Текст книги "Тайна профессора Бранкеля"
Автор книги: Фергус Хьюм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Фергус Хьюм
ТАЙНА ПРОФЕССОРА БРАНКЕЛЯ
I. ВЫДЕРЖКИ ИЗ ДНЕВНИКА ПРОФЕССОРА БРАНКЕЛЯ
«Право, сэр, в той устрице может оказаться драгоценнейшая жемчужина».
Гейдельберг, 26 Августа 1876 г. – Вчера вечером, подготавливая лекцию по химии для моих студентов, я отправился в университетскую библиотеку навести кой-какие справки насчет химических открытий четырнадцатого века. Мне нетрудно было найти нужные книги – все общеизвестные сочинения. Окончив работу и просматривая в последний раз свою рукопись, я заметил, что забыл проверить заметку о Жиральде фон Брине.
Жиральд фон Брин – знаменитый средневековый алхимик, посвятивший всю жизнь отысканию философского камня. Так как пункт, который мне хотелось разъяснить, имел большое значение, то я стал отыскивать «Жиральда». Долго я рылся, но не мог найти книги. В отчаянии я обратился, наконец, к библиотекарю, который сообщил мне, что видел сочинение «Жиральда» в двух томах с год тому назад, но с тех пор оно ему не попадалось. Он прибавил к этому, что Жиральд вообще малоизвестный автор и до меня никто его не спрашивал, за исключением молодого англичанина, который уехал из Гейдельберга восемь или девять месяцев тому назад. Делать было нечего, книги, очевидно, не было в библиотеке, и я ушел домой в досаде на свою неудачу.
Августа 27. – Сегодня я читал лекцию и, между прочим, сообщил о своей неудаче с «Жиральдом». По окончании лекции один из моих слушателей, г. Бюхлер, подошел во мне и сказал, что он, кажется, знает, где находится «Жиральд». Я спросил его, где, – и он отвечал, что жил в одном доме с молодым англичанином, Блэком, который уехал из Гейдельберга восемь месяцев тому назад. Я тотчас догадался, что это тот самый англичанин, о котором говорил библиотекарь. Г. Бюхлер прибавил, что молодой англичанин был великий почитатель Жиральда фон Брина и постоянно изучал его сочинения. Я подумал, что мистер Блэк взял Жиральда из библиотеки и, так как после него осталась куча книг, то можно было надеяться, что и Жиральд окажется между ними. Итак, я немедленно отправился с г. Бюхлером в квартиру англичанина и нашел в ней множество старинных книг, преимущественно по химии. Долгое время мы, т. е. я и г. Бюхлер, рылись в них безуспешно, но в конце концов отыскали «Жиральда» под грудой старых манускриптов. Поблагодарив г. Бюхлера за беспокойство, я унес «Жиральда» к себе и провел над ним ночь, делая выписки для следующей лекции о химии четырнадцатого столетия. Книга была напечатана старинными готическими буквами и переплетена в выцветшую желтую кожу, украшенную гербом Жиральда. Я вскоре убедился, что тут только первый том; очевидно, англичанин увез второй, так как мы с г. Бюхлером пересмотрели книги очень тщательно и не могли бы не заметить его, если б он был.
Августа 28. – Сегодня вечером я курил в своем кабинете после обеда и случайно взглянул на «Жиральда», лежавшего на столе, где я оставил его в прошлую ночь. Я взял его и начал перелистывать, как вдруг из него выпал клочок бумаги. Я не обратил на него внимания, думая, что это просто книжная закладка, и продолжал читать и переворачивать страницы. Я так увлекся, что, только окончив книгу, заметил, что пробило уже три часа, и моя трубка давно погасла. Я встал, зевая, и хотел было лечь спать, но решил выкурить еще трубочку, и оглянулся, нет ли поблизости клочка бумаги, чтобы раскурить ее. Взгляд мой упал на лоскуток, выпавший из книги; он валялся под столом; я поднял его и, скрутив в трубочку, хотел зажечь на лампе, как вдруг заметил какие-то слова. Я развернул его и стал рассматривать. Оказалось, что это была не бумага, а кусочек пергамента, пожелтевший от времени. Он так загрязнился, что я мог разобрать на нем только букву «V» и слова «erecipsa» и «is», смысл которых был для меня непонятен. Я знал, что буква «V» означает по-римски «пять», что «is» – английское слово, но что значит «erecipsa»? Всматриваясь внимательнее, я заметил еще какие-то слова, но не мог их разобрать под слоем грязи при тусклом свете лампы. Ввиду этого я решился отложить чтение до следующего дня.
