Текст книги "Очерки времен и событий из истории российских евреев том 1"

Автор книги: Феликс Кандель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Обстоятельства его жизни бывали порой столь невероятными, что неудивительно, почему его жизнь так переплетена с легендами. Восемнадцати лет от роду Баал Шем Тов женился, но его молодая жена умерла вскоре после свадьбы. После этого он переезжал из одного галицийского местечка в другое, пока не стал учителем в деревне неподалеку от Брод. Он был прям, честен, опытен в житейских делах, прекрасно знал Тору, и его часто избирали судьей во всяких спорах и тяжбах. И так однажды случилось, что среди спорящих оказался богатый и ученый еврей Эфраим Кутовер из Брод. Баал Шем Тов произвел на него такое глубокое впечатление, что он решил немедленно выдать за него свою дочь. Баал Шем Тов согласился, и они составили письменное соглашение о предстоящем браке. Возвращаясь домой, в Броды, Эфраим Кутовер заболел по дороге и умер. И вот через некоторое время в доме бродского раввина Гершона Кутовера, сына Эфраима, появился какой-то еврей в заношенном крестьянском тулупе. Раввин хотел было подать ему милостыню, но тот вынул из кармана бумагу, подписанную Эфраимом Кутовером, из которой следовало, что отец решил выдать за этого человека свою дочь, сестру рабби Гершона. "Я Исраэль, – сказал он, – и теперь пришел за той, которая назначена быть моей женой". И это не легенда. Это быль, которую легко спутать с легендой, как и многое другое в жизни этого удивительного человека по имени Баал Шем Тов! Рабби Гершону пришлось согласиться: он не мог пойти против воли своего отца, хоть ему не очень-то улыбалось породниться с таким простолюдином и неучем, каким – как ему показалось – был его будущий родственник. Перед свадьбой Баал Шем Тов спросил невесту, согласна ли она стать его женой и жить затем в бедности, – она согласилась, и свадьба состоялась.

Бродский раввин никак не мог примириться с тем, что его шурин – невежда. Он даже пытался изучать с ним Талмуд, а когда из этого ничего не вышло (Баал Шем Тов делал вид, что ничего не понимает), раввин предложил своей сестре на выбор: либо развестись с этим "неучем", либо уехать из города, чтобы не позорить своего брата. И она предпочла последнее. Раввин купил ей и ее мужу лошадь с повозкой, и они поселились в Галиции, среди Карпатских гор, между местечками Куты и Косов. Жена жила в деревне, а Баал Шем Тов – в уединении, в горном ущелье, в глубокой пещере возле озера. Там он молился, размышлял, изучал кабалу, в озере совершал ежедневные омовения. Время от времени жена приезжала к нему в горы, и тогда он копал глину, наполнял ею повозку, а она отвозила ее в город и там продавала. На вырученные деньги она с трудом существовала, а Баал Тем Тов ел один только хлеб: размешивал муку в воде, раскладывал тесто тонким слоем на камне и ждал, пока солнце высушит его. Так, по преданию, прожил он в уединении семь лет, среди гор, долин и лесов – тихой, созерцательной жизнью. Быть может, в тот период и определилась основная формула его учения: "Вся земля полна Богом". Легенда рассказывает, что в тех же горах жил разбойник по имени Добуш. Однажды Баал Шем Тов указал ему пещеру с подземным ходом, через который тот ушел от преследователей со своим отрядом, и за это главарь разбойников подарил ему трубку, с которой Баал Шем Тов никогда не расставался и которую вечно курил – трубку Добуша.

