновата Билли. Ее эгоизм, внезапное стремление к самостоятельности привели его прямо в объятия Элис Форбс.
Кажется, прошла целая вечность с того времени, как Билли позвонила ему в Нью-Йорк. А как она узнала, что он в квартире Элис? Или просто любезно звонила, чтобы сообщить Элис о катастрофе с самолетом в Испании? Стали бы они плакать вместе? Попытались бы утешить друг друга? Эта мысль его развеселила.
Прежде чем выйти из машины, он прошептал молитву. Неизвестно было, чего ждать и насколько серьезно состояние отца. В этот момент он понял, что охотно рухнул бы с тем самолетом, если бы это спасло Сета. Папа должен знать, что его сын отдал бы за него жизнь. Боже, надо как-то дать отцу понять это. Ведь они – отец и сын, это главное. Боже, это главное!
– Папа! – радостно воскликнул Райли. Мальчик обхватил Мосса руками, изобразив что-то вроде объятий. Как всегда, Мосс удивился, какой он высокий и мускулистый. Весь в отца.
– Как дедушка?
– Ворчит. – Райли улыбнулся. – Ему не нравится лежать в постели, но он не может пошевелить ни левой рукой, ни ногой. Бабушка говорит, он выкарабкается. Тебя увидит, и ему сразу станет лучше, папа. Он ждет тебя с тех пор, как мама сказала, что ты не летел на том самолете.
Мосс изучающе глянул на сына, отыскивая осуждение в его чистых голубых глазах. Много ли он знает? Неужели Билли так жестока?
Райли, казалось, прочел все эти вопросы во взгляде отца.
– Я рад, что тебя не было в том самолете, пап. Правда, рад. Бабушка сказала мне, что поэтому у дедушки и случился удар, ведь он беспокоился о тебе. Он очень тебя любит, пап, и я тоже, – робко сказал Райли. Он не привык выражать свои чувства к отцу. Оба они понимали и принимали это без слов.
– Что же сказала тебе бабушка? – как бы между прочим спросил Мосс. – Как мама? – Если кто-то из них рассказал Райли больше, чем было необходимо, они за это дорого заплатят. Он им не позволит ронять отца в глазах сына.
– Бабушка только это и сказала, и еще, что это была большая ошибка, и я должен забыть об этом и помочь маме, чем смогу. Но маме я не нужен, папа. Она заботится обо всем. Папа, мама стала какая-то другая. Она изменилась. Точно. Я думаю, она была потрясена, узнав, что ты мог лететь на том самолете. Она так изменилась.
Сердце у Мосса гулко застучало.
– Как это, Райли?
– Она… она все время занята, отвечает на телефонные звонки и заботится о дедушке. Позволяет няне все время заниматься Сойер и даже не вышла из мастерской, когда я приехал домой вчера после обеда. Это так не похоже на нее, пап. Она улыбается, а на самом деле не улыбается. Ты понимаешь, что я имею в виду?
– Думаю, что да. Где она сейчас?
– Наверное, читает газету дедушке. Я тоже там сидел, но проголодался. Хочешь съесть чего-нибудь?
– Я бы выпил холодного пива и съел сандвич, если ты можешь приготовить.
– Пап, я больше не ребенок. Хочешь, чтобы я принес тебе все это наверх или поешь со мной на кухне? Бабушка расстраивается, когда мы таскаем еду по дому. Как насекомые.
– Я присоединюсь к тебе на кухне. Иди пока. Не открывай пиво, а то пена осядет.
Мосс медленно поднялся по лестнице. Обычно он шагал через две ступеньки, но сегодня, казалось, едва переставляет ноги. Он опасался этой первой встречи с отцом, с Билли – тоже. Райли сказал, она читает отцу газету. Значит, старик не так уж плох, а? Глубоко вдохнув воздух, Мосс вошел в спальню отца.