Августа 29. – Окончив лекцию, я поспешил домой, желая заняться таинственным пергаментом. Я осторожно обмыл его теплой водой и с помощью сильной лупы принялся разбирать видневшиеся на нем слова. Они были написаны готическими буквами и я переписал их слово в слово современным шрифтом. Вот точная копия этих слов:
«IV. X. II. Seremun sudlariG, V silev erics arutufis… amenev saecsim euqsatib alii taedua atiretearp erecipsa?… is sumina mutnat utitser alos etsev simina ni te silev ereuxe ilos metsev WRLXXLR.».
Очевидно, это была криптограмма, т. е. буквы были умышленно перестановлены, чтобы скрыть смысл слов. Я решился разобрать ее. Жиральд фон Брин, хотя и малоизвестный химик, мог случайно открыть какую-нибудь тайну, оставшуюся неизвестной для его более знаменитых современников. Итак, мне предстояло найти ключ к шифру и разгадать смысл криптограммы. Прежде всего представился вопрос, как же приняться за дело. Пергамент не давал ответа; я отложил его и стал придумывать метод решения вопроса. По странной случайности я незадолго перед тем читал естественно-исторический роман Жюля Верна «Путешествие к центру земли» и вспомнил, как там остроумно разгадывают криптограмму. Я достал роман monsieur Верна и перечел относящееся сюда место; затем снова взялся за пергамент. Заключительные буквы WRLXXLR были подчеркнуты; очевидно, они имели важное значение. Они были несколько отделены от остального текста. Я заметил, что цифры пять и десять повторяются по два раза. Сложил их, получилось тридцать; пересчитал слова криптограммы (включая и римские цифры), оказалось тоже тридцать. Очевидно, в этих буквах находился ключ к надписи. Я ломал над ним голову часа четыре-пять, стараясь разгадать его значение. Наконец, с досадой отбросил пергамент и улегся спать. Всю ночь меня преследовал кошмар: мне казалось, что я криптограмма, которую кто-то пытается разобрать.
Августа 30. – Целый день я размышлял о криптограмме, пытаясь найти связь между заключительными буквами и надписью. Вернувшись домой, я заперся в кабинете и принялся за пергамент. Заключительные значки WRLXXLR снова бросились мне в глава; на этот раз я обратил внимание на буквы. Что бы могли значить RL и LR? Одни и те же буквы, но в обратном порядке? Думая об этом, я случайно взглянул на Талмуд, лежавший на письменном столе, и вспомнил о странной особенности еврейского языка читать с конца и справа налево. Вспомнив об этом, я взглянул на значки и тотчас решился применить к ним этот метод.
WRL, очевидно, означает читать и справа налево, тогда как XXLR – читать и слева направо. Всего в криптограмме тридцать слов; итог подчеркнутых цифр тоже тридцать. Без сомнения, криптограмма разделена на две группы по пяти и на две по десяти слов; может быть, я разберу ее, если отсчитаю пять слов сначала и прочту их справа налево. Но отсчитать ли два раза по пяти, а потом два десятка? Не должно быть. Если тут две пятерки и два десятка, то автор криптограммы, вероятно, разместил бы их так: W, RL, XX, LR, чтобы ввести в заблуждение читателя. Итак, лучше разделить криптограмму на отделы пять, десять, пять, десять и прочесть их как выше означено.
