Текст книги "Африканский рай"
Автор книги: Феликс Родригес де ла Фуэнте
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
Черная или белая?
Великолепная полосатая шкура придает зебрам необычайную привлекательность. Их изображения на фоне Килиманджаро или на изумрудно-зеленых пастбищах рядом с зонтичными акациями обошли весь мир, рекламируя туризм по Африке.
Когда-то Африка изобиловала зебрами, по в период колонизации она заплатила этими животными страшную дань завоевателям. Их забивали тысячами, чтобы кормить военнопленных, их уничтожали стадами, чтобы освободить пастбища для домашнего скота. Сохранился снимок охотника на фоне целой пирамиды из голов этих животных. В результате безрассудного истребления бесследно исчезли два вида южноафриканских зебр.
В Серенгети до сих пор еще водятся зебры Гранта – животные с характерной яркой черно-белой окраской. Зебры, дикие африканские лошади, по своим экологическим особенностям имеют много общего с гну. Они тоже стадами кочуют по саванне и пасутся, соблюдая последовательную, рациональную цикличность; но зебры гораздо живее, красивее и веселее смешных бородатых гну. Они всегда начеку, и при малейшей опасности все стадо галопом обращается в бегство. Однако зебра устает значительно быстрее лошади и уступает ей в скорости бега. Тут, очевидно, сыграл свою роль человек, селекционирующий лошадей и тренирующий в них выносливость и быстроходность.
Полосатое «одеяние» зебр долгое время оставалось загадкой для ученых: его яркость противоречила распространенной теории мимикрии. Окраска зебры – самое необычное из цветовых сочетаний.
Известно, что животные с маскировочной окраской при появлении врага замирают. Зебры же, наоборот, обращаются в бегство при малейших признаках опасности. Надо полагать, что это не случайно: когда зебры бегут, очертания их силуэтов благодаря полосатым шкурам стираются, и бегущее стадо совершенно сливается с горизонтом. Я имел случай наблюдать это любопытное явление. Стадо зебр как бы растворилось в дрожащем мареве жаркого африканского дня, стало совсем незаметным. Насколько целесообразна полосатая расцветка, создающая этот оптический обман, хорошо знают все, кто производил с самолета перепись четвероногого населения Серенгети. Те, кто подсчитывал зебр, жаловались на трудность и утомительность этого занятия.
Рядом с гну или другой антилопой зебра производит впечатление довольно крупного животного. Она кажется гораздо округлее и толще обыкновенной лошади. Однако это ложное впечатление, секрет которого давно разгадали женщины: кто из них не знает, что платья с поперечными полосами полнят. Но дело не только в этом. Тучность зебр объясняется еще и тем, что у них жир откладывается между кожей и мышцами, как у животных холодного климата, а не в брюшной полости, вокруг внутренностей, как у африканских антилоп. Теоретически подкожный слой жира должен затруднять охлаждение организма, но зебры, по-видимому, чувствуют себя отлично под африканским солнцем, и палящим полуденным лучам редко удается загнать их в тень акаций. Зоолог С. А. Спайнейдж предполагает, что полосы на шкуре зебры выполняют также функцию регулятора температуры тела. Интересно, что шкура зебр Греви, которые водятся в самых жарких и сухих степях Африки, украшена более узкими полосами, образующими несколько иной рисунок.
Забавная ливрея, сочетающая столько полезных функций, и комичная неуклюжесть африканских лошадок сделали их любимцами детей всего мира. Их шкура дала повод для возникновения еще одной расовой проблемы. Африканцы утверждают, что зебра – черное животное с белыми полосами, а европейцы считают ее белым животным с черными полосами. Как во многих других дискуссиях по расовым вопросам, европейцы чувствуют себя в этом споре на высоте: они начали заниматься зоологией раньше африканцев и открыли дикую лошадь с полосами на конечностях и исчезнувшую разновидность южноафриканской зебры квагги с темными полосами на ногах и шее. По мнению зоологов, эти полосы означают первичную фазу «зебрации» и свидетельствуют о том, что именно темные полосы появились на светлом фоне, а не наоборот.
