Текст книги "Как выжить в зоне. Советы бывалого арестанта"
Автор книги: Федор Крестовый
Жанры:
Руководства
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
Колония-поселение. Лесоповал. Лафа для «петухов». Вольные женщины смертельно опасны
Опишу ещё один вид исправительных учреждений. Итак, знакомьтесь – колония-поселение.
Кто сказал, что крепостное право в России отменили в девятнадцатом веке? Не так давно я наблюдал тысячи безропотных рабов и сам был одним из них.
Когда подсудимый после суда получает срок с отбыванием его в зоне, совсем не обязательно, что он отбудет его до конца. В исправительной системе существуют льготы, и при хорошем поведении, отбыв определённую часть срока, реально выйти на свободу условно-досрочно. Ещё раньше и с меньшими проблемами можно поехать в колонию-поселение. Я тоже был наивным и полагал, что там будет легче, чем в зоне. Прошёл административную комиссию и суд, мне изменили режим, и я стал поселенцем. Большинство поселений находится на Севере, на лесоповале и бирже по его переработке. Думал: «Ничего, здоровья хватит».
Как я путешествовал через всю страну, по тюремным пересылкам, это отдельная история. После полутора месяцев скитаний я и другие этапники прибыли в посёлок на севере России. На дворе – апрель месяц. Нас привезли к штабу на «автовозэке» и посадили на ночь в карцер, ужасный клопятник. Утром вызвали к операм, побеседовали наедине, всех вербовали стукачами.
Мне всё интересно, спросил их: «Ну, допустим, я соглашусь на вас работать. От пахоты в лесу вы меня освободите? Большую зарплату дадите? В комфортабельные условия поселите?» Получив на все вопросы отрицательный ответ, сказал: «И у вас хватает совести предлагать сотрудничество? Да на хер вы кому-то нужны». Они обозлились и сказали, чтобы ждал на крыльце, мол, позже получите аванс, и за нами придёт дневальный и отведёт в общаги.
Наше поселение располагалось на отшибе довольно большой деревни. Жили в ней в основном сотрудники ближайших зон и нашего учреждения, представляющего собой штаб, три общаги и баню. Забора почти не существовало. Бежать оттуда малореально – кругом леса, зоны, военные части. Работать нам предстояло на лесоповале, кормиться за свой счёт, отовариваясь в магазине за наличные и питаться за плату в столовой.
Позвали нас в бухгалтерию штаба получить аванс. Выдали «смешную» сумму, которой хватало на десять буханок хлеба. Хорошо, кому могли помочь переводом родные, остальным – хоть сдохни.
Приковылял тощий дневальный. Спросил у нас: «Хлебца нету?» Привёл в общагу, показал комнаты без замков, где в наше отсутствие менты устраивали шмоны.
Дневальный рассказал, что посёлок плохой, нам не повезло. Платят мало, нормы выработки большие. Тех, кто в лесу не даёт план, сажают в карцер с выводом на работу. Выходной один и никуда не пускают, так как в выходной семь проверок. Рабочий день – двенадцать часов. Посоветовал не лезть к местным бабам, хотя последние поселенцев любят, ведь многие зэки из больших городов и симпатичные. Местные жители и менты, наоборот, алкаши и дегенераты. Но очень ревнивы, и если узнают о связи с деревенской красоткой, забьют зэка насмерть.
К сожалению, он не гнал жути – реальность оказалась ещё хуже.
Послали меня и других этапников в лес. Опыта нет, техника и бензопилы старые, ломаются. И хоть ты перевыполни план, заплатят копейки. Рядом вольные лесорубы работают меньше и получают огромные деньги. Аванс быстро кончился. Пришёл к начальству просить ещё. Он отказал и посоветовал: «Кору грызи!» У кого было что продать, продали. Мне запоздал перевод из дома, три дня ничего не ел и вкалывал. Позже «подмазали» мастера, начал лучше закрывать наряды. Стали чуть больше получать, на двадцать буханок хлеба хватало. Собирали, пока чинили технику, зимнюю клюкву и продавали за бесценок.