Следуя этой методе, я прочел первые пять слов справа налево, следующие десять слов направо, и поступил точно так же с остальными двумя группами. Вот что получилось:
sudlari Gseremun II. X. IV.
Vsilev erics arutufis…. euqsatib saecsim amenev alii taedua
mutnatsumina is….?erecipsa atiretearp
utitsev alos etsev simina ni te silev ereuxe ilos metsev.
Поместив их в одну линию, я получил:
sudlariG seremun II. X. TV. V. silev erics euqsatib saecsim amenev alii taedua mutnat sumina is….?erecipsa atiretearp utitsev alos etsev simina ni te silev ereuxe ilos metsev.
Таким образом, документ принял более удобочитаемый вид и я надеялся разобрать его.
Однако он все же начинался бессмыслицей. В сущности, тут не было слов, а только беспорядочно расставленные буквы. Я положил его на стол, закурил трубку и погрузился в размышление, стараясь найти какой-нибудь способ чтения. Потом я взял роман Жюля Верна и раскрыл его на двадцать восьмой странице. Просматривая ее, я дошел до последней фразы на странице: «– Ага! мудрый Сатенуссемум, – воскликнул он, – вы написали свое изречение навыворот».
Я отбросил книгу и трубку и схватился за пергамент, чтобы приложить тот же метод к моей криптограмме:
Vestem soli exuere velis et in animis veste sola vestitu praeterita aspicere? Si animus tantum audeat ilia venema misceas bitasque. Si futura scire velis V. IV. X. II. meres Giraldus.
Наконец-то я разгадал загадку. Это была латынь – и какая ужасная латынь! Но все же я без труда понял ее и перевел на немецкий язык:
– «Хочешь ли сбросить свое земное платье и, оставшись только в духовном, узреть прошлое? Если решиться, смешай эти снадобья и выпей; если же хочешь узнать будущее, возьми V. IV. X. II. Жиральд».
Когда я прочел эти удивительные слова, голова моя закружилась и я, пошатываясь, добрался до стола, налил стакан бренди и выпил. Подумать, что я снова открыл чудесную тайну и притом совершенно случайно!
Какую бесконечную власть доставит мне обладание ею! Смешать снадобья!.. но какие же снадобья? В криптограмме о них не упоминалось. Я снова взялся за увеличительное стекло и тщательно осмотрел пергамент. Наконец мне удалось найти маленькие красные буквы, по-видимому, греческие. Мое стекло было недостаточно сильно и я послал к одному из своих собратьев-профессоров, г. Паламаму, за его лупой. Получив ее, я стал разбирать красные буквы и наконец разобрал. Тут были указаны редкие и ценные снадобья, но я не доверю их даже тебе, мой дневник, так как и в тебя может проникнуть чей-нибудь пытливый глаз. Я ни с кем не разделю моего могущества; но буду один блуждать в царстве прошлого.
II. ПРОДОЛЖЕНИЕ ВЫДЕРЖЕК ИЗ ДНЕВНИКА ПРОФЕССОРА БРАНКЕЛЯ
Если это находится
Где-нибудь в пределах земного шара,
Я узнаю его тайну до восхода солнца.
Октябрь 16. – С великим трудом достал я, наконец, дорогие и редкие снадобья; смешал их и получил бесцветную жидкость вроде воды, без всякого вкуса и с слабым ароматом восточных специй. Сегодня вечером я в первый раз испытаю силу этого напитка, и если он окажется таким, как обещано, то кто сравнится со мной в могуществе? О, какая чудная перспектива! Душа моя освободится от тяжелых земных оков и помчится, легкая, как ветер, сквозь бесконечные периоды прошлого. Столетия будут катиться передо мной, как волны Иордана перед освобожденными иудеями. По моему повелению Время, ненасытное Время, станет отдергивать передо мной пестрые завесы прошлого и поставит меня лицом к лицу с минувшими днями. Я полечу на эфирных крыльях сквозь бесконечные зоны прошлого ко вратам мироздания.
