Текст книги "Гибель советского кино. Интриги и споры. 1918-1972"
Автор книги: Федор Раззаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 54 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]
Враг не дремлет
Еще после своей поездки в Голливуд в 1935 году у Шумяцкого возникла идея построить в СССР «советский Голливуд» – огромный киногород на юге страны. Когда об этой затее узнал Сталин, то он ее всячески поддержал. Как заявил вождь в личной беседе с Шумяцким в декабре 35-го: «Конечно, нужен город. Возражающие не видят дальше носа. Разве может наше кино сидеть на карликовой базе? Нам нужны не только хорошие картины, но нужно, чтобы их было куда больше и в количестве, и в тираже. Ведь противно становится, когда во всех театрах идет по месяцам одна и та же картина».
Поначалу место под «советский Голливуд» собирались выбрать в Абхазии, но затем выбор пал на окрестности Алушты. В феврале 1936 года туда отправилась комиссия ГУКФа, которая должна была обследовать тамошние места и найти место под киногород. Строительство его предполагалось начать уже в следующем году. Однако в дело вмешалась большая политика, а именно: Гитлер вступил в Рейнскую область, а в Испании начался франкистский мятеж. С этого момента Сталину стало окончательно понятно, что война с фашизмом стоит буквально на пороге. Поэтому тратить почти 500 миллионов рублей на «советский Голливуд» в преддверии широкомасштабной войны он посчитал неразумным. И распорядился пустить эти деньги на оборонные нужды (в их число входило и создание фильмов о Красной армии и шпионско-вредительском подполье в СССР).
Выпуск фильмов на военную тему (они назывались «оборонными») был поставлен на поток именно после 1936 года. Причем инициатива их выпуска исходила не столько от Сталина, сколько от самих кинематографистов. Еще в январе 1935 года на Всесоюзном творческом совещании работников советской кинематографии режиссер Александр Довженко заявил следующее:
«Я не раскрою здесь никакой военной тайны, если буду утверждать, что через несколько лет у нас может быть война. Будет огромная мировая война, участниками которой мы обязательно должны быть... Нужно готовить наше оружие к бою... Прежде всего нужна заблаговременная подготовка, внутренняя мобилизация знаний о войне, изучение материалов. Вот почему я утверждаю, дорогие друзья, я призываю вас всех к утверждению оборонной тематики».
Примерно в это же самое время на поток был поставлен и выпуск фильмов о происках западных спецслужб на территории СССР, о массовом вредительстве со стороны «врагов народа» и т. д. Либеральная критика до сих пор считает эту тему мифической, поскольку таким образом легче всего обвинять сталинский режим в необоснованности репрессий. Дескать, в больной голове вождя родилась идея об обострении классовой борьбы и под этим соусом он обрушил на миллионы невинных людей свою кровавую секиру. Хотя ежу понятно, что без этого самого «обострения» обойтись никак не могло, учитывая, что внутри страны имелась масса людей, недовольных режимом: в их число входили белогвардейские недобитки, раскулаченные крестьяне, партийцы, недовольные курсом Сталина на форсированную индустриализацию, и т. д. и т. п. Одна деятельность Сталина на ниве возрождения русского патриотизма наплодила ему тысячи врагов, причем даже в рядах родной ВКП(б). Например, известная большевичка Анна Берзинь написала в 1938 году следующие строки:
«В свое время в Гражданскую войну я была на фронте и воевала не хуже других. Но теперь мне воевать не за что. За существующий режим я воевать не буду... В правительство подбираются люди с русскими фамилиями. Типичный лозунг теперь – „мы русский народ“. Все это пахнет черносотенством и Пуришкевичем...».
Кроме этого, не следует забывать, что СССР продолжал находиться во враждебном окружении западных держав, где главными его противниками были Англия, Франция и фашистские Италия и Германия. Многочисленная агентура этих стран, внедряемая в СССР, активно вербовала себе агентов в самых разных слоях советского общества, в том числе и в высших сферах гос– и партноменклатуры. В итоге к 1937 году ситуация во властной элите сложилась таким образом, что значительная ее часть была готова сместить Сталина и его сподвижников и замириться с Западом. По сути, тогда могло произойти то, что потом случится в горбачевскую перестройку: ликвидация социализма. В связи с этим можно привести слова наркома внутренних дел Г. Ягоды (активного участника заговора), которые он произнес перед заговорщиками в 1936 году. А сказал он следующее:
«Совершенно ясно, что никакой советской власти в окружении капиталистических стран быть не может. Нам необходим такой строй, который приближал бы нас к западноевропейским демократическим странам. Довольно потрясений! Нужно наконец зажить спокойной обеспеченной жизнью, открыто пользоваться всеми благами, которые мы, как руководители государства, должны иметь».