Билли подняла глаза от газеты, которую читала Сету, и взглянула на Мосса, прервавшись на середине предложения. Почувствовав еще чье-то присутствие в комнате, Сет открыл глаза. Кривая улыбка поползла по его лицу, правая рука протянулась к блудному сыну. Мосс моментально схватил ладонь отца и склонился над кроватью.
Билли отвернулась, словно чтобы не видеть, как Мосс рыдает в объятиях Сета. Ее губы пренебрежительно изогнулись, будто от отвращения к самой себе и к слепому одобрению Сета, готового принять все, что бы ни сделал сын. Какое право имела она теперь выкрикивать обвинения, если сама оказалась виновата не меньше Мосса, предав их брак и обязательства по отношению к их семье? Она бросила взгляд на мужа, стоявшего на коленях у кровати отца. Невзирая на все его слезы и печали, она точно знала: он никогда не изменится. Будет и дальше жить такой жизнью, какая ему нравится, жить так, как хочет. А если и она станет поступать точно так же, куда заведет все это их всех, детей, семью?
Она тихо положила газету на кровать и вышла из комнаты, с трудом переставляя ноги, ставшие как будто ватными, зная, что отправляется в одинокое плаванье. Ее жизнь будет протекать здесь, в Санбридже, и она обречена оставаться в этом доме.
Глава 9
После того как с Сетом случился удар, жизнь в Санбридже быстро изменилась. С разрешения врача Сет перебрался на первый этаж, и кабинет превратился в больничную палату. Стеллаж для бумаг, письменный стол, высокая кровать со съемными бортами и поднос с лекарствами стали новыми и немаловажными предметами обстановки. Всю кожаную мебель и тяжелые гардины убрали на чердак, напоминавший пещеру. В дальнем углу комнаты стояло сверкающее инвалидное кресло под чехлом. Сет отказался пользоваться им.
Агнес упивалась своими новыми обязанностями. В то время как она «советовалась» с Сетом, а Мосс притворялся, что надзирает за ее действиями и решениями, все они понимали, что это лишь простая любезность. Агнес Эймс теперь полностью контролировала Санбридж и радовалась каждой минуте такой жизни. Ей нравилось чувствовать уважение и восхищение в глазах людей, когда они говорили, что не представляют себе, как Сет обходился бы без нее. Нравилось присутствовать на заседаниях и передавать указания Сета, как будто они исходят от нее одной, или изменять его инструкции к своей выгоде.
Агнес любила власть и впервые в жизни имела ее, ревностно охраняя. Не нравились ей посягательства старика на нее и ее время. Когда Сет требовал чашку кофе, то хотел, чтобы именно она ему его принесла. Служанка для этой цели не подходила. Он любил, чтобы ему читали газеты, и Агнес охотно выполняла эту обязанность. Она находилась всецело в его распоряжении – все двадцать четыре часа в сутки, когда бы ему ни взбрело в голову постучать своей тростью в стену. Агнес ненавидела это. Но такова была цена ее нового положения. Вот почему улыбка не сходила с ее лица, как приклеенная, поэтому она выполняла все требования Сета и пыталась сосредоточиться на той награде, которую эти усилия принесут ей.
Но этого ей было недостаточно… Поздно ночью в уединении своей комнаты, в полной темноте она желала смерти старика, а главное – изменить свою фамилию на «Коулмэн». Если бы она могла достичь этих двух заветных целей, то стала бы счастливейшей женщиной в мире. Власть и деньги. Все сводилось к этому.
* * *
Шесть недель спустя после удара Сета Агнес сидела в его комнате. Ее хорошо причесанная головка склонилась над пачкой бумаг. Плечи были напряжены: она писала мелким почерком, а не обычным, размашистым. Агнес чувствовала взгляд Сета на своей спине и знала: он пытается придумать для нее какое-нибудь поручение – отослать за чем-нибудь, лишь бы оторвать от того, что она любила делать, например, подводить баланс в бухгалтерских книгах «Санбридж Энтерпрайзиз». Итоговая сумма в конце колонки всегда вызывала улыбку на ее устах. Она очень любила итоговые суммы. Ее собственные банковские книги, раздумывала Агнес, содержат такие полные круглые числа, что иногда бывает трудно с одного взгляда определить число нулей. Как-то раз у нее даже голова закружилась от восторга. В один прекрасный день она упакует свои чемоданы и отправится в путешествие вокруг света. Весь мир – без определенных часов, без делового расписания.