Октябрь 17. – Я провел ночь под влиянием эликсира и результат более чем превзошел мои желания и ожидания. О, как описать великолепие сцен, развертывавшихся передо мною! Язык человеческий не в силах передать, перо бессильно описать их. Они, как семь труб Апокалипсиса, изменяли свои голоса и теперь должны быть запечатаны – только духовное око человека может их видеть, и бесполезно пытаться дать хотя слабое представление о них. Как несносен день и как жадно я жду холодной спокойной ночи, когда снова сброшу с себя эту бренную плотскую оболочку и облачусь в духовное платье. Какой монарх сравнится со мной могуществом? Для мира я профессор химии в Гейдельберге – для себя самого я полубог; мне одному дано видеть прошлое и сообщаться с могущественной смертью.
Октябрь 18. – Еще раз я побывал в минувших веках. Моя нога попирала пыльные и безмолвные полы дворца Времени и, облаченный в духовную одежду, я снова видел его пустынное великолепие. Но остается еще будущее. Как мне отдернуть завесу перед алтарем Времени и проникнуть в Святая Святых? Как мне увидеть воочию жребий, уготовленный для человечества, торжественное осуществление цели мироздания? Что значат таинственные слова криптограммы: «Если хочешь познать будущее, возьми V. IV. X. и II. Жиральд»? Я тщетно перечитывал книгу; в ней не оказалось и намека на ключ к этой тайне. Какое снадобье отдернет для меня завесу Времени и позволит увидеть его глубочайшие тайны? Ключ, очевидно, в числах, но как до него добраться? Я думал над этим целые часы, но ничего не добился.
Октября 19. – Eureka! Нашел! Наконец-то я понял смысл таинственной фразы. После бессонной ночи я наткнулся на решение, которое кажется мне несомненным. Я пришел к заключению, что цифры означают пятое слово на четвертой строчке десятой страницы второго тома Жиральда. Но как достать второй том? Я еще раз отправился в квартиру молодого англичанина, перерыл все его книги, но не нашел и следов исчезнувшего тома. Я обратился к г. Бюхлеру и он сообщил мне, что англичанин учился в Гейдельбергском университете в течение двух лет (тут я припомнил худого, трупообразного юношу, посещавшего мои химические лекции). Он уехал из Гейдельберга, получив, по его словам, неожиданное известие о смерти отца. Может быть, он захватил с собою второй том Жиральда, так как постоянно читал его. Я спросил у г. Бюхлера, почему же он так интересовался этим автором? Он отвечал, что г. Блэк старался найти философский камень, о котором Жиральд сообщает во втором томе. После этого у меня не осталось никаких сомнений насчет участи второго тома. Теперь мне остается одно – отправиться в Англию на поиски. Неужели же из-за случайной потери книги мне отказаться от обещанного великолепия? Нет, – и тысячу раз нет! еду в Англию…
Октября 29. – Я разузнал все, что было возможно, насчет англичанина, но это все оказалось очень недостаточным. Г. Бюхлер сообщил мне, что спустя два месяца по отъезде Блэка из Гейдельберга, он получил от него письмо из отеля «Якорь» в Лондоне. Вот и все сведения, которые мне удалось получить. Теперь мне нужно разыскать отель «Якорь», а дальнейшие мои действия будут зависеть от того, что я там узнаю. Моим друзьям известно, что я предпринимаю небольшую экскурсию в Англию; у меня есть письма к профессору Тому в Оксфорде и к сэру Гильберту Харкнессу из Аштон-холла в Хэмпшире. Последний, большой любитель редких и любопытных книг, составил огромную библиотеку. Я рассчитывал, что он поможет мне найти «Жиральда». Но он не узнает, зачем мне нужен Жиральд, – ни один смертный не узнает моей тайны; я ни с кем не разделю своего могущества.
