Текст книги "Африканский рай"
Автор книги: Феликс Родригес де ла Фуэнте
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)
Путешествие в предысторию
Вершина Маргерита горы Стэнли, высшая точка гор Рувензори, большую часть года увенчана густой шапкой облаков. С дороги, которая ведет из Форт-Портала (Уганда) к границе Конго, мы с расстояния сотен метров различали мягкие контуры гор, покрытых богатейшей растительностью. Знаменитые Лунные горы, в ледниках которых зародился один из истоков Нила, не только служат естественной границей между двумя государствами Центральной Африки, но и разделяют два абсолютно непохожих зоологических и растительных мира: залитые солнечные светом саванны и влажный, мрачный, таинственный тропический лес.
На протяжении всего нашего путешествия, начиная с оставленного далеко позади Серенгети, мы видели, что трава саванн кормит бесчисленные стада копытных, постоянно кочующих с одного пастбища на другое. Преследуемые хищниками, лишенные надежных укрытий, травоядные видоизменялись в течение тысячелетий, приспосабливаясь к условиям окружающей среды, и образовали бесконечное число новых форм. Лес, напротив, сохранял живые организмы в их первозданном виде и прятал от глаз человека в глубине девственной чащи.
Непроходимое сплетение деревьев и кустов вплоть до двадцатого века скрывало от ученых такое крупное животное, как окапи. Карликовый бегемот и исполинский дикий кабан были обнаружены всего несколько лет назад. Яркополосатый окапи, питающийся листвой, выглядит предшественником жирафа, остановившимся на полпути в своей эволюции. Карликовый бегемот, по всей вероятности, напоминает своего огромного сородича, до того как тот начал вести водный образ жизни.
Но лес не только окружил тайной жизнь своих четвероногих обитателей. Он сохранил в неприкосновенности примитивный, трогательный в своей наивности жизненный уклад лесных охотников – пигмеев. Эти лесные карлики живут охотой на диких зверей и собиранием плодов, которые дарит им лес. Именно так жили наши предки около трех тысяч лет назад.
При нашей спешке нам было трудно сделать интересные снимки обитателей леса. Жизнь птиц проходит здесь в основном на высоте шестидесяти метров, среди густых ветвей деревьев. Голоса их разносятся по всему лесу, но увидеть их удается очень редко. То же можно сказать об обезьянах. Крупных млекопитающих, например антилопу бонго, кистеухого кабана, который весит сто килограммов, или лесную аптилопу, трудно различить среди густых зарослей, где дальше чем на десять-пятнадцать метров ничего не видно. Кроме того, гнетущая жара, тяжелый воздух, насыщенный испарениями, и москиты отнюдь не благоприятствуют научным наблюдениям. Поэтому мы решили закончить наше фотографическое сафари на одном из крутых склонов Лунных гор, откуда открывается вид на бескрайний лесной массив Итури. В 1967 году я исследовал этот интересный район Конго, жил среди пигмеев и сделал о них фильм. Глядя теперь на лесные дебри, где когда-то скитался, я невольно вспомнил ритуальный танец маленького охотника Ласабо и его соплеменников.
Полная луна, словно огненный шар, поднимается над кронами деревьев. Звучат флейты пигмеев, покрывая вечерние звуки леса, крик калао, призыв филина Верро и смутное бормотание стаи мартышек. Женщины с детьми на руках садятся на корточки вокруг котлов, где бурлит варево из мяса обезьяны колобуса. Охотники с религиозным благоговением смотрят на Ласабо, главного исполнителя группового танца раненого слона. Операторы н звукооператор, с полудня работавшие не покладая рук, закончили трудовой день. Больше, чем от съемок, они устали от зрелища бесконечного акробатического танца, длившегося уже несколько часов.
Потное тело пигмея блестит, как греческая бронзовая статуэтка. К икрам его ног прикреплены погремушки из высушенной кожуры плодов. Большие живые глаза прикованы к наконечнику полированного копья на земле, которым только что танцор-охотник, сидящий теперь в кругу флейтистов, ударил, согласно ритуалу, танцора-жертву в бок.
