Текст книги "На высотах мужества"

Автор книги: Федор Гнездилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Николай Даниленко едва дотянул свой Як-9 до аэродрома. Мастерство и воля помогли ему одержать победу над фашистскими асами. Тем самым он на деле доказал верность суворовской мудрости о том, что воюют не числом, а умением.

И если Даниленко проявил себя в том бою с самой лучшей стороны, то его ведущий оказался не на высоте. Об этом командир полка сказал ему перед строем летчиков-гвардейцев открыто и прямо. Подействовало. Ничего подобного за ним не наблюдалось до конца войны. Большую роль в этом деле сыграли заместитель командира полка по политчасти К. Ф. Федоров, коммунисты. Немало внимания уделяли они воспитанию у авиаторов чувства войскового товарищества и дружбы, готовности всегда прийти друг другу на помощь.

За четыре дня – с 12-го по 15 октября – гвардейцы нашего полка участвовали в 14 воздушных боях и сбили 22 самолета врага. Немногим меньше оказался счет уничтоженных [134] фашистов у «нормандцев». Серьезный урон причинили противнику воздушные бойцы и других полков нашей дивизии. Все это заметно охладило пыл гитлеровцев, заставило их отказаться от ударов по польской пехоте и советским частям на оршанском направлении.

Важно отметить, что совместные боевые действия наших войск и 1-й польской пехотной дивизии имени Тадеуша Костюшко в районе Ленино положили начало интернациональному содружеству, стали первой вехой на славном пути, пройденном польскими воинами в едином строю с Красной Армией. Они ознаменовали начало нового этапа в освободительной борьбе польского народа. Теперь 12 октября отмечается в ПНР как дата рождения Войска Польского.

Утром 24 октября в полк пришла волнующая весть: Указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 октября 1943 года за образцовое выполнение боевых заданий командования в летних операциях на орловском, брянском, спас-деменском, ельнинском и смоленском направлениях Западного фронта 18-й гвардейский истребительный авиаполк награжден орденом Красного Знамени. Нам прислали поздравления командование войск фронта, 1-й воздушной армии и 303-й истребительной авиадивизии.

Эта награда вызвала у каждого из нас чувство гордости за наш боевой гвардейский полк. На славу сражались в небе и трудились на земле воины-авиаторы. В 1943 году (с февраля по декабрь) они произвели около 3000 боевых вылетов. В 295 схватках в небе сбили 150 фашистских самолетов. Это составило 40 процентов самолетов, сбитых пятью полками 303-й дивизии.

В полдень к нам прибыл комдив Г. Н. Захаров. Вместе с ним приехали начальник политотдела полковник Д. М. Богданов, делегация полка «Нормандия» во главе с Пьером Пуйядом.

Гвардейцы построились, вынесли Знамя. Майор К. Ф. Федоров открыл митинг. Выступивший на нем генерал Захаров особо отметил большие заслуги полка в летних и осенних операциях. С похвалой отозвался о наших воздушных бойцах, их отваге и мастерстве и полковник Богданов.

От французских собратьев по оружию выступил Марсель Лефевр:

– Мы видим: вы сражаетесь против врага смело, не теряя головы даже в самых трудных ситуациях. Именно этому мы и учимся у вас. Мы идем в бой вместе с вами [135] с уверенностью, что вы никогда не подведете нас. Мы сдружились с вами на земле и в воздухе. Клянемся, что будем идти вместе до победного конца, до полного освобождения России и Франции от германского фашизма…

Затем выступали летчики, техники, механики.

Вечером состоялся товарищеский ужин. Произносились речи. Вскоре послышались песни. Начинали их игравший на гармошке Василий Серегин и общий любимец обоих полков французский летчик Жозеф Риссо. Им подпевали все.

Французы любили наши песни. Вспоминая об этом, Франсуа де Жоффр в своей книге «Нормандия – Неман» писал: «Нужно услышать песню «Мама», музыка и слова которой хватают за душу, и другие рожденные войной русские песни, чтобы понять душу славянина. Прославление храбрости, любовь к родной земле, гимн подвигам на фронте и в тылу, самопожертвование во имя Родины, жажда жизни и презрение к смерти – все эти темы тесно переплетаются в песнях, дополняя друг друга, и все это на изумительно красочном и богатом языке»{3}.

