Текст книги "Том 1. Стихотворения 1813-1849"
Автор книги: Федор Тютчев
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 33 страниц)
«ПРИШЛОСЯ КОНЧИТЬ ЖИЗНЬ В ОВРАГЕ...»
<Из Беранже>
Автограф – РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 17. Л. 1–1 об.
Первая публикация – НС. 1926. С. 93–94.
Автограф – карандашный, хотя во многом синтаксически оформленный. Исправления внесены в строки 20, 44, 45–46-ю (см.«Другие редакции и варианты». С. 249). К.В. Пигарев (Лирика II. С. 356) полагал, что в 46-й строке – описка и вместо слова «дней» должно быть слово «лет», которое рифмуется со словом «клянет». Строфы отделены интервалами.
Датируется 1833–1836 гг. Написано не ранее 1833 г. (в этом году появился французский подлинник – песня Беранже «Le vieux vagabond» («Старый бродяга» – фр.) и не позднее апреля 1836 г., так как в начале мая автограф перевода был послан Тютчевым И.С. Гагарину.
В НС напечатано с указанием непрочитанных слов и тех, в правильности которых Г.И. Чулков сомневался; сохранена в основном тютчевская пунктуация. Современное оформление и обновленное прочтение спорных мест – в издании, подготовленном Чулковым (Чулков II. С. 259–260). В изданиях с текстологической работой К.В. Пигарева принято прочтение стихотворения прежним исследователем текста. Чулков прочитал и полустертый текст 6-й строфы и привел его в комментариях (см. Указ. соч. С. 47); он пришел к выводу о том, что текст стихотворения представляет собой незаконченный и черновой набросок.
Стихотворение стоит особняком по своему стилю, образам, тональности среди произведений Тютчева 1820–1830-х гг., хотя сочетается в мотивах страданий бедноты с его переводами из «Вильгельма Мейстера» Гёте («Кто с хлебом слез своих не ел...», «Кто хочет миру чуждым быть...», «Как крадется к милой любовник тайком...») и отчасти переводами из Шекспира («Песня» – «Заревел голодный лев...»). Мотив обездоленности бедноты, связанный первоначально с мотивами западноевропейской жизни, в 1850-х гг. стал входить в его собственную поэзию, обращенную к русской жизни, – «Пошли, Господь, свою отраду...», «Эти бедные селенья...», «Над этой темною толпой...» и еще раньше – «Слезы людские, о слезы людские...».
Ир убогий – персонаж «Одиссеи» Гомера, Ир – бродяга.
(ИЗ ГЕЙНЕ)
(«В которую из двух влюбиться...»)
Автограф – РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 18. Л. 1 об. – 2.
Первая публикация – Изд. 1900. С. 433.
Печатается по автографу.
В автографе в скобках вместо заглавия – помета «(Из Гейне)».
Начало стихотворения написано на одной странице с стих. «Душа моя, Элизиум теней...», а последняя строфа – на другом листе и предшествует стих. «На древе человечества высоком...». На первой странице – «Я помню время золотое...»; на обороте второго листа – «Как дочь родную на закланье...». Таков контекст стихотворения – в нем какие-то германские культурные ассоциации: Гейне и Гёте, Рейн и свидание с «младой феей» на его берегу, а «Как дочь родную на закланье...» поэт написал в связи с развернувшейся в баварской печати антирусской кампанией (см. Лирика II. С. 355); мотив «прекрасных теней» объединяет стих. «Душа моя, Элизиум теней...» и «Я помню время золотое...».
К.В. Пигарев полагал, что написано стихотворение не ранее 1834 г., когда появился немецкий подлинник – стих. Гейне «In welche soll’ich mich verlieben...» (Neue Gedichte. Verschiedene. Yolante und Marie.– Иоланта и Мария) и не позднее апреля 1836 г.: перевод был среди рукописей, посланных И.С. Гагарину в начале мая этого года (В.К.).
Представляет собой перевод одной из многих частей шутливого эротичного стих. Гейне «Иоланта и Мария». В части, предшествующей переводу, немецкий поэт описывает обед, который дали «ему и его гению» две дамы, знающие, «как уважить поэта». Поэт упоминает великолепный суп, бодрящее вино, божественную дичь и шпигованного зайца. «Говорили, кажись, о поэзии». Ту часть, которую перевел Тютчев, Гейне начинает вопросом: в которую из двух дам ему влюбиться, поскольку каждая из них любезна – достойна любви (здесь поэт употребляет слово, имеющее оба эти значения; игра слов непереводима). У одной «белые, неопытные члены», у другой «гениальные глаза, понимающие нашу нежность» (у Тютчева – «гениальных взоров прелесть»).