Ноги Ласабо тяжело топают по красной утрамбованной земле танцевальной площадки под меланхоличный аккомпанемент погремушек, привязанных к икрам ног. Мускулистый торс его украшен гирляндами из зеленых вьюнков. Лицо охотника-пигмея выражает смертельную муку, тело извивается в предсмертных судорогах. Флейты издают звуки, похожие на сладкий звон колокола, на страстный весенний зов большой рогатой жабы. Пигмей уже не человек. В пего вселился дух слона. Он кружится, качается, отступает, но пи на минуту не теряет ритма, который сопровождает его танец от начала до конца, ритма агонии смертельно раненного слона. Когда он падает с открытым ртом в нескольких сантиметрах от наконечника копья, все охотники встают, окружают своего вождя – поверженного слона – и, не переставая играть на флейтах, начинают бешеный танец, который закончится только тогда, когда Ласабо – дух воскресшего слона – торжественно поднимется на ноги и скроется в лесу.
Ребенок с вьющимися, как у барашка, волосами берет меня за руку. Только теперь я прихожу в себя и вспоминаю, что я европеец, приехавший в Африку всего три педели назад, чтобы сделать документальный фильм о последних кочевых охотниках африканского леса.
Сценарий, камеры, спешка, бешеный темп современной жизни на какое-то время исчезли для меня, растворились в тишине африканской ночи. Суетные заботы цивилизованного человека затерялись среди зарослей, как звуки флейт пигмеев. Мое путешествие оказалось во времени гораздо больше, чем в пространстве. Блуждая по дорогам предыстории, я забрел в самую глубину веков. И танец умирающего слона, и кудрявый ребенок, и культура этого племени охотников принадлежат, без сомнения, к чистейшему палеолиту.
Пока наша небольшая кинематографическая группа обсуждает поразительное зрелище, с восторгом отмечая необычное освещение, пластическое совершенство танца, богатство звуков, у меня из головы, тяжелой от сорокаградусной жары, не выходит одна мысль. Что означает танец умирающего слона? Почему главный исполнитель, столь искусно изображающий предсмертные муки смертельно раненного слона, – вождь пигмеев Ласабо?
Пламя костров побледнело и погасло, женщины и часть танцоров, томно поглядывая друг на друга, медленно удалились в свои жалкие хижины из листьев, а я через переводчика продоля «аю расспрашивать вождя пигмеев. Меня предупредили, что, как только коснешься смысла ритуальных церемоний, ответы пигмеев становятся уклончивыми, и я начинаю издалека, выясняю детали охоты на слона, составляющей главное содержание жизни пигмеев.
Во время больших дождей Ласабо на рассвете выходит из селения. Его сопровождает охотник с наивным детским лицом и легкими ногами, который фигурирует в нескольких кадрах нашего фильма. Обнаружив свежие следы слона, они обмазываются горячим пометом животного, чтобы перебить запах человеческого тела.
Ласабо старается двигаться против ветра, чтобы животное, обладающее тончайшим нюхом, не уловило запах врага. Пользуясь слабым зрением гиганта, вождь пигмеев с удивительной осторожностью заползает под брюхо слона, «так, чтобы слышать над своей головой „тик-так“ его сердца». Затем, схватив обеими руками копье с длинным наконечником, он изо всех сил вонзает его в грудь слона и молниеносно прыгает в сторону. В это время его товарищ выскакивает из зарослей и, подобно бандерильеро, отвлекает раненое животное от Ласабо, который все еще находится в пределах досягаемости гибнущего животного.
Рост Ласабо – метр сорок сантиметров, весит он чуть больше тридцати пяти килограммов. Вес же взрослого слона достигает шести тонн. Отец Ласабо, убивший таким способом более дюжины гигантов, закончил свои дни, раздавленный в лепешку, под одним из них. Так погиб брат товарища Ласабо, пигмея с детским лицом.
Но слон – это мясо, изобилие, радость для всего племени. И потому культура, вся жизнь пигмеев, подчиняющаяся законам предков, связаны со слоном – источником и ужасов и радостей. «Животное, приятное для взора Комбы!» А Комба – это бог, единственный и всемогущий, как мне сказал позднее охотник-пигмей.
После полуночи мы уже завоевали доверие маленьких жителей леса Итури. Их большая тростниковая трубка переходит из рук в руки. Внутри ее весело булькает жидкость, служащая курильщикам фильтром от дыма.
– Что ты делаешь после того, как слон умирает? – спрашиваю я Ласабо.