Завершался октябрь. Низкая облачность, частые осенние дожди и туманы приковали авиацию обеих сторон к земле. Дежурные звенья в редкие дни вылетали по вызову передового КП воздушной армии, но самолетов противника они не встречали. Летчики изучали теорию, набирались сил.

Техники и механики, как и прежде, занимались ремонтом и отладкой самолетов. Свои машины к боям они готовили с полной гарантией в безотказности.

Как– то наши комсомольцы Н. В. Пономарев и А. Н. Макушев направились по делам службы в совхоз, что находился по соседству. Из разговора с директором узнали, что в совхозе всего два трактора, один из которых неисправный, а отремонтировать его невозможно -ни специалистов, ни запчастей.

– Разрешите посмотреть, – попросил Пономарев.

Вместе с Макушевым он осмотрел стоявший под открытым небом трактор.

– Поставить на ноги можно, – заявил механик. – Если, конечно, запчасти найти да руки приложить.

– Говорите: сколько будет стоить ремонт? Заплатим!

– Мы – бойцы Красной Армии, а не шабашники. [136]

Найдем запчасти и сделаем без всякой платы. А вы хлеба больше фронту давайте!

Механики вернулись в полк и доложили обо всем комсоргу Н. Ф. Титомиру, затем вместе с ним пошли к майору К. Ф. Федорову.

– Где запчасти-то возьмете? – спросил майор.

– На бывшем поле боя много разной техники, – ответил Макушев.

– Что ж, дело доброе, нужно помочь совхозу.

И комсомольцы Н. В. Пономарев, А. Н. Макушев, В. Тимощук, А. Зинченко во главе с коммунистом В. Поповым отправились в совхоз. Запчасти и в самом деле нашлись на поле боя. Повозиться пришлось основательно, но трактор на ноги все же поставили. Радости директора и работников совхоза не было предела. От всего сердца поблагодарили они воинов-авиаторов, даже письмо командиру написали…

Приближалась зима. По утрам подмораживало. Вместо дождя сыпал снежок. Для нас было важно, чтобы эта осенняя распутица скорее закончилась и взлетно-посадочную полосу подморозило.

Что же касалось французских летчиков, то зима их подросту пугала, и настроение «нормандцев» с наступлением холодов все более ухудшалось. Учитывая это, а также просьбу французской военной миссии, советское командование решило вывести полк «Нормандия» на один из тыловых аэродромов до конца зимы. На фронт они вернутся лишь весной 1944 года.

* * *

В начале ноября 1943 года 18-й полк перелетел на полевой аэродром у станции Литивля. Передний рубеж нашей обороны от него находился на удалении 12 километров. Взлетая с этой «точки», наши «яки» могли в минимально короткие сроки появиться над полем боя на витебском и оршанском направлениях. В то же время близость фронта заставила нас обратить особое внимание на маскировку самолетов, аэродромной техники, объектов. Для этого мы использовали лесные заросли, кустарник.

Летчиков разместили в ближайшей деревне. Техсостав поселился в отрытых в лесу землянках. Командир полка А. Е. Голубов, его заместитель по политчасти К. Ф. Федоров и я тоже расположились в землянке, которая находилась почти рядом с нашим КП. С лета сорок третьего года мы всегда жили вместе. За это время ближе узнали друг друга, сдружились. Эту дружбу бережно пронесли через [137] все испытания огнем. Храним ее и теперь, через долгие годы после войны.

Длинными осенними и зимними вечерами мы вели в землянке беседы на самые разные темы. Обсуждали вопросы организации и ведения боевых действий с учетом опыта своего и других полков. Нередко говорили о положительных и отрицательных сторонах в тактике действий современной авиации – и нашей, и вражеской. Подолгу вели речь о положении на фронтах. Были у нас беседы на темы философии и науки, поэзии, прозы. Мы часто спорили. Иногда просто рассказывали друг другу какие-либо смешные истории из своей жизни. Все это способствовало укреплению дружбы, доверия.