Как мы знаем, «перестройка по Ягоде» так и не состоялась – Сталин оказался расторопнее. В итоге социализм в СССР простоял еще полвека.
Между тем к процессу разоблачения разного рода врагов советский кинематограф приобщился еще в конце 20-х, когда Сталин взял курс на централизацию государства. Именно тогда документалисты начинают регулярно выпускать в свет хроникальные сюжеты о судебных процессах над кулаками и агентами вражеских разведок (например, был снят документальный фильм о поимке агентов эмигрантских кругов, которые были разоблачены ОГПУ в ходе операции «Трест»), над контрреволюционерами всех мастей и рангов (вроде участников «Шахтинского дела», «дела Промпартии» и т. д.). Чуть позже к этому процессу подключилось и игровое кино.
В годы горбачевской перестройки либеральная кинокритика вдоволь поиздевалась над сталинским кинематографом, в том числе и над фильмами на шпионско-вредительскую тему. Например, киновед Л. Маматова написала большую статью об этом под характерным названием «Модель киномифов 30-х годов». Знакомясь с этой статьей, современный читатель невольно приходит к мысли: это что же за больные люди жили и творили в далекие 30-е? Ведь больница им. Кащенко по ним плакала: ну, буквально у всех подряд были разного рода фобии и мания преследования. Чтобы не быть голословным, приведу небольшой отрывок из этой публикации:
«Не надо думать, что вредитель – быстрый и ловкий атлет, хорошо владеющий оружием. В деревне злодей прячется в облике флегматичного счетовода, худенького пожилого бухгалтера в очках, печального заведующего свинофермой, играющего на дудке, престарелого конюха Митрича. Лютую ненависть к советскому строю они вымещают чаще всего на колхозных животных, намеренно не заготавливая свиньям корм на зиму в русской деревне („Крестьяне“) или пряча сыворотку, чтобы не лечить заболевший скот в горах Армении („Нерушимая дружба“). С особым постоянством они преследуют лошадей. В белорусской деревне конюх-вредитель сыплет им в корм битое стекло („Дважды рожденные“), в таджикской – льет в воду отраву („Ай-Гуль“), на Кубани – пытается сжечь породистых жеребцов („Кубанцы“).
Не отличаются изобретательностью действия вредителя и тогда, когда он нацеливается на семенной фонд. Тщетно пытаясь помешать повышению колхозного урожая, вредитель обливает элитные семена хлопчатника в узбекском кишлаке («Азамат»), то же самое он делает в туркменском ауле («Советские патриоты»).
С тупой настойчивостью вредитель повторяет одни и те же преступления на промышленных предприятиях страны, где кроется чаще всего под маской безобидного техника, десятника или другого работника среднего звена...».
Появление подобных статей в горбачевскую перестройку было делом не случайным. Подобные публикации четко ложились в русло той политики, которую либералы тогда навязывали стране. Главной же целью этой политики было окончательно разрушить великую державу изнутри. Для этого и была оболгана и дискредитирована почти вся советская история, начиная от Сталина (1924) и заканчивая Черненко (1984), чтобы советский человек не шибко сопротивлялся этому разрушению. Особенно сильной дискредитации подвергалась сталинская модель социализма с ее курсом на державность.
Были ли у этой модели свои недостатки? Безусловно, как и у любой другой мировой системы. Однако сталинское правление либералы намеренно рисовали как самое жестокое и самое ужасное правление на земле, опасаясь, что у народа опять может появиться соблазн черпать оттуда силы для сохранения социализма. Поэтому в сталинской модели либералами-перестройщиками дискредитации подвергалось буквально все, начиная от порядков в дошкольных учреждениях и заканчивая нравами, царившими на самом кремлевском верху. Попал под «раздачу» и тогдашний кинематограф, как самый массовый пропагандист и агитатор за советскую власть.