– Я вытаскиваю копье, очень хорошо чищу сталь (раньше это был кремень), беру из раны кровь и кусок мяса, заворачиваю их в листья, иду один в лес и преподношу это Комбе – отцу слонов и пигмеев, растений и животных, всего того, что принадлежит ему и что он дает мне. И я прошу его, чтобы он дал мне завтра то же самое.
– А когда приходят женщины и охотники, чтобы разделать тембо, какую часть добычи оставляешь себе?
– Я не могу оставить себе ничего от слона, которого убил, я даже не могу есть его мясо, – отвечает Ласабо. – Иначе Комба накажет меня и мне станет хуже, чем скотине. Но если другой охотник убьет слона, я могу есть его мясо.
Истоки этого ритуала уходят в глубокую древность. Лишь в результате длительной эволюции мог появиться закон, имеющий большое социальное и нравственное значение, который запрещает охотнику пользоваться убитой им добычей.
Таким образом, сильнейший не становится хозяином мяса и добыча распределяется между людьми племени поровну. Но танец раненого слона не только ритуальная церемония.
Уже начало светать, когда Ласабо открыл нам суть танца, который мы засняли на пленку. Охотник-пигмей верит, что душа убитого слона переселяется в него. Пока она в нем, она постоянно взывает о мести. Он должен, следовательно, вернуть душу мертвого слона лесу. Как это сделать? Страдая так же, как страдал слон, покинув жизнь и «перешагнув границу темного и неведомого», по словам самого Ласабо.
Глубокое самовнушение позволяет охотнику-пигмею почувствовать себя слоном и в действительности испытать боль от ранения. Силы его иссякают в бесконечном танце под палящим африканским солнцем, ему кажется, что он падает и умирает, как слон, пронзенный стрелой. Остальные охотники исполняют на своих древних инструментах типа флейты музыку, наиболее соответствующую драматическому моменту. Когда обессиленный танцор падает в изнеможении, это означает, что дух слона его покинул. Охотник сразу же ощущает освобождение от груза, который долго давил на него. Он бежит в лес и возвращает отцу слонов и пигмеев то, что ему принадлежит, «для того чтобы слон, зародившийся уже в утробе матери, мог появиться на свет, взяв душу, которую вернул охотник».
Пигмеи населяют лесные пространства от Камеруна до Конго. Несмотря на то что территория их владений постоянно сокращается из-за агрессивности соседних африканских племен, несмотря на высокий процент детской смертности и тяжелые условия существования, лесные пигмеи веселы и гостеприимны. Если хоть у одного жителя деревни есть кусок мяса, в селении начинаются музыка и танцы, завязывается дружеская беседа о приключениях на охоте, длящаяся далеко за полночь. Пигмеи владеют секретом истинной радости бытия. Но они, увы, обречены на гибель. Кочевой охотник хочет быть абсолютно свободным и не задумывается о будущем. Он щедро расходует то, что имеет сегодня, но заботясь о завтрашнем дне. Он живет одним днем, а иногда одной минутой, навсегда преданный родному лесу с его горестями и радостями.
Этнографы детально изучали эти племена, стараясь по их поведению реконструировать образ жизни наших предков. Но плодородная Африка, вечно носящая в своем чреве зародыши новой жизни, сохранившая в дебрях лесов первобытное племя охотников-пигмеев, скрывала еще одну тайну, раскрытие которой недавно совершило переворот в науке. Это историческое событие произошло в ущелье Олдовай, недалеко от Серенгети.
Аббат Брейль, выдающийся французский историк, умерший в 1961 году, говорил, что колыбель человечества – это колыбель на колесах. И действительно, с тех пор как палеонтологи обнаружили в Европе останки неандертальца, жившего сто тысяч лет назад, с черепной коробкой объемом в 1400 кубических сантиметров, колыбель человечества не раз меняла свое местопребывание в зависимости от последующих археологических открытий.