Затем бродский раввин Гершон Кутовер снял им в аренду корчму с постоялым двором неподалеку от Кут. Жена с детьми жила в корчме и занималась делами, а Баал Шем Тов поселился в лесу, в домике, где и проводил время в молитвах и в изучении "тайны мудрости". В домик он брал с собой только немного хлеба на всю неделю, а домой приходил на субботу да еще в те дни, когда жена не могла управиться с хозяйством. Но зато по субботам и в праздничные дни он надевал белые одежды, восседал во главе стола и с удовольствием угощался вкусными блюдами. Но затем он лишился своей корчмы, переселился в маленький галицийский городок Тлуст, был меламедом, резником, кантором в синагоге, снова бедствовал. Временами он бывал так беден, что "пальцы ног торчали у него из дырявых сапог". Многие уже считали его святым, который может творить чудеса, просили его помочь в трудном деле или излечить больного, но он постоянно отказывался, потому что до тридцатишестилетнего возраста ему было свыше запрещено "открываться миру". И он ждал своего часа.

Еще с шестнадцатого века в Польше, Литве и на Украине появились чудотворцы-исцелители, которых называли "баал шем" – "владеющий именем (Божьим)". Они лечили амулетами, травами, курением, заговариванием и нашептыванием, и лучше всего поддавались излечению нервные расстройства, меланхолия и помешательство. На маленьком пергаменте писали имя больного и имя его матери, таинственные формулы с именами ангелов и злых духов, заклинания и непонятные сочетания букв, и такой пергамент носили на шее – для предохранения от болезней, для роженицы, для новорожденного, для больного нервным расстройством. Особой славой пользовался рабби Иоэль Баал Шем – Иоэль Чудотворец, который на глазах у всех заклинаниями изгнал злого духа из одного помешанного. Про него же рассказывали, что однажды он спасался с евреями в лодке от казаков, но те нагоняли их, – и тогда рабби Иоэль привесил к парусу лодки таблицу с кабалистическими фигурами и заклинаниями, лодка понеслась вперед с огромной скоростью, и преследователи отстали. Еще в середине девятнадцатого века бродячие "баал шемы" переезжали из города в город и привлекали к себе тех, кто желал излечиться, несмотря на то, что многие раввины категорически запрещали пользоваться амулетами.

Когда Баал Шем Тову исполнилось тридцать шесть лет, он стал кабалистом-исцелителем, странствовал по городам и деревням Подолии и Волыни, лечил больных молитвами, заклинаниями, амулетами и целебными травами. По-видимому, во время долгого пребывания в лесах и горах он узнал лечебные свойства разных трав и стал искусным в лечении болезней. Описание его жизни тех времен полно рассказами о сотворенных им чудесах, его называли в народе "чудотворцем", "добрым баал шемом"; он лечил не только евреев, но и польских крестьян, и панов, и когда его спрашивали, откуда он все это знает, Баал Шем Тов коротко отвечал: "Господь меня научил". Но бывало и так, что он отказывался лечить больного, "когда свыше его извещали, что этому больному не суждено выздороветь".

Быстро росла его слава не только как исцелителя, но и как святого человека, праведника, который обладал даром прорицания и чудесных знамений. Когда он приезжал в какое-либо место, его тут же окружала толпа. Как писал современник: "Когда он приехал в Радвил, стали ходить к нему массами жители города за лекарствами, и так повторялось в прочих городах, по которым он разъезжал, так что он привез домой много денег". Рассказывали, что Баал Шем Тов умел угадывать мысли людей, обладал великой кабалистической тайной становиться невидимкой и мог преодолевать в короткое время огромные расстояния, потому что при необходимости "земля двигалась под ним быстрее". В синагогах он молился горячо, раскачивался всем корпусом, иногда вскрикивал, а порой стоял неподвижно долгое время, и когда все уходили из синагоги, оставался там и молился в одиночестве. Он объяснял это тем, что когда в молитве доходил до слов "Благословен Ты, Боже, воскрешающий мертвых!", к нему слетались тысячи грешных душ умерших людей, каждая душа просила помолиться за нее и спасти от адских мук, – потому так долго он и молился.