Очень много было несчастных случаев. Народ неопытный, большинство горожане. То кого-нибудь деревом прибьёт, то бревном. У нас в первый же день задавило елью вальщика. Мне трелёвочник (трактор) «лопатой» ногу придавил. Дали больничный на три дня. После медики говорят: «Здоров, езжай в лес». А у меня трещина в плюсных костях, нога опухла, как бочка. Начальник разрешил полежать ещё неделю и выгнал на работу. При сороковом размере обуви я на левую ногу натягивал калошу 46-го размера. Хорошо, мужики из бригады не напрягали. Протестовать нельзя. Забьют в карцере – лес всё спишет. На севере менты – власть, все делают деньги и повязаны круговой порукой, в том числе и крупные прокуроры.
Сотрудники лесных исправительных учреждений с помощью махинаций продают на большую землю пиломатериалы и лес – эшелонами. Так что стремление было одно: поехать обратно в зону. Но это сложно, ты же рабочая сила. «Возникнешь» или будешь плохо трудиться, повесят за наручники и забьют. Оформят как несчастный случай.
Сотрудники жутко спиваются, живут хуже скотов, но слова им поперёк не скажи. Правда, некоторые зэки при должностях имеют поблажки, ходят в деревню и даже общаются с семьями ментов. Дети их, пока маленькие, говорят, что хотят быть поселенцами, потому что они весёлые и нарядные. В отличие от вечно пьяных пап и мам, которые ходят в грязном камуфляже.
Лучше всех поселенцев, как ни парадоксально, живут «петухи». Их не отправляют в лес. Они работают в бане, убираются в штабе, в деревне. Мало того что зарплату получают поболее лесорубов, так могут ещё подхалтурить – нарубить местным дров, насобирать ягод, наловить рыбы. Так они ещё, до кучи, и сексом «подрабатывают». Вольные женщины смертельно опасны. Вот многие зэки по привычке (или по скрытой ориентации) «пользуют» «петухов». Видел на поселении мужиков, добровольно идущих в «обиженные». От голода, за пайку хлеба, делающих минет.
Некоторые от безнадёжности, чтобы закрыться в зону, убивают таких же зэков. Или пробуют уйти в побег. Всех ловят и бьют смертным боем.
На поселении одно хорошо – сводить счёты, мочить «козлов». Частенько какого-нибудь «кумовского» «грохали» и зарывали под возводимую лежнёвку (дорогу из брёвен), типа, «в побег ушёл». Или деревом придавит – якобы несчастный случай.
После того как я, собирая зимнюю клюкву, заблудился и плутал в лесу три дня, меня посадили в карцер. В соседней камере менты насмерть забили осуждённого. Он долго орал, потом хрипел и затих навсегда. Позже я узнал, что в нашей бригаде покалечило ещё одного вальщика. Я решил: всё, с меня хватит…
Когда начальник делал обход, поговорил с ним по-человечески. Попросил отправить меня в зону. Видимо, у него было хорошее настроение, через десять дней был суд, и я, счастливый, поехал в колонию.
После этого я ещё два раза был на поселениях в республике Коми. Изменилось только одно: стали кормить баландой и высчитывать её стоимость из зарплаты. В остальном всё стало ещё хуже.
Прочитав этот рассказ, вы поймёте, почему всё-таки у воров и блатных в неволе нет реальной власти. Они играют по правилам ментов, иначе уедут в такое вот Учреждение. Кстати, не самое страшное из существующих для ломки авторитетов преступного мира. Хотя сотрудники и там ничего не боятся. Того же легендарного вора в законе Бриллианта там убили, в своё время никто наказания не понёс. Что уже говорить, когда прибьют простого дурака, нахватавшегося блатных верхушек и не понявшего, кто в неволе хозяин.
Но это всё ещё цветочки по сравнению с тюрьмами с романтичным названием «Белый лебедь».