Ноября 10. – Пишу в отеле «Якорь», в Лондоне. Удалось достать кое-какие сведения о молодом англичанине. Отель «Якорь» – дрянная гостиница на узкой, темной улице; в ней останавливаются только бедные люди. Я спросил у хозяина, не помнит ли он некоего г. Блэка, останавливавшегося у него полгода тому назад, причем описал наружность молодого англичанина. Хозяин, – толстый, жирный, глупый англосакс, – ничего не помнил, но его жена, бойкая, живая особа, вспомнила. По ее словам, Блэк прожил у них с месяц и заплатил вперед, хотя с виду казался очень бедным. Он постоянно читал и разговаривал сам с собой. Однажды он забрал все свои вещи и, сказав, что пойдет к букинисту Блэку, ушел из гостиницы; с тех пор его и не видали. Поблагодарив хозяйку, я отправился отыскивать лавочку Блэка. Может быть, этот Блэк его отец; во всяком случае они, наверно, родственники.
Ноября 11. – Целый день я безуспешно разыскивал букиниста Блэка. По-видимому, он не пользуется известностью; однако, уже под вечер, какой-то полисмен сообщил мне, что такой букинист есть на Ван-стрит. Завтра схожу туда.
Ноября 12. – Я нашел лавочку Блэка, но не «Жиральда». Она оказалась на Ван-стрит, как и говорил полисмен. Она стиснута между двумя большими домами и имеет очень жалкий вид. Я вошел и спросил несколько книг. Хозяин – маленький седенький старичок в порыжевшей черной паре. Я завел с ним разговор о том, о сем, и наконец спросил, есть ли у него сын. Он отвечал, что его сын умер месяца три назад, по возвращении из Германии, куда ездил учиться. Я назвал себя и старик, по-видимому, обрадовался. Он очень гордился своим сыном. Я спросил его, не привез-ли его сын из Германии второй том сочинений Жиральда фон Брина. Старик подумал и отвечал утвердительно. Я спросил, где теперь эта книга. Старик отвечал, что продал ее месяц тому назад какому-то джентльмену. Фамилии его он не знал, но знал, что у него лучшая библиотека старинных книг в Англии и что он пишет историю химии. Это, должно быть, сэр Гильберт Харкнесс. У него огромная библиотека и мне говорили в Германии, что он пишет историю химии. Вероятно, «Жиральд» понадобился ему для справок. Я поблагодарил старика и ушел из лавчонки. Теперь я не сомневаюсь, что книга находится в библиотеке сэра Гильберта Харкнесса. Поеду к нему завтра.
III. В БИБЛИОТЕКЕ
Взгляни на сих, на их различный вид -
Ученый – и поклонник книг,
И оба знаньями по-разному полны.
Сэр Гильберт Харкнесс был книгоед. Всю свою жизнь он возился с книгами, так что, наконец, они сделались как бы частью его самого. Забравшись в цитадель его сердца, они (книги) пожрали и вытеснили все остальные страсти, так что в конце концов в его сердце не оставалось места ни для чего, кроме книг. Когда ему исполнилось пятьдесят лет, мозг его был утомлен тяжеловесной грудой знаний, а глава ослабели вследствие неустанной работы над приобретением этой тяжеловесной груды. Оставшись сиротой в возрасте двадцати лет, владельцем огромного состояния и полным хозяином своих действий, он тратил все свое время и значительную часть денег на наполнение полок своей библиотеки. Он не жалел никаких издержек на приобретение редкой и дорогой книги, и каждый раз, бывая в Лондоне, рылся в запыленных сокровищах букинистов. Надо было видеть, как он ухаживал за своими сокровищами. О, как нежно он отирал пыль с переплета какой-нибудь старинной книги; как жадно впивались его глаза в их пожелтевшие страницы, покрытые готическими буквами! Он уважал Фауста и Кекстона[1]1
У. Кекстон (ок. 1422 – ок. 1491) – английский первопечатник, писатель, дипломат и книготорговец, основатель первой в истории типографии в Лондоне (1476) (Здесь и далее прим. ред.).
