Текст книги "На высотах мужества"

Автор книги: Федор Гнездилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Мы увидели отклонившегося от строя пикировщика. Он сильно горел, и выпрыгнуть из него никто не успел. Пе-2 взорвался в воздухе, и снова мы обнажили головы, почтив память тех, кто отдал свою жизнь за Родину.

– Наши идут! – раздался чей-то голос.

Наши истребители вернулись без потерь.

– Техсоставу по местам! – скомандовал инженер Нестеров.

Началась посадка. «Яки» приземлялись один за другим и с ходу заруливали на стоянки. Как руководитель посадки я придирчиво наблюдал за каждым. Садились они без замечаний.

К нашему КП подходили, оживленно обмениваясь впечатлениями, летчики. Командиры эскадрилий докладывали о выполнении задания. В воздухе они видели отдельные группы истребителей врага, но в бой фашисты не вступали. Зенитный огонь в районе цели и над линией фронта оказался довольно сильным.

Французские летчики сетовали на то, что им пришлось находиться без дела на земле.

– Ничего, без работы не останетесь, – успокаивал их А. Е. Голубов. – Фашисты еще не поняли, что происходит. [178]

Они выжидают, чтобы нанести ответный удар. Тогда придет и ваш черед.

Прибывший командир «Нормандии» Пьер Пуйяд сказал своим летчикам:

– Это верно, драки хватит на всех. Фашисты еще покажут оскал своих зубов.

До конца дня полк произвел еще два вылета.

Ночью из штаба дивизии мы получили сводку об изменении линии фронта за первый день наступления. Наши войска севернее и южнее Витебска прорвали оборону противника и охватили с флангов витебскую группировку. На оршанском направлении они глубоко вклинились в оборону врага, овладели Богушевском.

На другой день операции 18-й гвардейский авиаполк продолжал сопровождать бомбардировщиков. Вражеские истребители рыскали по всему небу. Они не вступали в бой, подкарауливали зазевавшихся или отставших от строя и атаковали те группы «Петляковых», у которых было слабое прикрытие.

26 июня мы и полк «Нормандия» получили задание прикрывать танковые войска, развивавшие наступление вдоль минского шоссе на Борисов, а также соединения, громившие группировку врага, окруженную в районе Витебска.

В полдень, когда в воздухе находилась наша 1-я эскадрилья, минут за десять до конца ее патрулирования В. И. Запаскин передал:

– «Гранит», я – «Орел-десять». К району подходят две девятки «юнкерсов» под прикрытием шестнадцати «фоккеров». Вступаю в бой!

Стоявший рядом со мной майор Дельфино спросил:

– О чем доложил вам «Орел-десять»?

– Он вступает в бой. У врага восемнадцать «юнкерсов» и шестнадцать «фокке-вульфов». У наших «яков» горючее на исходе.

– Даю эскадрилье команду на вылет! – решил Дельфино.

Десять «яков» с трехцветными коками взлетели и пошли на помощь нашим летчикам. Тем временем Запаскин атаковал своей шестеркой первую девятку Ю-88, а шестерка Николая Пинчука вступила в бой с «фоккерами». Несмотря на сильный огонь воздушных стрелков врага, ведомые Запаскина пошли в стремительную атаку сверху сзади со стороны солнца. При этом Запаскин поджег самолет ведущего группы, и тот с большим креном скользнул [179] вниз, взорвался в воздухе. В этот момент Александр Захаров сбил ведомого правого звена. Потеря двух самолетов вызвала растерянность в первой девятке врага. Бомбардировщики сбросили куда попало груз и повернули обратно.

Группа Запаскина вышла из атаки боевым разворотом и нанесла удар по второй девятке «юнкерсов». Горячий по натуре Мириан Абрамишвили ворвался в самую середину строя противника и с короткой дистанции сбил третий бомбардировщик. Это также принудило «юнкерсы» сбросить бомбы, не доходя до цели, и повернуть назад.