«Белый лебедь». Изощрённые издевательства
Прибывает этап. Приём дел производят сотрудники Учреждения. Они же обеспечивают охрану периметра объекта. Следят, чтобы не было побегов. На этом их функции заканчиваются. Всем остальным заправляют осуждённые из хозяйственной обслуги.
Они отбывают весь срок в тюрьме. В колонию идти боятся из-за провинностей перед блатным миром. Многие из них этим самым миром приговорены к смерти. Есть среди них воры в законе, которым «дали по ушам» (проще говоря – развенчали, лишили сана). Есть «петухи» (они баланду раздают), озлобленные на весь мир и срывающие злобу на ком только можно. Им здесь лучше, чем в зоне, во сто крат, здесь они – власть.
Первое, что ощущаешь, попадая внутрь учреждения, – запах душистого мыла. Везде с мылом моют коридоры и камеры. И все, за исключением сотрудников и хозобслуги, передвигаются только босиком. После водворения этапников в камеру, зэки-надзиратели (их здесь за глаза называют «погонялами») заявляют, что хата обязана собрать дань за «прописку». По две пачки курева с человека (в камерах всё равно курить нельзя), душистое мыло, зубные пасты и другие, весьма ценные в неволе вещи. Если дань не собирается в нужном объёме, хорошего отношения не будет. В любом случае устраивают обыск. Тем более что на шмоне при поступлении обслуга примечает, у кого что есть. Утаившего «ценности» не трогают, бьют его сокамерников, чтобы они потом разобрались с провинившимся.
Поскольку «погонялам» позволено вытворять с зеками что угодно и отнимать у них всё, что приглянется, хозобслуга мало похожа на арестантов. Все откормлены, одеты в вольные вещи, ходят с резиновыми дубинками и нередко пускают их в ход. Администрация специально закрывает глаза на беспредел, так как в это учреждение любят отправлять так называемых «отрицал» – нарушителей дисциплины, борцов с начальниками колоний. Очень удобно: на ментов вроде и жаловаться нельзя – зэков такие же зэки прессуют. А друг на друга осуждённым писать жалобы в падлу.
Из этапников сразу выделяют тех, что помоложе. Объявляют: «О, какой симпатичный мальчик! Сегодня трахнем». И вечером насилуют несчастного. Некоторые жертвы после такой «процедуры» вешаются, вскрывают веры. Сотрудники подобные суициды преподносят как естественную смерть из-за сердечной недостаточности. Более отчаянные сводят счёты с жизнью накануне, не дожидаясь, пока из них сделают «петухов». Хотя это трудно, могут помешать сокамерники.
Бывает, для изощрённых издевательств поместят молодого зэка в специальный карцер, где по колено воды, и предлагают: «Дашь добровольно в попу, выпустим». Несчастный стоит несколько суток в воде, если упадёт – захлебнётся. Через каждый час ему говорят: «Подверни зад – выйдешь».
После того как кого-то «опустят», даже по беспределу, сочувствия от сокамерников такой бедолага не дождётся. Его также переведут в «обиженку».
Команды «погонял» выполняются бегом. Когда они входят в камеру, все встают смирно. Дежурный зэк рапортует о количестве народа. Чтобы поприкалываться, «погонялы» – часто без цели – навещают хаты. Им нравится, когда народ прячет глаза. Придравшись к тем, кто чем-либо не понравился, выведут в коридор, изобьют, посадят в карцер. Самое культурное обращение с их стороны – «педераст», «козёл».
Распорядок дня простой. В 6.00 – подъём, заправка коек. До 22.00 нельзя прилечь, иначе – экзекуция.
Кормят сносно, но и тут не обходится без издевательств. Баландер – «петух», взять от него пищу значит, «законтачиться» и тоже стать «обиженным». Не возьмёшь баланду – изобьют или сдохнешь от голода. Ну, воры разрешили питаться из рук педиков и не считаться такими же. Конечно – вдруг сами туда попадут?..