Окончательные решения в делах службы принимал, как это и положено, командир полка. Но практически вырабатывались эти решения на основе единства мнений. Каждый из нас испытывал понятную ответственность за исполнение приказов командира. На основе решения командира К. Ф. Федоров и я могли поставить боевую задачу эскадрильям и организовать ее выполнение. Мы во всем понимали друг друга с полуслова, временно могли заменять один другого.

Наша дружба оказывала благотворное влияние на укрепление сплоченности коллектива. Известно, что самый тщательный отбор людей для звена или эскадрильи, к примеру, не создавал и не мог сам по себе создать единый дружный коллектив. Сплочение людей в боевой коллектив – дело, требующее умения и такта. И мы, командование полка, прилагали немало усилий для того, чтобы сплотить коллектив.

1943 год – год коренного перелома в ходе войны и больших побед советских войск завершался. С весны и до конца этого года 18-й гвардейский полк участвовал во многих воздушных боях и сражениях. Все это необходимо было обобщить, осмыслить, сделать выводы. И штаб, используя нелетную погоду, совместно с начальниками служб и командирами эскадрилий организовал подготовку конференции летного состава по обмену боевым опытом. Руководил ею командир полка, и прошла она интересно, при большой активности ее участников. В докладе подполковника А. Е. Голубова шла речь о новых элементах в тактике противника и о тактических приемах, которые применяли в боях лучшие части и соединения, а также прославленные летчики А. И. Покрышкин, И. Н. Кожедуб, [138] A. В. Алелюхин, братья Д. Б. Глинка и Б. Б. Глинка, Амет-Хан Султан…

Доклад о возросшей роли воздушных боев при завоевании господства в воздухе было предложено сделать мне. На основе собранных фактов старался показать, что главную роль при завоевании господства в воздухе сыграли бои и сражения весной и летом 1943 года. В то время наша авиация уничтожила вражеских самолетов в воздухе в четыре раза больше, чем на земле.

Майор К. Ф. Федоров говорил о роли морального и психологического факторов в воздушных боях, приводил интересные примеры.

Со всей щедростью поделились своим боевым опытом летчики С. А. Сибирин, И. А. Заморин, В. И. Запаскин, B. И. Архипов, В. Г. Серегин, Г. П. Репихов… В обсуждении докладов участвовали едва ли не все наши воздушные бойцы. Говорили, спорили, затронули даже те вопросы, над которыми прежде мы особенно не задумывались. Теперь мы оценивали их по-новому, в свете большого боевого опыта.

В один из тех же дней провел конференцию с техническим составом полка и майор А. З. Нестеров. На ней шел обмен опытом эксплуатации самолетов в боевых условиях, эвакуации их с мест вынужденных посадок, организации восстановления и ввода в строй.

Близился новый, 1944 год – третий год войны. Как-то вечером, отдыхая в землянке, К. Ф. Федоров предложил:

– Может быть, нам елку устроить? Самую настоящую, а? Давайте разрешим людям встретить Новый год, как это было в доброе мирное время. Что вы на это скажете?

– Людям необходима разрядка, – поддержал я политработника. – Кстати, синоптики предсказывают на эти дни снегопад и метели при низкой облачности. Летать не придется.

Голубов весело улыбнулся, ответил шутливо:

– Вот помощничков приобрел! Опередили меня с этой инициативой. Сам давно ее вынашиваю!

– Тогда – за дело! – обрадовался Федоров.

– Всю подготовку к Новому году берите на себя, – предложил ему Голубов и продолжал: – А вы, Федор Семенович, позаботьтесь об усилении охраны в районе расположения личного состава, о поддержании порядка, соблюдении светомаскировки… Словом, сделайте все, что необходимо в таких случаях. [139]

Летчики и техники, младшие авиаспециалисты, узнав о разрешении командира встретить Новый год с елкой, с энтузиазмом начали к нему подготовку. Неистощимые на выдумку, они собрали деньги, закупили в военторге подарки. Полковые поэты написали стихи и эпиграммы, художники нарисовали дружеские шаржи. Были назначены три деда-мороза – для летчиков, техников и младших авиаспециалистов. К вечеру 31 декабря все было готово.