Тютчев точно воспроизвел музыку гейневского стиха, сохранив метрическую схему (чистый четырехстопный ямб с наращением одного безударного слога в нечетных строках) и принцип рифмовки (перекрестная мужская рифма в четных строках; в нечетных строках рифма отсутствует). Достаточно точный сам по себе перевод Тютчева, освобожденный, однако, от того контекста, в обрамлении которого находится вторая часть гейневского стихотворения, превратился в произведение иного, скорее лирического плана, в отличие от шутливо-иронического, в котором написан оригинал.
C одной стороны, тютчевские стихи достаточно близки к оригиналу как по форме, так и по содержанию, и это, казалось бы, дает основание отнести их к разряду адекватных переводов; с другой стороны, будучи вырванной из достаточно фривольного контекста стихотворения Гейне, тютчевская вариация приобретает совсем иное звучание – чисто лирического стихотворения. По-видимому, самым правильным будет рассматривать стихотворение Тютчева как вариацию на тему, заданную Гейне (Л.Л., М.М.).
АРФА СКАЛЬДА
Автограф неизвестен.
Первая публикация – Совр. 1838. Т. XII. С. 91, где есть подпись– Ф. Т-въ. Затем – Совр. 1854. Т. XLIV. С. 22; Изд. 1854. С. 43; Изд. 1868. С. 48; Изд. СПб., 1886. С. 49; Изд. 1900. С. 122. К.В. Пигарев (Лирика I. С. 358) ссылался на рукопись, не решая вопроса о том, автограф это или список, хранящуюся в Славянской библиотеке в Париже, в которой указана дата – 21 апреля 1834 г.; эту рукопись имел в виду Д. Стремоухов (см.: Strémoukhoff Д. La poésie et l’idéologie de Tiouttchev. Paris, 1937. Р. 73 – «Поэзия и идеология Тютчева», Париж – фр.).
Печатается по первой публикации. См. «Другие редакции и варианты». С. 249.
Во всех указанных изданиях, за исключением первой публикации, во 2-й строке выражение «в пыли» было заменено на – «в тиши», видимо, слово «пыль» казалось недостаточно поэтичным, хотя Тютчев употреблял его неоднократно: «Как пляшут пылинки в полдневных лучах / Как искры живые в радушном огне...» («Cache-cache»), «Вихрем пыль летит с полей...» («Неохотно и несмело»), «И снова пылью огнецветной / Ниспасть на землю осужден...» («Фонтан»), а также синонимичное слово – «прах» – «Вчерашний зной, вчерашний прах!..» («Как птичка, раннею зарей...»), «Как с ней сроднился Рима вечный прах!..» («Рим ночью»). Слова «пыль», «прах» сохраняли в стихах Тютчева высокий поэтический смысл, или же ассоциируясь со стариной, останками, тенями былого, или обозначая первоэлементы, мельчайшие частицы земной стихии и оказываясь в одном ряду с «искрами» и «брызгами», подменяя друг друга в поэтических картинах. Также и отличный от первого издания вариант 12-й строки («Их легких ног скользит незримый шаг?»), обращение к настоящему моменту, разрушало общее течение художественного времени в стихотворении, в котором все глаголы даны в прошедшем времени, и, таким образом, все случившееся отодвинуто от настоящего момента и приобрело поэтическую глубину. Вариант первого издания напечатали Г.И. Чулков (Чулков I. С. 251) и Пигарев (Лирика I. С. 52).
Список в Сушк. тетради (с. 83) такой же, как в первом издании (2-я строка – «В тени, в пыли забытого угла», 12-я – «Их легких ног скользил незримый шаг»). Стихотворению предшествует в тетради «Смотри, как запад разгорелся...», после «Арфы скальда» переписан «Лебедь». Список в Муран. альбоме (с. 95–96) отличается от помещенного в Сушк. тетради 12-й строкой: здесь слово «скользит» дано в настоящем времени. Стихотворный контекст – тот же.
Арфа – щипковый музыкальный инструмент, известный с античных времен; образ арфы широко использовался в романтической поэзии, см. «Эолова арфа» В.А. Жуковского и другие его произведения.