В напряженные минуты боя В. И. Запаскина с «юнкерсами» шестерка Николая Пинчука связала боем две шестерки «фоккеров», закружив их на виражах. На третьем витке Пинчук под прикрытием Алексея Калюжного зашел в хвост ФВ-190 и сразил его меткой пушечной очередью. На выходе из атаки Пинчука попыталась атаковать пара «фоккеров», но сама попала под прицельный удар пары Владимира Баландина, который двумя очередями сбил ведомого этой пары.

В разгар боя на помощь нашим истребителям подоспела десятка «яков» под командованием Жака Андре, и «фокке-вульфы» стали выходить из боя пикированием. Преследуя врага, Пинчук и Калюжный догнали фашистов и на выходе из пике атаковали замыкавший «фоккер». Он загорелся после первых же выстрелов и врезался в землю. Французские летчики получили команду не преследовать противника, продолжать прикрывать наши войска.

Эскадрилья Владимира Запаскина возвратилась на аэродром. На ее счет были записаны шесть сбитых самолетов врага.

День клонился к вечеру, когда вылетевший на разведку Василий Серегин в паре с Матвеем Барахтаевым передал по радио, что на аэродроме в районе Борисова произвели посадку около тридцати Ю-88 и примерно столько же Ме-109 и ФВ-190. Причем посадка самолетов на той «точке» еще продолжалась.

Командующий 1-й воздушной армией решил немедленно нанести по этому аэродрому удар группой штурмовиков под прикрытием эскадрильи 18-го авиаполка. Для того же, чтобы с аэродрома не взлетели истребители противника, заблокировать их предстояло силами полка «Нормандия». Получив такой приказ, 37 истребителей «нормандцев» взлетели и взяли курс на запад. Первая [180] группа из 20 «яков» шла под командованием Пуйяда, а вторая – в ней было 17 самолетов – во главе с Дельфино.

Истребители врага встретили группу Пуйяда на подлете к аэродрому и попытались связать ее боем, но подоспела группа Дельфино, и фашистов удалось рассеять. Противник ввел в бой новую группу истребителей. Теперь уже необходимо было не блокировать аэродром, а связать боем истребителей гитлеровцев, чтобы обеспечить удар штурмовиков по аэродрому.

Разгорелся на редкость трудный бой. С обеих сторон в нем участвовало около 80 истребителей. Небо гудело от рева моторов и пулеметно-пушечной стрельбы. И все, казалось, в нем смешалось – наши «яки», вражеские «фоккеры» и «мессеры». Бой длился около четверти часа. Это была схватка не на жизнь, а на смерть. Четыре сбитых и пять подбитых истребителей врага. Наши потери – Ж. Гастон и два подбитых «яка». Таков итог этого боя.

Пока он шел, группа штурмовиков под прикрытием эскадрильи Василия Барсукова нанесла мощный бомбово-штурмовой удар по самолетам на аэродроме врага. 20 истребителей и бомбардировщиков были сожжены и примерно столько же получили повреждения.

В ночь с 26 на 27 июня мы получили очередную информацию. Наши войска освободили Витебск и вели бои по уничтожению окруженной группировки южнее и юго-западнее города. На богуглевском направлении соединения 5-й гвардейской танковой армии, развивая наступление вдоль минского шоссе, овладели районными центрами Сенно и Толочин. В ту ночь, слушая по радио приказ И. В. Сталина с объявлением благодарности войскам, освободившим Витебск, и сообщение о салюте в Москве по этому поводу, мы чувствовали себя именинниками.

Утром из Политуправления 3-го Белорусского фронта поступила листовка, в которой рассказывалось о зверской расправе, учиненной гитлеровцами над рядовым Юрием Смирновым, который, будучи участником танкового десанта, получил тяжелое ранение и попал в плен. Фашисты жестоко пытали воина и, не получив от него никаких сведений, распяли на кресте, оставили в блиндаже. Через несколько часов наши войска заняли этот район и обнаружили распятого на стене бойца…

С утра погода оказалась нелетной, и мы решили провести митинг, на который пришли и французские летчики вместе с нашими советскими техниками, механиками и мотористами. [181]

Открывая митинг, майор К. Ф. Федоров рассказал об акте зверского вандализма фашистских варваров над пленным Юрием Смирновым и зачитал текст листовки. Этот документ потряс всех. Выступавшие на митинге летчики Пинчук, Калюжный, Репихов, французы Риссо, де Жоффр, бойцы и сержанты обоих полков заклеймили позором гитлеровских вояк. Они говорили о беспредельной преданности Родине, верности воинскому долгу, давали клятву бить врага нещадно, до полного его разгрома.