[Закрыть] больше всех на свете и относился к ним с таким же почтением, с каким мир относится к великим героям. Он готов был по целым часам рассуждать о необычайной прелести шрифта Джона Спиры[2]2
Т. е. немецкого книгопечатника Иоганна фон Шпейрера, который вместе со своим братом Венделином работал в Венеции в 1468–1477 гг. Изданные ими книги славились изяществом шрифтов.
[Закрыть] и с гордостью показывал старинный том Кекстона, который ему удалось подцепить в какой-то грязной лавчонке. Но ненасытная страсть к книгам пожрала все остальные его страсти и вне своей библиотеки он был прост, как ребенок. Он выходил только на поиски за книгами, проводя все остальное время в библиотеке, составляя каталог своих сокровищ и работая над историей химии в Германии. Желая дать полный и критический обзор этого предмета, он собрал с громадными издержками бездну книг немецких химиков. Он был высокий, худощавый человек, сутуловатый – без сомнения, вследствие сидячей жизни, и в своем длинном бархатном халате, в бархатной шапочке, из-под которой выбивались седые волосы, выглядел каким-то средневековым магиком.
Он стоял у окна, рассматривая близорукими, усталыми от долгой работы глазами пожелтевшие листы какой-то книги, которую только что получил из Лондона. Вокруг него от пола до потолка возвышались ряды книг всевозможных форматов и во всевозможных переплетах. Они загромождали все полки и местами возвышались кучками на полу. Они лежали на стульях, на письменном столе, на окнах, торчали из карманов его халата – словом, всюду, куда ни оглянись, виднелись книги, книги и книги!
Боже! сколько учености и труда было собрано в этих четырех стенах! Восток, запад, север, юг; древние, средневековые и современные представители всех стран и всех народов собрались здесь. О, тени Фауста, Гутенберга и Кекстона, если души усопших могут посещать наш мир, придите и усладите ваши духовные очи лицезрением вашего потомства. В этих бесчисленных, пестрых фолиантах хранится дух прошлых веков. Здесь вы найдете вдохновеннейшего певца всех времен и народов, Шекспира, стиснутого между двумя досками, связанного крепче, чем джинн под Соломоновой печатью в арабских сказках. Разверните этот безобразный бурый фолиант – здесь Гомер и вся свита его героев. Улисс усталыми глазами всматривается в даль, направляя корабль к скалистым берегам Итаки; Елена в блеске царственной красоты стоит на троянской башне; Ахилл свирепствует под стенами Илиона над телом своего друга. Все, все они здесь, и явятся по первому твоему зову в своей неувядаемой, вековечной красе. Никакой некромант средних веков не мог вызвать столько духов и фантастических существ, как ты, Гильберт Харкнесс.
Короткий ноябрьский день близится к концу и готические буквы сливаются в неясную сплошную линию в глазах сэра Гильберта. Стук в дверь библиотеки заставляет его встрепенуться, он кладет книгу на стол и говорить:
– Войдите.
Входит слуга с карточкой, которую сэр Гильберт подносить к окну и читает при слабом сероватом свете:
– Отто Бранкель.
– Введите этого господина, – говорит он и снова смотрит на карточку. – Бранкель? Бранкель? где я слыхал эту фамилию? В Нюрнберге? Лейпциге? – бормочет он задумчивым тоном.
– Нет! в Гейдельберге, – прерывает его чей-то голос и, оглянувшись, он видит перед собою высокого статного господина в длинном меховом пальто, который глядит на него с улыбкой.
– Гейдельберг, – повторил сэр Гильберт. – Ах, да; ведь вы там читаете химию?
– Имею эту честь, – отвечал гость, усаживаясь в кресло, предложенное баронетом. – Я должен просить извинения за несвоевременный визит, но у меня есть к вам рекомендательное письмо от профессора Шлаадта и мне так не терпелось, что я решил не откладывать посещения.