Скальд – древнескандинавский поэт-певец в дружинах викингов; обращение к образу скальда – сигнал предромантизма и романтизма.
«Я ЛЮТЕРАН ЛЮБЛЮ БОГОСЛУЖЕНЬЕ...»
Автограф – РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 21. Л. 2 (воспроизведен в изд. Чулков I, на вклейке между с. 256 и с. 257). Названия нет, но в конце указано: «Тегернзе. 16/28 сентября 1834».
Первая публикация с неточным чтением 5-го стиха – РА. 1879. Вып. 5. С. 135, тогда же – ННС. С. 42. Под названием «Тегернзе» – Изд. СПб., 1886. С. 95; без этого названия – Изд. 1900. С. 89. В первых двух изданиях после текста помета «Тегернзе, 15 сентября 1834», в Изд. СПб., 1886 только – «1834», в Изд. 1900 – 16(28) сентября 1834 «Тегернзе».
Печатается по автографу.
Автограф отличается от печатных изданий только синтаксическим оформлением. Как часто у Тютчева, точек в стихотворении нет; в нем запечатлен как бы единый художнический порыв. Прописные буквы появились в словах «Вера» и «Богу». В печатных изданиях тютчевские тире обычно заменяли точкой или точкой с запятой, в 12-й строке – многоточием. В передаче тютчевского синтаксиса ближе всего к автографу изд. Чулков I. С. 221 и Лирика I. С. 53.
Датируется 1834 г.
Р.Ф. Брандт (Материалы. С. 36) так определил смысл стихотворения: «По мысли, это стихотворение есть апология обрядности». В.Я. Брюсов (Изд. Маркса. С. XXV) отметил: «Есть у Тютчева и два-три стихотворения, которые – как это обычно у французских поэтов XVIII века – держатся исключительно на остроумии, и среди них такое значительное, как «Я лютеран люблю богослуженье...». Г.И. Чулков обратил внимание на оценку Тютчевым протестантства в статье «Папство и римский вопрос»: «Протестантство с его многочисленными разветвлениями, которого едва хватило на три века, умирает от истощения во всех странах, где оно до сих пор господствовало...» (Чулков 1935. С. 366). Однако следует учитывать также разницу во времени написания стихотворения (1834 г.) и статьи (1849 г.), а также выраженное и в статье признание того, что движение реформы было «христианское в своем начале» и единственной причиной, которая привела к тому, что протестантство «сбилось с пути» подлинной христианской веры, было то, что оно апеллировало «к суду личной совести, то есть сотворили себя судьями в своем собственном деле...». Тютчевское заявление «Я лютеран люблю богослуженье» и весь положительный пафос первой строфы, контрастный с поэтическим заявлением следующих строф, связаны с его выделением в протестантстве двух начал – исходного, христианского, и религиозной несостоятельности, вызванной отрицанием церкви.
Сих голых стен, сей храмины пустой... – лютеранство, являясь одним из ответвлений протестантизма, ограничивало роль церкви и не признавало никаких посредников между верующими и Богом, кроме Христа; оно не признавало икон, почитания святых мощей, поэтому их храмы поэт воспринимает как «пустые» с голыми стенами (В.К.).
Тегернзее – курортное местечко неподалеку от Мюнхена, названное по озеру, на котором расположено. Излюбленное место отдыха европейской знати. Тютчев, скорее всего, посещал лютеранскую церковь вместе с женой Элеонорой Федоровной, исповедовавшей эту религию (Г.Ч.).
«ИЗ КРАЯ В КРАЙ, ИЗ ГРАДА В ГРАД...»
Автограф неизвестен. Список И.С. Гагарина – РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 52. Л. 3–3 об.
Первая публикация – РА. 1879. Вып. 5. С. 135–136, тогда же – ННС. С. 43–44. Затем – Изд. СПб., 1886. С. 24–25; Изд. 1900. С. 90–91. Существенных разночтений в изданиях нет.
Печатается по списку И.С. Гагарина.
В списке Гагарина сохраняются излюбленные тютчевские знаки, отражающие движение его поэтической эмоции, обилие многоточий, подчеркивается открытость высказывания, динамика чувств, бег времени и самого человеческого бытия.