Около 1740 года Баал Шем Тов поселился в Меджибоже, где и провел последние двадцать лет своей жизни. К нему толпами приезжали и приходили со всех сторон евреи – для исцеления, поддержки и совета. В Меджибоже образовался вокруг него кружок ближайших учеников, человек шестьдесят; они слушали его проповеди, запоминали, распространяли его учение в народе. В короткий срок хасидское движение охватило еврейское население Подолии, Волыни и Галиции, а затем распространилось и на Польшу, Молдавию, Белоруссию, Валахию, Закарпатье, Трансильванию и Словакию. Среди его учеников были и видные раввины: рабби Яаков Йосеф Коэн из Шаргорода, рабби Меир Маргалиот из Львова, и даже шурин Баал Шем Това, бродский раввин Гершон Кутовер стал преданным его учеником и последователем. К Баал Шем Тову влекло многих – его слава чудотворца, его простота и дружелюбие, его любовь к простому человеку, внимание к его нуждам, постоянная готовность утешить и ободрить. Он сам был из народа, часто ходил по улицам и базарам – "всегда с трубкой во рту", останавливался, "разговаривал даже с прохожими бабами", мог выпить в компании и никогда не пьянел при этом. Он был небогат, но постоянно помогал бедным и выкупал у панов задолжавших мелких арендаторов. Баал Шем Тов часто повторял, что простой человек, проникнутый верой и умеющий горячо молиться, дороже Богу, чем ученый раввин, погруженный только в изучение Талмуда, – и это нравилось многим.

К концу его жизни было уже около десяти тысяч его последователей. Они поддавались обаянию своего учителя, его религиозному восторгу, безграничной и радостной вере в Бога; сильное впечатление производили на них и его проповеди, которые были наполнены притчами. Например, рабби Исраэль Баал Шем Тов учил: "В книге "Берешит" написано: "И сказал Господь: "Создадим человека". Но к кому же Он тогда обращался, когда не было еще ни одного человека?… А обращался Господь к самому же человеку. Он говорил: нас двое, так возьмемся же за дело и сотворим человека. Ведь если ты не поможешь Мне, как же Я смогу сотворить тебя один?!"

Рабби Исраэль бен Элиэзер не оставил после себя письменных трудов. Он распространял свое учение устно: для учеников, в синагогальных проповедях и в частных беседах. Он ничего не записывал и очень не любил, когда это делали другие: "Я сказал одно, ты услышал другое, а записал третье". Ученики вспоминали, что он часто повторял: "Все, что я внес нового или заимствовал от других, хранится глубоко в моем сердце и известно лишь одному Богу. Все же то, что я проповедовал людям, составляет только ничтожный остаток, невольно вылившийся из вместилища моего духа, как выливается малая часть воды из переполненного сосуда". Уже через двадцать лет после его смерти вышла книга его ученика раввина Яакова Йосефа Коэна из Полонного, в которой изречения Баал Шем Това приводились с таким постоянным повтором: "слышал я от учителя моего…" Выходили затем и другие книги – под контролем ближайших учеников Баал Шем Това, и по этим источникам можно составить понятие об учении основателя хасидизма.

Баал Шем Тов учил, что весь мир образовался из Божества, есть проявление Божества, и что Бог везде и во всем. Он говорил: "Мир во всем своем разнообразии создан как бы из самого Бога и вместе с тем неотделим от Него, подобно тому как складка на платье сделана из самого платья и в нем остается. Мир – из Бога и в Боге". Он учил, что Бог наполняет все, присутствует во всем, даже в самых незначительных предметах, даже в человеческих помыслах, и Его вмешательство в человеческие дела – непрерывно. "Пусть человек знает, что когда он смотрит на материальные вещи, он в сущности всматривается в лик Господа, в этих вещах присутствующего, и помня это, человек постоянно, даже в мелочах, может служить Богу". Но если Бог присутствует во всем, то ничто и никто не могут быть абсолютно плохими. Это значит, что к каждому человеку надо относиться как к праведнику, потому что никто не падает так низко, чтобы не быть в состоянии подняться затем до Бога. Грешники так же близки к Богу, как и праведники, и их грехи являются лишь следствием временного их заблуждения. "Все в мире полно Творцом, и все совершаемое по замыслам человеческим, вплоть до ничтожнейших событий, есть, в сущности, мысль Божья".