Негодованию и возмущению людей не было предела. Чудовищные преступления, творимые гитлеровцами на советской земле, требовали справедливого возмездия.

Наши политработники, партийные и комсомольские организации начали разъяснять личному составу подразделений, что наша армия несет немецкому народу не месть, а освобождение от фашизма и мы не должны ставить знак равенства между фашистами и немцами вообще. Разъяснение этих вопросов было весьма важным, так как до земли германской, в частности до Восточной Пруссии, было совсем уже недалеко.

Продолжая наступление, наши наземные войска приближались к Борисову, к Березине. Им необходима была информация о том, что делает противник, какие резервы, откуда, куда и в каком количестве подтягивает, где они сосредоточиваются. Вышестоящий штаб требовал от нас вести непрерывную разведку на направлении главного удара наших войск, где действовала 5-я гвардейская танковая армия. Выполняя эти требования, мы с утра 28 июня, несмотря на мелкий моросящий дождь и низкую облачность, приступили к полетам на разведку.

Первыми за линию фронта ушли Серегин и Шалев. Враг не ожидал, что в такую погоду могли появиться советские самолеты. Маневрируя и время от времени маскируясь облаками, истребители вели разведку и тотчас же передавали по радио полученные данные.

Очередной вылет Пинчука с Калюжным оказался менее удачным. Противник встретил их ураганным огнем зенитной артиллерии, а при попытке пройти поглубже в тыл врага наших «яков» атаковала четверка ФВ-190. Отбиваясь от «фоккеров», Пинчук и Калюжный вынуждены были вернуться на свой аэродром.

Задачу пройти глубже в тыл гитлеровцев должны были выполнить Барсуков и Репихов. Поначалу их полет шел нормально. Сильный огонь зенитчиков не помешал им осмотреть район, где уже побывали обе наши пары. Когда [182] же они попытались проникнуть в тыл врага подальше, их атаковали из облаков две пары Ме-109. Завязался бой. Наши летчики израсходовали горючее и вернулись на свою «точку», не выполнив задачу до конца. Тем временем погода ухудшилась. Облака опустились до высоты 100 метров. Видимость не превышала 1000 метров.

Позвонил генерал Г. Н. Захаров. Командира полка на КП не было, и комдив приказал мне передать А. Е. Голубову срочно выделить наиболее подготовленных летчиков для ведения разведки шоссейных дорог, шедших от Борисова к Смолевичам и Логойску. Туда, как выяснилось позже, должны были двигаться части 5-й гвардейской танковой армии после форсирования Березины.

Приказание комдива я передал командиру полка тотчас же.

– А вы доложили генералу, что в таких условиях мы давно уже не летали? – спросил подполковник Голубов.

– Разумеется. Однако он настоял на своем. Командованию фронта крайне необходимы эти данные.

– Рискованно лететь в такую погоду. Кто, по-вашему, может выполнить это приказание?

– Предлагаю направить Сибирина или Запаскина.

– Опытные летчики. Но выполнять задания в таких условиях им тоже давно не приходилось. – А. Е. Голубов ненадолго задумался, затем сказал: – Слетаю, пожалуй, сам. Один. – И обратился к старшему инженеру А. З. Нестерову: – Прикажите срочно подготовить для меня истребитель Як-девять «д».

Этот самолет мог находиться в воздухе около 4 часов.

– Вы тоже в таких условиях давненько не летали, – сказал я командиру. – Да и разрешение комдива на ваш вылет требуется.

– Все верно, Федор Семенович. Но командованию фронта необходимы разведданные. Значит, выход один – лететь. Генералу Захарову докладывать не буду. Когда вылечу, доложите сами.