Все та же госпожа Л. Маматова в своей статье пишет следующее: «Беспрерывно порабощая собственный народ, тоталитарное государство изображало дело так, будто происходящее в стране есть продолжение революционно-освободительной борьбы с социальными противниками. Более того, надо было создать миф, согласно которому не партократия, возглавляемая Сталиным, и ее орудие – ГПУ и НКВД, а сам народ расправлялся со своим врагом. Сам народ. Этот миф и воплощался в кино...».
Ну почему же миф, уважаемая? Ведь советский человек конца 30-х годов все еще мыслил категориями недавней Гражданской войны (с ее окончания прошло всего-то 15 лет!), поэтому репрессии воспринимал вполне органично – как само собой разумеющееся. И большинство людей тогда на митинги против «врагов народа» никто насильно не загонял – люди сами шли на них, уверенные в том, что подобные враги существуют, а не являются выдумкой НКВД. Короче, если верить речам господ-либералов, то в далекие 30-е все было сплошным мифом – и то, что СССР со всех сторон был окружен враждебными государствами, и то, что у Сталина в партии была реальная оппозиция, готовившая его устранение, и т. д. и т. п.
Все эти Маматовы, Нусиновы и прочие разоблачители сталинского социализма намеренно сгущали краски в своих публикациях, чтобы представить сталинский режим в виде огромного концентрационного лагеря, где жизнь чуть ли не оцепенела от страха и ужаса. Почитать эти статьи (а в моем личном архиве их скопилось около полутора тысяч за пять лет перестройки), так создается впечатление, что в тюрьмах при Сталине сидели сплошь одни невинные люди. Что не было тогда ни убийц, ни насильников, ни казнокрадов, ни истязателей, ни мошенников, ни фальшивомонетчиков, ни конокрадов, ни растлителей, ни множества других преступников, коих при любых режимах хватает, – а сплошь одни невинные «враги народа», упрятанные за решетку по безумной воле тогдашних правителей.
Между тем, дискредитировав сталинскую модель по выпуску пропагандистских картин шпионско-вредительского толка, либерал-перестройщики тем самым получили возможность вообще закрыть в советском кино эту тему – происки западных разведок против СССР. В результате с 1987 года производство подобных картин на всех советских киностудиях было прекращено, а те фильмы на ту же тему, которые выходили ранее, подвергались всяческому осмеянию – их либералы называли «отрыжкой сталинского культа». Все это, конечно же, было не случайно, а являлось одним из направлений в той тайной войне, которую вели против СССР его идеологические противники.
Несмотря на сюжетный примитивизм и невысокое художественное качество большинства шпионско-вредительских картин, вышедших на экраны страны в сталинские годы, поставленной перед ними цели они все же достигали. Целью же этой было воспитание у всех советских людей от мала до велика бдительности, бдительности и еще раз бдительности. Поэтому той ситуации, которая была в России в 90-х, когда террористы без всякого труда смогли загрузить в подвалы московских домов килограммы взрывчатки, а потом эти дома взорвать вместе со спящими жильцами, в сталинские годы нельзя было даже вообразить. Этих террористов бдительные советские граждане, насмотревшиеся фильмов про вредителей-шпионов, разоблачили бы в первые же часы – как только они начали бы подыскивать себе подходящие для взрыва дома. В этом и заключалось отличие людей сталинской эпохи от людей эпохи ельцинской: там люди были осведомлены и, значит, вооружены, здесь – дезориентированы и беспомощны. Господа-либералы с этим тезисом, естественно, не согласятся, но это только до тех пор, пока кого-то из них (или из их родственников) не взорвут спящими в собственном доме или бодрствующими в вагоне метрополитена.
Новая метла...
Тем временем процесс централизации советского кинематографа продолжался. 17 января 1936 года вышло постановление ЦИК СССР и Совнаркома об образовании Всесоюзного Комитета по делам искусств при СНК СССР. На правах одного из главков туда вошло и Главное управление кинофотопромышленности (ГУКФ). Наконец, два года спустя ГУКФ было преобразовано в Комитет по делам кинематографии. Тогда же вышло постановление «Об улучшении организации производства кинокартин», которое устанавливало жесткую административную регламентацию прохождения всех сценариев. Отныне никакой «отсебятины» кинодраматурги позволить себе уже не могли, поскольку в противном случае они рисковали собственной карьерой. Впрочем, большинство кинодеятелей были людьми настолько чуткими к политической ситуации, что лишний раз ничего объяснять им и не требовалось.