Ещё, когда открывается «кормушка» (окошечко в двери), надо за секунду успеть кинуть на её низ белое полотенце. Чуть замешкались, раздатчик пищи кричит: камера такая-то отказалась от обеда. Вся хата идёт под пресс. Тарелки он буквально кидает в руки, не дай Бог уронить хоть одну – прибьют. Горячая еда в казённых мисках (свои иметь запрещено). Через две-три минуты следует команда: сдать посуду. Мешкать нельзя – накажут. Поесть не успевает никто, особенно те, кто получил «шлёмку» последним.
Водят на хозработы во двор тюрьмы. Всё под присмотром «погонял». Зимой – уборка снега. Его вообще к вечеру не видно. По настилу, имеющему угол сорок пять градусов, на уровень второго этажа поднимают тяжёлые носилки и высыпают снег в большой котёл внизу. Под котлом – печь. Другие зэки носят к ней горбыль с пилорамы – на топливо. За территорию отведена труба – растаявший снег стекает через неё. Работников, обессиливших от высокого темпа, избивают, погоняя дубинками, заставляют всё выполнять бегом. Если кто-то упадёт и не может встать, его, особо не церемонясь, сильно пинают ногами.
Начальник учреждения, бывает, запрягает в сани тройку бывших воровских авторитетов и, подстёгивая кнутом, катается по двору.
Летом водят на уборку двора. Или на вычерпывание бассейна вручную. После вычерпывания вёдрами его моют и так же заливают воду вновь. Заключённым приходится часами стоять в холодной воде. Некоторые зэки после такого субботника попадают в больницу, это когда уже совсем подыхать начинают.
Бассейном пользуются как сотрудники, так и «погонялы». Последним созданы все условия. Есть спортзал, многие из них – бывшие спортсмены. В комнатах – телевизоры. Не хватает свободы и женщин, но последних заменяют «петухи».
В подвале находится цех, где работают художники, резчики и другие мастера. Прибыль от реализации изделий и сувениров идёт в карман администрации. Маленькая толика перепадает «погонялам». Они находят мастеров-зэков для работы. Они всем заправляют.
Ещё тюрьма поражает «мёртвой тишиной». Томящийся в камерах люд разговаривает только шёпотом. Иногда слышны команды «погонял» да вопли тех, кого они избивают в коридоре.
Случаев неповиновения не бывает. Любая попытка жестоко пресекается. Массовый бунт поднять невозможно. С другими камерами нет связи – не покричать, не отправить записки. Да и бунты бывают только там, где слабая, мягкая власть.
Не все, конечно, пройдя эту тюрьму, забывают обиды. Но «погонялы» знают, что их могут ждать за забором. Из-за этого освобождаться опасаются. Их часто вывозят на хлебных машинах.
Другое странно: почему воры не трогают сотрудников, всё это устроивших и поддерживающих? Значит, правила игры не позволяют.
Как развлекаются в тюремной больнице
Многие зэки мечтают попасть в больницу, чтобы отдохнуть. Причём настолько сильно этого хотят, что даже занимаются членовредительством. Можно ещё понять особый «крытый» режим, где люди годами чахнут в тесных камерах, или обитателей беспредельных зон. Для них в лазарете – рай. Новые люди. Смешаны все режимы. Даже малолетки сидят здесь же.
В зоне, конечно, устаёшь от однообразия, и я тоже решил съездить в тюремную больницу. Наша колония располагалась недалеко от этого заведения. Подарил самодельную шкатулку врачу санчасти и следующим этапом поехал. Гораздо сложнее попасть сюда из других регионов – только в самых тяжёлых случаях.
Больница считается лучшей в исправительно-карательной системе. Здесь проводят сложнейшие операции. Здание построено крестом. На этажах изолированные отделения по профилю заболевания. Каждое отделение представляет собой большой коридор, палаты и кабинеты врачей. Инфекционные больные сидят по камерам. А так зэки спят даже в рекреации, там же стоит телевизор. Прогулок нет, хотя многие лечатся месяцами.