Когда первые европейские колонисты в Африке вскрыли желудки первых убитых зебр, они с ужасом обнаружили массу беловатых паразитов примерно в пять миллиметров длиной. Поселенцы решили, что эти личинки овода могут заразить домашний скот. Заблуждение стоило жизни многим несчастным животным, и пастбища, лишенные своего главного украшения, приобрели унылый вид. Теперь ни для кого не секрет, что гастрофилус и кроссоцефалус не только способствуют перевариванию травы, но и снабжают своих счастливых обладателей дополнительной порцией белков и витаминов.
Во время гона зебры-производители собирают множество самок и ревниво защищают их от молодых самцов. По словам очевидцев, битвы за самок часто кончаются трагически для обоих соперников: воспользовавшись дракой, на них нападают львы.
Зебрята, шкурки которых прочерчены коричневыми полосами, появляются на свет обычно в феврале или марте. Их на каждом шагу подстерегает опасность – гиены, шакалы и другие плотоядные. Таким образом, уже в самом раннем возрасте они подвергаются беспощадному естественному отбору.
Природа живая и мертвая
В Серенгети вы можете удовольствоваться созерцанием грациозных прыжков газелей и быстрого бега гепарда; можете заняться, как это делали раньше зоологи, подробнейшим изучением формы, цвета, веса и размеров антилоп или птиц, каждого вида в отдельности. Но это равносильно изучению состава крови отдельно от всего организма.
Если же вы хотите услышать биение сердца пастбища, измерить его пульс и кровяное давление, то вам не остается ничего другого, как последить за передвижением травоядных и попытаться разгадать тайну уз, связывающих живую плоть и траву; познакомиться, хотя бы поверхностно, с историей этих щедрых земель и обитающих на ней живых существ.
Солнце помимо вашей воли наведет вас на мысль о сложнейших и удивительнейших процессах, которые происходят ежедневно на всей земле, но нигде не проявляются столь ярко и выразительно, как в Серенгети.
Здесь в любое время года ослепительный поток света в течение двенадцати часов заливает саванну. Каждая клетка нежной ткани травы представляет собой маленькую лабораторию, которая приводится в действие солнечной энергией и преобразует воду, минеральные вещества почвы и воздух в живую материю. Глоток за глотком вводят травоядные растительную жизнь в свой организм и перерабатывают в свою собственную жизнь, превращая траву, которая никогда не перестает расти, в тонны и тонны мяса.
Пирамида жизни
Сегодня ночью, пока я торопливо записывал на четвертушках бумаги впечатления дня, до нашей палатки донеслось рычание льва. Я слышал также вой гиены и лай шакалов, как бы напоминавших мне, что цепь жизни в саванне не заканчивается звеном травоядных животных. Семьсот львов Серенгети каждый день собирают положенную им кровавую дань. Так же поступают гепарды, леопарды, мелкие хищники и те, кто питается трупами – пожиратели падали.
И все же никогда плотоядные не были причиной вымирания травоядных. Напротив, на протяжении многих миллионов лет хищники спасали их от голодной смерти, поддерживая в саванне тот количественный уровень животных, который она могла прокормить. Долог и таинствен путь солнечного луча. Сначала при его участии создаются клетки травы. Траву поедают жвачные. Мясом жвачных питаются плотоядные, которые в свою очередь становятся жертвой более сильных хищников. Кости и остальные объедки достаются гиенам и другим пожирателям падали.
Пока я размышляю о правилах страшной игры между охотником и его жертвой, темнота окутывает землю.
Симба рычит на далеких скалистых холмах. Начинается великая охота. Но ничто не изменится в саванне, потому что завтра, как и каждый день, взойдет солнце и займется восстановлением равновесия между живой и мертвой природой.
Жизнь и смерть в саванне
Когда рычание льва, «заставляющее дрожать землю», доносится до комфортабельного бунгало с надежно запертой дверью и металлической сеткой на окне, оно придает всему вокруг волнующий поэтический колорит. Иное дело, если вы ночуете в полевой палатке, поставленной под сенью нескольких акаций в лагере Соронера. Львиный рык особенно теряет свою привлекательность, когда вы вспоминаете, что среди семисот львов Серенгети всегда найдется один голодный хищник, способный отправиться на охоту в парусиновый поселок туристов.