Баронет взял письмо и, пробежав его, с чувством пожал руку профессора.
– Душевно рад познакомиться с вами, профессор, – сказал он. – Я много наслышался о вашей эрудиции и исследованиях.
– Сущие пустяки, – отвечал профессор, махнув рукою. – Капли знания, почерпнутые в бесконечном океане науки. У вас здесь замечательная коллекция книг. Я слышал о вашей библиотеке в Германии.
При этом он оглянул пытливым взором темные углы комнаты.
– Ах, вам еще не все видно, – сказал сэр Гильберт с благодарной улыбкой, когда слуга принес лампу и поставил ее на письменном столе. – При этом тусклом свете библиотека выглядит не авантажно.
– Слава ее проникла и в Гейдельберг, – заметил профессор, снова оглядывая комнату.
– Быть может, потому, что у меня много ваших, немецких химиков, – отвечал сэр Гильберт. – Вы знаете, я пишу историю химии.
– Есть у вас какие-нибудь алхимики четырнадцатого столетия, т. е. их сочинения? – спросил Бранкель притворно равнодушным тоном.
– О, да, – отвечал баронет, указывая в темный угол комнаты, на который жадно устремились глаза профессора. – Вон там у меня Ростгам фон Гельм, Градиус, Жиральд.
Руки профессора, державшиеся за ручки кресла, слегка дрогнули при этом последнем имени. Однако он заметил вполне равнодушно:
– Жиральд? Ведь это, кажется, редкая книга?
– Да, – отвечал баронет. – Я приобрел ее случайно. Я…
– О, отец! Отец! – раздался свежий, звонкий голос.
И молодая девушка в амазонке, забрызганной грязью, вскочила в окно комнаты.
– Великолепная охота. Фидльди была на высоте: я успела к концу, – и она показала лисий хвост. – Как и Джек. Из дам была я одна. Мы приехали домой за полчаса и почти загнали лошадей. Джек из кожи лез целый день; за это я пригласила его обедать. Войди, Джэк.
Молодой джентльмен в охотничьем костюме, тоже забрызганном грязью, вскочил таким же манером в окно в ответ на это приглашение. Он с улыбкой подошел к сэру Гильберту, когда девушка заметила профессора, который встал при ее появлении и стоял в тени.
– У тебя гость, папа, – сказала она небрежно, перекладывая с одной руки на другую шлейф амазонки. – Представь же меня.
– Моя дочь, Филиппа. Профессор Бранкель, – сказал сэр Гильберт несколько сконфуженным тоном. – Я бы желал, Филиппа, чтобы ты входила через дверь, как христианка, а не в окно, точно…
– Точно язычница, да, папа? – подхватила Филиппа, смеясь.
Она смотрела на профессора, глаза которого, казалось, действовали на нее магнетически. Немец выступил из тени и свет от лампы падал на его лицо, которое девушка рассматривала с любопытством. Это было замечательное лицо, бледное, как смерть, с черными волосами, зачесанными назад над высоким лбом, густыми черными бровями, с мефистофельским изгибом над светлыми, блестящими глазами, тонким горбатым носом, нервным ртом без усов и без бороды. Такова была наружность знаменитого немецкого химика.
Филиппа, казалось, была околдована этим странным лицом и огненными глазами, устремленными на нее. Между тем, эта девушка вовсе не легко поддавалась чарам, скорее напротив: это была смелая дерзкая натура, не знавшая страха. Но в пристальном, жгучем взгляде профессора было нечто, подчинившее ее сразу.