Между небом и землей, учил Баал Шем Тов, между миром Бога и миром человека существует постоянная и непрерывная связь, постоянное взаимодействие, и не только Бог влияет на человеческие дела, но и человек влияет на высший мир. Человеческие мысли, слова и дела вызывают изменения в мире Бога: "Когда человек жалостлив здесь на земле, жалость пробуждается и в небесных сферах… – говорил Баал Шем Тов. – Человек – как бы лестница, вершиною своею упирающаяся в небо; все его поступки и слова оказывают воздействие на небесные сферы". Силой своей молитвы человек может повлиять на Бога, и через Бога – на весь мир. Но для этого молитва не должна быть машинальным обрядом, но – восторженным порывом к небу, излиянием души, полным слиянием человеческой души с Богом. Творцу надо служить не печалью, но радостью, и хороши те слезы, которые у человека от избытка восторга. "Пусть человек постоянно пребывает в радостном расположении духа, пусть думает и верует, что Бог находится всегда с ним и охраняет его; что он смотрит на своего Творца, а Творец на него; что от воли Бога зависит во всякую минуту разрушить мир или воссоздать его, что в Боге источник всех благ и всех страданий, что во всяком предмете есть частица Божественной жизненной силы, а следовательно, надо только на Бога уповать и только Его бояться".

Баал Шем Тов был категорически против изнурения плоти и излишних постов, потому что "основным для человека являются три вещи: любовь к Богу, любовь к народу Израиля и любовь к Торе; нет надобности в подвигах аскетизма". "Посты вызывают печаль", неугодную Богу, потому что человек должен служить Ему в радости. "Когда слабеет тело, ослабевает и дух, и человек не в состоянии молиться нужным образом", то есть с восторгом и самозабвением. Человек не должен предаваться печали даже по поводу того, что он согрешил, но, осознав это, должен радостно служить Богу. "Если, – учил Баал Шем Тов, – перед вами два врача, лечащих с одинаковым успехом, один при помощи горькой, а другой при помощи сладкой микстуры, – кого из них предпочтете? Конечно, последнего. То же и в религии: тот, кто предписывает людям пост и истязание плоти, вызывает в них печаль и заставляет их смотреть с осуждением на своих близких, которые не могут быть отшельниками; тот же, кто учит людей радостному служению Богу, вселяет в них отрадный взгляд на жизнь и людей и возбуждает добрые чувства в людях, убеждая их, что Бог – во всем".

В противоположность общепринятому мнению Баал Шем Тов считал, что за проступки не нужно налагать посты и другие наказания, но лучше всего искупить грех сердечным покаянием. "Если даже человек совершил грех, он не должен слишком сокрушаться, а пусть лучше, огорчившись сделанным, искренне покается в сердце своем и затем опять возрадуется в Боге. Если что-нибудь препятствует человеку совершить то или другое богоугодное дело, он также не должен печалиться, потому что Бог знает сердца людей и понимает, что тут было доброе желание, но только возможности не было". Известен случай, когда один проповедник обличал слушателей в синагоге и пугал их вечными загробными муками, а Баал Шем Тов очень рассердился на него и сказал: "Ты напрасно ругаешь евреев. Погляди: бедный еврей весь день бегает, суетится, чтобы в поте лица заработать себе кусок хлеба; но как только настает вечер, он уже в испуге бросает свои дела и, опасаясь пропустить время молитвы, забегает в синагогу, чтобы хоть наскоро помолиться. Он молится и от забот не знает, что шепчут его уста, и все-таки там, на небесах, весь хор ангелов содрогается, когда к ним доносятся слова этой молитвы".