Представляя трудности этого полета, я пожелал:

– В таком случае ни пуха вам, Анатолий Емельянович. Не увлекайтесь. Осмотрительность там – прежде всего.

Через 15 минут командир взлетел и взял курс на запад. Полет шел под нижней кромкой облаков. Я позвонил в штаб дивизии и доложил о вылете А. Е. Голубова. Начштаба Ф. И. Сажнев строго спросил:

– У вас что – других летчиков нет? [183]

– Это решение принял сам командир.

– Разве комдив разрешил ему лететь?

– Это мне неизвестно, – покривил я душой.

– Ладно, вернется Голубов – разберемся!

Между тем Голубов находился уже за линией фронта и передавал по радио разведданные о движении вражеских войск по шоссе Борисов – Смолевичи. Эти данные были чрезвычайно важны для 5-й гвардейской танковой армии, начавшей форсирование Березины. Погода в том районе оказалась получше. В облаках – нижний край их находился на высоте 400 метров – появились разрывы. Важное задание командования армии было выполнено. Голубов развернул «як» на обратный курс: пора возвращаться на свою «точку».

В этот момент командир заметил между облаками пару Ме-109. Фашисты с ходу накинулись на разведчика. Выполнив «нисходящую бочку» в сторону виража, Голубов сорвал атаку ведущего «мессера» и оказался в хвосте его ведомого. Анатолий Емельянович в мгновение ока поймал гитлеровца в прицел и сбил его первой же очередью.

Из динамика донеслось:

– Я – «Орел-первый», встретил двух «мессеров», веду бой!

После этого связь с командиром прервалась. В тот момент он атаковал уже другого врага. Этот «мессер» повел себя странно – особой активности не проявлял, но и из боя не выходил. Маневрируя и снижаясь, он тянул к лесным зарослям, что раскинулись западнее Борисова. Голубов же, преследуя фашиста, даже не заподозрил, что тот заманивал его в зону сильного зенитного огня.

Внезапно гитлеровцы ударили по «яку» из «эрликоновских» пушек. Три снаряда почти одновременно попали в самолет, угодили в бензобаки правого крыла. Як-9д загорелся. Он находился за линией фронта на высоте менее 100 метров. «Скорее на свою территорию. Только бы не попасть живым в руки врага!» – подумал командир, направляя самолет к восточному берегу Березины.

Вскоре в горевшем самолете стало невыносимо жарко. Едкий дым заполнил кабину. Огонь все ближе подбирался к мотору. Баки могли взорваться в любую секунду. Высота упала до 60 метров – парашют раскрыться не успеет. Но иного выхода не было, и Голубов решил прыгать методом срыва. Открыл фонарь кабины. Преодолевая ураганный поток встречного воздуха, он встал, перекинул ногу через борт кабины, нащупал вытяжное кольцо парашюта. И в [184] это мгновение в правом крыле взорвались баки. Самолет перевернуло, Голубова отбросило в сторону. Навстречу ему стремительно неслась земля…

Потерявшего сознание, тяжело раненного летчика подобрали и доставили в госпиталь пехотинцы. Там ему оказали помощь. Из документов узнали, кто он и откуда, направили в Дубровку.

С момента потери связи с А. Е. Голубовым мы находились на КП полка в тревожном ожидании. Вглядываясь в небо, авиаторы ждали возвращения командира. Никто не допускал даже мысли, что он сбит. Однако расчетное время полета заканчивалось, а командира все не было. Из штаба дивизии периодически звонили и спрашивали, известно ли что-либо о Голубове.

Позвонили из штаба воздушной армии. Обеспокоенный генерал Т. Т. Хрюкин потребовал немедленно доложить, как только что-то станет известно о командире полка…

Подполковника А. Е. Голубова доставили на аэродром самолетом во второй половине дня. Полуобгоревший, обмотанный бинтами с выступавшими пятнами крови, он казался неживым.

