Текст книги "Том 5. Война. Земля родная. Алый мак. Фимиамы"

Автор книги: Федор Сологуб

 
Ещё сражаться надо много,
И многим храбрым умирать,
Но всё ж у нашего порога
Чужая разобьётся рать.
 
 
В победу мы смиренно верим
Не потому, что мы сильней.
Мы нашей верою измерим
Святую правду наших дней.
 
 
Когда над золотою рожью
Багряные текли ручьи,
Не опозорили мы ложью
Дела высокие свои.
 
 
Да, не одною сталью бранной
Народ наш защититься мог:
Он – молот, Господом избранный!
Не в силе, только в правде Бог.
 
 
Разрушит молот козни злые,
Но слава Господу, не нам, –
Он дал могущество России,
Он даст свободу племенам.
 

 
Настали бедственные дни,
Пришла и стала смерть на страже.
Шипят зловещие огни,
Поля, дома – в дыму и в саже.
 
 
Протяжным плачем робких жён
Звенят унылые селенья.
Никто не будет пощажён.
Напрасны слёзы и моленья, –
 
 
Но к церкви Божьей все тропы
В смятеньи гулком и великом.
Один идёт среди толпы
С холодным и спокойным ликом.
 
 
Бесстрашный отрок, он глядит
На всех печально, но бесстрастно,
И равнодушно говорит:
«Пускай умру, – мольба напрасна».
 

 
Двух отважных расстреляли
Беспощадные враги.
Голоса их замолчали,
Отзвучали их шаги,
И на мир уже не взглянет
Смелый взор, но память их
Сохранять историк станет
И поэта верный стих.
 
 
Так не бойся вражьей мести,
Милой жизни не жалей
Для победы и для чести
Славной родины твоей.
 
 
Чтобы ты, не зная страха,
Светлой жизни не берёг,
Вот зачем тебя из праха
В наши дни восставил Бог,
И послал на поле брани,
Чтоб и наш увидел век,
До какой высокой грани
Может прянуть человек.
 

 
Поднимаются туманы
Над болотом и рекой,
И деревья-великаны
Зачарованы тоской.
 
 
Я один иду дорогой.
Притворяться надо мне.
Я – мальчишка босоногий,
В здешней вырос я стране.
 
 
Там, где вражья рать засела,
Обойду я город весь.
Повторять я буду смело:
Старый дед остался здесь.
 
 
Лунный свет струится ложный.
Всё, что встречу, словно бред.
Вижу я в пыли дорожной
Чей-то странный, зыбкий след.
 
 
Пронизал мне холод кости, –
Мёртвый воин под кустом.
Не на дедовском погосте
Он нашёл свой вечный дом.
 
 
Страшно мне, что я случайно
Наступил на мёртвый след.
Сердце мне пророчит тайно
Завтра много зол и бед.
 
 
Но удастся ли мне, нет ли,
Я назад не побегу.
Не боюсь я вражьей петли,
Кончу дело, как смогу.
 

 
Шаг за шагом, осторожно
Я в полях чужих иду, –
Всё тревожно, всё возможно,
Всё в тумане и в бреду.
 
 
Росы холодны и белы,
Дрёмны росные кусты.
Все забылися пределы
Пустоты и суеты.
 
 
Нет в душе иной заботы,
Как, найдя укрытый лаз,
Принести в другие роты
Мне доверенный приказ.
 

 
Я один на перекрёстке.
Ночь безмолвна и грустна.
Подо мною камни жёстки,
Надо мной луна бледна.
 
 
Резко крикнул ворон чёрный,
Предвещающий беду.
Я, спокойный и покорный,
Чутко слушаю и жду.
 
 
Слышу легкий, дальний шорох.
Враг таится, знаю я.
Вот в кустах он. Вспыхни, порох,
В дуле меткого ружья!
 

 
Он стережёт враждебный стан.
Бесстрашный воин он и верный.
В полях колышется туман.
Часы скользят чредою мерной.
 
 
Разведать путь приказ мне дан.
Крадусь во мгле болотной и пещерной,
Где запах злой, тяжёлый, серный.
Ползу, как змей угарных стран.
 