Читатель, знакомый с Африкой по многочисленным книгам, наверное, подумает, что достаточно носильщикам разжечь костер побольше и поддерживать огонь всю ночь напролет, чтобы избежать опасности. На самом же деле пожары в саванне случаются так часто, что хищники привыкли к огню и под его прикрытием даже устраивают засады на антилоп, когда те, обезумев от ужаса, убегают от пожара.
Вам остается, по совету опытных смотрителей и директора заповедника, затянуть получше молнию на палатке и спокойно ждать появления хищника. Этой меры предосторожности вполне достаточно при условии, что вы не произнесете ни слова и не сделаете ни одного резкого движения, даже если услышите, как лев трется боками о растяжки палатки (что ему, по всей видимости, очень нравится). Самое разумное, что вы можете сделать в подобном положении, – это постараться заснуть. Молния вполне себя оправдала. На протяжении десяти лет среди туристов, плотно закрывавших палатки на ночь, не произошло по вине львов ни одного несчастного случая. А вот молодой человек, пренебрегший нехитрыми мерами предосторожности и решивший переночевать с высунутой наружу головой, очевидно, чтобы созерцать несравненное небо Амбосели, поплатился жизнью за легкомыслие.
Припоминаю звездную январскую ночь 1966 года. Гигантский снежный конус Килиманджаро постепенно растворился на фоне темнеющего неба. Нас осталось лишь четверо вокруг затухающего костра: загорелая супружеская чета французов, анималистов-документалистов, профессиональный гид охотников-фотографов и я. Тогда я снимал фильм для испанского телевидения.
Путешествовавший с нами известный кинооператор Хесус Валеро отправился спать сразу же после захода солнца. А я просидел до полуночи, слушая увлекательные рассказы своих бывалых попутчиков. Когда пришел момент расходиться, я хотел было попросить проводника довести меня до палатки, разбитой в самом конце поселка, среди зарослей акации, но потом раздумал.
Стараясь не потерять во тьме тропинку, которая вела к моей палатке, я то и дело натыкался в темноте на острый репейник. По правде говоря, я раскаивался, что рискнул пойти один, и с тоской и завистью вспоминал фигуру Исследователя Африки, какой она мне представлялась в детстве: великан в пробковом шлеме, в обмотках и башмаках, предохраняющих от укусов змеи, с целым арсеналом оружия и, конечно, с электрическим фонарем. Разве не смешно пускаться в путь ночью, в шортах и парусиновых туфлях, без фонаря, то и дело погружаясь по пояс в заросли колючек, в напрасной надежде найти свою палатку, чтобы провести в ней остаток ночи? Не только смешно, но и очень опасно. Век самолетов, вездеходов, научного управления природой заставил нас потерять уважение к африканской ночи.
Такие мысли одолевали меня, когда я, по моим расчетам, был метрах в двадцати от палатки, которую принял за свою. Деревья, рюкзак на столе, вещи, развешанные на основной растяжке палатки, показались мне знакомыми. Но большие камни перед входом убедили меня в том, что я чуть было не ворвался в чужой дом. Будь я твердо уверен, что это палатка французов или проводника, я бы попросил помочь мне сориентироваться. Но вдруг я в такой поздний час подниму с постели незнакомого человека? Можно было бы улечься спать прямо в траве, если б не воспоминание о бедняге-туристе, растерзанном львами как раз в этом заповеднике.
Тут я различил в темноте знакомый штатив киноаппарата Хесуса Валеро и понял, что стою перед своим домом, а камни у входа, один из которых как раз зашевелился, – три больших льва.