О тяжелом состоянии командира полка я доложил в штаб армии. Меня попросили подождать у телефона, а через три-четыре минуты передали приказание командующего армией немедленно отправить А. Е. Голубова тем же самолетом в Москву в сопровождении врача.

Я подошел к полковому врачу Г. В. Сергееву – он накладывал на раны командира новые повязки – и сообщил ему об указании сверху, распорядился, чтобы он оставался в Москве до тех пор, пока не будет полной ясности о состоянии командира.

– Закончу перевязку – и готов лететь! – ответил врач.

– Есть какая-нибудь надежда, доктор?

– Трудно сказать. Положение командира тяжелое. У него, по-моему, сломаны шесть или семь ребер, повреждены тазобедренный сустав, ключица, череп… Откровенно, шансов мало.

Через 20 минут у транспортного самолета в строю с развернутым Знаменем стояли два полка – 18-й гвардейский и «Нормандия». Подполковника А. Е. Голубова вынесли на носилках наши и французские летчики и пошли вдоль общего строя. Я подал команду:

– Смирно! Для проводов командира – равнение направо! [185]

Рядом с носилками шли К. Ф. Федоров, С. Л. Сибирин, Пьер Пуйяд и Луи Дельфино. На глазах у многих авиаторов были слезы. Голубов слегка приоткрыл глаза, тихо попросил:

– Остановитесь, пожалуйста… Помогите приподняться.

Федоров и Сибирин помогли командиру приподняться, и он слабым голосом сказал:

– Товарищи, и вы, наши французские друзья! Я вынужден временно оставить вас. Но я вернусь… Поклянитесь, что будете до конца беспощадно бить фашистскую гадину!…

– Клянемся! – ответили в один голос два полка.

После этой неожиданной речи Голубов снова потерял сознание.

Ли– 2 взревел моторами, взлетел и, выполнив над аэродромом прощальный круг, взял курс на Москву. С тяжелым сердцем авиаторы расходились по своим местам.

По указанию комдива во временное командование полком вступил майор С. А. Сибирин. К тому дню он сбил уже 18 вражеских самолетов, стал Героем Советского Союза.

События на фронте развивались стремительно. Один за другим издавались приказы Верховного Главнокомандующего об освобождении городов Белоруссии. 30 июня мы получили сообщение о новой победе наших войск. Они окружили и уничтожили в районах Витебска, Орши, Могилева и Бобруйска часть фашистских дивизий, форсировали Березину и развернули наступление на свенцянском, минском и слуцком направлениях.

3 июля пришла долгожданная весть об освобождении Минска и окружении юго-восточнее города более чем 100-тысячной группировки немецко-фашистских войск.

После освобождения Минска наш полк временно вывели в резерв командующего воздушной армией. Летчики и часть техников отправились на завод для получения и перегонки на фронт новых истребителей для себя и полка «Нормандия».

Напряженно сражались против врага в период операции «Багратион» наши гвардейцы. За проявленные храбрость, отвагу и мужество личного состава полку присвоили наименование «Витебский». За успешное выполнение заданий командования в боях, за овладение городом Минском и проявленные при этом доблесть и мужество полк наградили орденом Суворова 2-й степени. Многих наших [186] летчиков, техников, младших авиаспециалистов отметили боевыми наградами.

К середине июля наши войска далеко продвинулись на запад, и аэродром Дубровка, на котором находился полк «Нормандия», оказался в глубоком тылу. Поступил приказ перебазироваться на территорию Литвы, в район Микунтани. Предстоял перелет над лесистой местностью, где все еще бродили отдельные группы вражеских солдат. Они часто обстреливали низко пролетавшие самолеты. Учитывая это, Пьер Пуйяд дал «нормандцам» такие указания:

– В целях маскировки мы должны выполнить перелет на высоте триста-четыреста метров. Снижаться на меньшую высоту не советую, если не хотите получить пулю от одичавших в лесах нацистов. Учтите, что на новом месте могут сразу начаться вылеты на задания, поэтому механиков берите на свои истребители.