Когда после 17.00 врачи уходят домой, арестанты начинают дымить куревом.
Собственно, больных там наберётся едва ли половина. Остальные – «косари». Дело в том, что, если туда доставили, держат три недели, пока не проведут полное обследование. Так что, если вам удалось «закосить» под больного и вы попали в больничку, в любом случае трёхнедельная передышка обеспечена.
Для всякой погани, может, здесь и благо, но я быстро убедился, что нормальным по вольным меркам людям тут делать нечего. За решёткой всё перевёрнуто. Порядочным арестантом порой считается исколотый татуировками, чифирящий, жрущий для кайфа любые таблетки гоблин, разбавляющий каждую фразу матом вперемешку с жаргоном.
Если есть деньги – купишь психотропные «колёса», наркотики, спиртное. Продают зелье рабочие – заключённые из хозобслуги. В доле – врачи и оперчасть.
Нет денег – можно раскумариться на халяву. Например, раковым больным несколько раз в день колют наркоту как обезболивающее. Подгоняешь такому пачку сигарет или чая, и можно получить инъекцию за него. Бывают наркоманы, у которых уже полностью атрофирована мораль: они проходят в процедурную и получают «чужую» дозу, не ставя в известность больного – медсестре до лампочки кого колоть, лишь бы фамилия совпадала. Когда вскрывается обман, наркоше всё равно – он уже «ширнулся».
С ними один курьёз связан. Прибыл в больницу из пьяной зоны наркот, он и там «торчал». Ему надо было делать серьёзную операцию, а у него все вены «ушли» (истончились). Анестезиолог мучалась час, не могла ввести иглу. Кололи огромную дозу внутримышечно, чтобы отключился. У другого такого же субъекта нашли одну вену в члене. Так он и лежал во время операции с катетером, торчащим из пениса.
За наличку в больнице можно многое. Вот где бандитам раздолье! За мзду ходят друг к другу в гости. Имеют женщин-зэчек с бабского отделения. Передачи – хоть каждый день. За плату можно остаться «лечиться» надолго. Врачи поставят в карточке серьёзный диагноз с осложнением.
Частенько бандиты «зависают» здесь годами, загоняя взамен «гуманитарную помощь». При мне один такой, числящийся «смотрящим» за отделением, выпил и устроил спарринги с больными (против воли последних). У одного парня только начала срастаться сломанная спецназом челюсть, пьяный «смотрящий» ударил его в подбородок, после чего опять потребовалось вмешательство врачей. Пришёл «смотрящий» за всей больницей, приспособленец-уголовник, и говорит: «Ну что, пошалили немного…» По понятиям запрещено устраивать любые разборки в больнице, но по пьяни они не редкость. Ведь ретивое берёт своё, покоя не даёт.
А теперь представьте, каково в таком учреждении настоящим больным. Дым коромыслом, пьянки. Зэки играют в тюрьму, посылают записки через «дорогу»[12]12
Дорога – нитяная связь для передачи грузов через окно или унитаз между камерами.
[Закрыть] – между корпусами натянуты нитки через окна. С одной стороны – лечащийся человек, а с другой – постоянно открытое окно в палате. Причём, заметьте: «смотрящий» может круглые сутки свободно ходить в другие отделения. Но записки он носить не станет – зачем помогать «быдлу». Лучше спокойно жить в двухместной палате, сладко жрать. А эти, с коридора и общих многоместок, пусть сами крутятся… Слышал, как «смотрящие» всей больницы, собираясь на сходняк, проходили по коридору и, думая, что их не слышно, спросили друг у друга, показывая на зэковские пайки, стоящие на столе: «Как думаете, это свиньи есть будут?»