Она была высокая, стройная девушка, очень красивая, с густыми черными волосами, выбивавшимися из-под легкой шапочки, надетой набекрень. В глазах ее светилось веселье и лукавство, а довольно большой рот, улыбаясь, обнаруживал два ряда ровных белых зубов. Она была восхитительна в темно-голубой амазонке, белых перчатках и полотняном воротничке, зашпиленном хорошенькой брошкой. Это было своевольное и самостоятельное создание. Мать ее умерла, когда она была еще младенцем; отец, погруженный в свои книги, мало заботился о воспитании дочери, и она выросла на воле, почти без призора. Иногда она обнаруживала желание учиться и удивляла всех своими быстрыми успехами. Иногда же не хотела брать в руки книгу и поочередно раздражала и забавляла своих близких своими выходками.
Она превосходно ездила верхом и большую часть детства провела, разъезжая по округу на шотландском пони, с Джеком.
Джек, иначе лорд Дольчестер, был старший сын графа Чишама, состояние которого почти равнялось состоянию сэра Гильберта. Джек и Филиппа были всегда вместе и дикая молодая леди следовала за Джеком всюду, куда он ни забирался. Она перенимала его манеры и язык, почему ее речь была переполнена сильными выражениями. Но всему бывает предел и сэр Гильберт догадался в один прекрасный день, что следовало бы подумать о воспитании своего заброшенного отпрыска. Он написал в Лондон к своей замужней сестре, а та немедленно рекомендовала ему французский пансион. В одно прекрасное утро мисс Филиппа была схвачена и отправлена в изгнание, а ее товарищ по бродяжничеству, Джек, – в Итон. Вернувшись из галльского изгнания, она нашла Джека таким же, как прежде, а он ее такой же красавицей, как всегда (так он решил). Их отношения, однако, изменились: теперь уже не Филиппа следовала за Джеком, а Джек за Филиппой. Он восхищался ею, как единственной девушкой в околотке, которая могла ездить верхом и рассуждать о лошадях не хуже барышника. При том же он знал ее так давно, что имел полную возможность заметить все ее недостатки и не заметил ни одного. Придя к заключению, что она «прекраснейшая девушка, какую только случалось ему видеть», он однажды явился к ней и решительно просил ее руку, в которой она столь же решительно отказала, деликатно посоветовав ему не быть идиотом. Однако лорд Дольчестер настаивал и в конце концов мисс Харкнесс, которая, в сущности, любила его – согласилась. Все местные дамы признавали Филиппу «неблаговоспитанной девушкой» и выражали сожаление, что сэр Гильберт не женился вторично и не доставил какой-нибудь представительнице женского пола случая посвятить Филиппу в таинства хорошего тона. Они ужасались ее свободным манерам и энергическим выражениям, которых не могло истребить даже французское воспитание. Одно время прошел слух, будто она выкурила целую папиросу, и Филиппа со смехом заявила, что это правда, – даме, которая спрашивала ее об этом. Когда же она подцепила в лице лорда Дольчестера самого завидного жениха во всем округе, дамы, как вы можете себе представить, отнюдь не сменили гнев на милость. Они признавали ее, как неприятный факт, и надеялись, что она исправится со временем. Зато представители мужского пола любили Филиппу, потому что она была хороша собой и подшучивала над соседями. Вообще же было признано, что это особа взбалмошная, и что ей нужна хорошая узда, которую вряд ли наденет на нее лорд Дольчестер.
Это был ражий и рыжий детина шести футов ростом, который ездил верхом, стрелял и боксировал как никто в околотке. Он был недурен собою, имел крупный титул, крошечный мозг и обожал Филиппу.
Мисс Харкнесс с натянутым смехом отвела взгляд от странного лица, глядевшего на нее, и представила лорда Дольчестера.
– Вы, конечно, останетесь у нас обедать, профессор? – сказал сэр Гильберт.
Профессор поклонился, а Филиппа ушла переодеться к обеду.
Джек последовал за ней, чтобы привести себя в более приличный вид, так как платье, в котором человек охотился целый день, разумеется, не особенно представительно для обеда.
Профессор остался наедине с сэром Гильбертом и думал, глядя на него:
– Желал бы я знать, где у него «Жиральд».