При звуке своего имени Агнес сильнее нажала на карандаш, и заостренный кончик сломался. Крохотный кусочек графита покатился по столу. Язвы. Она просто ощущала, как они начинают образовываться в глубинах ее желудка. Этот вредный старикашка, лежащий здесь со своей проклятой тростью с серебряным набалдашником, и вызывает язвы у нее в желудке. Она обернулась с приятной улыбкой на лице.
– Да, Сет, что я могу сделать для тебя?
– Можешь поговорить со мной, вот что ты можешь сделать. Мне тошно глядеть на твою спину. Чертовски тошно от этого радио, а еще больше – от этой кровати. Что происходит? Приезжает сегодня Райли? Когда ты в последний раз видела моего сына, и чем он занимается? Где твоя дочь? Заперлась в этом говняном месте, которое она называет своей мастерской? Почему никто не принес мне Сойер, чтобы она повидалась со мной? Бога ради, Эгги, я считал, что ты в курсе всего. Наверное, ты слишком загружена, как я погляжу. – Сет устремил взгляд водянистых глаз на Агнес и, бросив вызов, ожидал ответа.
Слишком загружена? Она терпеть не могла, когда он делал такие замечания. Он все еще мог лишить ее какой-то части могущества, выбить почву из-под ног. У него еще была власть. С каждым днем становилось труднее и труднее оставаться любезной с этим сварливым стариком.
– Я могу повернуть стол к тебе, чтобы ты не видел мою спину. Тебе так больше понравится? – примирительно сказала Агнес.
– Нет, черт побери. Почему бы нам не выпить?
– Потому что тебе запретили алкоголь. И даже не думай, что сиделка тебе что-то даст. Это для твоего же блага. Ругай доктора, а не меня. Райли будет дома сегодня вечером, тогда и ответит на все твои вопросы. Я не видела Мосса вот уже три дня. Думаю, он уехал в Аризону. По крайней мере так говорит кухарка. Твой сын не склонен доверяться мне. Моя дочь в мастерской, как ты знаешь. Сойер – со своей няней. Если хочешь, я могла бы привести ее сюда, но она почти в таком же неважном настроении, что и ты. Няня говорит, что у нее болит ухо. Она ноет и плачет, когда ухо начинает ее беспокоить. Ну, о чем еще поговорим? Может быть, хочешь чаю или кофе?
Сет фыркнул. Прежде чем спрашивать о чем-то Агнес, следовало знать – у нее на все есть ответ.
– Как идут дела? Какова наша прибыль от последней отправки партии скота?
Агнес засияла.
– Великолепно! – Сет верил ей. Немногое могло заставить Агнес улыбнуться, но деньги стояли первыми в списке.
* * *
Потребовалось более года интенсивной терапии, чтобы речь Сета вернулась почти к нормальному состоянию. Теперь, когда он уставал или сердился, рот у него перекашивался и становилось трудно глотать слюну. Агнес считала это отвратительным и всячески старалась куда-нибудь удалиться, если такое случалось в ее присутствии. Однако к концу второго года ворчливый старик оправился настолько, что мог уже садиться в свое инвалидное кресло и выбираться из него.
– Поехали, Эгги, – требовал он. Проклятое кресло было снабжено мотором и позволяло передвигаться без посторонней помощи, но старик отказывался пользоваться механизмом, предпочитая Агнес с ее «верностью» долгу.