Отметим, что даже к постановщикам, которые в силу разных причин выпускали в свет неблагонадежные картины, власти относились снисходительно. Их картины клались на «полку», но сами они из профессии не выгонялись. Как пишет киновед Е. Марголит:
«Цепи наказаний авторам за картину не следует. Наказывается сама картина как нечто отдельное от постановщика, от него не зависимое. Лояльность же авторов остается вне подозрений. И это – общее правило. „Полочный“ фильм квалифицируется не как проявление враждебности автора, а только как его недостаточная политическая зрелость. Первое – преступно, второе же – вполне поправимо. В самом деле, трудно было заподозрить в нелояльности С. Герасимова или М. Калатозова, И. Савченко или Л. Лукова, А. Медведкина или А. Роома. Впрочем, трудно назвать кого-либо из общепризнанных классиков эпохи, в чьей творческой биографии не обнаружилась бы запрещенная картина...».
Когда в 1937–1938 годах страну накрыли репрессии, кинематограф понес самые минимальные потери (в отличие, скажем, от представителей других творческих профессий). Достаточно сказать, что ни один известный кинорежиссер репрессирован не был, а среди кинодеятелей рангом ниже пострадали немногие. Даже в книге, выпущенной Научно-исследовательским институтом киноискусства, когда им руководил (1987–1994) видный либерал Алесь Адамович, в главе «Поименно назвать», посвященной как раз сталинским репрессиям среди деятелей советского кино, в числе пострадавших перечислены в основном те люди, кто входил во второй или третий эшелоны киношного мира и имена которых в большинстве своем были мало кому известны. Ни одного крупного деятеля среди советских кинематографистов репрессировано не было. Спрашивается, почему? Да потому, что все они безоговорочно приняли сталинский державный курс и готовы были ради него работать не покладая рук.
Вообще по поводу причин возникновения репрессий до сих пор идут споры. Однако та точка зрения, которая доминировала в хрущевскую «оттепель» и горбачевскую перестройку – что репрессиями страна была обязана особенной кровожадности Сталина и его патологической жажде власти, – сегодня опровергается массой самых разных свидетельств и документов. Согласно им, репрессии были вызваны объективными причинами: заговором внутри кремлевской верхушки и наличием широкой «пятой колонны» в разных слоях советского общества, которые пытались торпедировать сталинский державный курс. Понимая, что война с Гитлером неизбежна и что в случае ее начала «пятая колонна» грозит ему тем же самым предательством, как это случилось во время гражданской войны в Испании, Сталин повел яростную атаку против изменников. Но, как это обычно бывает в столь масштабных репрессиях, в ней, наравне с реальными противниками режима, погибли и тысячи ни в чем не повинных людей.
О том, что заговор против Сталина существовал реально, рассказывает историк Ю. Жуков: «Были ли объективные предпосылки или хотя бы теоретическая возможность существования заговора против Сталина и его группы? Ответ на этот вопрос может быть только положительным. Ведь, отвергнув саму принципиальную возможность заговора как радикальной формы противостояния внутри ВКП (б), следует тем самым исключить хорошо известные факты – весьма сильные оппозиционные настроения, не раз перераставшие в открытые конфликты, разногласия, порожденные слишком многим. Во внутренней политике – провалом первой пятилетки, связанным с ним неизбежным поиском виновных, поиском выхода из кризисной ситуации. Во внешней – уже не вызывающая сомнения полная смена курса, которым с 1917 года следовала партия, Коминтерн и СССР как государство. Помимо этого часть наиболее сознательных, убежденных и вместе с тем самых активных коммунистов, особенно участников революции и Гражданской войны, сохранили собственное мнение по возникшим проблемам, не желая ни принимать новый курс Сталина, ни становиться откровенными конформистами. Они продолжали ориентироваться только на мировую революцию, сохранение незыблемости классовых основ Республики Советов, диктатуры пролетариата, не желали отказываться от того, что являлось смыслом их жизни.
Енукидзе, Петерсон, Корк и Фельдман, Ягода и его заместители по Наркомату внутренних дел, начальники отделов НКВД относились именно к такой категории большевиков. К тем, кого следует называть непреклонными, несгибаемыми, «фундаменталистами». Они, да и не только они, в силу своего политического опыта не могли не понимать, к чему все идет. А к решительному сопротивлению их могло подвигнуть многое, но окончательно – вступление СССР в Лигу наций, пошедшая полным ходом подготовка создания Восточного пакта. Иными словами, воссоздание хотя и с новыми задачами, но все той же пресловутой Антанты, которая не так давно открыто боролась с советской республикой в годы Гражданской войны.