Кстати, не только зэки, но и сотрудники больницы сидят на дозе. Взять того же оперуполномоченного. Обожрался сильнодействующих таблеток, сел за руль своей машины и поехал кататься по городу. Врезался в столб. Под глюками вообразил, что это бандитское покушение. Выскочил из авто и застрелил из пистолета двух прохожих. А какие дела под силу недобросовестному врачу! Если у зэка есть деньги и его уголовное дело не имело большого общественного резонанса, можно купить «актировку». В этом случае толстосуму поставят диагноз тяжелейшей болезни. После комиссии, состоящей из коллег врача-взяточника, отпустят домой. Актируют, правда, и безнадёжных, но тех, кому жить осталось от силы месяц. Пусть подыхает на воле и статистику не портит.
Как я уже писал, условия содержания в тюремных больницах оставляют желать лучшего. Даже если арестанту сделали успешную операцию, послеоперационный уход – отвратительный. В реанимации дежурят зэки-санитары. С одним таким больной поругался перед операцией (санитар продал ему сильно разбавленный спирт). В реанимации продавец спирта ненадолго отключил недовольному покупателю поддерживающую жизнь аппаратуру и отправил его на тот свет.
Можно ещё долго перечислять негатив, творящийся в этой больнице. Побывав там, я убедился, что всё, как и остальное, касающееся пенитенциарной системы, обязательно доведено до маразма. Прежде всего – самими сотрудниками. С заключённых взятки гладки, большинство из них дегенераты или послушные исполнители. Как гражданин начальник прикажет, так и сделают.
P.S. После освобождения лично присутствовал при разговоре доктора этой больницы, председателя фонда помощи заключённым и президента фармацевтической фирмы.
В фонд и в больницу приходит гуманитарная помощь для зэков. Из фармацевтической фирмы берут медикаменты с просроченным сроком годности. Нормальная гуманитарка продаётся через аптеки и фирму, а негодные препараты идут в тюремные лазареты.
Теперь расскажу про психбольницу. Этот мой опыт тоже может кому-то пригодиться.
Психбольница. Беспредел медиков
Лежат я как-то в сумасшедшем доме. Нет, я не бешеный дебил, как вы могли подумать. Просто надо было «закосить» под дурака, чтобы избежать уголовной ответственности по незначительному преступлению.
Как я попал в дурдом, описывать не стану, это отдельная история.
С первых минут со мной начали обращаться как с вещью. Молодая медсестра (в присутствии санитаров) приказала раздеться догола. Осмотрела, выдала только нижнее бельё и отправила на отделение психиатрии. На отделении были четыре палаты без дверей, решётки на окнах, коридор, процедурная, кабинеты врачей, кладовка, туалет. Входная дверь запиралась на замок, который отпирали, когда пациентов водили в столовую и в душ. Прогулок не было вообще. Когда я пришёл, «дуракам» давали курить (четыре раза в день по сигарете, у кого есть). Больные на голову очень несдержанны в желаниях – возле кладовой было столпотворение. Это не помешало огромному азиату прыгнуть на меня и с криком «земляк» полезть целоваться. На «чурбана» я не похож, но у имбецилов свои ассоциации. «Косил» я на спокойного, поэтому вместо того, чтобы дать такому «земляку» в рыло, начал его отталкивать, безуспешно приговаривая: «Не земляк, не земляк». Слава Богу, «чурку» убрали санитары, уж больно с ним в дёсны жахаться не хотелось.
Психи пошли курить и докуривать в туалет, который открывался на 15 минут четыре раза в день. В остальное время – хоть обосрись. Всё равно убирались больные.
Меня положили в надзорную палату, где не полагалась пижама – только нижнее бельё. Там содержат припадочных, буйных и новичков, пока не определят, какой ты. В палате постоянно дежурит санитар, горит свет. Если увидят в коридоре одного и без пижамы – накажут.