У летчиков в общежитии, у техников и механиков в больших землянках установили елки. Украсили их цветными флажками, фольгой, пулеметными и пистолетными гильзами.

Встреча Нового года удалась. Было весело и шумно. На какое-то время люди забыли, что шла война, жестокая и кровопролитная. Когда диктор Московского радио объявил, что выступит М. И. Калинин, все притихли. Всесоюзный староста рассказал об успехах наших войск на фронтах и достижениях тружеников в тылу, затем сердечно поздравил советских людей с наступавшим Новым годом, пожелал счастья и успехов в полном освобождении нашей Родины от немецко-фашистских оккупантов и в разгроме гитлеровцев на их земле.

Величественно и торжественно зазвучала мелодия нового Гимна Советского Союза – в тот раз он исполнялся впервые. Пели новый Гимн и авиаторы. Оказалось, комсорг Н. Ф. Титомир успел разучить его не только с коллективом художественной самодеятельности, но и со всеми комсомольцами полка.

Прекрасный, отлично организованный праздник словно вдохнул в сердца людей заряд новой энергии и бодрости.

И снова потянулись полные тревоги фронтовые дни.

Наши войска начали наступление на витебском направлении. Мы прикрывали их с воздуха, сопровождали эскадрильи бомбардировщиков и штурмовиков. Фашистские самолеты появлялись в воздухе редко.

Напряжение в боевой работе несколько снизилось. В ожидании вылетов гвардейцы собирались обычно в землянке, играли в шахматы или домино, беседовали. Майор К. Ф. Федоров умело использовал эти паузы в боевых вылетах. Он читал авиаторам отрывки из книг, интересные газетные статьи. А читал он превосходно.

Как– то вместе с А. Е. Голубовым мы проходили мимо землянки, из которой то и дело доносился смех.

– Что они там? – остановился командир полка.

– Давайте зайдем, – предложил я. [140]

Через широко открытую дверь мы заглянули в землянку. В самой середине ее сидел на высоком табурете майор Федоров и читал как раз те страницы из «Поднятой целины» Михаила Шолохова, где шел рассказ о детстве деда Щукаря, о том, как он, намереваясь откусить крючок удочки под водой, неожиданно сам попался на крючок. Это, конечно же, было смешно.

Мы не стали мешать, потихоньку ушли. Наш комиссар, как мы называли Константина Феофилактовича, нередко читал летчикам разные книги. Обычно это были произведения Максима Горького, Владимира Маяковского, Николая Островского, Константина Симонова, Ильи Эренбурга, Константина Федина, статьи Алексея Толстого…

Нередко в холодные дни, во время дежурства летчиков полка в готовности № 3, авиаторы, одетые в зимние костюмы и обутые в унты, играли в «дутик». «Дутиком» называлось небольшое резиновое колесо, которое устанавливалось в нижней задней части фюзеляжа истребителя. Из этого колеса вынимали камеру, наполняли ее сжатым воздухом и использовали в качестве футбольного мяча. На площадке обозначали ворота и вели игру по правилам футбола.

В таких спортивных состязаниях не однажды участвовал и командир полка. Игра была увлекательной и комичной, так как этот самый «дутик» из-за своеобразной формы при перепасовке и ударах летел не туда, куда хотелось бы, а куда попало. Порой он залетал ненароком даже в собственные ворота. И участники, и зрители – последних было меньшинство – смеялись от души. В такие часы молодые здоровые парни будто возвращались в детство. Увлекательная, полная эмоций игра в «дутик» особенно способствовала физической закалке, приучала воинов-авиаторов к коллективным действиям, развивала волю к победе.