Повлиять на радикализацию настроений мог и отказ – перед прямой угрозой фашизма – от прежней замкнутости, своеобразного сектантства Коминтерна, первые попытки создать народные фронты, объединившие бы вчерашних заклятых врагов – коммунистов и социал-демократов. Наконец, последней каплей, переполнившей чашу терпения, могло стать и известное Енукидзе стремление Сталина изменить Конституцию, исключив из нее все, что выражало классовый характер Советского Союза, его государственной системы...
Заговор как реальность, вероятно, следует отнести к концу 1933-го – началу 1934 годов, как своеобразный отклик на дошедший до Советского Союза призыв Троцкого «убрать Сталина», совершить новую, «политическую» революцию, ликвидировав «термидорианскую сталинскую бюрократию»...».
А вот мнение на эту же тему еще одного историка – В. Соболева:
«Борьба красных сотен с противниками Сталина приобрела страстность религиозных войн. Главными противниками сталинского курса на построение мощного индустриально-аграрного государства, основанного на традициях исторического прошлого, были не дворяне, купцы, мещане и бывшие офицеры белых армий, а горячие приверженцы Ленина с его курсом на мировую революцию и отказом от преемственности с историческим прошлым России...».
До сих пор бытует мнение, что репрессии 1937–1938 годов своим острием были направлены главным образом против евреев. Но так ли это на самом деле? Да, в числе жертв репрессий значительное количество составляли евреи. Но связано это было только с тем, что они доминировали во всех руководящих звеньях советского общества. Они ринулись туда сразу после революции 17-го года, и этот процесс с тех пор длился непрерывно (особенно сильным он был в годы НЭПа). А ведь еще прозорливый философ В. Розанов в 1917 году в своем «Апокалипсисе нашего времени» предостерегал евреев от «хождения во власть», утверждая, что «их место» – «у подножия трона». Увы, к этому мнению никто не прислушался. Как пишет историк В. Кожинов:
«Широко распространены попытки толковать 1937-й год как „антисемитскую“ акцию, и это вроде бы подтверждается очень большим количеством погибших тогда руководителей-евреев. В действительности обилие евреев среди жертв 1937 года обусловлено их обилием в том верхушечном слое общества, который тогда «заменялся». И только заведомо тенденциозный взгляд может усмотреть в репрессиях 1930-х годов противоеврейскую направленность. Во-первых, совершенно ясно, что многие евреи играли громадную роль в репрессиях 1937 года; во-вторых, репрессируемые руководящие деятели еврейского происхождения нередко тут же «заменялись» такими же, что опрокидывает версию об «антисемитизме». Так, пост начальника Политуправления РККА и зам. наркома обороны еврея Гамарника, покончившего с собой 31 мая 1937 года в предвидении неизбежного скорого ареста, занял бывший член национальной еврейской партии «Рабочие Сиона» – Мехлис; пост репрессированного наркома оборонной промышленности Рухимовича – еврей же Ванников, на место арестованного начальника Спецотдела ГУГБ НКВД Бокия пришел Шапиро и т. д.
Но еще показательнее, конечно, сведения о национальном составе ЦК ВКП (б) в целом. В 1934 году из 71 члена ЦК 12 были еврейского происхождения; к 1939 году (когда на ХVIII съезде избирался новый ЦК) 9 из этих 12 подверглись репрессиям, а 3 вошли в новый состав. Но помимо них в этот новый состав (также из 71 члена) были введены 9 человек еврейского происхождения. Таким образом, в 1939 году, после якобы противоеврейских репрессий, в ЦК по-прежнему (как и в 1934 году) каждый шестой из его членов был евреем (это «представительство» в ЦК, между прочим, более чем в десять раз превышало долю евреев в населении страны)...».
О том, что лежало в основе сталинских репрессий, историк Р. Медведев заявил следующее:
«Под прикрытием чисток происходили глубокие социальные и (не менее важные) национальные преобразования, в результате которых к власти пришла новая прослойка людей, большей частью крестьянского происхождения, среди которых практически больше не было инородцев (евреев, латышей, литовцев, поляков и т. д.). Это была реакция огромной славянской страны на интернациональные, космополитические эксперименты 20-х и 30-х годов, которые игнорировали национальный фактор. Сталин просто поднял эту новую прослойку к власти: он не создал ее».