Прошло долгих девять лет. Сначала Агнес действительно не замечала, что Мосс проверяет некоторые бухгалтерские книги, обсуждает некоторые деловые решения. Она даже почувствовала облегчение, когда нагрузка уменьшилась. Но постепенно поняла, что Мосс осуществляет почти полный контроль над делами семейного предприятия, а сама она все больше времени проводит под рукой у Сета, находясь в его полном распоряжении. Это ей не понравилось. Совершенно не понравилось! Она целиком и полностью отдала себя семье Коулмэнов. Когда же наступит ее черед получить награду – путешествие?
Наступило 2 сентября 1966 года. Райли исполнился двадцать один год. Верится с трудом, думала Агнес, что почти четверть века прошло с тех пор, как она впервые приехала в Санбридж. В этот день она собиралась пораньше отправиться в клуб, чтобы проверить украшение зала и меню. Сет приказал организовать вечер как можно лучше – как будто она и так не устроила бы все на высшем уровне. Райли Сет Коулмэн – ее страховой полис в холодном, бессердечном, враждебном мире… и она никогда не забывала об этом.
Мосс и Райли должны были привезти Сета и его инвалидное кресло в большой машине. Билли и Сойер поедут сами в машине Билли. Мэгги, если ей удастся вовремя выехать из Нью-Йорка, приедет прямо из аэропорта. Агнес поморщилась. Если она появится здесь, то, без сомнения, испортит вечер. Мэгги нисколько не изменилась. Хотя теперь она стала взрослой женщиной и работает в отделе истории искусства в каком-то незначительном нью-йоркском музее, губы у нее все так же были недовольно, по-детски, надуты, а в глазах мерцал враждебный огонек. Агнес не любила Мэгги, никогда не любила. Мэгги представляла для нее угрозу, напоминая о старых дрязгах и глубоко запрятанных чувствах. Что касается ее как бабушки, то ей абсолютно нечего было посоветовать своей внучке.
Агнес отвечала за доставку в клуб всех подарков. Молодой человек, несомненно, удивится, открыв коробочку с подарком дедушки – ключи от новой спортивной машины «порш». Мосс подарил ему одномоторный самолет «Пайпер Каб». Агнес не могла не задуматься, что же подарит Билли своему сыну? Не могла же она превзойти по значимости такие подарки, как машина и самолет? Сама Агнес даже не пыталась. Она оформила ему подписку на журнал по воздухоплаванию. Потом, в последнюю минуту, купила кожаный бумажник и вложила в него новенькую хрустящую купюру в сто долларов.
Еще неделя – и последний птенчик из гнезда Билли вернется в колледж. Останется только Сойер. Проверяя, как расставлены цветы на столах, Агнес пообещала себе наладить отношения с дочерью. Теперь, когда семья разбредается, нет смысла жить так отчужденно.
Маленькая вечеринка, «пирушка», как называл это Сет, обойдется ему почти в двадцать пять тысяч долларов. В глубине души она считала, что получилось довольно дешево, учитывая коктейль и два оркестра, которые входят в программу клуба. Креветки из Мексиканского залива, омары из штата Мэн прибыли лишь несколько часов назад, а коулмэновской говядины хватит на пять сотен гостей. Настоящая техасская пирушка.
При одной мысли о еде Агнес поморщилась. Что можно будет съесть? – задумалась она. Язва портила жизнь. В последнее время она жила буквально на одних кашах. И все из-за этого проклятого, ворчливого, требовательного старика по имени Сет Коулмэн. Как только Райли вернется в колледж, ей нужно будет серьезно поразмыслить. У нее еще немало лет впереди, да и у Сета, по всей видимости, тоже. Интуиция подсказывала ей, что еще десять лет ожидания возле старика сведут ее в могилу. Она не становилась моложе, а он оставался все тем же противным, вредным старикашкой, каким был всегда.
* * *
Сьюзан Коулмэн повесила новое платье в шкаф как раз на расстоянии в один дюйм от остальной одежды, уже висевшей по другую сторону. Ей всегда нравился порядок в шкафу. Все должно быть чистым и аккуратным. Во многих отношениях ее жизнь была именно такой, размышляла Сьюзан. Жизнь кажется гораздо проще, когда все на своем месте и в полном порядке.