На Западном фронте всю зиму и в начале весны шли, как сообщалось в сводках Совинформбюро, бои местного значения. Однако в этой «тихой» фронтовой жизни постоянно ощущалась напряженная борьба. Разведчики ходили по ночам за «языками». На отдельных участках разгорались бои за безымянные высоты. Воздушные следопыты под ураганным огнем зенитчиков проводили контрольные аэрофотосъемки вражеских позиций. Эскадрильи «ильюшиных» и «Петляковых» наносили бомбово-штурмовые удары по самым разнообразным объектам и коммуникациям гитлеровцев. Словом, шла обычная фронтовая [141] жизнь, не изменявшая существенным образом положения воюющих сторон.

В один из таких «тихих» дней мы получили боевую задачу – обеспечить сопровождение «ильюшина», экипажу которого предстояло произвести детальную аэрофотосъемку позиций противника с предельно малой высоты. Для прикрытия этого разведчика мы направили четверку «яков» во главе с майором Н. С. Мазуровым. Задание считалось не особенно сложным, но было оно далеко не безопасным. Из-за малой высоты полета Ил-2 нашим истребителям тоже пришлось действовать на небольшой высоте над позициями, насыщенными огневыми средствами. По разведчику и прикрывавшим его истребителям фашисты вели огонь из всех видов оружия.

Экипаж Ил-2 все же закончил аэрофотосъемку, развернулся на обратный курс и передал:

– «Ястребки», отработали отлично. Уходим домой!

– Вас понял, – ответил Мазуров. – Уходим за вами!

В следующую секунду зенитный снаряд ударил в фюзеляж «яка». Осколки впились летчику в голову и плечи, вывели из строя радиостанцию. Самолет едва повиновался рулям управления.

Истекая кровью, Мазуров из последних сил удерживал истребитель в горизонтальном полете и тянул его к фронту. Ему удалось перелететь через передний рубеж нашей обороны. Затем летчик, вероятно, потерял сознание, и «як» врезался в землю.

Тяжело переживали мы гибель мужественного командира. Он сражался против врага с самого начала войны, в каждом бою показывал подчиненным пример храбрости и мастерства.

Гибель майора Н. С. Мазурова вызвала среди летчиков разные кривотолки. Дело в том, что до этого нам не приходилось выполнять боевые задания, связанные с прикрытием разведчиков, действовавших на предельно малых высотах. Это дело для нас было новым.

Вечером командир полка, его заместитель по политчасти и я собрались в своей землянке, и майор Федоров сказал:

– Наши летчики вот о чем говорят. Штурмовик, дескать, бронирован, и в полете на предельно малой высоте он не подвергается такой опасности, как истребитель.

– Они правы, – ответил Голубов. – Однако не выполнить боевую задачу мы не имели права. И в том, что погиб наш товарищ, виноваты прежде всего мы сами. Не [142] продумали деталей. К тому же опыта у нас в этом деле – никакого. Может быть, у вас, Федор Семенович, есть какие-то материалы по опыту полетов истребителей на такие задания? – обратился ко мне командир полка.

– Я пытался найти такие материалы сразу же, как только майор Мазуров получил боевую задачу, но ничего подходящего в сводках и описаниях не обнаружил. Не исключено, что нам придется и в дальнейшем выполнять подобные задания. Следовательно, самим не мешало бы поразмыслить над этим. Давайте соберем командиров эскадрилий, летчиков. Посоветуемся.

– Начальник штаба прав, – поддержал меня Федоров.

– Согласен. Поговорим, не откладывая. Сегодня же. Для начала пригласим Сибирина, Запаскина, Барсукова и Серегина.

В тот же вечер в землянке командования полка до поздней ночи шла дискуссия, на которой обсуждались не только способы сопровождения разведчиков Ил-2, но и вопросы, связанные с определением наиболее целесообразных приемов и способов выполнения различных боевых задач. А утром все эти вопросы мы обсуждали с летчиками. Они проявили понятную заинтересованность в выработке вариантов сопровождения разведчиков на предельно малых высотах, а также в решении вопросов, связанных с усовершенствованием способов ведения боевых действий полком. Дискуссии оказались полезными.