К.В. Пигарев полагал, что стихотворение написано не ранее 1834 г., так как является вариацией на тему стих. Гейне «Es treibt dich fort / Von Ort zu Ort...», («Тебя влечет с места на место...» – нем.), впервые напечатанного в 1-й части «Salon» (1834), и не позднее апреля 1836 г., так как в начале мая было послано поэтом Гагарину (см. Лирика I. С. 359).
Хотя «Из края в край, из града...» связано со стих. Гейне, тем не менее по своим настроениям, образному рисунку оно глубоко тютчевское и перекликается с такими, как «Сижу задумчив и один...» (мотив безостановочного бега времени, порождающего грусть), а также с «дорожными» стихотворениями, где изображено перемещение и в пространстве, и во времени («Песок сыпучий по колени... / Мы едем – поздно – меркнет день»), «Через ливонские я проезжал поля...» и подобные, но и «Как дымный столп светлеет в вышине...» (жизнь человека – «тень, бегущая от дыма»), «Русской женщине» (мотив «мелькания» лет), «Смотри, как на речном просторе...», «Успокоение» («Когда, что звали мы своим...»), «На возвратном пути», «Брат, столько лет сопутствовавший мне...» – стихотворениями разных лет, запечатлевшими раздумья и переживания, вызванные неумолимым бегом времени, человеческой жизни, неизбежностью утра (В.К.).
Оригинал содержит 3 строфы, в то время как у Тютчева их семь.
Приводим подстрочник оригинала:
Тебя влечет с места на место,
И ты даже не знаешь почему;
На ветру звучит нежное слово:
И ты удивленно оборачиваешься.
Любовь, что осталась позади,
Нежно зовет тебя назад!
О вернись, я тебя люблю,
Ты мое единственное счастье!
Но ты идешь все дальше, дальше без отдыха,
Тебе не дано остановиться;
То, что ты так любил,
Тебе не суждено увидеть вновь.
Оригинал и перевод близки по форме. Оба сложены по системе двойной перекрестной рифмовки. В немецком тексте четырехстопный ямб (нечетные строки) перемежается с трехстопным ямбом (четные строки). Поэтому правый край стихотворения «изрезан» и звучание стихотворения не монотонно. Тютчевский вариант написан четырехстопным ямбом. Каждая строка содержит равное количество слогов – по восемь (Л.Л., М.М.).
«КАК СЛАДКО ДРЕМЛЕТ САД ТЕМНОЗЕЛЕНЫЙ...»
Автографы (2) – РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 19. Л. 7 и 6.
Первая публикация – РА. 1879. Вып. 5. С. 134; тогда же – ННС. С. 40. Затем – Изд. СПб., 1886. С. 14; Изд. 1900. С. 86.
Печатается по второму автографу. См. «Другие редакции и варианты». С. 250.
В первом автографе есть название стихотворения – «Ночные голоса». 7-я строка здесь – «Музыки дальной слышны восклицанья», 8-я – «В саду фонтан, смеяся, говорит», 15-я – «Рой бестелесный, слышный, но незримый».
Во втором – название отсутствует, имеются разночтения по сравнению с первой: в 7-й строке – первая буква второго слова напоминает тютчевское «з», и тогда получается слово «зальной», а не «дальной» (ср. с написанием «з» в словах «сквозь», «музыки», «завеса», «изнемогло»), в первом автографе здесь было очевидное «д» и получалось слово «дальной». В 8-й строке второго автографа – «Соседний ключ слышнее говорит», в 15-й – «Мир бестелесный, слышный, но незримый». Все строфы и здесь отчеркнуты. Знаки препинания несколько изменены. Складывается впечатление, будто поэт первоначально не дифференцирует знаки препинания, а обозначает какие-либо остановки, смысловые и интонационные, знаком тире. Все стихотворение как бы строится на эффекте недоговоренности: и восклицания, и вопросы, и утверждения не выражают всего, что можно бы сказать; к тому же тютчевские многоточия здесь не короткие, а длинные: после слова «говорит» стоит пять точек, после «уснул» – четыре, после «гул» (12-я строка) – восемь, до самого края страницы поставлены точки, больше они здесь и не вмещаются; после слова «непостижимый» стоят четыре точки (тоже до самого края страницы), после слов «в хаосе ночном» – пять точек, и опять до самого края. Поэт эстетически переживает мир непознанного, не подлежащего словесному выражению, но он существует, и многоточия о нем напоминают.