Шестьдесят кроватей – спинками друг к другу, в три ряда, впритык. Между ними такие узкие проходы, что еле влезала голень. Личных вещей никто не имел – курево и мыльно-рыльные принадлежности хранились в кладовке. Мне указали место. Вдруг санитары привели того самого «земляка», раздели догола, положили под одеяло, чтобы не бродил. Он начал мастурбировать. Психи забеспокоились. Их вовсе не шокировало его занятие. Просто онанист лежал на панцирной сетке и издавал однообразный скрип, вот этого придурки не терпели. Со всех сторон послышалось: «Перестань!», «Хватит». Кое-кто начал подражать и овладел сам собой. Санитар, видя, что больные на грани срыва, скомандовал: «Каримов – руки на одеяло!» Тот исполнил команду и продолжил насиловать себя через одеяло.
Я не выдержал и начал смеяться, уткнувшись лицом в подушку. Рядом послышалось: «Не плачь, браток, всякое бывает». Подняв голову, увидел проснувшегося соседа с такой рожей!.. Ну, в общем она (рожа) кирпича не просила, а, видимо, уже дождалась, не раз и при рождении, когда ещё без туловища только на свет появилась.
На отделении народ пребывал разный, половина – нормальные с виду, остальные – как из кунсткамеры сбежали.
Каримов между тем быстро кончил, «потащился» и заявил санитару что хочет в туалет. Медбрат сказал, что его скоро откроют. Каримов вскочил, весь перепачканный спермой, и попытался выйти в коридор. Санитар нажал кнопку тревоги и бросился на «чурбана». На помощь подоспели двое сотрудников. Завязалась борьба. Каримов, скользкий от эякулята, долго не давался. Наконец нарушителя скрутили и привязали за руки, за ноги к кровати. Многие в палате тоже были привязаны. Некоторые заколоты сильнодействующими препаратами и не могли ходить или ходили с трудом, отходя от уколов. Сосед с дурной рожей пояснил, что меня тоже будут колоть – здесь всех колют, особенно первое время. Такая перспектива совсем не радовала.
На другой день меня вызвал врач. Очень ущербный и странный человек. Первый раз он вполне доброжелательно со мной беседовал. А через час меня отвели в процедурную.
Многих больных санитары тащили на укол волоком (не могли ходить) или силой (боялись). Когда первый раз вводят сульфазин, никакой боли не чувствуешь. Колют внутримышечно – не в одну точку, а в ягодицы, под лопатки, бывает – в голень. Дозы: 8, 12 и даже 18 кубиков. Через несколько часов резко нарастает дикая боль. Как будто в место укола воткнули раскалённые штыри и не вынимают. Стоять не можешь. Лежать, шевелиться – невыносимо. Температура поднимается – зашкаливает градусник. Для поддержания сердца вводят кардиомин. Общее состояние – полусумасшествие. Самая жуть, что через сутки колют опять, в те же места, до которых просто не дотронуться, не то что иголку воткнуть. Из процедурной несутся вопли, как в фильмах про гестапо.
Такое «лечение» длится восемь циклов, 16 дней и больше. Ходить потом долго учишься. Спрашивал медсестёр, зачем такие инъекции. Ответили: «Вроде шлаки выгоняют». Думаю, просто издеваются. На праздники всё отделение «закалывали», чтобы не мешали вечером санитарам и медсёстрам веселиться. Чтобы ЧП не было и, не дай бог, врача из дома не пришлось вызывать.
Чрезвычайные происшествия не редкость. Когда я уже мог ходить не только под себя, начал со всеми посещать столовую. Спустились как-то, кто мог, в пищеблок. В отделении остался санитар. Один псих, заколотый аминазином, проснулся. У него начался припадок: вскочил, выдрал раму, разбил толстенное стекло. Взял осколок, подбежал к привязанному к кровати за плохое поведение восемнадцатилетнему пациенту, «косившему» от армии, и начал резать… себя, но склонившись над ним. Привязанный, видя такое харакири, впал в транс (от него потом долго дерьмом несло). Когда подоспели санитары, горе-самурай был мёртв.