Впервые в жизни я испытал ужас. Страх парализовал мои мускулы и в то же время придал удивительную ясность мыслям. Я знал, что мне не следует двигаться и поворачиваться к хищникам спиной, иначе это может пробудить в зверях рефлекс нападения. Вспомнил я также советы специалистов о том, что в таких случаях надо издать громкий крик и сделать прыжок вперед, чтобы испугать хищников, но я ни за что на свете не осмелился бы последовать их наставлениям, да и сами специалисты вряд ли поступили бы так в аналогичных условиях. Я успел даже подумать, что те, кто пишет, что ночью глаза львов блестят, как светляки, в жизни не видели льва в темноте. Затем я с завистью подумал о своем друге Хесусе Валеро, мирно спящем в нескольких метрах от меня под охраной трех львов у входа в палатку, и о своей жалкой доле.
Пока я предавался грустным размышлениям, два других «камня» тоже поднялись, как бы для того, чтобы окончательно рассеять мои сомнения. Зрение у меня внезапно приобрело такую остроту, что я различил силуэты великолепного льва и двух львиц. Одна начала бесшумно обходить меня справа. Лев, видимо разглядывавший меня, повернул голову и направился за своей подругой. Другая львица не двигалась.
Я заподозрил, что это было начало охотничьих маневров. Возможно, лев и львица хотят отрезать мне путь к отступлению, а оставшаяся самка готовится к нападению. Помощь могла прийти лишь со стороны палаток слева от меня, и я осторожно, боком, начал продвигаться по направлению к ним.
«Не двигайтесь, мосье, не двигайтесь!»
Никакая райская музыка не могла сравниться со звуком этих простых слов! За моей спиной стоял наш проводник. Трудно себе представить, сколько бодрости и силы духа придает нам подчас присутствие себе подобного. Мне сразу же показалось, что львы изменили свой замысел и направляются к лесу. Львица тоже двинулась с места, когда французы, немного отставшие от проводника, принялись громко щелкать языком, будто погоняя лошадей.
Как только львы исчезли в темноте, друзья присоединились ко мне и, очевидно не придавая особого значения происшествию, рассказали, что эти три кошки уже не раз пугали туристов. Несколько ночей назад они даже отважились приблизиться к площадке, освещенной костром. Но все считают их совершенно безобидными. Французы очень удивились, увидев застывшую фигуру – хищников они разглядели лишь вблизи. Кричать они не хотели, чтобы не будить весь лагерь. Несмотря на все эти объяснения, я успокоился лишь после того, как наглухо задернул молнию в палатке. С тех пор легкий брезент, отделявший меня от внешнего мира, казался мне не менее надежным, чем толстая крепостная стена. За ним я мог чувствовать себя царем вселенной и хозяином своей судьбы, даже если палатку окружала целая стая голодных львов. В таких случаях турист только должен молить бога, чтобы господь избавил его от встречи с дьявольским существом под названием «людоед». Но об этом мы поговорим позднее.
Бубалы рядом с симбой
Антилопы Серенгети воспринимают постоянную угрозу угодить в пасть хищнику с такой же фатальной покорностью судьбе, с какой человек думает о возможности попасть в автомобильную катастрофу. Они пасутся и отдыхают в восьми-десяти метрах от семейства львов так же беззаботно, как шофер обгоняет на опасном повороте грузовик, чуть не задевая его при этом.
Бубалы – образец диспропорции между передними и задними конечностями
Если верить статистике, антилопа и автомобилист имеют почти равные шансы при малейшей небрежности перейти в лучший мир. Рано или поздно и тот и другой допускает небрежность, потому что выносливость нервной системы живых существ имеет предел.
Эти рассуждения приходят мне на ум, пока я наблюдаю стадо бубал, пасущихся на лугу. Примерно тридцать антилоп песочного цвета мирно пощипывают траву недалеко от одинокой акации, в тени которой отдыхают с полдюжины львов. Время от времени некоторые антилопы, в основном самки, поднимают головы, несколько секунд смотрят на хищников, а затем спокойно возвращаются к прерванной трапезе, не обращая внимания на опасных соседей.
Конечно, бубалы, рождающиеся и умирающие в окружении львов, прекрасно знают, когда львы испытывают голод и готовятся к охоте. Само по себе присутствие льва не очень беспокоит травоядных. Гораздо страшнее для них чувствовать запах хищника, слышать его, но не видеть, ибо лев убивает антилопу, когда она его не замечает. Точно так же пешеход становится жертвой машины, неожиданно выскочившей из-за угла. Пусть читатель простит меня за повторение избитых истин, но мне хочется еще раз сказать, что лев опасен, лишь когда его не видят или видят слишком поздно.