В те времена считалось, что изучение Закона должно быть на первом плане. Ученый человек был выше человека неученого, честного и богобоязненного. Баал Шем Тов не отрицал пользу учения, но он утверждал, что оно нужно не само по себе, а как средство к возбуждению религиозного чувства, и был против таких ученых, которым "из-за непрерывного изучения Торы некогда думать о Боге". "Есть два разряда людей, – учил он. – Есть люди грешные, умышленно нарушающие заповеди Бога. Но есть также люди, которые сами себя считают и другим кажутся праведниками на том основании, что они постоянно изучают Закон, постятся и молятся. На самом же деле все их труды напрасны, потому что им недостает горячей привязанности к Богу, полной веры, возможности постоянного общения с Творцом; они не понимают, как следует учиться, молиться и служить Богу, они упускают самую суть веры. Разница между этими людьми и явными грешниками та, что последние при искреннем покаянии могут еще вернуться к Богу; первые же неисправимы, потому что слишком ослеплены, чтобы видеть истину, считают самих себя праведниками, а потому и не думают каяться в своих заблуждениях".

Цель человеческой жизни, учил Баал Шем Тов, соединение с Богом, и эта цель достигается при помощи молитвы. "Все, чего я достиг, – говорил он, – я достиг не столько изучением Торы, сколько молитвой". "Молитва – это своего рода соединение с Божеством… Во время молитвы человек должен как бы освободиться от своей материальной оболочки, потерять самоощущение, то есть дойти до такой ступени, на которой не различаешь, живешь ли на земле или нет". Чтобы привести себя в такое состояние, часто необходимы резкие телодвижения, вскрикивания, покачивания из стороны в сторону. "Тот, кто смеется над такими странными телодвижениями, – говорил Баал Шем Тов, – подобен человеку, который стал бы смеяться над судорогами и криками тонущего. Ведь и молящийся, совершая подобные движения, борется с волнами земной суеты, не дающей ему сосредоточиться на мысли о Божественном". Но молитва – не единственная форма служения Богу. Служить Ему можно также возвышенными помыслами, исполнением заповедей, иной раз даже будничным разговором. "Во всем, что существует в мире, – учил Баал Шем Тов, – заключены Божественные искры, даже в деревьях и в камнях, во всех делах, совершаемых людьми; даже в грехах человеческих есть искры Божий, только искры тлеющие, тусклые, которые, однако, могут снова воспламениться и вознестись ввысь через покаяние". Главная задача человека – это постоянное общение с Богом, связывание с Ним всех мыслей и поступков, ощущение постоянного Его присутствия. Это общение возвышает человека и позволяет ему смотреть на все земное с высоты небес. "Если человек постигнет, что все в мире имеет реальное бытие только от Бога и в Боге, то он легко сообразит, что вместо того, чтобы увлекаться разными земными страстями, гораздо лучше соединиться с Источником и с Творцом этих страстей, по мановению Которого все возникает и исчезает. Ведь лучше опереться на ствол, нежели на ветку".

Праведник – цадик – полнее других осуществляет слияние с Богом, он может достичь наибольшей степени откровения, и его молитва способна оказывать большее влияние на небесные сферы, нежели молитвы других людей. Цадик – наставник и духовный руководитель, душою он постоянно находится на небе и опускается вниз только лишь для того, чтобы поднимать людей наверх и спасать их души. Праведник спасает людей своими заслугами, даже грешников, потому что "тлеющий огонь – все-таки огонь, и в любую минуту он может разгореться". "Как отцу приятно делать угодное любимому сыну, так и. Богу приятно исполнять желание праведника". Поэтому человек должен прилепиться своей душой к праведнику, а "кто прославляет праведника, тот как бы изучает тайны мироздания".