В 1891 году врач Эжен Дюбуа нашел костные остатки человека на острове Ява и восстановил по ним облик человекообразного, которое назвал питекантропом. Это название означает, что существо, найденное на Яве, сохраняло некоторые черты, присущие обезьянам, но ходило по земле выпрямившись и имело некоторые анатомические особенности человека. Объем его черепа колебался между 853 и 914 кубическими сантиметрами. Все, казалось, указывало на то, что наш предок обитал в Индонезии. Но вскоре Андерсон обнаружил около Пекина несколько коренных зубов и череп человека объемом в 1200 кубических сантиметров. Рядом были найдены орудия из камня, безусловно обработанные мыслящим созданием. Исследователи пришли к выводу, что наш китайский предок знал уже огонь. Центр палеонтологии, таким образом, стал перемещаться на восток, но тут неожиданно южноафриканский ученый профессор Дарт сообщил об открытии человекообезьяны в одной из пещер близ Иоганнесбурга.
Объем черепа австралопитека, как назвал Дарт найденное им существо, был равен 500 кубическим сантиметрам, чуть больше черепной коробки шимпанзе (400 кубических сантиметров). Дарт и другие ученые утверждают, что австралопитек был созданием мыслящим, так как его останки найдены среди предметов из обработанной кости, которые, судя по всему, использовались в качестве орудий охоты. Другие ученые отвергают гипотезу Дарта и считают его «мальчика Таунга» молодым шимпанзе. Были и такие, кто полагал, что кости были занесены в пещеры гиенами.
Все сомнения, однако, рассеялись, когда Луис Лики нашел в ущелье Олдовай череп типичного австралопитека, которого назвал зинджантропом. Найденное существо, безусловно, принадлежит к периоду литической культуры, о чем свидетельствуют обнаруженные рядом грубообтесанные камни. Оно уже сделало шаг к разумному мышлению.
Тот, кто посетит ущелье Олдовай, где найдены останки древнейшего человека, увидит песчаные стены высотой от пятидесяти до ста метров, поросшие скудной степной растительностью. На дне небольшая извилистая речушка. Когда-то, в очень отдаленные времена, эта котловина была озером, на берегах которого обитали самые древние из известных нам предков человека. До 1911 года, пока один из немецких энтомологов, преследуя бабочку, не скатился случайно на дно ущелья, Олдовай не занимал внимания исследователей. Немецкий ученый заметил то, что для обычного туриста не имело бы никакого значения: стены ущелья состояли из многочисленных слоев, напоминающих пласты крема в разрезанном торте. Маленькая речка на дне ущелья сыграла в данном случае роль терпеливого палеонтолога, который долгие годы кропотливо трудился для того, чтобы раскрыть перед учеными пласты земли, рассказывающие, подобно страницам древней книги, о более чем двух миллионах лет жизни на нашей планете. Не хватало лишь человека, который мог бы прочесть эти письмена. Германия в 1913 году организовала экспедицию, но первая мировая война положила конец исследованиям. Продолжил работу кенийский палеонтолог Лики, уже известный своими открытиями на озере Виктория. Двадцать восемь лет трудился одинокий волк антропологии, терпеливо сносил душную жару и ливневые дожди, в сухой сезон делил зловонную лужу с носорогами, проводя, по его словам, большую часть жизни на четвереньках. Все тяготы жизни ученого неизменно разделяла его жена. Супруги сантиметр за сантиметром исследовали пласты древнего ущелья, уверенные, что в одном из них скрываются останки нашего отдаленного прапрадеда.
17 июля 1959 года Лики проснулся с головной болью и всеми симптомами лихорадки. Его жена Мэри посоветовала ему принимать таблетки и не выходить из палатки, а сама отправилась, как обычно, продолжать раскопки.
Антрополог дремал, когда вдруг его разбудили звуки мотора вездехода. Лики испугался, но случилось ли чего с Мэри (Олдовай нередко навещали львы, носороги и змеи), и с трудом выбрался из палатки. Он увидел радостное лицо жены.
– Есть! Есть! – закричала она.
Ученый, оглушенный лихорадкой, не сразу понял, в чем дело.
– Что случилось? Тебя укусила змея?
– Человек! Наш человек! Я его нашла!
Машинально одевшись, Лики, ни слова не говоря, прыгнул в машину и помчался к месту находки. В лучах солнца блеснули два прекрасно сохранившихся зуба, имевших такое же строение, как у человека, но большего размера.
Антропологи не успокоились на этом. Двадцать девять дней они потратили на то, чтобы очистить на месте верхнюю челюсть. Реконструкция черепной коробки из четырехсот отдельных кусочков была поистине ювелирной работой.