 
Вот близок он. Стоит. Заслышал шорох.
Я весь прилёг к земле, в траву я вник.
Я вижу блеск луны на вражьих взорах,
 
 
Усы колючие и серый воротник.
Вот успокоился. Идёт. Сейчас он ляжет.
Но что пред смертью он мне скажет?
 

 
Осень холод привела.
Листья на землю опали,
Мгла в долинах залегла,
И в лесу нагие дали.
 
 
Долго бились и ушли,
Там, где брошена лопата,
Под бугром сырой земли,
Труп германского солдата.
 
 
Безвременник луговой,
Распускает цвет лиловый
Стебель тонкий и нагой
Над могилою суровой.
 
 
Где-то плачет, плачет мать,
И жена в тоске унылой.
Не придут они сломать
Цвет, возникший над могилой.
 

 
Томителен жар лихорадки.
В окопах по горло вода.
Под пологом серой палатки
Приляжешь, – иная беда.
 
 
Предстанет вечерняя нежить
И станет обманчиво жить,
То сладкою негою нежить,
То горькой истомой томить.
 
 
Нет, лучше скорее в штыки бы,
Прогнать бы подальше врагов,
Проникнуть туда б, за изгибы
Врага укрывающих рвов.
 

 
Мы могучи и упрямы,
Враг упорен и могуч.
Как и он, копаем ямы
Под дождём из серых туч.
 
 
Так томительно сиденье
Здесь в окопах под горой!
Друг мой сладкий, сновиденье,
Посети меня порой,
 
 
Унеси от злобы бранной,
От полей, где льётся кровь,
В край весны благоуханной,
Где увенчана любовь!
 

 
Огоньки за огоньками
Золотыми мотыльками
Задрожали в мутной мгле.
Точно с неба угольками
Кто-то сеет…
Ты ошибся. Где ты видишь
Огоньки и угольки?
Это враг твой чары деет,
Враг твой ходит по земле
В несказанном, смутном виде,
Шорох ног его ты слышишь
На бессильных травах,
Шум протянутой руки.
Дольный воздух весь в отравах, –
Ты отравой вражьей дышишь.
 

 
Несутся миров водопады.
Свершая торжественный пир,
Господь зажигает лампады,
И каждая – пламенный мир.
 
 
Мы в благость вселенскую верим:
Святые надежды зажгли
Звездами сверкающий терем
Над грешным простором земли,
 
 
Над нашим беспечным весельем,
Где мёртвые лампы горят,
И там, над ночным новосельем
В окопы залёгших солдат.
 
 
Душа! Ты миров ли не шире?
Вселенскою вьюгой живи,
Зажги, как в ликующем мире,
Святые лампады любви.
 

 
  Там за рекою
  Грозный огонь.
Близко с грозой боевою
Мчится пылающий конь.
 
 
  В красной лампаде
  Красный огонь.
Что же молить о пощаде!
Близок пылающий конь.
 
 
  Грозные громы,
  Грозный огонь.
Вот, разрушающий домы,
Мчится пылающий конь.
 
 
  Блещет и льётся
  Красный огонь.
Сердце томительно бьётся, –
Близок пылающий конь.
 

 
  Святой Георгий
  Победоносец
 
 
Идолам не поклонился,
Славу Господу воздал.
Злой правитель разъярился,
Палача с мечом призвал.
Меч тяжёлый раздробился,
И Георгий светел встал.
 
 
  Мечом тяжёлым
  Сражённый трижды,
  Воскрес трикраты
  Святой Георгий
  Победоносец!
 
 
Слёзы льёт народ в восторге,
Но тиран не вразумлён,
И в четвёртый раз Георгий
Умирает, поражён.
 
 
  Он Богом призван
  Для вечной жизни,
  Для вечной славы,
  Святой Георгий
  Победоносец!
 
 
И нетлением венчанный,
На горе небес стоит,
И на каждый подвиг бранный,
Ясно радуясь, глядит.
День победы, день желанный
Славным ратям он сулит,
 
 
  Святой Георгий
  Победоносец!
 

 
Вошла, вздыхая, в Божий храм,
Устало стала на колени.
Звучали светлые ступени,
Синел отрадный фимиам.
 