Скончался, рабби Исраэль бен Элиэзер в Меджибоже, и перед смертью избрал своим преемником одного из лучших своих учеников. Это был рабби Дов Бер из Межирича, "Великий магид" – проповедник. В первый день праздника Шавуот рабби Исраэль еще ходил, принимал посетителей, сказал краткую проповедь, но ближайшим своим ученикам сообщил, что в этот день он уходит из мира. "Не тревожьтесь обо мне, потому что я выйду в одну дверь и войду в другую, но я сокрушаюсь о вас, которые должны понести потерю". Один из учеников стал молиться за него. "Слишком поздно, – сказал ему учитель. – Свершилось, и свершившегося не отменить". Затем он много еще говорил о вере, о душе, о смысле жизни – все тише и невнятнее, пока его не перестали понимать. Вечером того же дня он скончался – 22 мая 1760 года, в седьмой день месяца сиван 5520 года по еврейскому календарю. Его могила цела и по сей день на кладбище в Меджибоже, а в начале этого века цела была и старая синагога, в которой он когда-то молился: полуразвалившееся здание, которое хасиды не реставрировали, оставляя его в том виде, в каком оно было при Баал Шем Тове.

Говорят, что его сын, рабби Гирш, в последние годы своей жизни часто беседовал со своим покойным отцом. Как-то во сне он спросил его: "Как следует служить Богу?" Баал Шем Тов поднялся на высокую гору и кинулся в пропасть. "Вот так", – ответил он сыну. А в другой раз он явился сыну в образе горы, объятой огнем с тысячами языков пламени: "И так тоже".

Однажды в синагоге Баал Шем Тов молился дольше обычного, и утомленные ученики ушли, не дождавшись конца его молитвы. На это он сказал с грустью: "Представьте себе, что на верхушке дерева сидит удивительная птица. Добраться до нее не просто, и люди лезут друг другу на плечи, чтобы один из них мог взобраться по этой живой лестнице на самый верх. Но те, что стоят внизу, не в состоянии разглядеть птицу и поэтому, потеряв терпение, уходят домой. Лестница рушится, и редкая птица улетает".

Один путешественник как-то увидел, что хасиды раскачиваются во время молитвы, но не мог понять, зачем они это делают. И Баал Шем Тов рассказал ему притчу: "Однажды на празднике гости наслаждались веселой музыкой, которую играли музыканты. Потом они стали танцевать под эту музыку. Мимо проходил глухой. Он заглянул в окно, увидел танцующих, но музыку не услышал. "Какая глупость! – воскликнул он. – Взрослые люди скачут безо всякой причины!"

Путешественник все понял. Музыка, под которую раскачивались хасиды, раздавалась в их сердцах. А путешественник был к ней глух.

Хасид спросил Баал Шем Това, как ему вести себя и как одеваться, чтобы проявлять смирение, ибо сказано: "Ходи смиренно перед Богом твоим". Тот ответил ему: "Сказали царю, что смиренный будет вознагражден. Оделся царь в старое платье, перешел жить из дворца в хижину и кланялся каждому. Но когда он разобрался в истинных своих чувствах, то понял, что очень гордится тем, что делает. Оказалось, что он стал еще менее смиренным, чем был раньше. И тогда его советник сказал ему: "Одевайся как царь, живи как царь, и пусть люди оказывают тебе почет, но будь смиренен в сердце своем".

Баал Шем Тов говорил: "Иногда кажется, что Бог очень далек от человека. Почему это так? А потому, что долг отца научить сына ходить. Для этого он и удаляется без предупреждения, хотя и рискует, что ребенок споткнется и упадет".

И еще он учил: "Не думай, что ты лучше ближнего твоего. Если ум его не равен твоему, он равен тебе, ибо служит Господу, как может. В глазах Всевышнего червь может значить не менее, чем ты, потому что служит Ему. На это Он и дал силы".