Боевая работа наших летчиков-гвардейцев с аэродрома Литивля, расположенного неподалеку от переднего рубежа нашей обороны, продолжалась. Быстрое появление истребителей над полем боя нервировало врага. Мы постоянно срывали его удары по нашим войскам. Гитлеровцы чувствовали: аэродром советских истребителей располагался где-то рядом, но из-за надежной маскировки обнаружить нас им долго не удавалось. Лишь в один из зимних дней противник раскрыл наш аэродром и обстрелял дальнобойной артиллерией.

Случилось это 7 февраля. В середине дня полк во главе с А. Е. Голубовым ушел на сопровождение большой группы наших «Петляковых». Управление полетами было поручено мне, и я с помощью выносного пульта КП осуществлял руководство боевыми машинами на земле и в небе. Рядом со мной находились начальник связи полка майор М. Городецкий и еще два-три специалиста.

Во время взлета самолетов наблюдатель доложил: [143]

– На удалении трех-четырех километров патрулирует «рама»!

У меня возникло подозрение, что этот разведчик не только корректировал артогонь. Он наверняка наблюдал за взлетом наших «яков» и выявил нашу «точку». Вскоре он скрылся. Появилась «рама» на том же месте в те самые минуты, когда истребители полка возвращались с задания и начали заходить на посадку.

– Как обстановка? – запросил Голубов по радио.

– Нормальная, – ответил я. – Начинаю прием. Один уже сел.

В это время шагах в десяти от выносного пульта управления, а также невдалеке от землянки КП и за нею раздались мощные взрывы. Взметнулась, разлетелась по сторонам земля. Над аэродромным полем заклубился черный дым. Всех, кто находился у пульта управления, волна взрыва бросила на землю. Я тут же вскочил на ноги, изумленно оглядел небо. Над аэродромом, не считая наших истребителей, никого не было. «Это же дальнобойная артиллерия! – вспыхнуло в сознании. – И «рама» вертелась здесь не случайно».

А наши «яки» между тем шли на посадку. Горючее у них было на исходе. Я взял микрофон, осмотрел взлетно-посадочную полосу – воронок на ней не увидел – и передал в эфир:

– «Орлы», продолжайте посадку. Старайтесь садиться поближе к «Т» и поскорее сруливать!

В ушах звенело, голова кружилась. Подташнивало. «Ладно еще, что осколки мимо просвистели!» – подумал я и взглянул в сторону. Рядом сидел, постанывая, Городецкий. Он приподнялся было и снова упал. Здесь же в лужах крови лежали радиотехник Грызлов и рядовой Понаркин.

– Врача сюда. Скорее! – выкрикнул я в сторону землянки.

От новых разрывов земля взметнулась правее взлетно-посадочной полосы. «Только бы полосу не повредили! – появилась тревожная мысль. – Если это случится, беды не миновать».

– Подтяни… Еще подтяни, не то с недолетом сядешь! – командовал я заходившему на посадку летчику.

С началом обстрела аэродрома инженер полка Нестеров отправил техников и механиков на рулежную дорожку для встречи самолетов и обеспечения безопасности при рулении. [144]

Третья серия снарядов снова разорвалась в районе КП полка. Один из них ударил в землянку КП, разворотил перекрытие, ранил сержанта Телятникова, стоявшего часовым у Знамени полка. Осколки задели и Знамя. Телятников истекал кровью, но с поста не ушел, пока не пришла смена. Его наградили впоследствии орденом Славы 3-й степени.

В дальнейшем серии разрывов следовали через равные промежутки времени – минут через пять. К счастью, взлетно-посадочная полоса оставалась в целости. Снаряды рвались по сторонам от нее, а также на лесной опушке, где, как предполагал, очевидно, противник, укрывались наши «яки».

– «Орлы», садитесь спокойно! – передавал я на борт истребителей по радио. – Соблюдайте нормальную дистанцию. В конце полосы вас встретят техники.

Истребители садились и тут же заруливали в безопасные места. Лишь здесь, на земле, летчики узнавали, что аэродром обстреливался вражеской артиллерией. Однако то, на что многие из них не обратили внимания, никак не ускользнуло от взора подполковника А. Е. Голубова, и он обеспокоенно спросил:

– Я – «Первый». Что там у вас?