Тетя Амелия и Рэнд вечно указывали ей на это.
– Отпусти тормоза хоть разок, Сюзи, – посмеивался Рэнд. – Ты становишься такой… такой стерильной. – Ее обидела такая характеристика, но спорить она не стала. Да и зачем? Это ее жизнь, ей так нравится. Потом тетя Амелия сказала, что отсутствие страсти в ее жизни влияет на ее работу. Это было неприятно: любое критическое отношение к ее исполнительскому искусству обижало. Но Сьюзан улыбнулась и успокоила свою горячо любимую тетю Амелию, пообещав немного расслабиться.
Сьюзан глянула на часы, стоявшие на прикроватной тумбочке. Подходит время звонить Райли, чтобы поздравить его с днем рождения. Сейчас она почти жалела, что не будет присутствовать на празднике, но тогда из ее жизни выпало бы несколько недель, недель вдали от музыки и Питера – и Жерома тоже, конечно. Кроме того, она терпеть не могла путешествовать.
Сьюзан аккуратно завязала пояс халата. Этот особенный холодный оттенок голубого подчеркивал ее прекрасный цвет лица и бесстрастную миловидность блондинки. Она помедлила у высокого зеркала, поправив пояс так, чтобы узел находился как раз посередине, а концы были одинаковой длины.
Уверенная рука с коротко обрезанными ногтями взяла телефонную трубку, чтобы заказать разговор. Сказали, в течение получаса – слишком мало времени на приготовление кофе или для спокойного приятного отдыха в ванне с теплой водой.
Сьюзан нахмурилась, досадуя на потерю драгоценного времени; она не любила, когда что-то шло не по плану. Но следовало сознавать, что задержка зависит от рабочего дня в Техасе, да и для выхода на трансатлантическую телефонную линию тоже требуется время. Слава богу, она точно назвала человека, с которым хочет говорить. Если Райли не окажется дома, нет опасности, что придется разговаривать с другими членами семьи. Конечно, никто, кроме мамы, не захочет говорить с нею, но все равно нужно сделать все как полагается, несмотря ни на что.
Взгляд Сьюзан снова остановился на телефонном аппарате, но на этот раз с мыслями о Питере Джиллете. Она рассталась с красивым дирижером Лондонского симфонического оркестра всего два часа назад. Сейчас он уже, наверное, дома. Дома, со своей женой и детьми. Знакомая печаль коснулась ее при этой мысли. Только когда он сжимал ее в объятиях, когда она лежала рядом с ним, только тогда могла забыть о том, что он женатый человек.
Сьюзан никогда не думала, что страсть может оказаться такой необузданной и неуправляемой. Питер открыл ей глаза, и Сьюзан оказалась прилежной ученицей. Она отчаянно любила этого человека, но его жена никогда не согласится на развод, а известность Питера придаст делу скандальный оттенок. Мысль о публичном скандале пугала Сьюзан.
Все, связанное с Питером, было необузданным, возбуждающим и запутанным. Он запутался в семейной жизни, в собственной неорганизованности. Жил только музыкой и любовью, так он говорил ей. В этом Сьюзан не сомневалась, но были ведь еще и повседневные заботы. Без Сьюзан он бы забывал стричься и появлялся бы перед тысячной аудиторией в брюках с обтрепанными манжетами. Следить за этим входило в обязанности жены, и хотя Сьюзан доставляло некоторое удовольствие присматривать за ним, однако ей вовсе не хотелось становиться нянькой для Питера Джиллета.
У них оказалось так много общего, если бы только он не был таким… Она уцепилась за подходящее слово – «поношенный». Да, именно поношенным, использованным. Любовь – по крайней мере любовь в ее жизни – должна быть свежей, сверкающей, незапятнанной. Она достаточно настрадалась от грязи в годы детства в Санбридже, от дрязг, продолжавшихся всю жизнь. Измены папы, беременность Мэгги… Как же может она помышлять о жизни с Питером, которому пришлось бы бороться за развод, даже подвергать опасности свою карьеру, чтобы жениться на ней? Насколько было бы лучше, пристойнее, если бы она влюбилась в Жерома де Морей, а не в Питера.