Однажды Баал Шем Тову приснился его будущий сосед по раю. Проснувшись, он пошел к этому человеку и увидел перед собой здорового и крепкого толстяка. "Как замечательно он скрывает свою сущность", – подумал Баал Шем Тов и стал за ним наблюдать. Он заметил, что этот человек сытно завтракал каждый день, в обед ел еще больше, а за ужином – в три раза больше, чем за обедом, – и ни в чем не проявлялась его святость, за которую ему был уготован в будущем рай. "Объясни мне, – сказал, наконец, Баал Шем Тов, – почему ты так много ешь?" "Что же, я тебе скажу, – ответил толстяк. – Тут все дело в моем отце. Он был хорошим евреем, добрым человеком, и всю жизнь жил только Торой и только для Торы. Однажды его схватили разбойники, привязали к дереву и велели поцеловать крест. Конечно же, мой отец отказался. Они безжалостно били его – все равно он отказывался. И тогда разбойники сожгли его на костре. А поскольку он был худым и слабым, то и горел совсем недолго: вспыхнул – и тут же сгорел. И тогда я поклялся: если когда-нибудь придет мой черед, они так просто от меня не отделаются. Я покажу им, что еврей – это не жалкая свечка. Нет! Я буду гореть так долго, что они полопаются от злости! Вот почему я столько ем". "Понимаю, – улыбнувшись, сказал Баал Шем Тов. – Иди, продолжай есть. То, что ты делаешь, ты делаешь хорошо".

* * *

Когда рабби Исраэль Баал Шем Тов видел беду, грозящую евреям, он всегда шел в лес, в одно и то же место, и там он зажигал огонь, читал особую молитву – и несчастье предотвращалось. Позже, когда такая же потребность возникла у его ученика, магида из Межирича, тот приходил в лес на то же самое место и говорил: «Создатель, слушай! Я не знаю, как разжечь огонь, но я еще могу прочитать молитву». И чудо происходило. Уже позднее рабби Моше Лейб из Сасова, чтобы спасти свой народ, отправлялся в лес и там говорил: «Я не знаю, как развести костер, той молитвы я тоже не знаю, но зато я знаю место, и этого должно быть достаточно». И этого на самом деле было достаточно, и чудо свершалось. Затем пришла очередь отводить беду рабби Исраэлю из Ружина. Сидя в своем кресле, он обхватил голову руками и сказал Богу: «Я не знаю, как разжечь костер, не знаю молитвы, даже не могу отыскать в лесу то место. Все, что я могу сделать – пересказать эту историю, и этого должно быть достаточно». И этого было достаточно.

ОЧЕРК ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ

Евреи Польши и Литвы после хмельнитчины. Обнищание общин. Ограничительные законы церкви. Переходы в иудейство. Ритуальные наветы. Восстания гайдамаков. Колиивщина и Уманская резня.

После кровавых событий времен хмельнитчины медленно и с трудом восстанавливались еврейские поселения Волыни и Подолии, Польши, Литвы и Белоруссии. Даже власти понимали, что евреям нужно дать временную передышку, чтобы они снова начали платить большие налоги в государственную казну. Именно поэтому король Ян Казимир даровал им разные льготы и отсрочки по взносу налогов. Король Михаил Вишневецкий подтвердил на коронационном сейме в Варшаве генеральные привилегии польско-литовских евреев. А Ян Собесский в каждую сеймовую конституцию включал один и тот же пункт: «Евреев Короны мы, ради мирного их развития, оставляем при давних правах». Евреи почитали Яна Собесского за его покровительство и называли в своих сочинениях «сыном солнца, королем королей и спасителем своего народа». Но знаменитое право «вето», по которому любой депутат по своему капризу мог сорвать работу сейма, сводило порой на нет самые лучшие королевские постановления. Доходило до того, что паны публично призывали народ не считаться с королевскими приказами. «Если мы будем считаться с правами и привилегиями евреев, – всенародно призывал виленский пан, – то конца этому не будет. Надо их попросту выжить отсюда: одних утопить с камнями на шее, других избить». А толпа кричала в ответ: «Так им и нужно!»