Печаталось везде под названием «Ночные голоса», что соответствовало лишь раннему автографу. В первых трех изданиях 7-я строка – «Музыки бальной слышны восклицанья». Но уже в Изд. 1900 — «Музыки дальной слышны восклицанья». Однако в Изд. Маркса снова – «Музыки бальной слышны восклицанья», но в изд. Чулков I и в Лирике I – «Музыки дальной».
Датируется 1830-ми гг.; в начале мая 1836 г. было послано Тютчевым И.С. Гагарину.
«Как сладко дремлет сад темнозеленый...» – это шестое стихотворение с образом хаоса: «Видение», «Последний катаклизм», «Как океан объемлет шар земной...», «О чем ты воешь, ветр ночной?..», «Сон на море» – во всех, кроме второго и третьего в этом перечне, употреблено и самое слово «хаос». Если в прежних стихотворениях о хаосе были акцентированы чувства тревоги, страха, распада сознания, то в рассматриваемом – выделены идеи и переживания таинственности, непостижимости хаоса, поддерживается мысль о его бестелесности и иррациональности. Впервые именно в этом стихотворении появился характерный для Тютчева образ «завесы»; ею оказывается ночь, опускающаяся на дневной мир как занавес.
«ТЕНИ СИЗЫЕ СМЕСИЛИСЬ...»
Автограф – РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 19. Л. 1 об.
Первая публикация – РА. 1879. Вып. 5. С. 125; тогда же – ННС. С. 15. Затем – Изд. СПб., 1886. С. 61; Изд. 1900. С. 29.
Печатается по автографу. См. «Другие редакции и варианты». С. 250.
Написано на обороте листа, на котором – «Восток светлел – ладья катилась...», на втором листе – «Какое дикое ущелье!..», затем – «С поляны коршун поднялся...»; таков контекст автографов стихотворения. Правка внесена поэтом в 5-ю и 6-ю строки: «Лишь мотыль снует незримый / Слепо в воздухе ночном...»; сверху, частично на полях и над стихотворными строчками написан мелким почерком новый вариант двух строк: «Мотылька полет незримый / Слышен в воздухе ночном...». Строфы отделены друг от друга чертой. В синтаксическом оформлении преобладают многоточия, а также восклицательные знаки с многоточиями. Они обозначили открытость, незавершенность эстетической эмоции, постоянные остановки от переполненности плохо поддающимися выражению чувствами; получается как бы переключение индивидуальной духовности в большой и бескрайний внеличностный мир, скрытого, не выраженного в словах, но подразумеваемого влечения к нему.
Печаталось везде под названием «Сумерки». Основное отличие оформления текста состояло в том, что от издания к изданию приглушался эмоциональный подъем автора, его восклицания постепенно превращались в утверждения. В РА строки 7, 8, 14-я заканчивались восклицательными знаками, в ННС остались лишь два восклицания (в 7-й и 8-й строках), также и в Изд. СПб., 1886, а в Изд. 1900 — один восклицательный знак, лишь в 7-й строке. В Лирике I воспроизведен интонационный рисунок стихотворения.
Датируется 1830-ми гг.; в начале мая 1836 г. было послано Тютчевым И.С. Гагарину.
У Л.Н. Толстого это стихотворение было одним из самых любимых. Он отметил его буквой «Т!» (Тютчев) (ТЕ. С. 145). А.Б. Гольденвейзер рассказывает и по памяти цитирует (см. дневн. запись 7 декабря 1899 г.) писателя: «На столике у него лежал том Тютчева... Заговорили о Тютчеве. На днях Льву Николаевичу попалось в «Новом времени» его стихотворение «Сумерки». Он достал по этому поводу их все и читал больной. Лев Николаевич сказал мне: «Я всегда говорю, что произведение искусства или так хорошо, что меры для определения его достоинств нет – это истинное искусство. Или же оно совсем скверно. Вот я счастлив, что нашел истинное произведение искусства. Я не могу читать без слез. Я его запомнил. Постойте, я вам сейчас его скажу...». Лев Николаевич прочел тютчевское «Сумерки» тихим, прерывающимся голосом, почти шепотом, задыхаясь и обливаясь слезами. Он менее всего «декламировал», но и не произносил стихи как прозу; чтение было мерным, и ритм стиха, несмотря на прерывистость, ясно ощущался» (Гольденвейзер А.Б. Вблизи Толстого. М., 1959. С. 56–57).