Жером – скрипач с огромным талантом. Она познакомилась с ним в прошлом году во время турне по Италии и Австрии, а недавно он приехал в Лондон продолжать учебу. Молодой, неопытный и страшно в нее влюбленный. Жером был именно таким, каким ей хотелось бы видеть Питера. Питер заявлял, что Жером не талантливее его, но Сьюзан знала: Питер ревнует. Жером настоящий виртуоз, и его талант в сочетании с ее талантом мог бы привести их на вершину славы в музыкальном мире. Кажется, это была бы свадьба, словно из романа, волшебная, романтическая. Никакого ущерба для репутации, никаких скандалов в прессе; все прошло бы пристойно и аккуратно. Если бы только она любила его.
Робкий, красивый Жером, хранимый состоятельной семьей и любовью к музыке. Вряд ли он когда-нибудь оказывался в постели с женщиной – скрипка стала его любовницей.
Если для любви требуется смелость, то ее у нее нет, устало думала Сьюзан. Нужно быть смелой, чтобы любить такого мужчину, как Питер; любовь к такому, как Жером, предполагает сочувствие. Один вызовет в ее жизни разброд и беспорядок, другой так войдет в ее судьбу, будто был в ней всегда. Сьюзан вздохнула. В ближайшее время придется принять решение, и она знала, что выберет надежность и безопасность.
Телефон возле ее локтя пронзительно зазвенел. Она быстро схватила трубку.
– Райли! С днем рождения!
* * *
Билли отложила блокнот для писем в сторону и стала перечитывать то, что написала Тэду. Оставалось мало времени, а еще нужно было успеть сделать макияж. Письмо можно дописать и после вечера. Тэд захочет узнать, как прошел день рождения Райли. Будут ли какие-нибудь новости и о Мэгги.
Билли встретилась со своим взглядом в зеркале. Она выглядела все так же, только старше. К счастью, фигура оставалась стройной, а кожа чистой и белой, хотя теперь приходилось больше пользоваться косметикой. Боже, и куда делись все эти годы?
Билли отыскала в своем кабинете прощальный подарок для Райли. Она надеялась, что сыну он понравится: несколько месяцев она трудилась над этой работой. Ее специальный дар сыну: изображение Санбриджа с портретами всех членов семьи над обширными угодьями. Рисунок был нанесен красками на специальным способом обработанный шелк, и Билли часами подбирала подходящую рамку. У Райли останется напоминание о доме: картину можно будет взять с собой. Все нарисовано с любовью и должно быть подарено с любовью. Картина получилась небольшой, не больше фотографии восемь на десять. Пакет плоский, его легко увезти с собой. Сомнения стали мучить Билли, пока она шла к дому, чтобы проверить, готова ли Сойер. А что, если ему не понравится? Что, если Мосс и Сет с пренебрежением отнесутся к ее усилиям? Плечи Билли распрямились. Придется это пережить, как пережила она все остальное.
В глубине души Билли радовалась, что Райли уезжал из Санбриджа. Ее мнение мало значило в принятии решений относительно Райли. Молодой человек жил сказочной жизнью. Легко завоевывал одобрение и восхищение, а также дружбу и уважение. Втайне Билли считала, что навязчивая, безудержная любовь Мосса может навредить сыну. Она видела, какую тяжкую ношу нес он, пытаясь жить в соответствии с идеалом Коулмэнов.
В некоторых отношениях мальчик отличался от двух могущественных старших Коулмэнов-мужчин. Райли всегда возвращал любовь и нежность, которые ему дарили. Он был чудесным братом для Мэгги и Сьюзан, не пропускал ни одной недели, чтобы не написать им, даже когда они не отвечали.