Чтобы оправиться от последствий катастрофы, евреи хватались за любой промысел, несмотря на постановления Ваада, который опасался новых конфликтов с местным населением. Но условия тогдашней жизни были нелегкими: часто повторялись погромы, пожары, эпидемии, от которых страдало еврейское население в тесных своих кварталах. Около 1678 года евреи краковского предместья – как отметили современники – "от двухлетнего поветрия в большей своей части вымерли, а другие бежали от этой заразы в Водзислав, но там ниспослан был на них огонь, и впали они в великую нищету и убожество". А в книге витебского кагала за 1711 год записано: "Вот уже несколько лет, как над нами разразились страшные бедствия… Нужда слишком велика, и одно бедствие следует за другим. Ведь это про нас сказано: "Утром просишь, чтобы настал вечер, а наступает вечер – не дождешься утра". Евреям позволяли существовать, потому что они были источником дохода для казны, для должностных лиц, для любого, кто пожелал бы получить с них "подношение". Недаром говорили: "Кто заступается за евреев, тот уже получил, а кто выступает против них – желает получить".

Расходы на всевозможные нужды увеличивались значительно быстрее скромных доходов тех времен, и, попадая в безвыходное положение, кагалы занимали деньги под огромные проценты: чаще всего у монастырей. Эти проценты надо было выплачивать, и поэтому снова брали кредиты и выплачивали уже проценты на проценты, и многие общины не надеялись рассчитаться когда-либо со своими кредиторами. В Дрогобыче, к примеру, на статью бюджета кагала "погашение долгов и проценты" приходилось три четверти всех расходов общины. Один только познанский кагал к началу восемнадцатого века задолжал около четырехсот тысяч злотых, а долги центрального Ваада доходили до трех миллионов злотых. Депутаты на сеймах заявляли, что евреев приходится терпеть в стране хотя бы потому, что никто не хочет потерять данные взаймы деньги.

Теперь уже кредиторы ставили свои условия, давая в долг деньги. Получив очередной заем в 1666 году, Коронный Ваад вынужден был согласиться с тем, что в случае неаккуратного возврата долга можно будет всякого еврея Короны "на ярмарках, торгах, дорогах и даже в домах грабить, арестовывать, хватать, сажать в тюрьму, угнетать и преследовать", пока долг не будет уплачен. Кроме этого, Ваад согласился, что в случае неуплаты "будут конфискованы все еврейские товары в Короне, закрыты синагоги, евреи будут изгнаны из домов, и на их место поселены христиане", и Ваад не сможет жаловаться на это королю или воеводам.

Чтобы сохранить свое существование, общины изыскивали новые и новые возможности для получения денег. Если кто-либо хотел открыть лавку, мастерскую, купить или построить дом, он должен был уплатить общине установленную сумму и получить взамен "хазаку" – концессию – на данное предприятие. Введена была "хазака" и на право водворения: желающий поселиться в общине должен был заплатить в кагальную кассу значительную сумму. Но денег все равно не хватало на всевозможные налоги и поборы, и тогда ввели налог на предметы потребления, так называемую "коробку", коробочный сбор – на молоко, хлеб, мед, водку и другие продукты, но, в основном, на убой скота, резку птиц и продажу кашерного мяса.

Бывали случаи, когда кагал, срочно нуждаясь в деньгах, освобождал от будущих выплат состоятельного члена общины за единовременный крупный денежный взнос, но эти деньги тут же уходили на покрытие вечных долгов, и вся тяжесть будущего налогового обложения ложилась на рядового члена общины. Это вызывало недовольство, ропот, недоверие, и прежнее уважение к кагальным старшинам сменилось неприязнью и открытой враждой. Богатые члены общины могли уплатить кагалу крупные суммы денег на получение "хазаки" и тем самым избавиться от менее состоятельных конкурентов, а те, беднея из года в год, все свои беды сваливали только на кагал. Кагал оберегал их от будущих бедствий, но кагал их и ограничивал. Все это постепенно создало внутренние напряжения, которые и привели со временем к разрушению кагала.