Бывает, над психами издеваются медсёстры. Когда я уже мог нормально ходить, меня перевели в обычную палату, дали пижаму. Смотрели вечером в коридоре телевизор, закованный в железный ящик с решёткой перед экраном и открывающимися впереди ставнями. Медсестра, старая маразматичка, пела в углу песни диким голосом. Причём её, как ту пластинку, заело, и она дико протяжно визжала: «Снегопад, снегопад…»
Больной спросил её: «Можно сделать погромче?», имея в виду телевизор. Но поп-звезда дурдома решила, что ему нравится её пение, и завыла ещё пронзительней. Псих встал, просунул пальцы сквозь решётку и прибавил звук. Медсестра заорала, позвала санитаров. Больного привязали к кровати. Климактеричка не успокоилась. Без назначения врача она не могла никому делать инъекции психотропных препаратов. Но она нашла выход. Стянула парню кальсоны и колола в ляжку витамины, уколов десять подряд (очень болезненно). Кто долго работает в сумасшедшем доме, на мой взгляд, становится хуже своих пациентов…
Но что это мы всё о грустном?.. Бывали в дурдоме и весёлые деньки (для меня). Раз утром объявили: сумасшедшие являются полноправными гражданами и имеют право голоса на выборах. Приехал в «дурку» агитатор, совершенно «пробитый» гражданин. Собрали в коридоре больных. Несколько человек, таких же «косарей», как и я, чего-то ещё соображали. Многие же были «контужены по самое колено» (мягко сказано). Агитатор толкнул речугу: «Друзья, вам выпала великая миссия! Сегодня у нас праздник, вы будете голосовать. Свободно изъявлять свою волю…» Минут пятнадцать он «гнал» в том же духе. Если бы не цивильный костюм, я бы подумал, что он самый запущенный пациент. Затем он зачитал биографии кандидатов в депутаты. Слушатели внимали с интересом: кто-то ел «козявки», кто-то ковырялся в гениталиях, у многих от восторга текли слюни. Оратор не замечал убогой аудитории, он «упивался» собой. В конце объяснил, что в дальней палате будет стоять урна для бюллетеней – голосование у нас тайное: проходите к урне и ставите «птичку» напротив фамилии вашего избранника, и прочее.
Санитары возразили, что им положено быть там, где больные. Но член комиссии настоял, чтобы процедура голосования проходила в рамках закона. Под шумок я улизнул в дальнюю палату. Вскоре следом начали заходить придурки с бюллетенями. Кто-то нормальный брал ручку и, чиркнув, опускал бумажку в ящик. Остальных процедура ставила в тупик – они тупо топтались рядом. Я начал советовать: «Откуси половину бюллетеня». Тем, кто был соплив, велел высморкаться, проделать дырку в середине и так далее. Большинство избирательных листков имели жалкий вид. Если бы про мою проделку узнали, мне было бы плохо. Зато я представил, как в счётной комиссии вскроют урну и поймут, что за контингент изъявил свою волю. Не надо устраивать фарс с больными людьми!
Пребывание в сумасшедшем доме оставило у меня весьма тяжёлый осадок в душе. Нигде я не чувствовал такую бесправность. Даже в тюрьме можно жаловаться, протестовать. Да и сотрудники пенитенциарной системы, хоть и не ангелы, но не такие садисты, как упомянутые выше медики. А ведь многие люди проводят в дурдоме всю жизнь, будучи здоровыми, просто врачу не понравились. В общем, если уж выбирать между психбольницей и тюрьмой, думаю, лучше уж сделать выбор в пользу последней.
А представьте, что творится в тюремной спецдурке, где зэки-больные и «закосившие» отбывают срок по приговору суда. Там вообще беспредел медиков. Не симулируйте при аресте сумасшествие, иначе с вами может случится то же, что с одним питерским бандюганом, когда он молодым попался на краже и начал «косить», его поместили в спецдурку, где он провёл 13 лет. Самое печальное, что максимум, что ему грозило за кражу, – два года зоны. Сейчас он вполне преуспевающий бизнесмен. Что доказывает: врачи держали его в психбольнице из собственной прихоти.