– Полоса в норме. Садитесь без задержки!

– Вас понял. Все сели?

– Осталась одна машина, кроме вашей.

– Иду на посадку.

Обстреливая наш аэродром во время посадки «яков», враг рассчитывал, наверное, на поражение взлетно-посадочной полосы и возникновение паники, на создание аварийных ситуаций и на то, что при попытках истребителей уйти на запасные аэродромы им не хватит горючего. Они вынуждены будут садиться в поле, и это приведет к поломкам. Фашисты, однако, просчитались. Посадка прошла спокойно, организованно. Не пострадал ни один самолет.

Подполковника Голубова я встретил сам. Вскочил на крыло истребителя и выкрикнул:

– Снимайте парашют и живее из кабины!

– В чем здесь, собственно, дело?

У лесной опушки снова громыхнули снаряды.

– Дальнобойная по аэродрому шпарит!

– Кто-нибудь пострадал?

– Истребители сели нормально. На КП убиты техник Грызлов и рядовой Понаркин, есть раненые. Идемте же отсюда! [145]

Голубов выбрался из кабины, сказал технику А. И. Давыденкову:

– Самолет закрыть и больше пока ничего здесь не делать. Всем в укрытие. Пойдемте, Федор Семенович!

На стоянке 2-й эскадрильи мы увидели группу техсостава.

– Почему люди не в укрытии? Кто разрешил им здесь оставаться? – строго спросил командир.

– Такого разрешения им не давал никто.

– Кто здесь старший? Немедленно всем в укрытие!

К командиру полка подбежал техник И. А. Павлов, доложил:

– Завершается подготовка истребителя к облету после замены блока двигателя. Работу закончим минут через двадцать.

– Срочно всем в укрытие!

Техник по вооружению Д. С. Малолетко попросил разрешения задержаться хотя бы минут на пять, чтобы закончить работу.

– В укрытие бегом – марш! – последовал приказ.

Когда все разбежались, мы направились дальше. Позади громыхнул сильный взрыв. Мы с командиром оказались на земле. Оглянулись, и то, что увидели, как-то не сразу уложилось в сознании. Снаряд ударил в истребитель, от которого мы только что отправили людей и отошли сами. Искореженный взрывом, он свалился на крыло. Такой самолет ремонту не подлежал.

– Вы ясновидец, Анатолий Емельянович, – сказал я командиру полка. – Еще бы немного, и всем нам крышка!

– Такую ситуацию предвидеть совсем не трудно.

В землянке КП люди находились лишь в первой комнате. Вторую же комнату разрушило взрывом. Полковое Знамя из нее вынесли. Бойцы и сержанты под руководством заместителя начальника штаба капитана П. Н. Мельника и начальника строевого отделения Д. Д. Дмитриенко разбирали завал, вытаскивали ящики и походные сейфы, другое штабное имущество. Оперативный дежурный старший лейтенант М. Н. Чехунов при входе командира доложил:

– Все эскадрильи посадку произвели благополучно. Убиты двое. Ранены семь человек, они направлены в полевой госпиталь или в лазарет. На земле поврежден один истребитель. Еще один только что разбит прямым попаданием. [146]

– Передайте в эскадрильи, чтобы люди находились в укрытиях и без разрешения из землянок не выходили.

Дежурный немедля принялся выполнять приказание. Я сказал подполковнику Голубову:

– Теперь фашисты установили расположение нашего аэродрома, и нормальной работы с него у нас не будет. Не попросить ли нам разрешения на перелет полка на новую «точку»?

Голубов согласился без колебаний, проговорил:

– Найти бы эту батарею да нанести по ней удар!

– Не представляю, как это сделать, – заметил К. Ф. Федоров.

– Не такое уж сложное дело. Вы видели, Федор Семенович, где висела «рама» перед началом обстрела?

– Разумеется.