Бубалы на первый взгляд неуклюжи и малопривлекательны. Их хребет, выдвигаясь кверху, образует нечто вроде горба. Этот неожиданный переход создает впечатление, что передняя часть туловища принадлежит одному животному, а задняя – другому.
Своеобразное телосложение позволяет «конголи» – так называют африканцы один вид коровьих антилоп – держать голову высоко. Строение его черепа асимметрично и поражает своей нелепостью: вытянутая, узкая морда, рога в форме лиры, растущие прямо на костном стебле, высоко посаженные глаза…
Действительно, с точки зрения человека, для которого мерилом красоты является он сам, бубалу не назовешь красавицей. Но если вы на время отвлечетесь от своих эстетических идеалов, сядете в саванне на траву и начнете постепенно подниматься, стараясь обнаружить хищника, готового прыгнуть вам на спину, то поймете биологическую целесообразность строения этих животных. Каждый сантиметр, который вы выигрываете в росте, расширяет поле зрения и дает дополнительную возможность выжить.
Странный силуэт бубалы, горб, длинная шея, смешно вытянутая голова и высоко посаженные, как у козы, глаза позволяют ей сохранять безопасную дистанцию между собой и львом, который страшеп лишь на близком расстоянии.
Грозный охотник Африки
В открытой местности, будь то саванна или степь, между охотником и его жертвой всегда происходит очень упорная борьба, ибо противники почти не уступают друг другу в силе, скорости и быстроте реакции. Гепард, развивающий самую большую скорость при беге (сто десять километров в час), способен выдерживать ее на расстоянии лишь ста-двухсот метров. Затем силы его иссякают, он замедляет движение и, наконец, останавливается. Наоборот, газели, составляющие его постоянную добычу, намного выносливее, хотя бегают медленнее. Поэтому гепарду, или леопарду-охотнику, как его называют англичане, а впрочем, и другим хищникам необходимо подбираться к своей жертве как можно ближе. Даже льву победа в схватке один на один дается с таким трудом, что он, за редким исключением, действует вместе с товарищами.
Лишь один зверь Африки, выбрав себе жертву, рано или поздно неумолимо приканчивает ее, если только вмешательство со стороны не приносит ей спасения. Почуяв его, бубалы настораживают уши и тревожно вглядываются вдаль. При виде странных бурых животных, пересекающих пастбище, газели Томсона летят сломя голову прочь. Гепард в два прыжка оказывается на ветке акации. От сонливости льва не остается и следа, он выставляет свои истершиеся, пожелтевшие клыки и не сводит желтых глаз со страшного войска гиеновых собак, или «муа муиту», как их называют африканцы. Это самые грозные, жестокие и сильные хищники, несущие смерть всему живому в саванне.
Латинское название рода – ликаон – означает «подобный волку». И действительно, по величине, силе и повадкам гиеновые собаки напоминают волков. Те, кому доводилось наблюдать за ними, видели их почти неизменно в состоянии охотничьего азарта – поэтому их называют еще собаками-охотниками. На их шкуре причудливый бело-оранжево-бурый узор – отсюда их прозвище «пятнистые волки». Строение черепа, массивные челюсти, большие круглые уши, жесткая шерсть и хвост со щетинистой кисточкой на конце делают их похожими на пожирателей падали, что объясняет их кличку «гиеновые собаки». Между тем гиеновая собака не имеет родственных связей с гиеной. Более того – в отличие от семейства собачьих она имсет четыре пальца на передних лапах и пахучие анальные железы. В языках Восточной Африки «муа муиту» – синоним жестокости, насилия, бродяжничества. Гиеновые собаки бродят по саванне стаями от пяти до сорока животных и, судя по всему, подчиняются вожаку, самому крупному из них.
Недалеко от Олдовая нам удалось обнаружить три группы гиеновых собак, отдыхавших в тени акаций. Покуда мы не спеша фотографировали их, они спокойно и высокомерно смотрели на нас. Вдруг, без всякого, казалось бы, повода, вскочил огромный самец, нагнул морду к земле и издал протяжный вой. Тотчас вся стая поднялась на ноги и проворной рысцой потрусила за своим вожаком.