Однажды после обеда Райли пришел в ее мастерскую поговорить. Увидев, чем она занимается, казалось, удивился и откровенно признался, что не представлял себе, насколько она талантлива. Его похвала и одобрение окрылили Билли. Потом он рассказал, что боится разочаровать отца, и признался, что ему даже снятся кошмары об этом. Билли предложила поговорить с Моссом, но Райли проявил несгибаемую твердость и поделился с матерью надеждой на изменение ситуации, когда он поедет учиться в колледж. Райли улыбнулся и обнял мать.
– Спасибо за то, что не выдаешь меня, – тихо произнес он. В тот день на несколько минут Билли и ее сын испытали особые минуты душевной близости.
Сойер ждала у входной двери, с подарком для Райли в руках. Она обняла бабушку и повернулась вокруг, чтобы показать свое первое длинное платье.
Билли ласково улыбнулась девочке и погладила по блестящим каштановым кудрям.
– Как прелестно ты выглядишь. Мне придется присматривать за тобой, а то какой-нибудь молодой человек тебя украдет. Прямо у меня из-под носа! – Она рассмеялась. – Я готова. А ты?
– Бабушка, как ты думаешь, Мэгги приедет? Ты говорила, она обещала. – Билли увидела невысказанный вопрос в светло-карих глазах Сойер, так похожих на ее собственные.
– А ты хочешь, чтобы она приехала? – спросила Билли.
Сойер пожала плечами, притворяясь, что ей безразлично.
– Мне просто хотелось узнать ее получше. Мэгги – такая тайна, совсем как Нэнси Дру в моих книжках, – никогда не знаешь, что случится с нею в следующую минуту.
– А Мэгги – это книга, которую ты хотела бы прочитать? Сойер, дорогая, я попыталась описать тебе Мэгги, и больше мне сказать нечего. Я рассчитываю, что она приедет. У них с Райли хорошие отношения, и я не думаю, что она пропустит его двадцать первый год рождения. Я знаю, она тебя любит, дорогая, и, конечно, захочет видеть, но не возлагай на это слишком больших надежд и не ожидай от нее слишком многого.
– Я похожа на нее? – робко спросила Сойер.
«Нет, милая, – хотела сказать Билли, – ты совсем не похожа на Мэгги. Ты – солнечный свет, Мэгги – тень». Но инстинктивно поняла, что Сойер нуждается в том, чтобы быть как можно ближе к своей матери, пусть даже мистическим, неосязаемым образом.
– Да, – покривила она душой. – Ты очень похожа на свою мать. У тебя такие же кудрявые волосы, как у нее, и такие же способности к верховой езде и плаванию. И, думаю, когда ты вырастешь, то будешь такой же высокой, как она. Ну а теперь давай поторопимся.
* * *
Билли вела машину по шоссе; беспокойная, но молчаливая Сойер сидела рядом. Противоречивые чувства по отношению к Мэгги мучили Билли. Она вспомнила свое волнение, когда Мэгги закончила школу в Вермонте и вернулась в Санбридж. Сойер исполнилось почти четыре года, и Билли опасалась, какие отношения возникнут между матерью и дочерью. Но тревога оказалась беспочвенной. Для Мэгги эта девочка просто стала еще одной незначительной принадлежностью Санбриджа. В то время любовь Сойер к Билли была такой всепоглощающей, что для девочки не имело значения, кто входит в этот огромный прекрасный мир. Чистосердечная, улыбчивая девчушка обретала таких же друзей, а сама оставалась такой приятной, характер ее был настолько безупречен, что любой охотно принимал ее в свой круг. Но теперь Сойер выросла и стала более чувствительной; неприятие она воспримет очень болезненно. Если Мэгги возлагала на что-то надежды, а потом безжалостно их перечеркнула, то ребенок может никогда не оправиться от такой раны. Билли знала, какую боль испытывает взрослая женщина, когда ее отвергают, а что уж говорить о ребенке. Мосс позаботился об этом.