Отметим, что если в 1933 году в Москве насчитывалось 226,5 тысячи евреев, то за последующие пять лет (а это, по либералам, годы интенсивных репрессий) туда приехало еще почти 25 тысяч евреев. Теперь зададимся вопросом: если бы столица и в самом деле захлебывалась от террора (как пишет либеральная пресса, день и ночь «черные вороны» увозили людей на Лубянку, в Бутырку и другие казематы), то стали бы тысячи евреев (а они всегда отличались осторожностью) приезжать в Москву? Да боже упаси!
В том же кинематографе в годы сталинских репрессий продолжали творить практически не только все крупные режиссеры-евреи, но также и средние, вроде Альберта Гендельштейна («Поезд идет в Москву», 1938), Юрия Музыканта («Аринка», 1939), Михаила Билинского («Семнадцатилетние», 1939), Александра Разумного («Личное дело», 1939; «Тимур и его команда», 1940), Владимира Брауна («Моряки», 1940) и т. д. Также состоялось несколько дебютов: Исидор Анненский снял «Медведя» (1938) и «Человек в футляре» (1939) по А. Чехову, Ян Фрид – «Хирургия» (1939) все по тому же А. Чехову и «Патриот» (1939) и т. д.
В январе 1938 года был репрессирован и руководитель Кинокомитета СССР еврей Борис Шумяцкий, которого заменили на... еврея же Семена Дукельского. В течение трех лет он возглавлял воронежское НКВД, но летом 37-го угодил в автомобильную аварию и вынужден был оставить свой пост. Он переехал в Москву, и в марте 38-го Сталин назначил его руководить кинематографом. Отметим, что киношные евреи встретили эту рокировку с большим воодушевлением. Как вспоминал режиссер М. Ромм:
«Когда Шумяцкого арестовали, было в Москве большое торжество. Очень его не любили, многие не любили. В „Метрополе“ Борис Барнет пьяный напился. Все ходили веселые. Хуже, говорят, не может быть, наверняка будет лучше...».
Между тем при Дукельском в советском кино на высшем правительственном уровне установилась жесткая регламентация всех этапов съемочного процесса. Как пишет все тот же киновед В. Михайлов:
«Был определен порядок финансирования подготовительного периода по специальной, утвержденной Комитетом смете с последующим перечислением всех расходов на стоимость картины. Окончательно был закреплен порядок запуска сценария в производство только при наличии утвержденных опять-таки председателем Комитета режиссерско-монтажного сценария, постановочного плана и сметы. Начало съемок картины отныне разрешалось только по специальному приказу самого председателя Комитета. Студиям категорически запрещалось производить какие-либо работы и затраты в съемочный период сверх утвержденных смет (совсем недавно, в годы НЭПа, в этом плане царила полная свобода, которая напоминала „махновщину“ и позволяла наживаться на кинопроизводстве сотням нечистоплотных людей. – Ф. Р.).
Как говорилось выше, все стадии производства фильма строго контролировались сотрудниками постановочно-распорядительного отдела главка. Отснятая картина сначала рассматривалась художественным советом и дирекцией студии, потом постановочно-распределительным отделом главка, с чьим заключением фильм шел к председателю Комитета. Тот смотрел фильм и давал разрешение на его выпуск на экран.
Готовый и разрешенный к выпуску фильм продавался студией Союзкинопрокату в соответствии с заключенным договором. Картина продавалась по сметной стоимости, утвержденной Комитетом с 5-процентной надбавкой. Существовавшая до этого система финансирования производства картин за счет процентных отчислений от прокатных поступлений за ранее выпущенные студией фильмы была запрещена...».
Как свидетельствуют многочисленные источники, Семен Дукельский был полным профаном в области кинематографа, зато обладал чекистской жесткостью и решительностью. Именно проявления последних качеств от него и требовал Сталин, направляя его руководить Кинокомитетом. Однако чрезмерная ретивость Дукельского сослужила ему лично плохую службу: спустя год его отстранили от должности и репрессировали. На его место (в начале июня 1939 года) пришел 37-летний сын русских крестьян, большевик с 21-летним стажем Иван Большаков, который до этого восемь лет отработал в Совете народных комиссаров СССР, пройдя там путь от рядового консультанта до управляющего делами.