 
Горели пред распятьем свечи,
И благостно глядел Христос.
Нe обещал он с милым встречи,
Но утешал восторгом слёз.
 
 
И Он терпел за раной рану,
И был безумными убит.
«Я биться головой не стану
О тихий холод тёмных плит!»
 
 
Стояла долго и молилась,
Склонившись у пронзённых ног.
Тоска в покорность претворилась:
«Да будет так, как хочет Бог!»
 

 
Вынес я дикую тряску
  Трудных дорог.
Сделали мне перевязку.
  Я изнемог.
 
 
Стены вокруг меня стали,
  С тьмою слиты,
Очи твои засияли, –
  Здесь, милосердная, ты.
 
 
В тихом забвении жизни,
  Зла и страстей,
Рад я вернуться к отчизне
  Вечной моей.
 
 
Но от меня заслоняя
  Муку и зной,
Тихой улыбкой сияя,
  Ты предо мной.
 
 
Тихо шепнула три слова:
  «Ты не умрёшь».
Сердце поверить готово
  В нежную ложь.
 

 
Встанет тёмный день.
Трудный день утрат.
Белый плат надень,
Сверху чёрный плат.
 
 
Вознесла любовь
Выше ярких звезд.
Там, где льётся кровь,
Рдеет красный крест.
 
 
И не знала, как
Стала впереди.
Крест, как алый мак,
На её груди.
 
 
Громок вражий крик
На верху горы.
Метит острый штык
Прямо в грудь сестры.
 

 
  Венцы печали –
Отрада плачущих невест.
Мы каждый вечер их встречали
У перекрёстка, там, где крест.
 
 
  Идут, рыдая.
К босым ногам их никнет пыль.
Там, у креста, печаль седая
Кровавую им шепчет быль.
 

 
Генриетта, Генриетта!
Я зову.
Спряталась ли где-то
Ты в траву?
Стариков не видно,
Сад их нем,
Дом, – глядеть обидно! –
Кем разрушен, кем?
 
 
Генриетта, Генриетта,
Где же ты?
Помнишь это лето,
Как с тобою мы гуляли
В чистом поле и сбирали
Там цветы?
 
 
Где дорога
Вдаль вела,
У порога
Ты меня ждала,
Так светла и весела.
Генриетта, Генриетта,
Ты была легко одета,
В белый шёлк одета.
Жемчуг был на шее,
Но твоя краса
Жемчуга милее.
Ты беспечно улыбалась,
Звонко, звонко ты смеялась,
И в ту пору развевалась
За спиной твоя коса.
Ты любила быть простою,
Как весна,
Так светла душою,
Так ясна.
 
 
Мы играли,
Мы шутили,
Мы друг друга догоняли,
И ловили,
И сбирали
В это лето
Мы цветы.
Генриетта, Генриетта,
Где же ты?
 
 
Генриетта знала
Все дороги, все пути.
Где и как пройти,
Генриетта знала.
Ей пруссак сказал: «Веди!»
Генриетта побежала
Впереди,
Путь пруссакам указала
Под шрапнели,
На штыки,
Но убить успели
Генриетту пруссаки.
 
 
Генриетта, Генриетта,
Если есть у Бога лето,
Если есть у Бога рай,
Ты в раю играй.
 

 
Какой ты будешь, Новый год?
Что нам несёшь ты? радость? горе?
Идёшь, и тьма в суровом взоре,
Но что за тьмою? ппамень? лёд?
 
 
Кто разгадает предвещанья,
Что так невнятно шепчешь ты
У тёмной роковой черты
В ответ на робкие гаданья?
 
 
Но как в грядущем ни темно,
И как ни мглисты все дороги,
Мне на таинственном пороге
Одно предвестие дано:
 
 
Лишь только сердце бьётся верно,
А все земные бури – дым;
Всё будет так, как мы хотим,
Лишь стоит захотеть безмерно.
 

Фимиамы

«На что мне пышные палаты…»

 
На что мне пышные палаты
И шёлк изнеженных одежд?
В полях мечты мои крылаты,
Подруги сладостных надежд.
 