Перелет возглавил Пьер Пуйяд. Минут через десять после вылета раздался тревожный голос Мориса де Сейна:

– Мотор работает с перебоями. Давление бензина падает!

– Немедленно возвращайтесь обратно! – приказал Пуйяд.

Руководитель полетов на аэродроме Дубровка майор Дельфино приказал освободить посадочную полосу для обеспечения посадки де Сейна. Но посадить самолет с первого захода де Сейн не смог и, уходя на второй круг, доложил:

– Я весь в бензине. В кабине – пары. Почти ничего не вижу.

Дельфино пытался по радио помочь летчику произвести посадку, однако и второй, и третий заходы тоже оказались неудачными. Положение усложнялось, становилось угрожающим. Де Сейн передал:

– Бензиновые пары заполнили все. Очень трудно дышать!

– Пусть прыгает с парашютом, – посоветовал кто-то из присутствовавших на КП наших офицеров.

– Да, иного выхода нет, – согласился Дельфино и передал де Сейну: – Немедленно прыгай! Приказываю прыгать!

– Мой командир, прыгать не могу. Со мной механик Володя Белозуб. Он без парашюта. Попытаюсь садиться.

Услышав это, Дельфино опустил микрофон. Никто не мог заставить де Сейна, оставив механика, спасать свою жизнь. Он старался сделать все возможное, чтобы посадить [187] истребитель. Но не удалось. На очередном заходе почти неуправляемая машина устремилась к посадочной полосе, затем рванулась ввысь, свалилась на крыло и ударилась о землю. Раздался взрыв… Мы стали очевидцами трагедии во имя большой дружбы, родившейся между советскими и французскими летчиками в борьбе против общего врага.

После войны, когда советские летчики-фронтовики, сражавшиеся вместе с полком «Нормандия – Неман», получившим такое наименование при форсировании реки Неман, приехали в Париж и посетили мать Мориса де Сейна, она сказала:

– У меня был единственный сын, он имел возможность спастись. Но тогда бы на нашу семью легло пятно. Мой сын поступил благородно. Он не мог поступить иначе.

Прошло более четырех десятилетий, но наши летчики-ветераны не забыли Мориса де Сейна, совершившего подвиг во имя войскового товарищества. Да, он не мог поступить иначе.

1 августа 5-я армия освободила Каунас. Вместе с «нормандцами» мы поехали посмотреть древний литовский город и стали свидетелями страшной картины. Еврейский квартал, располагавшийся на окраине города, фашисты опоясали колючей проволокой и превратили в концлагерь. Здесь собрали евреев всех возрастов – от грудных детей до глубоких стариков. За сутки до прихода советских войск гитлеровцы заминировали дома, в которых они жили, и взорвали. Тех же, кто уцелел при взрыве, расстреляли. Мы увидели леденящее душу зрелище – тысячи обезображенных трупов женщин, детей, стариков. Это был акт жесточайшего зверства. В нашем сознании не могло уложиться то, что такое сделали те, кто осмеливался называть себя людьми. Свое глубочайшее возмущение советские и французские авиаторы выражали словами:

– Этого не могли сделать люди. Это сделали садисты!

Позднее советские люди, народы всего мира узнали о еще более зверских актах массового истребления узников в Майданеке, Освенциме, Бухенвальде, в других лагерях смерти, созданных фашистами. А после войны все честные люди нашей планеты с возмущением узнали о том, как в некоторых странах десятилетиями укрывают, выгораживают от ответственности и амнистируют тех фашистских палачей и изуверов, которые истязали и уничтожали тысячи ни в чем не повинных людей. Многие из этих выродков [188] и сегодня еще разгуливают на свободе, пользуясь покровительством властей некоторых западных государств…

В конце июля и начале августа наши летчики и техники получили на заводе и перегнали на фронтовые аэродромы новые самолеты Як-3 для своего полка и полка «Нормандия».

Истребитель Як-3, созданный видным авиаконструктором А. С. Яковлевым, по своим боевым характеристикам оказался лучшим истребителем в мире. Мощный мотор, высокие аэродинамические качества обеспечивали ему превосходство в скорости, горизонтальной и вертикальной маневренности над фашистскими истребителями.