К.Д. Бальмонт тоже восхищался стихотворением: «Как тонко угаданы Тютчевым различные состояния в жизни Природы – буря на море, ночь, утро в горах, зарницы и сумерки (процитировано стихотворение. – В.К.). В этом стихотворении, полном тонкого художественного импрессионизма и музыкальном, как колыбельная песня, мысли и чувства угасают, как гаснут облака на вечернем небе. И под этот тихий ритм душа проникается той тихой печалью, с которой травы наклоняются к поверхности пруда, где отразилось последнее мерцание сумерек» (Бальмонт. С. 85–86). Таков эстетический комментарий поэта к тютчевскому стихотворению. В.Ф. Саводник (Чувство природы в поэзии Пушкина, Лермонтова и Тютчева. М., 1911. С. 186) заметил: «Здесь метафизический порыв личности – выйти из пределов своего «я», страстная жажда слияния с мировой жизнью, не находят в себе осуществления, не разрешаются в гармоническом чувстве. Отсюда – состояние душевной неудовлетворенности, «тоски невыразимой», – составляющее такой резкий контраст с бесстрастным, самоудовлетворенным спокойствием природы». С. Адрианов (Вестник Европы, 1912. № 10. С. 407–408) дал психологический комментарий: «А когда он молился сумеркам (цитирует вторую строфу – В.К.), то ведь тут ясно звучит жалоба усталого человека, надорвавшегося и замучившегося. Это не верховная мудрость, а крик отчаяния. Непосильным показалось душе бремя, на нее возложенное, и возопила она: «О, лучше не жить!»
Философское истолкование стихотворения предложил С.Л. Франк. Он процитировал первую строфу, найдя в ней изображение «самого процесса слияния с всеединым», что, по мнению философа, является важнейшим выражением тютчевского пантеизма. Он выделил в строфе последние две строчки и задался вопросом: «Каким образом слияние с всеединством, которое смывает эфирной струей всю тоску одинокой человеческой души, может само быть "часом невыразимой тоски"?» (Франк. С. 18). Франк рассмотрел «Сумерки» в контексте со стих. «О чем ты воешь, ветр ночной...», «День и ночь» и ответил на поставленный вопрос: «Очевидно во всеедином таятся две коренным образом различные стихии – светлая и темная...» Вторую строфу стихотворения Франк также процитировал и снабдил философским комментарием: «Невыразимо-тоскливый час слияния в сумерках души с миром завершается гармонией более полной и сильной, чем та, которую дает погружение в животворный океан светлого эфирного мира... Вдумываясь в эти настроения и символы, мы начинаем угадывать подлинное значение темного, ночного начала: это есть начало уничтожения, бездны, хаоса, сквозь которые необходимо пройти для достижения полного, подлинного слияния с беспредельным; «невыразимая тоска» и ужас, охватывающие душу при встрече с этим началом, суть тоска и ужас смерти, уничтожения. Но в них и через них человек достигает и блаженства самоуничтожения и самоотречения; вот почему эта стихия обладает «ужасным обаянием», вот почему она манит нас больше, чем светлое начало» (там же. С. 20). Теперь философ напомнил о стих. «Близнецы».
В.Я. Брюсов выводил из рассматриваемого произведения своеобразие пантеистического миросозерцания Тютчева: «В этом стихотворении особенно ярко выразилось то миросозерцание, которое называют пантеизм: сознание единства всего мира и сознание самого себя, своей личности, как неотделимой, необходимой частицей этого вселенского целого» (Тютчев Ф.И. Стихотворения. М., 1919. С. 24).
Оба последних ценителя стихотворного шедевра выводили из него суть тютчевского пантеизма. Франк нашел созвучные по темам и образам стихотворения, однако им не был учтен тот реальный контекст, в который включил «Сумерки» сам поэт; всеединство – глубинное совпадение природного и человеческого – представлено и в стих. «Восток белел... Ладья катилась...». Что касается двух других стихотворений, сопутствующих «Сумеркам», то они значительно дополняют тютчевские пантеистические представления: уже на этом этапе развития философско-художественного миросозерцания у поэта появляется мысль о разладе человека и природы, главной идее стих. «Певучесть есть в морских волнах...». В стихотворениях-спутниках «Сумерек» – «Какое дикое ущелье!..» и «С поляны коршун поднялся...» поэт также показал контрасты жизни человека и явлений природы.