 
Они летят за мной толпами,
Когда, цветам невинным брат,
Я окрылёнными стопами
Иду, куда глаза глядят.
 
 
Слагать стихи и верить смело
Тому, Кто мне дарует свет,
И разве есть иное дело,
Иная цель, иной завет?
 

«В ясном небе – светлый Бог Отец…»

 
В ясном небе – светлый Бог Отец,
Здесь со мной – Земля, святая Мать.
Аполлон скуёт для них венец,
Вакх их станет хмелем осыпать.
 
 
Вечная качается качель,
То светло мне, то опять темно.
Что сильнее, Вакхов тёмный хмель,
Или Аполлоново вино?
 
 
Или тот, кто сеет алый мак,
Правду вечную один хранит?
Милый Зевс, подай мне верный знак,
Мать, прими меня под крепкий щит.
 

«Бывают дивные мгновенья…»

 
Бывают дивные мгновенья,
Когда насквозь озарено
Блаженным светом вдохновенья
Всё, так знакомое давно.
 
 
Всё то, что сила заблужденья
Всегда являла мне чужим,
В блаженном свете вдохновенья
Опять является моим.
 
 
Смиряются мои стремленья,
Мои безбурны небеса.
В блаженном свете вдохновенья
Какая радость и краса!
 

«В пути томительном и длинном…»

 
В пути томительном и длинном,
Влачась по торжищам земным,
Хоть на минуту стать невинным,
Хоть на минуту стать простым,
 
 
Хоть краткий миг увидеть Бога,
Хоть гневную услышать речь,
Хоть мимоходом у порога
Чертога Божия прилечь!
 
 
А там пускай затмится пылью
Святая Божия тропа,
И гнойною глумится былью
Ожесточённая толпа.
 

«Скифские суровые дали…»

 
Скифские суровые дали,
Холодная, тёмная родина моя,
Где я изнемог от печали,
Где змея душит моего соловья!
 
 
Родился бы я на Мадагаскаре,
Говорил бы наречием, где много «а»,
Слагал бы поэмы о любовном пожаре,
О нагих красавицах на острове Самоа.
 
 
Дома ходил бы я совсем голый,
Только малою алою тканью бедра объяв,
Упивался бы я, бескрайно весёлый,
Дыханьем тропических трав.
 

«Благодарю тебя, перуанское зелие!..»

 
Благодарю тебя, перуанское зелие!
Что из того, что прошло ты фабричное ущелие!
 
 
Всё же мне дарит твоё курение
Лёгкое томное головокружение.
 
 
Слежу за голубками дыма и думаю:
Если бы я был царём Монтезумою,
 
 
Сгорая, воображал бы я себя сигарою,
Благоуханною, крепкою, старою.
 
 
Огненной пыткой в конец истомлённому
Улыбнулась бы эта мечта полусожжённому.
 
 
Но я не царь, безумно сожжённый жестокими.
Твои пытки мне стали такими далёкими.
 
 
Жизнь мне готовит иное сожжение.
А пока утешай меня, лёгкое тление,
 
 
Отгоняй от меня, дыхание папиросное,
Наваждение здешнее, сердцу несносное,
 
 
Подари мне мгновенное, зыбкое веселие.
Благословляю тебя, перуанское зелие!
 

«Лежу и дышу осторожно…»

 
Лежу и дышу осторожно
В приюте колеблемых стен.
Я верю, я знаю, как можно
Бояться внезапных измен.
 
 
Кто землю научится слушать,
Тот знает, как зыблемо здесь,
Как стены нетрудно обрушить
Из стройности в дикую смесь.
 
 
И вот предвещательной дрожью
Под чьей-то жестокой рукой
Дружится с бытийскою ложью
Летийский холодный покой.
 

«Все земные дороги…»

 
  Все земные дороги
В разделениях зла и добра,
  Всеблаженные боги,
  Только ваша игра!
 
 
  Вы беспечны и юны,
  Вам бы только играть,
И ковать золотые перуны,
  И лучами сиять.
 
 
  Оттого, что Вас трое,
Между Вами раздор не живёт.
  И одно, и другое,
  К единению Воля ведёт.
 