Каждый член стаи занимает определенное положение в иерархическом обществе муа муиту и выполняет свои функции. Однако бродячий образ жизни гиеновых собак не позволяет изучить их глубоко и детально, и многое в их поведении еще остается тайной.
Охотничьи приемы гиеновые собаки передают из поколения в поколение. Обычно они выбирают из стада одну антилопу и неумолимо преследуют ее, пока бедное животное не выбьется из сил. Для этого пять-шесть муа муиту располагаются широким полукругом, заставляя антилопу бежать по дуге. В это время остальная часть стаи бросается наперерез добыче по прямой линии, перехватывает жертву и облегчает тем самым работу своим сородичам. Заметив у антилопы признаки усталости, преследователи всей стаей бросаются на нее, впиваются ей в горло, грызут подколенки, кусают за уши. Несчастное животное из последних сил тянет за собой своих палачей, а они раздирают ему брюхо и пожирают внутренности, пока оно еще живо. Как только жертва падает, гиеновые собаки кидаются на нее и буквально растаскивают на куски.
Любопытно, что некоторые европейцы, называющие себя спортсменами, ничем не уступают в кровожадности муа муиту и устраивают такие жестокие забавы, как псовая охота. Разница лишь в том, что гиеновые собаки убивают, чтобы жить, а для европейских спортсменов бесцельное убийство служит изощренным дополнением к многочисленным блюдам их утонченной кухни.
Гиеновые собаки настолько уверены в своем охотничьем мастерстве, что легко уступают остатки добычи гиенам. Они предпочитают загнать новую антилопу, чем вступать в драку с пожирателями падали. Муа муиту постоянно меняют районы охоты. Как бы оправдывая свою мрачную славу вестников смерти, они часто нападают на дряхлых львов, отбившихся от стаи. Возможно, большая часть престарелых царей природы заканчивает свои дни в зубах пятнистых волков.
Обычно гиеновые собаки выбирают жертву среди слабых животных. Чаще всего их выбор падает на старых самцов или на больных, искалеченных антилоп. Тем самым муа муиту избавляют стадо от переносчиков заразы и неполноценных производителей и способствуют естественному отбору.
На время беременности и кормления самки отделяются от стаи и укрываются в глубоких подземных логовах, куда самцы приносят им пищу. Подобно волкам, они доставляют мясо в желудках и отрыгивают его в полупереваренном виде для самок и щенков. Раньше полагали, что самки гиеновых собак во время вскармливания обходятся без помощи самцов, как львицы. Последние наблюдения в заповедниках показали, что это не так.
Гиеновая собака обычно не нападает на человека, но это не значит, что она боится его. Присутствие людей вызывает у этих животных как бы высокомерное любопытство. В Олдовае мы на протяжении нескольких километров ехали за стаей. Собаки-охотники галопом носились вокруг автомобиля. Их прыжки очень напоминали спаниелей, охотящихся в пшеничном поле. Наши голоса и движения не вызывали у них ни малейшей боязни.
Охотятся гиеновые собаки совершенно бесшумно. Только в последний момент они испускают несколько коротких пронзительных звуков, похожих на лай. Между собой они перекликаются мягкими, благозвучными голосами, несколько напоминающими звук колокола.
Щенки гиеновой собаки легко поддаются приручению, становятся ласковыми и игривыми, но очень враждебно относятся к домашним птицам и животным. Кроме того, их железы издают отвратительный запах гниющей шкуры. Очевидно, по этим причинам первобытный человек не приручил гиеновую собаку и не сделал ее своей помощницей. Дурной запах служит муа муиту лучшей защитой от посягательств на его свободу.
Если бубалы мирно щиплют траву, не поднимая головы, газели не оглядываются тревожно по сторонам, старый лев закрыл глаза и погрузился в дремоту, а леопард с удобствами устроился на толстой нижней ветке, то можете быть уверены – муа муиту, вестника смерти, нет поблизости.