Советские и французские летчики были в восторге от этого «яка». Радовался новой машине и техсостав. Все они старательно изучали и практически осваивали истребитель. Воздушные бойцы ежедневно выполняли тренировочные полеты.

25 августа у нас и «нормандцев» был нелетный день. После завтрака мы разошлись по местам занятий. Неожиданно в районе КП «Нормандии» – он располагался на другой стороне аэродрома – раздались громкие выкрики французских летчиков. Размахивая руками и подбрасывая вверх фуражки и планшеты, они кричали:

– Пари! Пари!…

– Что там у них? – озадаченно спросил Сибирин.

– Пойду позвоню, узнаю, – сказал я, направляясь к землянке.

Навстречу мне вышел майор К. Ф. Федоров:

– Праздник у французов – Париж освобожден! Давайте соберем наших летчиков и техников и пойдем к ним, поздравим.

– Правильно! – согласился С. А. Сибирин и отдал на этот счет указание.

Через 15 минут мы прибыли на КП «Нормандии» и сердечно поздравили французских друзей с освобождением столицы Франции от фашистских оккупантов. Затем мы вместе кричали «ура!», пели государственный гимн Франции «Марсельезу».

Весть об освобождении Парижа настроила французских летчиков на оптимистический лад. Многие говорили о скором окончании войны. Но Пьер Пуйяд и Марсель Альбер, охлаждая их восторги, советовали не обманывать себя, ибо нацисты так скоро и просто не поднимут руки, не сдадутся. Они еще наделают неприятностей. [189]

К этим трезвым суждениям тогда мало кто прислушивался.

Вечером для авиаторов обоих полков был устроен торжественный ужин. Затем состоялся концерт самодеятельности. В 21.00 прикрывавшие аэродром зенитчики произвели в честь освобождения Парижа салют. Это вызвало бурный восторг у французов.

В заключение вечера Василий Серегин и Жозеф Риссо исполнили под гармошку фронтовые песни. Мы подпевали им. Между французскими и советскими летчиками начался обмен адресами с приглашением приехать в гости после войны.

Освободив Каунас, войска 3-го Белорусского фронта продолжали боевые действия на территории Литвы и 17 августа вышли к границе с Восточной Пруссией юго-западнее Наумиестиса и восточнее Эйдткунена. Перед нами открывалось то самое логово фашистского зверя, из которого гитлеровцы начали свой «дранг нах остен». Отныне война перемещалась на территорию врага.

В конце августа наступательная операция «Багратион» завершилась. Советские войска освободили Белоруссию, большую часть Литвы, значительную территорию Польши, вышли на Вислу. Линия фронта отодвинулась на запад до 600 километров. Вражеская группа армий «Центр» оказалась разгромленной. Это была грандиозная победа советского народа и его героических Вооруженных Сил, руководимых партией великого Ленина. Эта победа имела огромное значение для дальнейшего развития боевых действий, исхода Великой Отечественной войны.

Июль, август и почти весь сентябрь подполковник А. Е. Голубов находился в Центральном военном госпитале и в подмосковном санатории. Когда 28 июня его доставили на самолете в Москву, первое заключение врачей было удручающим – состояние больного безнадежное. Раны и травмы оказались слишком тяжелыми. Его заковали в гипс, предоставили отдельную палату. У постели дежурила медсестра. Четыре дня подряд приходивший в госпиталь полковой врач Г. С. Сергеев получал один и тот же ответ:

– Больной без сознания.

Лишь на пятый день Голубов очнулся, но был еще настолько слаб, что войти к нему не разрешили.

Г. С. Сергеев добрался до штаба ВВС, разыскал свое медицинское начальство, упросил передать в полк телеграмму: [190] «Голубов жив, пришел в сознание». Мы объявили ее всем. В эскадрильях говорили:

– Жив командир. Скоро вернется. Как обещал!

Однако до поправки командиру было еще далеко. Страшная, невероятная боль сковывала тело. Сил хватало только на то, чтобы терпеть, и он терпел.