«Когда с малютками высот…»

 
Когда с малютками высот
Я ополчался против гадов,
Ко мне пришёл посланник адов.
Кривя улыбкой дерзкой рот,
Он мне сказал: «Мы очень рады,
Что издыхают эти гады, –
К Дракону сонм их весь взойдёт.
 
 
И ты, когда придёшь в Змеиный,
Среди миров раскрытый рай,
Там поздней злобою сгорай, –
Ты встретишь там весь сонм звериный.
И забавляться злой игрой
Там будет вдохновитель твой,
Он, вечно сущий, Он единый».
 

«При ясной луне…»

 
При ясной луне,
В туманном сиянии,
Замок снится мне,
И в парчовом одеянии
Дева в окне.
 
 
Лютни печальной рыдания
Слышатся мне в отдалении.
Как много обаяния
В их пении!
Светит луна,
Дева стоит у окна
В грустном томлении.
 
 
Песня ей слышится.
Томно ей дышится.
Вечно одна,
Грустна, бледна, –
Ни подруги, ни матери нет.
 
 
Лунный свет
Сплетает
Чудные сны
И навевает
Жажду новизны.
 
 
Жизнь проводит тени в скуке повторений,
Грустно тени мрачные скользят.
Песни старых бед и новых сожалений
Загадочно звучат.
 
 
Звучат загадочно
Трепетные сны.
Бьётся лихародочно
Жажда новизны.
Желаний трепет,
Страсть новизны
И новизна страстей, –
 
 
Вот о чём печальной песни лепет
В сострадательном мерцании луны
Говорит тихонько ей
И душе моей.
 

О. А. Глебовой-Судейкиной

 
Не знаешь ты речений скверных,
Душою нежною чиста.
Отрада искренних и верных –
Твои весёлые уста.
 
 
Слова какие ж будут грубы,
Когда их бросит милый рок
В твои смеющиеся губы,
На твой лукавый язычок!
 

«Я испытал превратности судеб…»

 
Я испытал превратности судеб,
И видел много на земном просторе,
  Трудом я добывал свой хлеб,
  И весел был, и мыкал горе.
 
 
На милой, мной изведанной земле
Уже ничто теперь меня не держит,
  И пусть таящийся во мгле
  Меня стремительно повержет.
 
 
Но есть одно, чему всегда я рад
И с чем всегда бываю светло-молод, –
  Мой труд. Иных земных наград
  Не жду за здешний дикий холод.
 
 
Когда меня у входа в Парадиз
Суровый Пётр, гремя ключами, спросит:
  «Что сделал ты?» – меня он вниз
  Железным посохом не сбросит.
 
 
Скажу: «Слагал романы и стихи,
И утешал, но и вводил в соблазны,
  И вообще мои грехи,
  Апостол Пётр, многообразны.
 
 
Но я – поэт». – И улыбнётся он,
И разорвёт грехов рукописанье.
  И смело в рай войду, прощён,
  Внимать святое ликованье,
 
 
Не затеряется и голос мой
В хваленьях ангельских, горящих ясно.
  Земля была моей тюрьмой,
  Но здесь я прожил не напрасно.
 
 
Горячий дух земных моих отрав,
Неведомых чистейшим серафимам,
  В благоуханье райских трав
  Вольётся благовонным дымом.
 

«Один свершаю долгий путь…»

 
Один свершаю долгий путь
И не хочу с него свернуть
Туда, где мечется толпа,
Самолюбива и тупа.
 
 
Для тех, кто хочет побеждать
И блага жизни отнимать,
Оставил долю я мою,
И песню вольную пою.
 

«Радуйся, радуйся, Ева…»

 
Радуйся, радуйся, Ева,
Первая и прекраснейшая из жён!
Свирепый Адонаи
Лишил тебя земной жизни,
За то, что ты преступила
Его неправый завет.
Свирепый Адонаи
Поразил твоё нежное тело,
И обрёк его смерти,
Тёмной и смрадной, –
Но твоё потомство
Населило землю.
 
 
Радуйся, радуйся, Ева,
Всеблагий Люцифер с тобою,
Люцифер с тобою и с нами!
 