– Попробуем искать ее в створе: аэродром – «рама» – батарея. Фашисты все еще ведут огонь. Значит, непременно будут видны вспышки после ее залпов. Мы ведь с вами, Федор Семенович, бывшие артиллеристы, знаем, чем отличаются дальнобойные орудия от обычных. Вылетаю на поиск. Немедленно. Ведомым пойдет Николай Пинчук. Вы же направьте нас на нужный курс. В небе мы разберемся, что к чему. Если удастся найти батарею и я передам сигнал «три девятки», срочно поднимайте дежурную восьмерку «яков» и – к нам.

– Ясно. Но на это требуется разрешение сверху.

– Созвонюсь с генералом Захаровым, – ответил Голубов.

Комдив одобрил наше решение на поиск и штурмовку вражеской батареи. Разрешил он и перелет на аэродром Цикуновка, который находился немного дальше от передовых рубежей фронта.

– Давайте, Федор Семенович, четче скоординируем план, – предложил Голубов. – Что вы посоветуете конкретно?

– Ваши действия представляю так. Сразу же после вашего вылета к старту подрулит восьмерка «яков» под командованием Василия Серегина. Все истребители немедля поднимутся в небо, если… если поступит сигнал «три девятки». Порядок штурмовки Серегин отработает на земле. Время для этого у него есть. После выполнения задания «яки» берут курс на Цикуновку, там и садятся.

– А что скажете вы? – обратился командир полка к Федорову. [147]

– В принципе с планом начальника штаба согласен. Однако необходимо и остальным эскадрильям указать время перелета в Цикуновку.

– Если мы обнаружим батарею и начнем ее штурмовку, она наверняка прекратит обстрел аэродрома. Это время мне представляется наиболее подходящим для перелета. Выпускайте, Федор Семенович, обе эскадрильи без задержки. Улетайте, Константин Феофилактович, и вы на новую «точку», – приказал командир майору Федорову. – Я же с Николаем Пинчуком вернусь на этот аэродром.

Все дальнейшие события разворачивались с калейдоскопической быстротой. Подполковник Голубов в паре с ведомым старшим лейтенантом Пинчуком поднялся в небо. Я выдал им нужный курс. В это же время два звена «яков» во главе с Василием Серегиным подрулили к месту старта и приготовились к взлету. А на аэродроме с прежним временным интервалом в пять минут рвались артиллерийские снаряды. Над землей жужжали осколки, и черные зловещие дымы наползали на взлетно-посадочную полосу.

Я по– прежнему оставался у пульта управления КП и с тревогой поглядывал на динамик. Командир полка почему-то молчал. Чувство тревоги все больше охватывало сердце. Неожиданно сквозь треск в динамике послышался голос Голубова:

– Я – «Орел-первый», ведем поиск. Батарею не наблюдаем. Что там у вас? Тихо?

– Никак нет, обстрел продолжается.

– Вас понял. Будем искать.

И снова потянулись минуты мучительного ожидания. Василий Серегин по телефону спросил о результатах поиска.

– Ничего утешительного, – ответил я.

В динамике снова зазвучал голос командира:

– У вас были сейчас разрывы?

– Нет. Были четыре минуты назад.

– Значит, не она, не та батарея.

Через минуту над аэродромом громыхнули очередные разрывы, и тотчас же – голос Голубова:

– Как сейчас?

– Были разрывы, были!

– Подождем еще пять минут. Кажется, напали на след. Пусть они сделают еще залп. Следите за взрывами.

Ровно через пять минут Голубов сообщил о новых вспышках после орудийных выстрелов. Взрывы на аэродроме [148] всколыхнули землю и воздух. Где-то высоко над головой неприятно прожужжали осколки.

– Я в квадрате сорок восемь. Вам «три девятки»! – передал А. Е. Голубов.

Вспыхнула зеленая ракета. Восемь «яков» взревели моторами, поднялись ввысь и на полной скорости понеслись к фронту. Вскоре из динамика на пульте управления КП начали доноситься команды Голубова и Серегина. По всему чувствовалось: истребители уже обрушили огонь бортового оружия на батарею врага. Это подтверждалось и тем, что фашисты прекратили обстрел аэродрома.