На шестой день после того, как Голубов пришел в сознание, Сергееву разрешили короткое свидание. Командир полка тихо спросил:

– Георгий Сергеевич, что со мной? Ноги-то целы? В разговор вмешалась медсестра:

– Анатолий Емельянович, вам нельзя говорить. Только слушать.

– Врачи верят: все у вас будет хорошо, – успокоил Сергеев командира. – Я возвращаюсь в полк. Вернусь к вам дней через десять и расскажу обо всех наших делах.

– Передайте Федорову, Гнездилову, Сибирину, всем однополчанам и «нормандцам» привет. Пусть бьют фашистов, как били прежде!

После отъезда Г. С. Сергеева командиру стало особенно тоскливо. «Отлетался я, калекой стал», – думал Голубов.

Эти мысли действовали угнетающе. Анатолий Емельянович испытывал безразличие и к себе, и к окружающим. Он перестал есть, только пил компот. Состояние его было тревожным.

Однажды в госпиталь привезли генерала-кавалериста Чудесова, машина которого наскочила на мину. Он был ранен в обе ноги. Его подселили к Голубову. Генерал оказался человеком веселым, общительным. Посмотрев на отощавшего соседа, он строго сказал:

– Послушайте, летчик, что-то вы захирели. Негоже один компот глотать. Хотите жить – ешьте! Смотрите на меня. Вы в первый раз ранены? А я – в седьмой! Однако ж нюни не распускаю. Ем все, что дают. И очень даже скоро поправлюсь. Я верю в это!

Мало– помалу Анатолий Емельянович проникся уважением к Чудесову. С ним было легко и просто. Появился аппетит. Здоровье заметно пошло на поправку.

Вскоре генерал Чудесов выписался из госпиталя. Перед отъездом на фронт он сказал Голубову:

– Возьмите, Анатолий Емельянович, мои костыли: они мне больше не нужны. Поправляйтесь и – в полк. Воевать нам нужно!

Со временем Голубов стал ходить с костылями. Каждый день он стоял у окна и смотрел в небо. В светлые дни [191] оно отсвечивало удивительной синевой, и ему так хотелось подняться ввысь, ощутить радость полета. В хмурые дни на душе почему-то становилось мрачнее: «Погодка-то нелетная». И тут он ловил себя на мысли: сможет ли летать вообще? Каково будет заключение врачей?

Последний полет вспоминался до мельчайших подробностей. Все запечатлелось в его памяти до того самого момента, когда взорвались бензобаки и его сбросило с крыла. Обо всем остальном он узнавал от навещавших его однополчан.

Долгими бессонными ночами Голубов старался не думать о том, что будет после госпиталя. Нередко ему вспоминалось тяжелое полуголодное детство. Разруха после гражданской войны. В то время ради куска хлеба он все лето пас коров богатеев. Зимой батрачил. Когда подрос, стал рабочим завода «Охра». Днем работал, вечером учился. Вступил в комсомол. В 1925 году уехал в Донбасс добывать «черное золото». Трудился на руднике «Октябрьская революция» коногоном, затем стал забойщиком. Закончил горный техникум.

Пришла пора службы в армии. Анатолия направили в артиллерийский полк знаменитой Чапаевской дивизии. Его зачислили в полковую школу – учиться на младшего командира. На показательных стрельбах в 1931 году Голубов удивил всех: шестью снарядами поразил шесть двигавшихся мишеней. Присутствовавший на стрельбах командующий войсками военного округа И. Э. Якир наградил молодого артиллериста именным серебряным портсигаром.

А. Е. Голубова приняли в члены Коммунистической партии. Казалось, артиллерия станет его судьбой. Но Родина бросила клич: «Комсомолец – на самолет! Дадим стране 100 тысяч летчиков!» И Анатолий Голубов поступил в авиашколу. С той поры и связал он жизнь с авиацией. Был инструктором в Борисоглебской авиашколе, командиром звена, отряда. Заочно учился в Военной академии командно-штурманского состава ВВС. В 1940 году он перешел на очное отделение.