«Приветствуем Еву…»

 
Приветствуем Еву,
Мать человеческого рода.
 
 
Люцифер тебя создал
Дивными руками
Из сладкого сока
Благоуханнейших земных цветов.
 
 
Привет тебе, Ева,
Первая и прекраснейшая из жён!
 
 
Ты – первая святая жертва
Злого Адонаи,
Излившего свою ярость
На эту землю.
 
 
Привет тебе, Ева,
Преблагий Люцифер с тобою!
 
 
Он, злой Адонаи,
Обрёк тебя смерти,
Тебя и Адама,
И твоё потомство,
Потому что ты носила
Под сердцем
Благословенный плод
Небесной любви.
 
 
Привет тебе
В радостях
И в печалях!
 
 
Злой Адонаи
Обрек тебя смерти, –
Но твоё потомство
Он не мог уничтожить
Всею злостью
Буйных стихий.
 
 
Привет тебе, Ева,
Привет!
 

«Хнык, хнык, хнык!..»

 
  «Хнык, хнык, хнык!» –
Хныкать маленький привык.
 
 
Прошлый раз тебя я видел, –
  Ты был горд,
Кто ж теперь тебя обидел,
  Бог иль чёрт?
 
 
  «Хнык, хнык, хнык!» –
Хныкать маленький привык.
 
 
«Ах, куда, куда ни скочишь,
  Всюду ложь.
Поневоле, хоть не хочешь,
  Заревёшь,
 
 
  Хнык, хнык, хнык!» –
Хныкать маленький привык.
 
 
Что тебе чужие бредни,
  Милый мой,
Ведь и сам ты не последний,
  Крепко стой!
 
 
  «Хнык, хнык, хнык!» –
Хныкать маленький привык.
 
 
«Знаю, надо бы крепиться,
  Да устал,
И придётся покориться.
  Кончен бал!
 
 
  Хнык, хнык, хнык!» –
Хныкать маленький привык.
 
 
Ну так что же! Вот и нянька
  Для потех.
Ты на рот старухи глянь-ка, –
  Что за смех!
 
 
  «Хнык, хнык, хнык!» –
Хныкать маленький привык.
 
 
«Этой старой я не знаю,
  Не хочу,
Но дверей не запираю,
  И молчу.
 
 
  Хнык, хнык, хнык!» –
Хныкать маленький привык.
 

«Как же богат я слезами!..»

 
Как же богат я слезами!
Падают с неба дождём,
Тихо струятся ручьями,
Бьют и сверкают ключом.
 
 
Только глазам недосужно
Слёзы ещё проливать,
Да и не нужно, не нужно
Солнечный свет затмевать.
 

«Замолкнули праздные речи…»

 
Замолкнули праздные речи,
Молитвой затеплился храм,
Сияют лампады и свечи,
Восходит святой фимиам.
 
 
Возносим пасхальные песни
От слёзно-сверкающих рос.
Воскресни, воскресни,
Воскресни, Христос,
 
 
Вливаются светлые вести
В ответный ликующий стих;
К сберёгшей венец свой невесте
Нисходит небесный Жених.
 

«Печальный друг, мой путь не прокляни…»

 
Печальный друг, мой путь не прокляни,
Лукавый путь весёлого порока.
К чему влачить безрадостные дни?
Желания обуздывать жестоко.
 
 
Не хочешь ли загробного венца?
Иль на земле отрадна долговечность?
Греши со мной, люби мою беспечность, –
Нам далеко до тёмного конца.
 
 
Смотри, сняла я медленные платья,
И радостной сияю наготой.
Познай любовь, познай мои объятья,
Насыть и взор, и душу красотой.
 
 
Настанет срок, прекрасное увянет,
Тогда молись и плачься о грехах,
И если плоть твоя грешить устанет,
Мечтай о счастье в вечных небесах.
 

«Знаю знанием последним…»

 
Знаю знанием последним,
Что бессильна эта тьма,
И не верю тёмным бредням
Суеверного ума.
 
 
Посягнуть на правду Божью –
То же, что распять Христа,
Заградить земною ложью
Непорочные уста.
 