Но в конце концов возрождение зинджантропа было завершено. Возраст открытого супругами Лики предка человека, как удалось установить в 1961 году с помощью калий-аргонового метода, составлял миллион семьсот пятьдесят тысяч лет. Лики, бесспорно, сделали величайшее открытие, ибо зинджантроп, найденный среди множества обработанных камней, или «утвари», как говорят антропологи, является типичным австралопитеком. Но сколько тайн, связанных с происхождением человека, еще скрывает от нас Африка.
По дороге в Мадрид, пролетая над Черным континентом на высоте одиннадцати тысяч метров и думая о множестве диких животных, прошедших перед нашим взором, я вспомнил фразу одного знаменитого американского популяризатора: «Мы являемся не чем иным, как звеном в вечной цепи, один конец которой теряется в неизвестности, в то время как другой выковывается».
Здесь, уважаемый читатель, кончается наше сафари. Мы долго путешествовали вместе, пережили много волнующих минут… Но постепенно свет в самолете гаснет: пора спать.
Послесловие
Имя Феликса Родригеса де ла Фуэнтэ, крупного испанского зоолога, известного своими трудами о фауне Испании и других стран, впервые встречается советскому читателю.
«Африканский рай» – результат неоднократных путешествий автора в многочисленные заповедники и национальные парки Кении, Танзании, Уганды и Конго. Экваториальная часть Восточной Африки, о которой пишет автор, – одна из наиболее богатых областей континента по многообразию животного мира и природных условий.
Жестокая и подчас бездумная рука цивилизации коснулась в последние десятилетия огромного Африканского континента. Еще совсем недавно, по словам английского охотника и писателя Д. Хантера, «нигде в мире не было дичи, которая могла бы сравниться с африканской, нигде в мире животные не были столь крупными, столь сильными и столь многочисленными».
Экспансия колонизаторов, освоение новых земель, появление огнестрельного оружия привели к катастрофе. Только строгие меры по охране диких животных могут спасти остатки африканской фауны от полного уничтожения.
По данным «Курьера ЮНЕСКО», в Кении в GO-х годах ежегодно убивали (законно и незаконно) от четырех до пяти тысяч слонов и около тысячи носорогов. «Сейчас не осталось и десяти процентов животных, которых европейцы в прошлом столетии застали в Африке, – говорит известный исследователь и ревностный защитник фауны Африки западногерманский профессор Б. Гржимек. – Но и этим последним животным суждено погибнуть, если люди всей земли не возьмут их под свою защиту».
Осуждая опустошительную деятельность браконьеров в Африке, Родригес де ла Фуэнтэ с горечью констатирует, что «цивилизованные люди… единственные на земле создания, убивающие ради развлечения и получающие удовольствие от зрелища смерти».
В последние годы по Африке прокатилась мощная волна политических потрясений, приведшая к образованию республик и национализации природных богатств. Настоящие хозяева Африки разумно подошли к проблеме охраны животного мира. Сейчас в Африке более ста тридцати шести национальных парков, заповедников и резерватов дичи общей площадью более сорока трех миллионов гектаров.
Описывая заповедники Восточной Африки, в которых ему удалось побывать, автор отдает должное хорошей организации заповедников и их сотрудникам, говорит о бережном отношении африканцев к фауне, о развитии туризма в странах самого экзотического континента мира.
Тем более странным и противоречивым кажется то, что создание некоторых крупных заповедников Уганды, Кении и Танзании Родригес де ла Фуэнтэ объясняет только невозможностью эксплуатации отдельных районов из-за мухи цеце, вызывающей сонную болезнь. Такое «простое» объяснение умаляет достоинство африканских народов, деятельно и сознательно охраняющих природу. При колониальном режиме в Танзании, например, существовал один парк – Серенгети, а сейчас их уже шесть. Это маленькое государство выделяет из своего национального дохода в шесть раз больше средств на нужды парков, чем США. Так же обстоит дело и в других африканских странах. Это ли не пример глубокого подхода к решению одной из животрепещущих проблем нашего времени!
Не все положения и выводы автора представляются нам бесспорными, однако это нисколько не умаляет достоинств его книги.
Прочтя ее, хочется сказать словами великого Чехова: «Если каждый человек на куске земли своей сделал бы все, что он может, как прекрасна была бы земля наша!»
А. А. Хуторянский