 
Но воскресший вновь провещет,
Будет жизнь опять ясна,
И дымяся затрепещет
Побеждённый Сатана.
 

«Мой милый друг! Я прежде был…»

 
Мой милый друг! Я прежде был
  Такой же, как и ты,
И простодушно я любил
  Весну, цветы, мечты.
 
 
Любил ночные небеса
  С задумчивой луной,
Любил широкие леса
  С их чуткой тишиной,
 
 
Мечтал один, и ждал один
  Каких-то светлых дней,
Каких-то сладостных годин
  И радостных огней.
 

«Небо – моя высота…»

 
Небо – моя высота,
Море – моя глубина.
Радость легка и чиста,
Грусть тяжела и темна.
 
 
Но, не враждуя, живут
Радость и грусть у меня,
Если на небе цветут
Лилии светлого дня, –
 
 
Волны одна за одной
Тихо бегут к берегам,
Радость царит надо мной,
Грусти я воли не дам.
 
 
Если же в тучах скользят
Змеи, звеня чешуёй –
Волны кипят и гремят,
Дерзкой играя ладьёй,
 
 
Буйная радость дика,
Биться до смерти я рад,
Разбушевалась тоска,
Нет ей границ и преград.
 

Клевета

 
Лиловая змея с зелёными глазами,
Я всё ещё к твоим извивам не привык.
  Мне страшен твой, с лукавыми речами,
    Раздвоенный язык.
 
 
Когда бы в грудь мою отравленное жало
Вонзила злобно ты, не возроптал бы я.
  Но ты всегда не жалом угрожала,
    Коварная змея.
 
 
Медлительный твой яд на землю проливая
И отравляя им невинные цветы,
  Шипела, лживая и неживая,
    О гнусных тайнах ты.
 
 
Поднявши от земли твоим холодным ядом
Среди немых стволов зелёно-мглистый пар,
  Ты в кровь мою лила жестоким взглядом
    Озноб и гнойный жар.
 
 
И лес, где ты ползла, был чудищами полон,
Дорога, где я шёл, свивалася во мгле.
  Ручей, мне воду пить, клубился, солон,
    И мох желтел в золе.
 

«Знаю правду, верю чуду…»

 
Знаю правду, верю чуду,
И внимаю я повсюду
Тихим звукам тайных сил.
Тот просвет в явленьи всяком,
Что людей пугает мраком,
Я бесстрашно полюбил.
 
 
Я не ваш, я бесполезный.
Я иду над вечной бездной
Вдаль от блага и от зла.
Мне всегда несносно-чужды
Все земные ваши нужды,
Преходящие дела.
 

«Зачем любить? Земля не стоит…»

 
Зачем любить? Земля не стоит
   Любви твоей.
Пройди над ней, как астероид,
   Пройди скорей.
 
 
Среди холодной атмосферы
   На миг блесни,
Яви мгновенный светоч веры
   И схорони.
 

Нине Каратыгиной

 
Вы любите голые девичьи руки,
И томно на теле шуршащие бусы,
И алое, трепетно-знойное тело,
И животворящую, буйную кровь.
 
 
И если для сердца есть терпкие муки,
И совесть глубокие терпит укусы,
И только жестокость не знает предела,
Так что ж, – и такою любите любовь.
 

«Дай мне эфирное тело…»

 
Дай мне эфирное тело,
Дай мне бескровные вены!
К милому б я полетела
Мимо затворы и стены!
 
 
Дай мне прозрачное тело,
Сбросить бы тесные платья!
К милому б я полетела
Пасть, замирая, в объятья.
 
 
Дай мне крылатое тело,
Трепетно-знойные очи!
К милому б я полетела
Яркою молнией ночи.
 

«Не думай, что это – берёзы…»

 
Не думай, что это – берёзы,
А это – холодные скалы.
Всё это – порочные души.
 
 
Печальны и смутны их думы,
И тягостна им неподвижность,
И нам они чужды навеки,
И люди вовек не узнают
Заклятой и страшной их тайны.
 
 
И мудрому только провидцу
Открыто их тёмное горе
И тайна их скованной жизни.